Денис Леонидович Коваленко
Бородинское сражение
– Ха… – выдох чей-то, что-то ткнулось в стену, и штык пробил доску, и мимо Денискиного уха – треськ! – и обратно, точно и не было. Дениска отпрыгнул от стены.
– Ура-а! – пронеслось за стеной.
– Куда! А вот на тебе!
– Паныч-панычь не убивый меня! паны… ч-ч-ч, – и страшный выдох.
– Братцы… нога… Господи помилуй! Как же без ноги-то.
– Новая отрастет!
– Поднажми! Братушки! Ура-а!!!
Дениска со всей силы сдавил ладошками уши. Тише не стало. Всё тоже, но глуше, и оттого еще страшнее. Удивительно, но ядра и гранаты летая над сараем и мимо сарая, в сарай не падали, точно Чья-то невидимая рука оберегала этот покосившийся, окруженный огнем и смертью, сарай, в котором прятался маленький испуганный до икоты мальчик.
Как начало темнеть, Дениска, сильно-сильно зажмурившись, перебежал из сарая в дом, споткнувшись о кого-то, стукнувшись обо что-то, он забился под лавку. И сидел там, пока в дом ни влетела граната, и огонь жарко ни стал вылизывать бревна.
***
До самой темноты, до приказа Кутузова об отступление, Шевардинский редут, всего лишь левый край русской оборонительной линии, недостроенный, не представляющий никакой стратегической важности – просто редут на краю мира – стал центром первого дня сражения – Бородинской битвы. Центром притяжения десятков тысяч людей, которые от рассвета до самой темноты убивали друг друга. Четыре раза редут переходил из рук в руки. И когда русские отступили, и французы, наконец-то заняли разрушенный до основания редут, на редуте и в сотнях метрах от него, французы не смогли найти ни одного живого русского. Ни одного мало-мальски последнего пехотинца не смогли привести к Наполеону и показать, как пленного русского солдата. Ни одного пленного. 11 тысяч разноплеменных тел – 6 тысяч русских и 5 тысяч поляков и французов. И ни одного живого. Эти тысячи мертвых солдат пролежали ночь, и следующий день, и последующий день, и еще 62 дня Шевардино было покрыто телами окоченевших искореженных прогнивших трупов.
Русские не смогли забрать всех своих убитых, а французы расчистили лишь часть Шевардинского кургана, где был редут, где на утро после боя Наполеон устроил свой наблюдательный пункт. Там, где тела павших не могли оскорбить взора императора, их и не тронули, тем более что тела эти были русских и каких-то поляков (своих соплеменников французы, конечно же, предали земле; сами же поляки вместе с Понятовским, были сразу переброшены к деревне Утицы и не могли должным образом похоронить своих товарищей, оставив это на совести французов). Лишь когда французы ушли из Москвы, на Шевардинском редуте появились живые люди, и только тогда стали хоронить мертвых – всех вместе, без разбора – потому как за два месяца было просто невозможно оторвать вцепившиеся и вросшие друг в друга тела.
Глава вторая
25 августа
Армии готовятся к сражению
– Ну, что, Лисёнок, выспался? – солдат, что шел рядом с телегой, где вместе с ранеными спал сладко Дениска, увидел, как мальчик потянулся, еще глаз не раскрыв, и улыбался со сна. – Горазд ты спать, солнце к полудню идет! – умилился солдат. – Эх, как же ты на моего младшенького похож. Дай хоть обниму тебя, – невольно по-отцовски, солдат обнял еще потягивавшегося со сна Дениску и поцеловал того в щеку.
– Папка, я больше не буду сметану воровать, – отвечал сонно Дениска, – и пусть мамка меня выпорет, больше не буду. Ой! – увидев, что это не папка, что вокруг солдаты, а он сам не в своей избе, а в телеге, Дениска отпрянул, и в сонном ужасе вытаращился на рыжего хохочущего гренадера.
– Иди сюда, – рыжий гренадер без церемоний принял Дениску на руки, поставил на землю. – Вон, – конопатой рукой указал на группу солдат, что сидели у костра, а на костре что-то варилось. – Дуй туда и каши похлебай. А сметаны, извини, немá,– и ладонью подтолкнув еще ошалелого мальчонку, гренадер, сдерживая отцовские слезы, смотрел, как тот, с опаской, медленно, будто босиком идет по скошенной колючей траве, оглядываясь по сторонам, зашагал к костру по утоптанному солдатскими сапогами полю.
А посмотреть было на что, и не только семилетнему мальчишке, кто дальше свой деревни и не бегал. Дениска, конечно, и знать не мог, что привезли его на первую линию, на Семёновские флеши, где командовал князь Багратион, и которые вскоре прославят имя грузинского князя и войдут в историю битвы, как Багратионовские флеши. Три треугольных крепости, острыми концами смотревшие на французские линии. Дениска страшно удивился, когда увидел французов. Их было видно невооруженным глазом, их ряды стояли через неглубокий ров, в какой-нибудь версте, как раз на руинах деревни Шевардино. Сначала, конечно испугавшись, Дениска подумывал дать деру, и забраться под какую-нибудь телегу. Но, во-первых, ярко светило солнце, и ни тучки на небе. Во-вторых, все русские солдаты, которых Дениска видел, и которых были тысячи и тысячи, совершенно на французов внимания не обращали и вообще их не боялись, а, значит, и под телегу лезть пока явно было рано, а в-третьих, чем ближе он подходил к костру, тем вкуснее пахло кашей. Точно и не было вчерашнего страшного дня, а какой-то сон…
Про Лисёнка (а так прозвали солдаты Дениску) скоро услышали все, кто оборонял флеши, и потому, когда Дениска проснулся, и был замечен, сотни, тысячи любопытных мужицких глаз разглядывали это чудо – маленького мальчика на первой линии. И какие только мысли не лезли в мужицкие головы, и первая – порадовать чем-нибудь мальчонку.
– Эй, Лисёнок! Лови! – Дениска ловко поймал деревянную свистульку. И тут же смех. – А ловок наш Лисёнок!
– А ну, отставить! – грозный приказ от костра с кашей. – Пожрать дайте парню. Сами пузы себе набили, а ему что с пустым брюхом французов бить?! – и снова смех. – Беги быстрей! – звали гренадеры, и уже к Дениске тянулась рука с миской полной каши.
– А пожрешь, дуй к нам, Лисёнок! – кричали от флешей. – Мы тебе гранату подарим! – и уже на флешах смеялись артиллеристы, готовившие свои пушки к грядущему бою.
Наевшись каши с салом, Дениска как настоящий мальчишка побежал к артиллеристам: всё-таки гранату пообещали! Но тут же был перехвачен каким-то веселым парнем. Тот подхватил Дениску и посадил в тачку с песком.
– Поехали! – и бегом повез Лисёнка к своим флешам, которые, сотни таких же веселых солдат, укрепляли песком и землей. – Мы тебе и гранату, и ядро подарим!
И где бы ни появлялся Дениска ему все или чего-нибудь дарили (кто пулю, кто яблоко) или обещали – даже на пушке посидеть соблазняли, и даже стрельнуть по французам, пока командир не видит.
– Это что за балаган?! – Дениску как раз посадили на пушку, когда у стены флеши остановился конь, а на коне высокий горбоносый генерал с эполетами и бакенбардами. – Я повторяю! Что за балаган? – удивительно, но единственный человек на Семёновских флешах, кто не знал про Лисёнка, был сам Багратион.
Пришлось по всей форме, встав во фрунт4 объяснять генералу, что это за «балаган» и откуда на первой линии, в версте от неприятеля появился семилетний мальчонка, с целым узелком подарков, и верхом на пушке.
– Ясно, – отвечал князь. Молча подозвав своего адъютанта, Багратион приказал: Лисёнка со всеми подарками сию же минуту лично отвезти в тыл. Может и мать там его найдется, а может и отец (потому как все мужики из близлежащих деревень вместе с солдатами возводили редуты и укрепления по всему полю). Но перед этим заехать к Раевскому и выяснить, как на его батареях идет подготовка к сражению.
Отдав честь, посадив Дениску со всеми его богатствами перед собой на коня, адъютант легкой рысью отправился выполнять приказание генерала.
Отправить мальчонку в тыл с передовой линии – это понятно, но зачем командующему Семёновскими флешами узнавать, как строится оборона у его соседа – неужели из праздного любопытства?
Еще 22 августа, когда русская армия занимала Бородино и выстраивала линию обороны, всё всем было ясно: оборона строится в косую линию через все поле, на левом фланге у Шевардино – редут. Выше – флеши Багратиона, затем батареи Раевского и так далее – всё по утвержденному плану.
Но вчерашнее Шевардинское побоище смешало планы не одному Кутузову. И Наполеон, отдавал приказы о перестройке пеших и конных линий для атаки. Шевардинский редут, как по волшебству, из левого фланга превратился в передовую. И сейчас, 25-го числа, обе армии перестраивали свои линии, точно переводили минутную стрелку – с без двадцати минут на четверть часа назад. В течение целого дня перестраивали свои редуты русские и перегруппировывали свои линии французы. Потому за весь день и не было сделано ни одного выстрела. Шутка ли – повернуть многотысячные, еще вчера готовые к бою, армии на 30 градусов, да не на бумаге, а на многокилометровом поле, с оврагами, речками и лескáми!
В первой русской линии обороны за флешами, редутами и батареями стояла пехота. И теперь левым флангом стали редуты Утицкого кургана, что за деревней Утица, что у Старой Смоленской дороги. Ниже, за дорогой выстраивались казаки Карпова. За Утицким курганом – московское ополчение и корпус Тучкова. Выше, у деревни Семёновское – Багратион, еще выше – вдоль семёновского оврага на Курганной высоте – Раевский со своими пушками. Еще выше, за речкой Колочь – сама деревня Бородино. За первой линией пехоты выстраивалась кавалерия. И за ней встал резерв. Именно так проходил весь день 25-го августа: с одной стороны поля Кутузов, с другой, Наполеон – как игроки, которым ветер повалил шахматные фигуры – и они спешно пытались восстановить их. И всё это на виду друг у друга и без единого выстрела ни с той, ни с другой стороны.
