De ojos verdes
Смятый лепесток
Каблучки утопают в рыхлой земле, а потом она переходит в песок у самой воды. В свете луны та загадочно мерцает, двигаясь своим размеренным чередом. Плюхаюсь вниз, сняв босоножки и скрестив ноги. Можно не переживать о том, как я выгляжу, темнота меня скрывает.
Почему я такая, интересно? После подобных сборищ всегда хочу уединиться и поразмышлять, распределить впечатления по вкусам, запахам и ощущениям. Я их мгновенно впитываю. Люди все такие разные, с каждым возникает свое отдельное воспоминание. В юности мне так и казалось. А теперь с возрастом и жизненными перипетиями я прихожу к выводу, что мы похожи друг на друга больше, чем думаем. Наши истории переплетаются аналогиями, невероятными совпадениями и схожими чувствами. Там, где ты раньше морщился и мысленно повторял «Никогда», возвращаешься и хочешь дать себе подзатыльник. Разве могла я предположить, что попадусь в профессионально расставленные сети подлеца, скрывающего, что женат? Я бы умерла потом от омерзения, если бы у нас что-то всё же случилось. Я была на волоске от самой большой ошибки в своей жизни! Почти поверила в сказку. Надо же…стандартный сценарий разочарования в первой влюбленности.
На плечи опускается что-то тонкое и мягкое. Вздрагиваю и оборачиваюсь. Меня укутали в плед. А затем рядом на песок положили стакан с темной жидкостью. Такие стояли на фуршетном столе для детей, это вишневый сок.
Дима садится в метре от меня, и мы оба смотрим вдаль, то ли на противоположный берег, то ли на таинственно мерцающую гладь.
– Спасибо, – нарушаю молчание спустя долгое время. – За праздник.
– Тебе понравилось?
– Не то слово. Волшебно.
Не буду лукавить, я предполагала, что он может пойти за мной, потому что весь день мы так и не обменились и парой слов, держась на расстоянии. Да и за это время после моей истерики на полу почти не контактировали, я очень много думала о нем. Об этой заботе. О том, что она сулит мне. Как пугает. Как неправильна в свете его брака.
– Почему Яна не приехала? – поворачиваю голову. – У вас всё в порядке?
– Она нездорова, ничего более. Не заморачивайся.
– Почему мне кажется, что ты не договариваешь?
Теперь и он зеркалит мое действие. Несмотря на расстояние между нами, у меня вдруг появляется ощущение, что пространство сузилось. И Дима очень-очень…непозволительно близко.
– Ты, правда, хочешь поговорить о Яне?
– Ну, да. А что?
Тяжелый вздох. Блеск его глаз становится ярче. Ну, или спонсор моей впечатлительности – отменное домашнее вино.
– Аль, когда ты прекратишь избегать меня?
Что за вопрос? Наверное, никогда.
В горле пересыхает от переизбытка волнения. Беру стакан и залпом выпиваю весь сок. Вкус чувствую только в конце. Но уже поздно.
– Это же вино! – шепчу, отдышавшись.
– А должно было быть?..
– Сок! В этих стаканах был сок!
Дима уже открыто издевается, посмеиваясь:
– Прости, тащить бокалы было неудобно… А ты молодец, почти одним глотком…
Поднимаюсь на ноги, балансируя. Еще не ударило в голову, но ударит. Я и так не особо трезвая. Надо сматываться.
– Спокойной ночи.
Не дожидаясь ответа, засеменила обратно босиком, кое-как забралась в отведенный нам с Мией маленький домик, в коридоре которого уже стояла небольшая сумка с вещами, но я ее проигнорировала, положив туфли и прямиком отправляясь в душ. Смыла косметику, постояла под водой, создавая контраст то горячей, то холодной, наивно полагая, что это избавит от нарастающей ваты в голове, но увы. Пока чистила зубы новыми принадлежностями, найденными в ванной, зависала в зеркале на своем размытом отражении несколько раз. Облачилась в халат, повесив полотенце, и тихонько двинулась к кровати. Домик реально крошечный, меньше моей квартиры, одна большая комната с двухспальной кроватью, но зато тут же есть кухонная зона с барной стойкой. Как современная студия.
И, конечно, не заметить Диму у окна просто невозможно.
– Что ты здесь делаешь?
Оборачивается, не спешит отвечать, окатив меня пронзительно-изучающим взглядом. Медленно приближается и протягивает мой телефон. Стараюсь сосредоточиться на смартфоне и не замечать расслабленной позы мужчины, закатанной по локти рубашки, расстегнутых верхних пуговиц.
– В последнее время у меня с гаджетами не ладится, – вздыхаю.
То разбила старый, то оставила в песках новый.
Забираю и кладу в карман халата.
– Спасибо. Спокойной ночи.
– Сомневаюсь…
Пока перевариваю тягуче протянутое последнее слово, вторгающееся в сознание крайне непродуктивно лениво, что-то происходит с гравитацией. Я отрываюсь от пола, взлетаю, парю доли секунд и приземляюсь на что-то твердое филейной частью. А потом мои волосы приобретают свободу от тугого хвоста, рассыпаясь по спине и вырывая из груди блаженный вздох. Будто мозг стал невесомым, а до этого был скован в железном шлеме.
Вздох успели поймать сухие твердые губы. Сначала осторожно, а затем уже требовательнее изучая мои собственные.
– Ну, вот, – зажмурившись, выдыхаю с досадой, отстраняясь на пару сантиметров, – теперь на картах сидеть не смогу6…
Слегка качнувшись, падаю лбом на лоб Димы и ловлю появившиеся звездочки.
– Бл*дь, – стонет так отчаянно и протяжно, что я непроизвольно проникаюсь этими вибрациями, – Алина, ты серьезно даже…нецелованная?
– Уже нет. Ты старательный, всё мне обламываешь.
В воцарившейся тишине отчетливо слышится тяжелое мужское дыхание, да и лбы ходят ходуном из-за его напряженных движений. Я же, наоборот, очень расслаблена и довольна. Мне, наверное, никогда не было так хорошо.
– Малыш, откуда же ты такая взялась, – нежный шепот обволакивает, кутает, будто я лежу в ворохе подушек. – Как же я хочу все исправить…
Открываю глаза, чтобы поймать васильковый экстаз напротив. Мне кажется, часть алкогольных паров покидает тело тут же. Я заметно трезвею. Но повышается иной градус… Горло мгновенно перехватывает от наполненности мужского взгляда. Постепенно его зрачки увеличиваются, и теперь я смотрю в темную бездну, окаймленную тонкой синевой. Куда делась лазурь? Даже пугает.
– Аля, Господи! – рык у самого рта, так, что я ловлю его невозможно обжигающее дыхание. – Ты представляешь, что творишь со мной? Я просто о*уел, когда увидел тебя в этом платье, весь вечер думал о том, как идеально будут смотреться твои потрясающие ноги на моей спине. Ты меня с ума сводишь! Твой запах въелся под кожу. Он повсюду. Вплелся в ДНК, отравил… Ты везде! И я уже не понимаю, это ты часть меня, или же я – ничтожная крупинка твоей необъятной сущности, к которой тянется, тянется и тянется когда-то отщепившийся кусочек. Будто несовместимым полюсом магнита, поэтому никогда не достигает пункта назначения…
– Дима… – опешила от непривычно пошлых откровений.
– Я, сука, долбанный псих! Я всё понимаю! Знаю, как виноват, недостоин тебя, не достигну этой планки… Но продолжаю биться головой об стенку, ты же мне нужнее, чем наркоману доза! Мое наказание, на которое я сам и подписался…
– Я не хочу быть наказанием, – вырывается растерянно.
– А кем, малыш, кем ты хочешь быть? – обхватывает ладонями мое лицо, требуя сосредоточенности и осознанности.
Только сейчас до меня доходит, что я сижу на стойке, а он вклинился между моих бедер, заставляя расползтись полы халата. Судорожно хватаю руками ткань, чтобы не оголяться еще больше. Кажется, действительно немного протрезвела. Пауза длится неприлично долго. Потому что я окунаюсь в него, вот в этого бесстыжего мужчину, думая о том, скольких же подкосило лишь от одного такого сражающего взора?
Каково было бы поцеловать его в свои пятнадцать? Самый целовабельный возраст. На что я потратила эти годы? Пока копалась в учебниках, научных фильмах, делилась открытиями с братом, вела посредственную жизнь заурядного синего чулка, взращенного на почве строгости, ограниченности и недолюбленности, скольких уже успел к этому моменту завоевать такой красавец?
И то, чему Дима посвящал свои ночи, было закрытым на замок сундучком глубоко внутри меня. Приличные девочки не думают о близости с парнем. Приличные девочки славят свою фамилию. Сейчас смешно, но тогда, в пятнадцать, лишь от гипотетической мысли, что меня к себе притянет объект мечтаний, то есть, Гарик, сердце трепыхалось птицей, я взволнованно дышала и затем стыдилась своих потаенных желаний. А когда у них с Размиком начался активный период полового созревания, я этот сундучок скинула за борт, понимая, что после всех этих красавиц такую Аванесов не поцелует даже из жалости.
И дело не в низкой самооценке, это и так было неотъемлемой частью меня. Дело в моем складе ума и умении принимать действительность.
А потом мне просто хватало рассказов подружек и чтения романов. В самые тоскливые периоды жизни я прибегала к тяжелой артиллерии – женскому роману. И так реалистично пропускала через себя то, что происходит с героями, что, казалось, сама это пережила. И отпускало. Всё равно мой отец никогда бы не одобрил моего выбора. Кроме Гарика, конечно, а Гарик…впрочем, я так и не поняла, насколько правдивы признания в том, что я ему нравилась и нравлюсь.
А сейчас, глядя прямо в океан с его различными оттенками в зависимости от глубины дна, я четко понимаю, что пропустила какой-то нереально важный период тогда, в свой пятнадцать. А потом и в двадцать. И дальше.
Может, я и хочу что-то восполнить, но это уже совсем не честно. И не будет правдоподобно…
Дима что-то читает в моих глазах такое, что заставляет его обреченно вздохнуть и отпустить меня.
– Лучше мне уйти, ты пьяна…это подло с моей стороны.
Отходит на шаг и разворачивается к выходу.
Пространство, оставшееся передо мной пустым, сочится холодом. И мне зябко. Неуютно.
И неправильно!
– Дима, останься… Я не пьяная.
Он замирает с вытянутой у двери рукой.
А я понимаю – не хочу ничего восполнять. Я просто по-настоящему хочу, чтобы этот мужчина остался. Здесь. Со мной. Сейчас.
Дима спросил, кем я хочу быть?
Я хочу быть собой.
Женщиной, которая любит.
Его.
Он стремительно возвращается, а я вздыхаю от облегчения. Но стоит ему вновь вклиниться между моих ног, одной рукой резко притянуть к себе за поясницу, а второй накрыть затылок и остановиться в сантиметре от рта, эти вздохи становятся о другом…
Так вот, что значит хотеть мужчину. Уже от одной мысли, что Дима сейчас будет со мной делать, – ибо я сама не в состоянии делать ничего абсолютно, – кожа покрывается мурашками повсеместно.
Он медлит. Будто ещё колеблется. Только вжимается сильнее, и от этого низ живота сковывает еще больше. Мне нравится, как на меня смотрят его глаза. Как на единственную и неповторимую. В это же можно поверить один раз?
Когда Дима накрывает мои губы неспешным поцелуем, осторожно двигая и исследуя их, веки сами собой опускаются. Раньше я думала, что это всего лишь миф. Но оказалось, что именно так всё и происходит. У меня ощущение, что я погружаюсь под воду. В ушах стоит шум, о дыхании забыто. Постепенно иду всё ниже, где давление увеличивается. Восторг затапливает до самых кончиков пальцев на ногах. Это божественно – находиться в руках мужчины, который ведёт, зная, как действовать. Раскрывает, проходится по нижней и верхней отдельно, снова приникает, зажигает тысячи лампочек во мне, источники которых оживают вот прямо на губах нереальными покалывающими импульсами, а затем невидимыми нитями тянутся, освещая каждый ничтожный уголок в теле.
А потом в игру включается язык. И всё становится запредельно глубоко, интимно, на грани. И вот теперь произошла тотальная активизация всех нервных окончаний, и это было так невыносимо остро, что я вцепилась в его плечи. Господи, как такое возможно, чтобы ты плавился в чьих-то руках настолько правдиво? Настолько ярко, испепеляюще.
И я смирилась, что тону, теряя связь с реальностью.
Глава 25
Просто полный гребаный п*здец. Та-а-ак хотеть женщину, но включать мозг, напоминая себе, что с ней надо по-другому. Попрощаться с бесконтрольной похотью и воззвать к помощи силы воли.
Боже, но…это так сладко… Карамельная нега с ноткой мяты – кто бы мне сказал, что я взорвусь от такого сочетания. Она на вкус ещё круче, чем на запах. Настоящая изысканная карамель. Если запах – это что-то из детства, то вкус – уже зрелая пора моей жизни, первые десерты в Париже, яркие благородные вспышки на кончике языка, от которых непроизвольно закатываешь глаза в экстазе. Я никогда не проходился с таким наслаждением по чьим-то «недрам». Полость рта, конечно, бесконечное поле для экспериментов с учетом всевозможных техник французского поцелуя, но всегда через пару-тройку движений запал давал о себе знать, требовалось большее, и переходил к другим стадиям прелюдии.
А её я хотел расцеловать в клочья. Самый последний кусок всегда вкуснее, а самый последний глоток – насыщеннее. И ничего не желаешь оставлять на дне. И я пью эту экзотическую девочку-девушку-женщину, пью и не напиваюсь, проскальзывает восторженная и одновременно страшащая мысль – она бездонная. Справлюсь ли?..
Должен. Я обещал.
Отрываюсь, любуясь на результат своих действий – Алина дышит глубоко, правильно, выдавая в себе пловчиху, умеющую регулировать дыхание. При этом глаза закрыты, а руки продолжают сжимать воротник моей рубашки. Губы её опухли ещё больше, румянец на щеках выдаёт возбуждение. Сколько же мы целовались?
А мне так мало…
Я снова впиваюсь в неё, уже с меньшей долей нежности и трепета, подготавливая девушку к следующему этапу – жадно, горячо, поглощающе.
Стягиваю халат, умирая от прикосновения к этой гладкой коже, не прерывая поцелуя и пресекая слабый протест. Ладони методично опускаются от плеч и ниже, высвобождая тело, которое не дает мне покоя уже полгода. Я буквально вырываю её из махрового облака, подхватывая под ягодицы, чтобы отнести на кровать. Когда на долю секунды Аля скрещивает щиколотки, по инерции обвив меня ногами, я застываю, готовый прямо в это мгновение кончить в штаны и опозориться. Потому что я целый день сходил с ума от этой фантазии. Это не ноги – произведение искусства. Стройные, ровные-ровные, с золотистым отливом. То, о чем мечтают миллионы представительниц прекрасной половины человечества, а одна конкретная представительница успешно скрывала их на добровольной основе.
Вот и замечательно. Зато всё досталось мне.
Странно, что я радуюсь такому. Мужику под сорок, давно сформирована определенная система ценностей и взглядов, и среди них шовинистических наклонностей и тяги к моногамии не было. Раньше.
И приятелей различных национальностей, утверждающих, что девушка интереснее, когда нетронута и принадлежит тебе, всегда высмеивал, считая незрелыми и бесчестными – почему они не должны себя ограничивать, а кто-то должен, чтобы порадовать их специфические представления о строении схемы мужчина-женщина? И ведь женились исключительно на таких, а гулять продолжали с другими… Не мне судить о лицемерии, но себя я считал откровеннее и честнее.
И вот, мать твою, готов прийти к ним на поклон и согласиться. Что да, бл*дь, когда ты держишь в руках сокровище, к которому никто не прикасался, его блеск неизмеримо ярче. Вкус обладания – крышесносный. Это там, где можно точно сказать – моя и точка. Моя. Исключительно. Бесспорно. Всецело.
– Моя… – шепчу, отрываясь и опускаясь с ней на постель.
А сколько часов в бессильной ревности я провел, представляя её, такую своеобразную и таинственную, в объятиях этого мафиози, с которым, казалось, они очень гармонично смотрелись? Сколько раз напоминал себе, что не имею права и думать о ней, помышлять о «нас», о прощении. Надо было с первой минуты, как понял, что Алина для меня значит, брать в охапку и бежать на другой конец Света, отлюбить, заклеймить, присвоить.
Боже, ну дикарь, не иначе.
И кайфую.
Не помню, как отлетело покрывало, и как с меня снималась одежда.
Только бешеный пульс в висках, и оно самое – чувство, когда дух захватывает, стоило только прижаться всем телом к нагой Але. Застыть так и просто дышать через стиснутые зубы, потому что по-другому не получалось – рычать хотелось от яростного, первобытного и топящего восторга завоевателя.
– Исправлю, слышишь? Я исправлю.
Первые поцелуи в шею, ключицы, руки…каждый миллиметр я исследовал особо тщательно. Зажмурился от блаженства, дойдя до груди. Да мне всё в ней нравилось. И нет желания сравнивать. Ни с какими идеальными формами, большими размерами, крутыми изгибами.
Она.
Её упоительный аромат. И вся в моих руках, как тягучая смесь, из которой можно лепить, выворачивать, заплетать, выгибать, скручивать – словом, экспериментировать и раствориться в процессе. Давно этого хотелось, но мозг давал команды – не смей, обожжешься. Так и происходило эти месяцы: я тянулся к ней, а Алина шипела, опаляя.
А теперь я…будто пропускаю через пальцы и язык настоящую карамель, вызывающую взрывы рецепторов тысячами фейерверков. Играю с этой теплой, а не обжигающей, как раньше, золотисто-терракотовой вязью, балдею от текстуры, вкуса и запаха. Смакуя, вбирая, сминая, погружаясь.
Оказывается, не такая уж и стальная у неё спина. Ох, как Алина выгибается навстречу… Как трепещет от откровенных ласк. Подается вперед всем корпусом, опираясь на ладони по бокам от себя, и её волосы взметаются и снова рассыпаются веером по плечам. Останавливается где-то посередине под острым углом. Никогда не дотягивается до меня. А потом вновь рушится на подушки с глухим стуком.
Меня будоражит мысль, что она – обширное поле всевозможных потаённых особых точек. Наверное, даже жрецы в Древнем Египте, ставящие первые алхимические опыты, не обладали таким энтузиазмом, как я, несколько часов подряд нащупывая баланс.
А если немного вот здесь прикусить, а если там пройтись легким прикосновением, а если тут одновременно прикусить и поцеловать…
На себя я буквально забил. Сейчас существовала только эта девушка, которую я стремился раскрепостить, выпуская наружу сексуальную энергию… Торкает, штырит, прёт, вставляет, плющит… Меня размазывает от каждого судорожного вздоха. И удивительно, что Алина не издала ни звука, а ведь до этого я был уверен, что распаляет именно звуковое сопровождение, подтверждающее могущество мужчины над телом женщины.
Глупец!
В этой сдержанной реакции, присущей её характеру, была особая прелесть. Она кричала громко. Но этот крик вибрировал на кончике подрагивающих ресниц, а не пробивался через горло, как я к тому привык. Надрывные стоны стояли в моих ушах, и исходили они от постоянно вздымающейся и опускающейся груди. Губы Алины были раскрыты, выпуская сильные потоки воздуха, я их слышал, слушал и запоминал. Так звучит благородная страсть той, чья женская сущность притаилась глубоко внутри, и которую лицезреть можно, только приручив.
И я буду.
Я, сука, с радостью буду приручать, выманивать, раскрывать, учить.
Любить.
Я любить её буду. Я больше не странник. Я увидел тот свет в окне, который по зову сердца мой. Ждущий всегда, родной.
Всё было так просто и так сложно. Рядом и далеко.
Как же слепо мы живем.
– Посмотри на меня, Аля… Алмаст…
Её причудливое имя вертится на языке необычным сочетанием согласных. Какое-то оно многогранное и сложное, как сама обладательница.
Концентрирует на мне свой затуманенный взгляд, и я склоняюсь к лицу, нежно касаясь растерзанных мною за эти часы губ, вопрошая:
– Что значит твоё имя?
Она недоуменно сощурилась, моргнула, фокусируясь, потом сглотнула и выдохнула тихо-тихо:
– Блестящая…драгоценная…или алмаз.
Я удовлетворенно хмыкнул и прошелся языком по нижней губе, немного поразмыслил и впился в неё зубами. Затем навис над ней, опираясь на один локоть, а второй рукой погладил по волосам, вернулся к лицу и очертил её профиль, пройдясь от лба до подбородка кончиками пальцев.
И, правда, сплошная экзотика. Алмаз. Неограненный. Мой. Достался в природном виде, чтобы я привёл его к совершенству.
И снова по кругу – мочка уха, шея, эти точеные плечи, манящая грудь, искрящаяся желанием золотистая кожа.
Не напиваюсь.
Но уже давно пьян.
Так, теперь самое ответственное. Главное, чтобы она не струсила и не сопротивлялась.
Прокладываю дорожку поцелуев к низу живота, оглаживаю ровный шрам над самым лобком. Интересно, откуда он?
Раздвигаю ноги пошире, опускаюсь на постель грудной клеткой, осыпая внутреннюю сторону бедер мелкими укусами, сам вздрагивая о того, как Аля дрожит от них. Чувственно. Неподдельно.
Добираюсь до сокровенного, продолжая поглаживать её уже по талии, будто фиксируя и боясь, что сорвется, когда я…
Видимо, прелюдия была очень-очень долгой и добротной, потому что уже первое прикосновение языка к изнывающей плоти заставило её выгнуться нереальной дугой. И я залюбовался. Тем, как она практически села в этом неосознанном порыве, выпячивая грудную клетку и откидывая голову назад так, что корпус нереально натянулся, а шея полностью обнажилась.
И это было так мощно…
Если бы мог, сфотографировал бы её в этой позе. Умел бы – нарисовал.
Со мной кончали многие женщины – уж не знаю, что там говорят об имитациях. Но оргазм конкретно этой, той, что вообще, кажется, никогда их и не испытывала, потряс меня до непривычного оцепенения.
Что же будет, если… Тысячи картинок промелькнули калейдоскопом, одна развратнее другой. И ведь всё внутри затрещало от предвкушения. Снова стиснул зубы от скручивающего уже давно желания взять её прямо сейчас. Одним толчком до упора, просто выбить последние запасы кислорода. Забрать себе необъятную душу девушки, как она забрала мою…
Поплыл, когда Алина медленно сползла обратно. И сделала это так неприкрыто соблазнительно и женственно, будто училась у самых искусных восточных куртизанок, прибегающих к этому приему во время своих танцев.
Всё, бл*дь. Не могу.
Несколько секунд на смену позиции и кондом, я подстраиваюсь, возвышаясь над ней, дотрагиваюсь до прикрытых век, мой мысленный призыв она улавливает тут же – раскрывает и внимательно смотрит.
Глаза в глаза.
– Я, может, не сотру ужас воспоминаний своего поступка, но сделаю всё, чтобы перекрыть их… Аль, я исправлюсь…
Мне было важно сказать ей об этом. Дать понять, что я и сам ничего не забыл, и как ответственно то, что сейчас происходит.
Доверие после всего этого…оно бесценно. И поведение девушки доказывает, что я сумел получить его. Если она не отдалась никому до этого, а мне предоставила такой шанс…я обязан им воспользоваться правильно и не причинять ей больше боли. Деликатно, нежно и подобающе завоевав её.
Осторожно вхожу в неё, моментально дурея от того, как плотно и туго обтягивается член. Кажется, во взгляде Алины отражаются всполохи того огня, что пылает и во мне.
Даже не сразу понял, что раздавшийся свист – это моё надрывное дыхание через силу. Вдох-выдох. Миллиметр.
И, да, Боже…
– Смотри на меня, – ласковый рык, – хочу видеть твои глаза, когда ты снова кончишь.
В такой позе, сидя на коленях и придерживая её за бока, стал двигаться. Наверное, участвуй в забеге на километры, я и то не чувствовал бы такого напряжения и стекающего по спине пота, выдающего всю степень сосредоточенности.
– Держи вот так, – приподнимаю её икры и заставляю сомкнуться на моей пояснице.
Ох*ительно. Вот теперь просто безупречно, так, как и мечтал с той секунды, как Алина вплыла в сад, мерно покачиваясь и не подозревая, насколько сексапильно выглядит в этом наряде. Бомба замедленного действия. Я специально её даже на танец не приглашал, хотя медляк включали раз десять. Опасался, что уровень боевой готовности нижней половины туловища, куда стеклась бы вся кровь, нагло отвергая требование вернуться обратно, будет замечен всеми через секунду, как я почувствую близость девушки. Зато к ней подошел Толя. Я с облегчением выдохнул, когда она покачала головой, отклоняя приглашение. Не бить же морду другу, которому я пару раз намекнул, что не стоит к ней подкатывать…
Я, что, реально сейчас застонал?
Похоже на то. Оттого, как Алина вдруг начала двигаться мне навстречу, обостряя ощущения. Какие уж тут посторонние мысли…
Блаженно улыбаясь, словно какой-то торчок, я постепенно стал ускоряться, усилив хватку на талии девушки. Кто бы сомневался – после этого нас обоих хватило на ничтожные пару-тройку минут. Она вновь вся выгнулась и подалась мне навстречу, отчего я завороженно замер. А потом резко дернулась вперед, будто не справляясь с собственными эмоциями и пытаясь разделить со мной этой шквал. Прижалась к груди, вынуждая зашипеть от жгучего удовольствия, когда наши тела тесно соприкоснулись. Обвила мою шею руками. И я слушал… Просто подыхал от этих хриплых звуков… Алина сначала затаила дыхание, пропуская через себя первые волны, затем задышала надтреснуто, крепче ухватываясь за меня.
Это было настолько ошеломительно, что я и не помышлял продолжить. Обнял в ответ, перемещая ладони на влажную спину. Кончики пальцев покалывало от невероятных разрядов. Её такое не похожее ни на что тонкое удовольствие и тяга ко мне в пиковой момент – это неописуемо. А когда еще и голову положила мне на плечо, протяжно вздохнув, вообще с ума сошел. Ничего интимнее в моей жизни попросту не было никогда.
– Я люблю тебя, Алмаст.
Почти прошелестел, это даже шепотом было сложно назвать. Сжал её и сделал ещё один толчок, чтобы словить собственное освобождение.
И мы молчали. Вот так сидели и прижимались друг к другу, вентилируя легкие жадными глотками. Оказывается, замереть в объятиях любимого человека – это лучшее постфактум-действие.
Даже не помню, сколько времени прошло, но достаточно долго. Послышалось мерное дыхание у уха, и я с изумлением понял, что Аля заснула. Это обалдеть, как неожиданно, но чертовские приятно. Уложил её, укрыл, слегка зависая на расслабленных чертах лица, затем встал и отправился в душ. Плевать я хотел, в чём и как меня можно упрекнуть, но я никуда не собирался уходить. Выключил свет, вернувшись, и лег рядом, прижимая девушку к себе, собираясь проснуться с ней в той же позе.
Укрощать карамель очень энергозатратно. Меня вырубило тут же.
Проснулся я ближе к рассвету, хотя прошло всего часа четыре. И один.
Сложно описать, что почувствовал в этот момент. Но самое сильное – тревожность. Быстро оделся и вышел на улицу, темнота медленно, но верно превращалась в полумрак, чтобы вскоре выпустить утро. Ноги сами меня несли за пределы территории усадьбы, пока всё вокруг мирно спало. И я дошел до того же берега речки, где буквально прирос к земле в нескольких метрах от воды. Обомлел, наблюдая, как в ней плещется нездешняя русалка, завладевшая всем моим естеством. А когда она стала выходить, и над гладью постепенно показывалось её нагое тело, вовсе обмер, игнорируя кислородное голодание. Не хотел пропустить ни единого движения. Раствориться в этом зрелище…
Алина меня не заметила. Подошла к вещам, подняла полотенце и укуталась в него. А потом повернулась к хилому спокойному представителю мощной стихии и уставилась в полутьму.
Я шел тихо. И обнял так же тихо.
– Сумасшедшая, вода же холодная, – прошептал укоризненно, дотрагиваясь губами до ледяной шеи.
Мои намерения были просты. Я хотел согреть её, а потом отчитать за беспечность купания нагишом одной и в ночи.
Но она вздрогнула. И оттолкнула.
Резко развернулась и проговорила достаточно твердо:
– Не надо.
Тон был под стать температуре кожи, глаза смотрели безмятежно. И меня откинуло на полтора года назад, – вот так же, соблюдая дистанцию, Алина со мной и общалась.
– Почему? – сдержанно поинтересовался, уже понимая, что мне не понравится ответ.
– Мне кажется, это вполне очевидно. Я не хочу никакого продолжения. Надеюсь, что сегодняшняя ночь поставит точку во всём, что было между нами.
– А что между нами было?
– Неправильная тяга. Как ты сказал, надо закрывать гештальт.
– Неправильная тяга? – поперхнулся буквами.
Как блестели её глаза…какими манящими были… Мои личные маяки, безжалостно прогоняющие в эту секунду. Поверить в происходящий абсурд чертовски трудно. Но Алина делает ещё шаг назад ближе к кромке, и этот жест заставляет меня горько усмехнуться.
– Я же тебе говорила, отношения жертва-насильник. У нас, конечно, не совсем стандартный случай стокгольмского синдрома, но всё же… Ты принимаешь сожаление и жалость за что-то другое.
– Значит, факт, что я тебя люблю, ничего не значил?
– Дим, ты серьезно? – в голосе проскальзывает какая-то строгость. – Для тебя эти слова что-то значат? Ты произносишь их впервые?
Я промолчал. Продолжал сверлить её неверящим взглядом.
– Это пройдет.
– Ты так думаешь? – пытаюсь справиться с нарастающей злостью, засунув руки в карманы.
– Уверена.
– Я тебя люблю. Мне плевать на эти условности, бред про синдромы и прошлое. Здесь и сейчас…возможно, впервые я произношу эти слова осознанно…
– Осознанно? – девушка вдруг улыбается с грустью. – Ты весь такой – свободен от рамок, живешь в своё удовольствие и не соблюдаешь правил. У тебя яркая жизнь под стать внешности и характеру. То, что сегодня осознанно, завтра будет лишь частью воспоминаний.
– Звучит несколько обличительно, не находишь? Даже унизительно. То есть, я для тебя настолько легкомысленный и инфантильный, что не способен понять свои истинные чувства?
– Дима… – устало и обреченно.
Алина направилась к своим вещам, быстро облачилась в халат, а волосы закутала в полотенце. Я наблюдал с яростным прищуром, до сих пор не веря в странный диалог.
– Куда ты? – изумился, когда она намерилась пройти мимо.
– Спать.
– Аль, что ты творишь? – притягиваю к себе одним рывком и приподнимаю подбородок, заставляя взглянуть в глаза. – Почему хочешь заставить меня поверить в то, что для тебя это ничего не значило?
– Значило, Дим. Значило, что я стала очередной любовницей женатого мужчины.
Словно удар под дых. В это признание было вложено отчаяние, боль, смятение и страх.
– Ночью ты себя так и чувствовала?
Она опустила взгляд, тело дрожало. То ли от холода, то ли от эмоций…
– Не желанной женщиной в руках любящего тебя человека, а очередной любовницей, так?
– Желанной женщиной, да, – продирающим внутренности шепотом, – твоей жены не было на празднике. Тем не менее, ты пришел подготовленным. Мужчины всегда носят в карманах презервативы, чтобы не упустить удобный случай? А когда ты собирался уходить, и я тебя остановила, куда бы пошел? Точнее, к кому? Там среди всех были ещё варианты?
Я просто потерял дар речи. Смотрел с сомнением на девушку, которую считал невероятно мудрой и приземленной. И которая несла эту чушь…
– Желанная женщина, говоришь? А если бы Яна приехала с тобой?.. Хотя, нет, не отвечай, не хочу знать… Просто взгляни на ситуацию с моей точки зрения. Я стала любовницей женатого мужчины. Пусть на одну ночь, но стала. По-моему, с теми, кого любят, так не поступают. Не опускают так…