Диана Билык
Спи, моя радость
16
Если ты не вода, я не пламя…
Кто мы есть и куда же идём?
Поделись со мной крошечкой веры,
даже если не быть нам вдвоём.
Я не знаю, как добираюсь домой – на автомате. Мне всё равно, что происходит на улице, в паутинах цветных ночных дорог, в набитых до предела маршрутных такси. Среди шумной толпы не могу сдержать слёз. Они ползут по щекам и рвут душу на части.
Только бы он пришёл…
Только бы не обиделся.
Вина грызёт под лопатками и ускоряет мой бег. Лечу, как сумасшедшая, мимо панельных домов, мимо цветастых, наряженных снежинками и гирляндами, окон. Я готова любить Новый год, готова праздновать, восхищаться фейерверком, наслаждаться мандариновым и хвойным запахом, только бы любимый меня не бросил. И приходил, как прежде.
Да только вина за дерзкий поцелуй, за то, что загорелась от другого, и предчувствие жмут под ребрами и не дают дышать спокойно. Я столько лет к нему привязана и потому не могу осознать, как буду жить, если Призрак меня бросит.
В супермаркете на перекрёстке покупаю фонарики, игрушки, пластиковые ёлочные шары, даже фигурки Снегурочки и Деда Мороза. Я готова верить во что угодно, только бы не стратить сейчас, не остаться в эти несколько дней в одиночестве. И дождаться Призрака в грядущем году.
Возле забитой автомобилями стоянки паренёк в вязаной шапке продает облезлые ёлки. Не рассматривая, хватаю одну из них и отдаю последние деньги. Завтра придётся посидеть на голодном пайке, а с первого числа искать новую работу. Щемит в груди от этой мысли, ведь рекомендательных писем нет, а пару звоночков шеф обязательно сделал, и меня просто никуда не возьмут.
Но подумаю об этом позже, сейчас в мыслях пульсирует только одно: Призрак. Только бы он пришёл.
Квартира встречает невыносимой пустотой и мраком. Включаю везде свет, развешиваю лампочки и украшаю ёлку. Из остатков еды готовлю сырный суп, но есть не могу – ничего не лезет. После душа заползаю в постель и долго не могу согреться.
Заставляю себя спать, но не сплю. Не идёт сон, будто нарочно, только задремлю, меня выбивает в реальность. Отдалённо слышу соседские голоса, где-то взрываются ранние предновогодние петарды. Мороз мчит по коже, и меня крутит в постели, сматывая-сминая простынь, бросает в пот. Когда доходит до абсурда, и трепет превращается в судороги, я понимаю, что заболела. Простуда сжимает горло, ломает кости, крутит мышцы.
Тяжело сползаю с кровати и заставляю себя выпить жаропонижающее. Не проверяю температуру, и так чувствую, что горю изнутри. Кутаюсь в одеяло, заливаю в себя тёплый малиновый чай и только тогда отключаюсь.
И проходят ко мне чёрные сны. Пустые и безжизненные. Я брожу бесконечными коридорами и всё время выхожу к одной и той же двери: изломанной, рваной… за которой когда-то звучала музыка, и пары кружились в воздушном вальсе. Манит меня эта дверь. Заглядываю сквозь рубленную щель и вижу себя и Кима.
Мы танцуем страстно, будто в паре много лет. Белое платье летит вверх, вниз, в стороны. Руки Кима сильные и гибкие, а размах плеч восхищает. Мне кажется, что я чувствую, как он касается моей кожи, и приятный жар льётся по венам. Каждое наше движение и поворот высекают в воздухе странные вибрации, и они волной катятся к моим ногам, прошивая насквозь. Как иглы. Мне кажется, что я помню его, но не могу понять откуда. Не с плакатов, намного раньше.
Когда музыка разматывается в кульминацию, и переливы струн задыхаются на высоких нотах, меня вырывает из сна.
17
Снова, распылившись,
ищем счастье слепо.
Оно, не дождавшись,
улетело в лету.
Не пришёл. Призрак не пришёл. Я предала его мыслями о другом. Тем поцелуем, что Киму удалось сорвать. Жалею, так сильно жалею, что реву целый день, не отвечаю на звонки и не открываю дверь, когда кто-то приходит. Не хочу никого видеть, даже родителей. Мне нужно побыть одной. Я и так одна всегда, но сейчас лишние голоса и внимание совсем не в радость.
Когда под вечер в дверь кто-то начинает колотить ногами, я всё-таки приподнимаюсь и ползу к дверям. Как привидение. Я сама стала призраком.
– Ярина, открывай! Это мама! – слышу родной голос с другой стороны. Нащупываю замок, но сил не хватает даже ключ провернуть.
– Погоди, – приваливаюсь плечом к стене и со второго раза получается. В глазах на миг темнеет, падаю, но мне всё равно, даже если убьюсь на месте.
Он бросил меня. Так больно мне ещё никогда не было. Даже ждать его бесконечно было легче, чем осознавать, что потеряла.
– Неси её в комнату, – слышу мамин голос из вакуума.
Взлетаю. Все кружится. Меня сдавливает тяжёлым воздухом, и режущая боль скручивает в сильных лапах. Я не открываю глаза и не вслушиваюсь больше в голоса. Хочу просто провалиться в вечный сон.
– Забери меня, умоляю, забери меня… – с губ срывается шепот, а потом кто-то гладит по щеке и отвечает:
– Все будет хорошо. Ты только держись.
И мне кажетсЯ, что это голос Призрака. Я даже улыбаюсь. Слабо, невесомо, а потом застываю в чёрной тьме маленьким ненужным никому человечком.
Прихожу в себя через несколько часов. Открываю тяжело глаза и вижу, как в окне разливаются сумерки. Плотные, как и тьма в моей душе.
Колючая тоска бьёт в грудь и сгибает пополам. Реву, как сумасшедшая, вою и терзаю зубами подушку.
Почему я согласилась на этот вальс? Зачем? Ненавижу Кима! Себя ненавижу. Всех ненавижу…
– Эй, как ты? – кто-то кладёт руку на плечо, и я приподнимаюсь. Сквозь дрожащую муть слёз вижу силуэт мужчины, а когда понимаю, кто передо мной стоит, хочется взорваться от ярости. Только сил нет.
– Иди прочь, Ким. Зачем ты здесь?
– Мама переживала за тебя, попросила помочь дверь открыть. – Он присаживается рядом и подает стакан воды. – Выпей. Ты в бреду была. Звала кого-то.
– Проваливай, я не хочу, чтобы за мной ухаживали.
– Я не ухаживаю, – Альдов мягко улыбается и, приподнимая мне голову, прижимает стакан к губам. – Как только твоя мама вернётся, я уйду.
– Для неё же выступление важней меня, – вырывается обида. Знаю, что тридцать первого в клубе вечер вальса. Жадно пью воду и откидываюсь на подушку. – Можешь уходить сейчас, я уже в норме.
– Конечно, – хмыкает Ким. – Но я всё же останусь, не хочу отвечать потом за твой трупик, если ты пойдёшь в туалет и грохнешься головой об умывальник.
– В уборную со мной попрёшься?
– Если нужно будет, – отрезает непоколебимо и громко ставит стакан на тумбочку.
– Иди ты, Альдов! Ненавижу тебя всем сердцем.
– Само собой. Я это уже слышал. И не удивлён. Пиар – злая штука, может сделать тебя монстром. Так ведь?
Смотрю в его синие морозные глаза и не понимаю, что меня так бесит. Привлекательный, обходительный, но я не могу удержаться от неприязни и злобы.
– Расскажешь, за что ты меня так не любишь? – мягко приподнимает уголок губ, будто хочет улыбнуться, но не может.
– Нет.
– Мне же интересно, – он усмехается и немного наклоняется, отчего я снова слышу запах гвоздики и бергамота. Я отодвигаюсь и подтягиваю одеяло на подбородок.
– Потому что ты – самоуверенный козёл! – всё что могу сказать. Перед глазами расплывается мир, и мне приходится захлопнуть веки и справиться с полётом на кровати – голова кругом.
– Не убедительно, – наклоняясь ближе, шепчет Ким. Тёплое дыхание скользит по щеке и нагревает её ещё сильнее. Меня подкидывает от дрожи.
– Ты разрушил… – хочу сказать «мою жизнь», но понимаю, как это глупо звучит. Разве сон можно назвать жизнью? Разве иллюзия станет реальностью? Нет. Так за что я его обвиняю? За свою промашку? Перекладываю вину на другого. Это нечестно.
Молчу и жую потрескавшиеся губы, а потом тихо добавляю:
– Извини, ты не виноват…
18
Разлетаюсь вдребезги,
связи все нарушила.
Не видать нам, уж, ни зги,
страсти вьются кружевом.
Через час приходят родители. Мне приходится выбраться из постели и даже позволить Киму отвести себя в ванную.
– Помощь нужна? – говорит он, придерживая за плечи. Мне уже легче, но всё ещё потряхивает от эмоций, да и мышцы крутит от болезни, но на ногах стою крепко.
– Нет, – не говорю, а гаркаю.
Мужчина хмыкает и тихо запирает за собой дверь. Ненавижу его за то, что такой хороший. Давно понимаю, что ошиблась и нет смысла злиться на Кима, но признать не могу. Любовь к Призраку ещё жива. Да что там? Я никогда не смогу его забыть и всегда буду ждать. Даже если он не придёт.
Дрожу под душем, но тёплая вода смывает мерзкий пот и позволяет телу расслабиться. Мне легче и немного хочется есть.
Когда выползаю из душа, понимаю, что не взяла одежду. Только грязная измокшая потом ночная сорочка валяется на кафеле. Пока обтираюсь, слышу в коридоре голоса и напевы знакомой песни. Кажется Litesound, одна из любимых групп – заслушала до дыр. Песня напоминает мне о том, кого потеряла. По глупости. По нелепому влечению к другому. К незнакомцу.
– Ты как там? – тихо говорит Ким за дверью и аккуратно постукивает по дереву.
Завернувшись в полотенце, выглядываю в коридор и шепчу, чтобы никто не услышал:
– Принеси мне из комнаты халат. Пожалуйста.
Ким смотрит ясным взглядом, тепло улыбается и тянется ко мне.
– Прости за клуб. Сорвался. Ярин, хотел тебе понравится, а получилось…
Внезапно его голос мне кажется таким волнующим и близким, что меня немного ведёт. От него мелкой дрожью и приятными колючками обсыпает плечи.
– Ты замёрзла, – замечает Ким, – сейчас, я быстро. – Бегло целует в меня щеку и, смущаясь, как подросток, выскальзывает через коридор в комнату. Вижу, как впопыхах чуть не сбивает широким плечом косяк. Что-то шипит сквозь зубы.
Приносит вместо халата вечернее красно-медное платье с v-образным вырезом и бисерной вышивкой. Не моё.
– Прошу… – и протягивает комплект алого белья, упакованного прозрачным тонким пластиком и перевязанного мерцающим дождиком. – Это от меня подарок к Новому году.
– Не нужно…
– Тише. Не говори. Ужин в кругу семьи, и только. Никаких обязательств, – он легко толкает меня в ванну и, оставаясь в коридоре, закрывает дверь.
Смотрю на платье в руках, мну мягкую ткань и не знаю, что делать. Наверное, просто идти дальше. Пытаться жить в настоящем. Со временем сны сотрутся, воспоминания отдалятся, и я смогу дышать по-новому. Смогу. Должна.
Мама принесла оливье и запекла курицу. По дому растекается сладкий аромат поджаристой корочки. А ещё запах апельсин и хвои. Мне даже нравится этот запах сегодня.
В зале стало уютно и сказочно: фонарики дрожат, но не мерцают, не переключаются. В лентах дождика путаются еловые ветки и прячутся игрушки.
Ким возится с сервировкой, ведёт себя непринужденно, словно не в гостях, а у себя дома. На нём белая рубашка и обтягивающие стройные ноги джинсы. Задерживаю взгляд на его локтях и спине. Как бы я хотела найти в нём сходство с Призраком. Понять, что не зря столько лет мучилась, не просто так сейчас ошиблась и обидела любимого.
Я замираю в проходе и смотрю, как мужчина красивыми пальцами поправляет приборы, скручивает салфетки и укладывает каждому на тарелку крошечного лебедя. Это мило, даже позволяю себе улыбнуться.
Бросаю взгляд на часы на стене и замираю. Стрелки показывают половину двенадцатого: я потеряла последний шанс увидеть Призрака. Каждая минута разрывает наши отношения и прокладывает между нами пропасть. Меня качает, но Ким подходит ближе и, поддерживая за талию, ведёт к столу.
– Веришь в чудеса и совпадения?
– Не очень, – голос слабый от переживаний и болезни, но я стараюсь показать сдержанную улыбку. Я не хочу быть тварью и портить родным праздник. И Киму не хочу его портить.
– Хочешь расскажу тебе кое-что?
Киваю и тянусь за долькой апельсина. Кладу в рот и с удовольствием облизываю пальцы. Никогда не любила цитрусовые, а сейчас жутко захотелось. Ким сглатывает, присаживается напротив и только собирается начать, как в комнату заходят родители.
