De ojos verdes
Смятый лепесток
Хмурюсь, силясь сосредоточиться хоть на чем-то, кроме сенсуальных пыток. Но это практически нереально, учитывая, что бесстыжие ладони, выписывают круги по тонкой коже внутренней стороны бедер, успевая между словами осыпать грудь и живот мелкими поцелуями.
– Ты только вдумайся, малыш, – во что вдуматься, когда он задевает самое сокровенное, заставляя захлебнуться переизбытком мощных ответных реакций, а потом добивает, скользнув пальцем в лоно мучительно медленно, – какая это сомнительная патология… Это даже не расстройство. Стокгольмский синдром не включен ни в одну классификацию психических заболеваний. Это четыре.
Какая мне разница, что и куда включено, когда во мне двигается…ГосподиБожеМой…уже два пальца?!
Поджимаю губы и растворяюсь в мерном покачивании, дыша через раз, стиснув зубы от адски выматывающего, но сладкого предвкушения.
– Так вот, по сути, – продолжает издеваться мой личный змей-искуситель, – это вообще не патология. А нормальная реакция человека на сильно травмирующее психику событие, нестандартное жизненное обстоятельство, в результате которого возникает психологическая травма как механизм самозащиты. Согласна?
Да чтоб тебя!
– Угу… – мычу.
– Не слышу, любовь моя… – одновременно прикусывая мочку уха и наращивая темп внизу.
– Да, – цежу надтреснуто.
– Это ответ на мой вопрос? – щекочет дыханием влажные после душа волоски на виске и…прекращает движения.
– Да! – шиплю, в самом деле начиная его ненавидеть.
Довольный тихий смех играет моими нервами, словно струнами, рождая очень нехорошие мелодии.
– Это пять, малыш. В итоге, стокгольмский синдром, – пытка возобновляется так внезапно, так быстро и так потрясающе остро, что я выгибаюсь, опасно балансируя на краю столешницы, – это выписка из филькиной грамоты. Мифология массового восприятия, которая и не синдром вовсе, да и не стокгольмский. И он, услышь меня, – замедляется, позволив передохнуть, – не имеет долгосрочного эффекта! Так что, это не наш случай. Бинго!
Не знаю, что и как Дима сделал, но после определенных манипуляций с какой-то потаённой точкой изнутри я одновременно с последними словами взрываюсь, рассыпаясь мириадами песчинок, и на длительный период теряю связь с действительностью. Меня попросту нет. Я вне зоны доступа. Вакуум поглотил мой разум, тело, душу.
Кое-как раскрываю веки и ловлю томный взгляд с расширенными зрачками. Обе его руки блуждают по мне, впитывая отголоски пережитого экстаза. Пытаюсь подтянуться повыше. По закону подлости ладонь соскальзывает, и я по инерции лечу вниз, что является результатом сидения на самом краю. Но, к счастью, Дима быстро группируется, и мы падаем весьма удачно: он – на мой валяющийся халат, я – на него. Утыкаюсь ему в плечо и хохочу, вторя низким вибрациям его грудной клетки.
– Какая у нас тяга к «половой» жизни. Не находишь?
Конец шуткам и вожделенному перерыву приходит для меня внезапно.
Дима принимает сидячее положение, упираясь в дверцу, подхватывает мои ягодицы, как-то умудряется принять удобную позу и, завладев опять же моим ошалевшим от происходящего затуманенным взглядом, нарочито неторопливо опускает меня на свою эрегированную плоть. Спазм душит горло, когда чувствую его в себе… Всего. Так, что ощущение натянутости и наполненности вырывает судорожное всхлипывание. Я так хочу прикрыть глаза, но этот невозможный мужчина не позволяет: даже на ментальном уровне я слышу рык, запрещающий отдалять своё наслаждение от него. Только вместе. Только беспрерывно контактируя.
Не понимаю, когда успел снять джинсы?
– Сколько пунктов я перечислил, Аль?
Да он точно издевается!
Первый толчок существенно ослабевает желание огреть его чем-нибудь сподручным.
– М-м?
Второй толчок усиливает эффект первого.
И при этом я чувствую сильные требовательные пальцы повсеместно на себе. Это сводит с ума, стирает грани моего прежнего «Я», в котором не было предусмотрено такой роскоши – получать удовольствие от близости с любимым мужчиной. Рождается что-то несравненно прекрасное из груды пепла где-то за грудиной. Расцветает, расширяется, озаряет. Я улыбаюсь. Блаженно. Чувственно. Может, соблазнительно. Сама подаюсь вперед и касаюсь его губ мимолетным поцелуем.
Кажется, Дима настолько впечатлен моей маленькой инициативой, что закатывает глаза в наслаждении. Перемещает руки на талию, фиксирует её в таком положении и ускоряется. Улыбка стирается с лица. Брови сходятся на переносице. Мне так хорошо, так прекрасно, что от этого даже немного тревожно и больно в груди. Так бывает?.. В такие волшебные моменты могут возникать подобные мысли?..
– Пристегиваемся…
– Чт-то? – зубы отказываются разжиматься, а сознание уплывает.
– Обопрись о столешницу… Вытянись и схватись.
Выполняю требование, находясь в трансе. На этой грешной земле меня сейчас удерживает только васильковая лазурь, всё так же не выпускающая моих глаз из плена. Его голова теперь находится между моих локтей. Всё становится еще напряженнее, ещё запредельнее, невыносимее. Пожар внутри свирепствует. И отражается в расширенных зрачках Димы. Нас обоих пожирает это необъятное нечто, потребность друг в друге, в абсолютном соитии.
– Полетели, – улыбается коварно и нежно.
Он знает. А я-то – нет.
Он знает, что со мной происходит. А я – не могу объяснить.
Он знает, как управлять греховными слабостями. А я – только знакомлюсь с ними.
Хватка становится железной, я будто невесомая и парю в воздухе, когда как Дима…хищно подбирается и задаёт такой чудовищный темп, что у меня вышибает дух напрочь. Безумие. Сплошное сладкое безумие.
Низ живота горит, вопит о приближении уничтожающего «рассвета». Я норовлю прикрыть веки, но он не позволяет.
Только вместе.
Слегка наклоняется вперед и вбирает в себя призывно торчащую темную вершинку, прошибая прикосновением острого кончика языка. И эти порочные глаза…этот взор исподлобья… У меня перехватывает дыхание. Иссякают запасы выносливости и способности противостоять.
– Ди-и-има…
И всё. Навылет. Вразнос. Подчистую. Я больше не я. Я теперь только в контексте этого неидеального, но ставшего мне незаменимо родным мужчины.
Ловит мой шепот, приникнув к губам, конвульсии – припечатав к грудной клетке. Растворяя, внедряя, помещая в себя. И сам взрывается следом.
Опустошенные, обессиленные, но обретшие очаг непостижимым для обоих образом, прижимаемся друг к другу и дышим. Глубоко. Медленно. Продолжаю сидеть на нем, прижимаясь, прислушиваясь к периодическому покалыванию кожи. Я глажу его по волосам, он – меня по спине. Просто нет никаких слов. Что это было? Как такое возможно?
– Хорошо, что ты не профессор кафедры психологии, – еле-еле выталкиваю из себя, – весело бы у вас проходили лекции…
Смешок приходится мне в солнечное сплетение, где покоится голова Димы. Щекочет и одновременно наполняет каким-то радостным теплом.
– Я даю только индивидуальные занятия… – отстраняется и проводит по моей щеке костяшками. – Мне хватает одной студентки. Непочатый край для раскрытия потенциала.
Вздрагиваю, когда его большой палец очерчивает мою нижнюю губу. В контрасте с этим заявлением…выглядит пошловато. Но… Это же он, Дима. Неотразимый. В меру развратный. Кружащий голову.
И, похоже, снёсший мне «крышу» окончательно и бесповоротно…
Глава 27
Боковым зрением наблюдаю за воодушевленной Мией, она взахлеб рассказывает отцу о знакомстве с тройняшками на сегодняшнем занятии в бассейне. Ребенок впечатлился тем, что может быть три абсолютно одинаковых человека. Еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Мало ли, малышка не так поймет, она у меня восприимчивая. С тонкой душевной организацией. И в кого пошла?
– А где мама?
– Рядом! – рапортует дочь.
Прощается и передает мне телефон. Я выключаю утюг, обхожу гладильную доску и опускаюсь на диван.
– Аль, ты в Париже была?
– Была.
– А в Риме?
– Была.
– А в Барселоне?
Подозрительно прищуриваюсь и вглядываюсь в лицо на экране.
– Дим, что происходит?
– Значит, – игнорирует вопрос, делая вывод и задумавшись о чем-то своем, – Храмом Святого Семейства тебя тоже не удивить, что ж. Посмотрим на него еще разок через несколько лет, когда достроят полностью.
Опешив, в растерянности ловлю блуждающую на чувственных губах легкую дерзкую улыбку. Даже не знаю, как реагировать на высказывание. Мы уже планируем будущее?
– А куда бы ты хотела съездить сейчас?
– Никуда, – протягиваю осторожно.
Его брови сходятся домиком.
– Почему? Аль, всего на дня три-четыре, я подстрою график под тебя. Конечно, полноценного отдыха не получится, но, к сожалению, пока так.
Отпуск закончился две недели назад, Дима уехал, и теперь мы общались посредством интернета. Видеть его так, зная, что нас разделяют тысячи километров, очень необычно. Именно после всех ночей, проведенных вместе. Знойных, откровенных, страстных. Когда в мужских объятиях было и трепетно, и волнительно, и…стыдно. Мне и в голову бы раньше не пришло, что я способна на такую отдачу. Что одно прикосновение может воспламенить, а поцелуй – лишить воли. Это всё казалось из другой оперы, которая не про меня. Думалось, плотские утехи – удел раскрепощенных и уверенных в себе красавиц. На деле же выяснилось, что умелые мужские ласки могут пробудить спящую внутри сексуальную энергию в любой женщине. В мои тридцать с хвостиком я с удивлением открывала двери в этот эмоциональный сладострастный мир, кардинально отличающийся от моего. И делала пока что робкие шаги.
– Дим, ты торопишься, – прикладываю большой и указательный пальцы свободной руки к переносице и зажмуриваюсь на миг, а затем снова поднимаю на него взгляд. – Не спеши…
– Аль… – укоризненно и устало. – Мы же уже выяснили этот вопрос.
Мне остается только вздохнуть в ответ и покачать головой.
Что мы выяснили? Что нам хорошо вместе на физическом уровне? Что можно обходить шаткие темы и общаться непринужденно?
Этого так мало! Я же не могу после трех совместных недель взять и перечеркнуть десятки лет своей жизни, разом вытеснив собственные понятия и принципы. Хотя…один из них я и так благополучно игнорировала, забыв обо всем и отдаваясь этому мужчине…
Поверить в его искренность не составило труда. Такое невозможно не чувствовать. Но слова о чем-то долгосрочном на подсознательном уровне блокируются и отлетают. Банальным сравнением – как мячик во время игры в пинг-понг. Дима что-то обещает, красочно обрисовывая, я молча выслушиваю, даже киваю, бывает. Но никогда не впускаю это в свое сердце. Потому что… Черт, этих «потому что» очень много…
– Как Мюнхен? – чересчур бодро улыбаюсь, меняя тему. – Кстати, там я как раз не была.
– Как обычно. Мариенплац «стоит». Собор Пресвятой Девы Марии так же бесстыдно красен… – ворчит, вызывая мой тихий смех. – Зато музей BMW всегда радует…
Мне нравится слушать его рассказы. У него неординарный прицел на вещи, на удивление задорный юмор и какой-то особенный талант вовлекать в повествование. Смотреть на города глазами Дмитрия Зотова – теперь одно из моих любимых занятий.
Но сегодня отключаемся довольно рано, потому что доблестного пилота утомил длительный перелет. После завершения звонка я какое-то время непременно зависаю, обрабатывая ощущения. Медленно и верно погружаюсь в Диму. Понимаю это со смешанными чувствами. Любовь – это хорошо, конечно… А как же все остальное? Внешние факторы. Например, расстояние? Долгие разлуки. И…верность?..
Почему-то я уверена, что никаких вопросов задавать ему права не имею. Есть внутренний барьер, напоминающий, что у меня нет обозначенного статуса. Это всё так сложно и запутанно… И «диалоги» с собой никогда мне не прибавляют настроения. После определенных раздумий я всегда сворачиваю эти полномасштабные «операции» по выяснению своей роли в жизни Димы. Его роль в моей – вполне ясна. И что-то я никак не вникну – равнозначны они или… Нет, лучше и не думать.
Дверь хлопнула, и я встрепенулась.
– А вот и мы! Владусь, иди поиграй с Мией.
Лена в ультракоротких шортах, подчеркивающих достоинства отточенной фигуры, возникает на пороге гостиной. Приподнимаю бровь, выказывая изумление.
– Пока Валера на работе, я наслаждаюсь всем запретным, – лучезарно улыбается. – Это и есть мой компромисс.
Экс-муж, который, вероятнее всего, и будущий тоже, категорически не выносил вульгарности в одежде. Подруга же, наоборот, обожала минимализм, демонстрирующий красоту тела. Правда, это странным образом смотрелось на ней гармонично и красиво. Совсем не вульгарно, как утверждал Валера. Ребята пытались сосуществовать, выполняя «работу над ошибками», и шли на взаимные уступки. Это радовало.
– Гузель тоже сейчас поднимается. Ужас как хочется кофе со сладостями…
– Организуем. Пошли.
Пока я сыпала ингредиенты в джезву, третий мушкетер успел материализоваться с баночкой варенья из айвы. Обожаю. Настоящие узбекские сладости.
– Как хочется уже, чтобы наступил учебный год! – жалуется, присаживаясь. – Хотя бы половину дня голова не гудела. А летом с ума схожу с ними…
– Кто тебя просил плодиться, будто конец света? – не удерживается от шпильки Лена, уминающая первый кусок пахлавы.
– Смысл плодиться при конце света, если все умрут? – логичность Зельки заставляет нас засмеяться.
– Алёк, а авиатора-то развели?
Вопрос застает меня врасплох. Обе девушки теперь были в курсе наших отношений. Ощущение, что радовались больше меня. Гузель хвалила нас с Леной за то, что мы дали мужчинам второй шанс, несмотря на сложности. А вот Лену больше интересовала формально-физическая часть: то есть, когда свадьба и в какой позе проходило «перемирие».
– Я не знаю. Не рано еще?
– Да самое то. Через портал за этот период и разводят. Ты не спрашивала?
– Да нет.
– Странная. Тебя не интересует, когда твой мужик будет окончательно свободен?
Как бы помягче намекнуть, что я не совсем уверена, мой ли он?
– Ленка, блин! – насупилась Гузель. – У девушки гордость должна быть! Не будет же она его доставать этими допросами! Когда случится – тогда сам и расскажет.
– Когда случится, пусть явится с колечком. И рассказывать ничего не надо.
Довольная своей идеей, подруга с наслаждением отпивает первый глоток.
– А сама-то? Когда уже согласишься? – плавно перевожу стрелки на неё.
– Эн-нет, дорогая. Ты не сравнивай. Я «там» была. Хлебнула. Опасаюсь. А вот для тебя это будет новый экспириенс.
– Так говоришь, будто это аттракцион, – цокает Зеля.
– А разве нет? У меня были «американские горки». У тебя, конечно, что-то полегче, Зелюшка. Типа колеса обозрения. Думаю, у Али будет что-то улётное.
– Очень смешно, я оценила!
В такие моменты осознаю, насколько прекрасна моя жизнь. Когда есть, с кем коротать вечера за увлекательными беседами. Есть, о ком думать перед тем, как крепко заснешь. Есть гармония с собой.
Нет таких, как Аванесов. Вспоминаю редко, как страшный сон. Нет страхов и тревог по поводу линии поведения с отцом дочери. Нет вселенской усталости в течение рабочего дня, потому как теперь мы трудимся в паре, пусть и почти каждый день. Оказалось, так продуктивнее и удобнее, чем график два на два. И меня всё устраивало.
Вперемешку с тяжелыми мыслями о том, куда заведут нас с Димой эти чувства, я всё же признавала, что счастлива. До дрожи. Как никогда.
И это состояние не покидало меня большую часть дня.
Поэтому, наведавшись в один из немногочисленных гипермаркетов в городе, где числились редкие продукты, которых не было в других местах, я улыбалась уголками губ. В меру. Чтобы и сумасшедшей не прослыть, и миру явить степень безобразно стойкого наслаждения своим существованием. Улыбалась, катая тележку меж рядов. Улыбалась, читая информацию на нужных упаковках. Улыбалась, завидев милых карапузов. Улыбалась даже в тот момент, когда заметила Яну.
Первым порывом было подойти и поздороваться. Ведь меня не покидало неприятно колющее чувство вины перед ней. Пусть Дима и уверял, что не я виновница разлада в их семье, не могла до конца успокоиться.
Когда девушка развернулась, улыбка застыла. Медленно сползла. Исчезла.
Яна была беременна. Глубоко беременна. Где-то на месяце шестом. Я не видела её после зимнего обследования Мии. И по подсчетам получалось, что уже тогда пока еще жена Димы носила их ребенка.
А он утверждал, что не прикасался к ней… Ни к кому…
Резко свернула в другую сторону и с неимоверным шумом в ушах, будто потеряла связь с действительностью и настроилась на другую волну, прошла к кассам. Хоть убей, не вспомню, как расплатилась, как доехала домой и оказалась сидящей на полу в гостиной. Одна светлая мысль – хорошо, что дети у тети Маши, и я успею успокоиться к возвращению Мии.
Есть такое понятие как сухие рыдания. Так вот, меня знобило, губы и подбородок дрожали, глаза жгло. Но слёз не было. Будто горечь пустили по венам, она ползла по ним, ещё не достигнув нужной точки, где мне снесет тормоза. И потом уже, не знаю, какой будет реакция.
А я ведь, было, поверила в чудо.
Но, кажется, мой лимит до этого уже был исчерпан…
Глава 28
Ненавижу перекраивать планы. Учитывая, что терпение – не мой конек, перестройка даётся очень тяжело. У меня были определенные замыслы, хотелось сделать всё красиво. Так, как Аля этого заслуживает. Но она упряма. И когда я думаю о корнях этого упрямства, меня начинает колотить. Непроизвольно сжимаю зубы. Дурак. И с чего только взял, что за месяц-полтора девушка, которой ты причинил столько зла, диаметрально поменяет своё мнение о тебе? Согласится на маленькое путешествие? Доверится?..
Сосредотачиваюсь на стандартной проверке техники перед рейсом. Осматриваем фюзеляж, стойки шасси. Привычно кидаю взгляд на силовые установки, благоговея перед исходящей от них мощью. Отправляемся в кабину, где включаем генераторы. Неосторожно с размаху бьюсь о косяк при входе, цепляясь лычком на погоне. Тот слегка деформируется, и это не укрывается от Андреева, нашего второго пилота. Всё же, какой мы народ суеверный. Парень запускает систему электроснабжения, перепроверяет. Спустя час в полёте, когда я ловлю на себе очередной настороженный взор, раздражение душит особенно остро. И выплескивается в убийственный припечатывающий взгляд, после которого тот заметно «успокаивается».
Ничего экстраординарного. Взлёт в ручном режиме, настройка автопилота. Затем фиксация радиомаяка примерно каждые полчаса. Связь с диспетчером для обозначения эшелона. Посадка.
Андреев чуть ли не перекрещивается на выходе. Мне остается только закатить глаза. Ещё мужиком зовется.
Погода в Москве по-настоящему летняя. Забираю машину с парковки и неспешно качу по ночным улицам. Мне даже дышать легче становится. Привязанность к столице появилась после первого визита в ранней юности. Я был поражен тем, как она отличается от моего родного города. И как-то сразу почувствовал тягу, усилившуюся позже. Не только потому, что здесь больше возможностей. Да и не скажу, что краше Питера, в котором провел студенческие годы. Это просто сродни нахождению родственной души. Не будет она самой-самой. Но будет твоей. Чем-то сокровенным и бесконечно дорогим. Тем, что не захочется терять никогда. Москва разная, и каждая из её ипостасей необъяснимым образом вписывалась в моё настроение. Не наоборот.
Яна не понимала. Родители тоже. Соня…хотела понять, но не успела. Поймет ли Аля?.. Я надеялся. Делал ставку на её уникальность. Она ни на кого не похожа. Изумляет постоянно.
Телефон как-то сам по себе оказывается в руках на светофоре. Листаю галерею и увеличиваю моё любимое фото. Вглядываюсь в её темные глаза, наполненные необычайным умом. Притягивающие излучаемым светом. Нокаутирующие насыщенностью и восточной красотой.
Оказывается, чтобы втрескаться по полной, не обязательно целиться в надуманный идеал. Человека можно полюбить за смех, за поставленную речь и даже за разворот плеч. Каждый находит что-то, что цепляет его в другом.
И я нашел. Её всю. Каждый миллиметр цепляет. И Алю никак не подогнать под мои прежние запросы. Разве что ноги – это реально загляденье и для прошлого Димы. А сейчас Дима другой. Ему нравится необычное сочетание черт этой девушки. Даже нос с горбинкой нравится, который слегка крупнее, чем привык видеть на своих любовницах. Дима пропал. Дима по-настоящему любит.
Дома сразу же вырубаюсь. После добротного сна первым делом звоню Алине. Но она не берет трубку. Не читает отправленные сообщения, хотя и светится онлайн. Это настораживает. И так до самого вечера. А за весь день я успеваю изрядно накрутить себя. Когда, наконец, вызов принимают, облегченно вздыхаю. Но на экране появляется личико дочери, что тоже непривычно. Аля всегда отвечала сама…
– Солнышко, а где мама?.. – интересуюсь осторожно после содержательной беседы.
– Кушать готовит!
– Отнесешь ей телефон?..
Мия бежит по коридору, и я смеюсь над тем, как разлетаются её волосы. Через несколько секунд камера наводится на профиль задумчивой Алины, и она не сразу замечает этот факт.
– Привет.
Неприятно удивляюсь, когда девушка вздрагивает и растерянно оборачивается на мой голос. И кивает. Бл*дь! Скупо кивает! Мне!
– Что случилось?
– Ничего.
– Ты игнорировала меня целый день. И – ничего? Серьезно?
– Работы много. Не успевала…
– А сейчас? С чего это сразу ответила Мия?
С каждым новым вопросом тон мой становится суше и требовательнее. Я же вижу, что она сама не своя. Закрадываются какие-то тревожные и неуместные мысли. Пытаюсь взять себя в руки и спросить как можно нейтральнее:
– Тебя…никто не пытался обидеть?
– Нет. Дим, извини, мне надо приготовить ужин, Мия голодная…
Морщусь обескураженно и абсолютно непонимающе. Когда это было причиной для прерывания разговора?..
– Перезвонишь мне потом тогда?
Она лишь кивает. И я отключаюсь.
Но…долгожданный звонок так и не поступает. Ситуация повторяется и на следующий день. Что сводит меня с ума. И на следующий. На третий, озверев в цвет, я огромным усилием воли договариваю с Мией и прошу отнести телефон матери, а ее отправляю поиграть. Когда малышка уходит, сжимаю челюсть и впиваюсь в мрачную Алю яростным взглядом:
– Просто. Скажи. Что. Случилось. Немедленно!
Сначала опускает ресницы, и я наблюдаю, как они трепещут, отбрасывая тени на щеки под искусственным освещением. Потом медленно распахивает веки и как-то чересчур безжизненно выдает:
– Я видела Яну. Ты не сказал, что она беременна.
Меня коробит от того, сколько скорби в этом печальном голосе. Будто потеряла что-то важное, чего уже не вернуть никогда. П*здец! Стоит только представить, как она себя накрутила, внутри всё обдает кипятком. Я, конечно, виноват…
– Я тебя понял. Это не телефонный разговор. Обсудим, когда приеду.
– Стоит ли? – бесцветно.
– Аль, стоит. Всё. У меня ночной рейс. Я пошёл. Отвечай, пожалуйста, на мои звонки.
Я так и думал, что никто мне отвечать не собирается. Так прошла ещё неделя. Не настаивал. Бесился, сжимал кулаки. Довольствовался только Мией. Осознавал, что Аля имеет право так себя вести. Но от этого не легче. Будто сам себе вредил, оттягивая этот разговор, но исключительно потому, что знал – тема будет сложной. Многогранной. Надо видеть глаза человека вживую.
Спустя несколько дней молча встал и поехал к ним. Трехчасовой полет, аренда машины, ещё несколько часов в пути. Добрался вечером. И всю дорогу уговаривал себя действовать осмотрительнее, засунув свой темперамент куда подальше. С ней надо аккуратно, чтобы не спугнуть и не выветрить остатки хрупкого доверия. Остановился напротив подъезда, вышел и замер перед дверью.
Осознал вдруг, что сейчас будет нечто решающее. Если смогу убедить Алю – лед тронется. Если нет – это уже грозит вечной мерзлотой. Там столько нерешенных проблем…я так много ей должен!
Свет в окне горит. Мия явно уже уложена. Я не хочу выяснять отношения в доме шепотом. Повинуясь внезапному порыву, резко нагибаюсь и хватаю несколько камешков. Первый до четвертого этажа не долетает, я взял неправильную высоту. Второй слабо звякает о стекло. Третий – чуть звонче. Выжидаю минуту. Не достигнув цели, вновь ищу боеприпасы. Через парочку более весомых ударов с замиранием сердца замечаю ее силуэт.
Аля распахивает окно. И мы оба зависаем в этом мгновении. Бл*дь, как мне хочется сейчас видеть, что творится в ее глазах… Но расстояние и темнота не способствуют этому…
– Гулять выйдешь? – слегка наклоняю голову набок, всунув ладони в карманы с залихватским видом.
Сам, сука, в шоке. Как мальчишка в пятнадцать, который жутко влюблен в одноклассницу, да и настолько обезбашен, что не боится гнева ее родителей.
Только нет никаких родителей.
Давно окончена школа.
Она – девушка, случайно попавшая мне в руки и незаслуженно поплатившаяся ни за что.
И мы не юные идиоты.
Правда, это не мешает моему пульсу грохотать в висках, транслируя волнение и страх перед отказом.
– Я не могу оставить Мию… – слышу ответ спустя вечность.
Открываю рот и так же закрываю, когда откуда-то рядом раздается:
– Сейчас поднимусь и пригляжу за ней. Собирайся!
Изумленно перевожу взгляд на первый этаж, где, оказывается, в сумраке устроилась семейная пара, облокотившаяся на подоконник. Муж медленно курил, понимающе улыбаясь, а жена была сосредоточена выкрикиванием безапелляционного предложения. Да, узнаю друзей Али – Гузель и Темира. Хороший мужик, за несколько встреч успел мне понравиться своей сдержанностью и какой-то правильностью. Притом, что воспитывает четверых пацанов. Вот уж кого Боженька наделил вагоном терпения.
Пока Темир докуривает, Гузель сверлит меня пытливым взором. Не испытываю никаких сомнений в том, что они в курсе последних событий. Алина просила никому не рассказывать о прошлом, сама от всех скрывала настоящую причину переезда. Ее окружение думает, у нас был короткий роман, а сейчас я вернулся, и началась романтическая муть про второй шанс. Красивая сказка. Далекая от действительности. И я, подлец, обманул её вновь в ситуации с Яной.
Женская фигура исчезает. Поднимаю глаза наверх, напряженно вглядываясь в окно. Свет в кухне гаснет. Вздыхаю, всё ещё не особо уверенный в том, что моя просьба будет выполнена. В общем-то, если Алина не выйдет, будет права. По-своему. Но я не отступлю.
Так взвинчен, что вздрагиваю от писка датчика домофона. Широкое полотно распахивается. Девушка делает несколько шагов и застывает под фонарем. Поднимает на меня бессодержательный равнодушный взгляд, который бередит душу. Между нами снова выстраивается стена. Вены кипят желанием сгрести ее в охапку, прижать сильнее и вдохнуть аромат карамели…
Я лишь киваю и открываю перед ней пассажирскую дверь. Пытаюсь скрыть ошеломление, когда она без сопротивления сразу же занимает место. Ни единого слова, пока мы катимся в темноте двадцать минут. Я приметил этот склон давно, еще в первый раз, когда, как казалось, еду в сельскую глушь. Проезжаем небольшой заслон в виде деревьев, скрывающих поляну от дороги. Останавливаемся в паре метров от обрыва. Вытаскиваю из багажника одеяла, стелю на теплую землю, чтобы было удобнее. И всё это под фонарик на телефоне, потому как нас окружает кромешная тьма. Будто мы в заброшенном поле вдали от малейшей цивилизации.
– Иди сюда, Аль, – зову ее, сняв обувь и опустившись на сооруженное ложе, – будем говорить долго.
Она скидывает простенькие сандалии и садится подальше от меня.
Но я уже вскипел до той кондиции, когда ни сил, ни желания сохранять нейтралитет не имею. Делаю резкий рывок в ее сторону и хватаю за руку, дернув на себя. Позволяю распластаться на своей груди, а сам ложусь на спину, увлекая ее за собой. Держа в тисках, чтобы без единого шанса отстраниться.
– Я так скучал, малыш, так скучал, – жаркий шепот в приоткрытые от неожиданности мягкие губы, – поехали со мной в Москву. Ты, Мия и я. Это расстояние убивает. Слетаю с катушек, возвращаясь в пустую квартиру и не имея возможности обнять вас…
– Дима…
– Аль, не мой это ребенок, слышишь? Точнее, дети…
Ощущаю, как под ладонью каменеет ее спина. Бездонные глаза ошарашено пляшут по моему лицу в поисках каких-то признаков лжи.
Но она их не найдет…
Я сам толком не осознал, как к этому относиться правильно. Как принять ситуацию, когда, приехав к законной жене, застаешь ее безбожно бледной, осунувшейся и выходящей из ванной, откуда были слышны далеко не лицеприятные звуки, свидетельствующие о том, что Яна расстается с содержимым своего желудка. Но главное – какой-то собственнический жест, которым она спешно задернула полы халата на животе. Потерпевшего некоторые изменения.
Я опустился в кресло в полнейшей дезориентации, испытывая одновременно шок, панику и апатию. Это в корне меняло всё, что я собирался делать…
– Давай уже разведемся? – устало выдала она мои же мысли вслух, этим самым добив окончательно.
– Ты беременна, о каком разводе может идти речь? – после долгой паузы сиплю в ответ.
Яна окидывает меня таким красноречиво-снисходительным взглядом, что я хмурюсь, теряясь в его интерпретациях.
– Какие же вы, мужики, самоуверенные идиоты… Зотов, когда ты ко мне последний раз прикасался?
В повисшей тишине напрягаю извилины. Помню, что после Нового года мы не занимались сексом, но конкретных дат ни за что не назову.
Она усмехается и плюхается на диван, задрав голову и вперившись в потолок. И дышит глубоко, морщась.
– Можешь не стараться, это было давно…и неправда.
– Так это не мой ребенок? – доходит вдруг.
– Конечно, нет. Эти дети не твои.
Диалог смахивает на беседу умалишенных.
– Ян…
– Дим, – перебивает, махнув рукой, – поиграли и достаточно. Тебе нужна Алина, а мне – любящий мужчина. От которого я жду двойню. Какова ирония судьбы, да? Столько лет стараться – и ничего. А потом бац – одна случайная ночь, и ты будущая мама. Дважды.
– Любящий мужчина? Случайная ночь?..
– Да, Зотов. После твоих именин я окончательно осознала, что нам не по пути. Новость о том, что произошло с Алиной…знаешь, ты так о ней говорил, как никогда и ни о ком. Ни к одной из прошлых шлюх я тебя не ревновала настолько сильно… Потому что раньше твои глаза не горели… Жгучая обида не давала мне покоя, это очень страшное чувство. Разъедающее. Корпоратив по случаю Восьмого марта пришелся кстати. Немного алкоголя, опьянение с непривычки…и…две полоски.
– И кто отец? – интересуюсь потрясенно.
– Саша.
– Твой сокурсник? Который…
– …который и подначил меня сюда переехать, да, всё верно.
Я очень тяжело вздохнул, а сдавившее диафрагму угнетение, словно припечатанное гранитной плитой, только усилилось. Это, вообще, как? Мы пытались зачать, мечтали о ребенке. Я ведь должен был радоваться в первые несколько минут, когда осознал, что Яна беременна? До того момента, как догнал, что не от меня. Так почему же мне стало так хреново, будто попал в какой-то безжалостный капкан? И почему теперь чувствую облегчение, смешанное с раздражением?..