Денис Леонидович Коваленко
Бородинское сражение
– А тебе туда зачем? – услышав вопрос мальчонки, отвечал лениво какой-то артиллерист, – там сейчас бой. Иди как ты лучше домой.
– Так я и иду домой, – вздохнул Дениска.
– Ну, иди, – еще ленивее отвечал артиллерист, точно был он не на войне, а возле своего дома. И Дениска пошел. И мимо него постоянно кто-то куда-то шел. Колонны пехоты, конные группы. Одинокие адъютанты, телеги с раненными, просто пустые телеги, просто одинокие солдаты – как на большой ярмарочной дороге, где кто с ярмарки с покупками, кто на ярмарку за покупками, а кто пустой и пьяный или обворованный – так всё это видел Дениска. А на него и внимания не обращали. Где-то там шло сражение, оно было слышно и хорошо слышно. Но здесь в псаревских оврагах никого, казалось, это не волновало. Солдаты, которых встречал Дениска, выглядели какими-то задумчивыми, даже какими-то отрешенными – каким бывает человек, когда ждет своего часа. И пока этот час не настал, человек старается думать о чем угодно, только не об этом часе.
Дениска, перепрыгивал ручьи, перешел какую-то речку, то поднимался из оврага, то спускался в овраг, и всё везде было одно и то же – люди, кони, и несмолкаемый грохот пушек, и далекие крики «Ура!». Где-то к полудню Дениска вышел к речке Колочь, и решил идти вдоль ее пологого заросшего берега – всё не так страшно – Дениску все-таки пугали скакавшие туда-сюда всадники, а у реки было как-то поспокойнее.
Но тут у Дениски душа буквально в пятки ушла.
Лавина, сверкавшая металлом кирас и палашей, улюлюкающая и кричащая, неслась прямо на него, на маленького мальчика. Только и сделал Дениска, что враз калачиком свернулся и так и замер. Кавалерия проскакала, чудом не втоптав этот еле дышащий калачик в землю, и исчезла. Только спины всадников и лошадиные зады успел на мгновение увидеть Дениска, когда развернувшись, глянул им вслед. Это была атака кавалерии Уварова и казаков Платова. Атака никого не прогнавшая, не опрокинувшая, но зато страшно напугавшая не только маленького Дениску, но и самого французского императора. После этой сумасшедшей атаки Наполеон запретил своей старой гвардии вступать в сражение. Эта атака заставила
Наполеона перебросить часть армии от Семёновских флешей и батарей Раевского к деревне Бородино – куда и ворвались уваровские и платовские конники – в самый французский тыл. Ворвались, наделали шума, потеряли несколько сотен улан и казаков, порубили несколько сотен итальянских и французских солдат, и так же неожиданно скрылись, как и появились. Не видел еще французский солдат таких пугающе-стремительных атак. Чего им было надо?! Зачем?! Чего они налетели и улетели? Разве это война по правилам? Разве так принято устраивать конные сражения? Где построение и запланированная доблестная сшибка, где благородная рубка? Что это вообще было?! Но уваровцы и платовцы своим «бессмысленным» наскоком, дали вздохнуть и отдышаться защитникам флешей и батарей. На два часа – не меньше – французы оставили их в покое, пока перебрасывали войска к Бородино, думая, что сам Кутузов со всей Россией на них навалился. В этот промежуток Дениска и дошел до Семёновских флешей. А пока он шел, и на флешах и на батарее уносили раненых, приходили свежие резервы, осматривали и чинили пушки, считали и подносили ящики с ядрами и картечью. Люди, русские люди, эти два спокойных часа, пока у Бородино веселились казаки, отдыхали и приходили в себя, восстанавливали силы, готовились к новым атакам. Словом, воздуху дали глотнуть уваровские уланы и гусары, и платовские казаки защитникам передовой линии – свежего воздуху. Еще бы немного ядер и картечи. Вот чего совсем не хватало защитникам. И людей бы еще побольше. А то сильно опустели флеши и батарея, много было убитых, но те, кто был жив, стояли так, что пугали атакующих французов, точно против бессмертных шли они своими разбитыми линиями в атаку. Но особенно, что удивляло французов, что русские в плен не сдавались.
– Не сдаются русские в плен, – докладывали французские генералы своему императору. – Не можем мы вам показать здоровых пленных, все пленные раненые и полуживые, да и те молчат или смеются. Не боятся они нашей армии.
***
– Хорош, братцы! – на флеши, прямо на коне заскочил молоденький адъютантик, – приказ оставлять позиции, и отступать в тыл. Завтра добьем французов. А сейчас – приказ главнокомандующего: всем защитникам оставить свои позиции и отступать. Ясно я сказал, братцы?
– Куда яснее, – отвечал рыжий гренадер.
– Завтра, так завтра, – всё вглядываясь в сумеречный дым, что застилал овраг, согласился и артиллерист. И все трое: артиллерист, гренадер и Дениска, осмотрели позицию. Убедившись, что не было ни живых, ни раненых, артиллерист и гренадер, закрывая собою маленького Дениску (пули-то еще нет-нет, да пролетали) спустились с тыловой части флешей и, как и многие защитники, малыми ручейками соединявшиеся в один поток, вместе со всеми зашагали в сторону Горок – к ставке главнокомандующего.
Там, у последнего рубежа, было решено перегруппировать оставшуюся армию, и на рассвете контратаковать французов.
***
Когда флеши и батарея опустели, когда французы наконец-то полностью заняли передовую русскую линию, когда императору было доложено об окончательной победе, первый вопрос, который был задан императором, был все тот же вопрос о пленных.
– Я не могу понять! – яростно кричал Наполеон своим генералам, – каким образом редуты и позиции, захваченные с такой отвагой, которые мы так упорно защищали от русских контратак, дали нам так мало пленных? Какой это успех – без пленных и трофеев? Где русские знамена, я вас спрашиваю! 12 орудий! – это всё, что вы смогли взять у русских? – Наполеон был в гневе.
Да, перед ним было всё Бородинское поле, со всеми флешами и редутами, но ничего живого не осталось на поле. Тысячи и тысячи мертвых тел покрывали поле – единственный трофей, что смог получить Наполеон от своей победы.
***
– А-а, Лисёнок! – Кутузов, что обходил в этот вечер свою армию, заметил Дениску, что приткнувшись к рыжему гренадеру, почти уже засыпал. – Ат, сорванец, удрал-таки от Нюрки! Но, ничего, я ей за это всыплю.
– Не надо, – отмахнулся Дениска, – а-то она еще мамке моей пожалуется, а мамка у меня такая, что с ней даже папка боится спорить.
– Вот, как! – и Кутузов, привычно по-стариковски покряхтывая, засмеялся. – Ну, тогда пошли со мной.
– Пороть будете? – вздохнул Дениска.
– Накормить тебя надо, героя, – отвечал главнокомандующий. А то завтра как французов бить-то будешь? Да, гранату-то тебе дали?
– Не-а, – мотнул головой Дениска, – кончились гранаты. Последнюю картечь израсходовали, – неожиданно по-взрослому отвечал он главнокомандующему.
– Да-а, – уже задумчиво произнес Кутузов, и уже рыжему гренадеру, который хоть и вытянувшись во фрунт перед главнокомандующим, невольно прижимал к себе сонного Дениску, – тебя как зовут-то, голубчик? – гренадер отрапортовал по форме. – Пошли, – поманил Кутузов, – будешь ему сегодня дядькой: отмоешь, накормишь. И себя в порядок приведи. А то ты какой-то… вон и мундир изорван, и вообще… Ранен? Вижу, что ранен. Пошли. – Кутузов приказал одному из штабных офицеров проводить гренадера и Дениску в избу, а сам продолжил свой осмотр своей поредевшей армии.
К вечеру Кутузов вернулся из Горок в Татариново. А к полуночи (убедившись, что контратаковать нечем) отдал приказ отводить армию за Можайск. А спустя неделю, на общем генеральском совете в Филях, было решено оставить Москву без боя.
– С потерей Москвы ещё не потеряна Россия, – такими словами Кутузова была поставлена точка в споре генералов – дать еще одно сражение Наполеону, или отдать французам Москву. – Сбережем армию – сбережем Россию.
Ночью, пройдя через Москву, русская армия вышла на старую Калужскую дорогу, оттуда – на новую Калужскую.
Всё это было проведено скрытно, и разведка Наполеона потеряла армию Кутузова.
Да, Москва была отдана французу. Да, француз поглумился над древней русской столицей. Одно то, что в кремлевских храмах французские кавалеристы устроили конюшни для своих коней – одного этого было уже достаточно. Но поглотила Москва французскую армию, по невидимой Чьей-то воле, лишив европейцев разума, превратив их в человекоподобных животных. И вымела, как выметают сор из избы.
***
Бежав из Москвы, французы больше не искали боя (за всю кампанию 1812 года Бородинское сражение стало единственным крупным сражением), они бежали домой – в Европу. Бежали по пустой и голодной старой Смоленской дороге, которая и привела их когда-то в Город на Семи холмах. Бежали, бросая и оставляя, всё, что награбили, бежали, подгоняемые озлобленными мужичками с вилами и топорами и летучими партизанскими отрядами доблестного Дениса Давыдова. Бежали, как бежит обезумевший от ран зверь, которого ко всем его ранам, еще и на пасеку занесло. И сотни, тысячи озлобленных пчел из поваленных зверем ульев, преследовали зверя и вонзали в его раны свои острые жала. Но не смотря на приказы из Северной столицы, Кутузов не бросился добивать зверя, как того требовал сам Российский император Александр I, а лишь шел за зверем, как идет охотник, и ждал когда зверь сам издохнет. Несмотря на все лишения, армия Наполеона была еще в силе, причем в злой и отчаянной силе. И Кутузов не видел смысла жертвовать своими солдатами, ради одной императорской славы. Достаточно было идти следом и не давать зверю отдыха – пусть бежит. Холод, голод, партизанские сабли и вилы сделают свое дело. Да, это будет не так эффектно в глазах просвещенной Европы, но не эффекта и фанфар добивался русский главнокомандующий. Выгнать зверя, выгнать без дальнейших для русской армии потерь. А там, пусть себе бежит в свою Францию, где ничего хорошего его не ждало. Что и произошло спустя всего лишь несколько лет: Европа не любила неудачи, и неудачников, а Наполеон явно потерпел неудачу. Свою жизнь великий император закончил в заточении на острове Св. Елены. И трех лет не прошло, после Бородинского сражения, как Наполеона, уже убегающего в Америку, поймали-таки англичане. И 17-го октября 1815 года высадили на острове в Атлантическом океане, где он и умер, не прожив и пяти лет в своей тюрьме, окруженной океаном.
