Дарья Щедрина
Чужие окна. История одной подлости
Дочь вздрогнула всем телом и отшатнулась от отца.
– Нет, папа, я никуда не пойду, – затрясла она головой.
– Пойдешь! Я как адвокат, и как отец, не могу оставить это безнаказанным. Собирайся, дочь.
Владимир Петрович встал и с решительным видом стал застегивать пуговицы пиджака. Но Лиза только разрыдалась в голос, поджав под себя ноги и свернувшись в клубочек в уголке дивана. Мария Игоревна бросилась к ней с утешениями:
– Успокойся, доченька, Лизонька, не плачь. Папа прав: этого ужасного человека надо остановить! Его надо сдать в полицию, посадить в тюрьму. Иначе он и дальше будет продолжать свои гнусности. Пострадают и другие дети.
Она обнимала рыдающую дочь и гладила ее по вздрагивающим плечам. Владимир Петрович недовольно поджал губы, нахмурился, покачал головой, но все-таки присоединился к утешениям, подойдя к дочери с другой стороны и тоже обняв ее.
– Лизок, – произнес он мягким голосом, целуя дочь в макушку, – тебе нечего бояться. Я в юридических вопросах разбираюсь. Мы пойдем к моему знакомому следователю Воскобойникову Михаилу Николаевичу, напишем заявление. Он в моем присутствии задаст тебе пару вопросов и все. Ты вернешься домой к маме, а полиция и следственный комитет уже сделают свое дело. Я обещаю тебе, солнышко, что сумею тебя защитить, а этого мерзавца накажу. Его надо вышвырнуть из школы как можно дальше от детей. – И добавил доверительным шепотом: – это наш с тобой гражданский долг, понимаешь?.. Ну, мы договорились?
Он принес с кухни стакан с водой, протянул дочери. Пришлось довольно долго ждать, пока она успокоится и приведет себя в порядок. Но за это время Владимир Петрович сделал несколько звонков нужным людям и колесо правосудия закрутилось…
Глава 8
Гнусность
После третьего урока Вадим вернулся в спортзал, убрал забытые на полу пятиклашками волейбольные мячи и пошел в учительскую. У него был свободный час, который он намеревался посвятить ненавистной, но необходимой писанине. За те шесть лет, что он работал в школе, количество заполняемых ежедневно документов неуклонно росло.
Он шел по школьному коридору и с теплом в душе думал о свадьбе, об Оленьке, о маме, поэтому не сразу заметил перемену атмосферы. По-прежнему туда-сюда с традиционным гвалтом носились ученики младших классов, будто за время урока умудрялись подзарядить скрытые где-то в глубине тела аккумуляторы, а уж вырвавшись на свободу никак не могли себя больше сдерживать. Зато старшеклассники, кучковавшиеся возле высоких школьных окон, провожали учителя физкультуры странными взглядами. Их головы синхронно поворачивались следом за Вадимом, рты замолкали, а в глазах появлялось непривычное выражение, будто они неожиданно увидели диковинное животное, которого здесь, в школе, по определению быть не могло.
Учительница английского языка, открыв дверь своего кабинета в коридор и наткнувшись взглядом на Логинова, испуганно юркнула обратно в класс. Прозвенел звонок на урок, но учителя продолжали толпиться возле учительской, тихо переговариваясь между собой.
Когда Вадим подошел к учительской, голоса смолкли, но взгляды уперлись в него, как лазерные прицелы снайперских винтовок. Вадим почувствовал неприятный холодок вдоль позвоночника.
– Что случилось? – спросил он.
Но никто ему не ответил. Коллеги стали молча, кто, пряча глаза, кто, наоборот, рассматривая его со странным интересом, расходиться каждый в свой кабинет, неся под мышками классные журналы. Логинов заглянул в учительскую и нос к носу столкнулся с завучем.
– А что происходит, Наталья Васильевна?
– Зайдите в кабинет директора, – пробормотала та, избегая прямого взгляда, и тоже ушла, размеренно стуча высокими каблуками.
– Хорошо, – пожал плечами Вадим, положил пачку бумаг на свой стол и пошел к начальнице.
Наступившая в начале урока тишина показалась оглушающей. Дверь приемной директора школы была открыта. При появлении Логинова секретарша Аллочка вскочила со своего места и испуганно захлопала глазами.
– Галина Ивановна вызывала меня? – поинтересовался Логинов.
Аллочка закивала, выпучив на него глаза и с трудом выдавила из себя: «Т-там…», подкрепив этот непонятный звук движением дрожащей руки в сторону двери с табличкой «Директор школы».
Вадим постучал и, не дожидаясь разрешения, вошел. В кабинете за столом сидела, обмякнув и напоминая мешок с мукой, директриса. Лицо ее было белым как мел и каким-то одутловатым, глаза лихорадочно блестели. Рядом с ее столом толпились трое посторонних: двое рослых парней в полицейской форме с военной выправкой и еще один мужчина лет сорока в гражданской одежде. Но как-то сразу было понятно, что он у них главный.
– Вызывали, Галина Ивановна? – спросил Вадим, не обратив особого внимания на пришлых. Мало ли по каким вопросам полиция может наведаться в школу. Среди учеников всегда встречались те, кто не желал подчиняться закону и общепризнанным правилам.
– Это по вашу душу, Вадим Андреевич, – усталым тихим голосом, почти шепотом, пробормотала директриса и, отвернувшись к окну, открыла верхний ящик стола и зашелестела упаковками таблеток.
Вадим удивленно округлил глаза и посмотрел на худощавого мужчину в обычной куртке и джинсах, неторопливо достающего свое удостоверение из нагрудного кармана.
– Следователь Воскобойников Михаил Николаевич, – представился он. – Вы Логинов Вадим Андреевич?
– Да, – кивнул Вадим.
– На вас поступило заявление в полицию. Прошу проследовать с нами.
Визитер без лишней деликатности взял Вадима за локоть и развернул к двери. Двое полицейских как по команде окружили его с обеих сторон.
– А в чем дело? – поинтересовался Вадим, все еще не понимая при чем здесь он и полиция?
– Дело в том, что вас обвиняют в принуждении несовершеннолетней к действиям сексуального характера путем шантажа.
Вадим, уже шагнувший через порог кабинета, остановился и с изумлением обернулся на Воскобойникова.
– Что?..
– Что слышали, гражданин Логинов. Не задерживайте следствие, проходите. Нас ждет автомобиль у ворот школы.
– Слушайте, Михаил Николаевич, это ерунда какая-то, – забормотал Вадим, находясь в полной растерянности. В голове не укладывалось такое нелепое обвинение.
– Разберемся! – обронил следователь и нетерпеливо подтолкнул Вадима в спину. – Прошу вас поторопиться.
– Но…
– Или вы предпочитаете, чтобы на вас надели наручники?
Взгляд Воскобойникова блеснул холодной сталью, и Вадим невольно поёжился. Наручники?
– Зачем наручники?..
– Тогда будьте любезны проехать с нами в отделение полиции. Там во всем разберемся.
– Хорошо, – кивнул Вадим и решительно зашагал по длинному школьному коридору. Он был уверен, что произошла какая-то нелепая ошибка. Он поговорит со следователем, они разберутся с недоразумением, и его отпустят. Конечно отпустят, ведь он ни в чем не виноват.
Четкие шаги полицейских прозвучали по лестнице и в большом холле. Вышли на крыльцо. Вадим сразу увидел припаркованный у ворот полицейский автомобиль. Придерживая под локти с обеих сторон, люди в форме вели его к машине. Чтобы со стороны не выглядело так, что они его волокут в полицию, Вадим ускорил шаг. Когда подошли к машине и один из полицейских распахнул перед Вадимом заднюю дверь, из школы выбежала Оленька и задыхаясь от слез побежала за ними.
– Вадим!.. Вадим, что случилось?!
Логинов, стоя у машины, обернулся.
– Не волнуйся, Оленька. Это какое-то недоразумение. Разберемся. Ты только маме ничего не говори, а то ей волноваться нельзя. У нее же больное сердце.
Она протянула к нему дрожащие руки и всхлипнула, как маленький беззащитный ребенок, которого бросают одного. У Вадима в груди что-то судорожно сжалось. Мучительно захотелось обнять любимую, прижать к себе и никогда не отпускать. Но незнакомые люди в полицейской форме не позволили, втолкнули его на заднее сиденье, сами заняли свободные места. А ко всем школьным окнам прилипли десятки зрителей, с любопытством наблюдая за происходящим, будто показывали захватывающий гангстерский боевик. Спустя несколько секунд машина сорвалась с места, взвизгнув шинами по асфальту, и понеслась по улице, быстро удаляясь от школы.
Заканчивался третий час допроса. Комната, в которой все это происходило, напоминала картонную коробку: почти квадратная, глухие коричневые стены, крошечное зарешеченное окошко под потолком, напротив – массивная железная дверь, как в бункере; посередине – стол и два стула напротив друг друга для следователя и задержанного. Не было никакого огромного в полстены зеркала, как показывают в фильмах, за которым наблюдают допрос заинтересованные лица. Только лампа дневного света на потолке освещала сидящих за столом мертвым белым светом. Да любопытные глазки видеокамер у потолка с двух сторон внимательно следили за происходящим.
– Так вы утверждаете, что не принуждали Елизавету Меликову раздеваться перед вами для фотосъемки? – в очередной раз повторил свой вопрос Воскобойников, сверля взглядом Вадима.
– Господи! – не сдержался и со стоном воскликнул Логинов, – вы это у меня уже сто раз спрашивали, и я вам сто раз ответил!
– Так ответьте в сто первый.
Вадиму все происходящее казалось каким-то театром абсурда. Голова болела так, что казалось, она распухла и увеличилась раза в два. Во рту пересохло и жутко хотелось пить, но заикнуться следователю о своей потребности он не смел: уж слишком недружественным был тон голоса Воскобойникова, да и глаза напоминали осколки льда. Скомандовав себе мысленно: «Возьми себя в руки и успокойся!», он произнес, четко проговаривая каждое слово:
– Ни Лизу Меликову, ни кого-либо вообще я никогда ни к чему не принуждал. Меня пытаются оклеветать.
– Кто и зачем?
Об этом они тоже уже говорили и не один раз. Допрос шел по кругу, или нет, не по кругу. Вадиму казалось, что следователь завел его в какой-то лабиринт, где через каждые пять шагов попадаешь в очередной тупик. А может быть, в этом лабиринте все пути ведут в тупик?
– Я уже говорил, что Лиза Меликова у нас отличница, идет на медаль. Буквально все учителя в школе тянут ее на эту медаль, ставя сплошные пятерки по всем предметам. Но Меликова к физкультуре относится, как к второстепенному предмету. Много раз прогуливала занятия, не сдала итоговые нормативы по легкой атлетике. В результате я сказал ей, что вынужден буду поставить в аттестат плохую оценку. Она сначала упрашивала меня поставить пятерку, но я не поддался на уговоры.
– Почему? – обронил Воскобойников и в упор посмотрел на задержанного.
– Потому, что это нечестно – ставить липовые пятерки. Я вообще против липовых оценок и против липовых медалей.
– Угу, – то ли хмыкнул, то ли поддакнул, соглашаясь, следователь и опустил взгляд на пачку чистых листов бумаги, лежащих перед ним на столе, постучал по ним желтым от табака указательным пальцем. – Что было дальше?
– Дальше Лиза пошла и нажаловалась на меня начальству. Завуч и директор школы тоже долго меня уговаривали, убеждали не лишать ребенка медали.
– Но вы отказались.
– Отказался. Поэтому Меликова и пошла на эту клевету. Уж очень ей хочется получить золотую медаль. Видимо, для этой девочки все средства хороши.
Воскобойников откинулся на спинку стула и сложил руки на груди, пристально, с холодной полуулыбкой на губах рассматривая собеседника.
– А вот она утверждает, что вы вывернули ситуацию с оценкой за физкультуру в своих интересах: потребовали от нее позировать на некой фотосессии в непристойном виде, за что обещали поставить пять в аттестат.
– Это ложь! – Вадим сделал движение рукой, будто хотел стукнуть кулаком по столу, но сдержался и сбавил тон голоса. – Это не правда. Она наговаривает на меня, пытаясь вынудить пойти на уступки.
– Как-то трудно ожидать от тихой скромной отличницы такого коварного замысла. А вот от молодого, но взрослого мужика, к тому же неженатого, каждый день находящегося среди юных симпатичных девушек, можно ожидать чего угодно.
– По-вашему я похож на педофила или маньяка? – невесело усмехнулся Вадим, пытаясь рассмотреть ответ на этот вопрос в непроницаемых глазах следователя.
– Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что следствие оперирует категориями «похож», «не похож». К тому же профессиональный опыт показывает, что самые кровожадные сексуальные маньяки, за которыми числятся десятки жертв, в жизни были милыми людьми и примерными семьянинами.
Вадим с усилием потер лицо ладонями, пытаясь сосредоточиться и прогнать непонятный туман перед глазами.
– Послушайте, Михаил Николаевич, ну сами подумайте, зачем мне это? У меня есть невеста, чудесная девушка, я ее очень люблю, у нас свадьба летом. Мы уже кольца купили, ресторан заказали. Вы же видели Олю, она подбегала к машине, когда вы увозили меня из школы. Ну, согласитесь, имея такую невесту, разве будешь обращать внимания на кого-то другого, тем более на несовершеннолетних девчонок?
Воскобойников снисходительно усмехнулся:
– Загадочна душа человеческая! В ней зачастую скрыто столько темного и тайного, что остается только удивляться. Поэтому, Вадим Андреевич, скажу прямо: пока на одной чаше весов у меня слова Лизы Меликовой, а на другой – ваши слова. Но словам я не верю. Мне нужны доказательства! – Воскобойников пододвинул к Вадиму пачку листов бумаги, положил ручку и сказал: – Пишите все, что рассказали мне сейчас, и во всех подробностях.
Вадим потянулся за ручкой, ощутив в глубине души трепет надежды.
– Я конечно все напишу, – кивнул он, – а потом вы меня отпустите?
– Нет, – решительно мотнул головой следователь, а Логинов уставился на него круглыми от изумления глазами. – Я задерживаю вас на 48 часов. Пока побудете у нас под замком, а там суд определит меру пресечения. Но сразу скажу: я буду настаивать на помещении вас под арест в КПЗ, чтобы вы не смогли, если вдруг окажетесь виновны, – с ехидной улыбочкой уточнил Воскобойников, – надавить на свидетелей и помешать следствию.
– К-каких свидетелей? – растерянно пробормотал Вадим. Ему казалось, что стоит только ущипнуть себя, как этот дурной сон, этот бред умалишенного закончится и он проснется в холодном поту с громко бьющемся сердцем от пережитого, но проснется. Но сон не заканчивался.
– Которых я буду старательно искать и опрашивать, пока вы отдыхаете в камере. И это не обсуждается. Пишите, пишите быстрее, время уже позднее. Следователь бросил нетерпеливый взгляд на свои часы.
– Я могу сделать один звонок? – тихо спросил Вадим, откладывая ручку и отодвигая от себя бумагу. – У меня мать больна. Ее надо предупредить, чтобы не волновалась.
Воскобойников с интересом рассматривал задержанного: крепкий парень, сразу видно – спортсмен. Лицо простое и мужественное, но какое-то бесхитростное. Сейчас, конечно, растерян, но старается держать себя в руках. Он поначалу сильно сомневался в словах обвинения, но адвокат Меликов был так разъярен, так брызгал слюной, когда после опроса дочери они вдвоем остались в кабинете, что сомнений в его искренности не осталось. Кроме того, Михаил Николаевич был уверен, что ни один нормальный мужик, если он, конечно, мужик, не пойдет работать в школу. Учитель – не мужская работа! А вот если в душе учителя живут нездоровые склонности, то тогда понятно. Да и обязан он был Меликову, однажды оказавшему ему большую и серьезную услугу.
– На один звонок вы имеете право, – произнес он холодно и официально, поднимаясь из-за стола, – но советую вам позвонить своему адвокату.
– Зачем мне адвокат? – удивился искренне Вадим. – Я ведь ни в чем не виноват.
– Дело ваше, – хмыкнул Воскобойников и направился к двери.
***
После беседы со следователем Лиза заболела. Вот уже третий день она лежала в своей постели свернувшись клубочком, как одинокий брошенный котенок, ничего не ела, не спала и вздрагивала в ознобе. Непонятно откуда взявшаяся температура держалась на цифрах 37,5.
– Что с ней? – тревожным шепотом спросил Владимир Петрович у жены.
– Это нервное, – печально вздохнула мама, – на фоне стресса иногда такое бывает.
– Так дай ей какую-нибудь таблетку.
– Больную душу, Володя, таблетками не лечат. Ей нужна моральная поддержка, понимание близких, а ты даже дома в своей семье ведешь себя как адвокат на судебном заседании.
Владимир Петрович посмотрел в окно на весело зеленеющие кусты сирени и о чем-то задумался, потом решительно распахнул дверь в комнату дочери.
– Ну что, ребенок, – бодро произнес он, садясь на край кровати, – как ты себя чувствуешь?
– Голова болит, – прошептала пересохшими губами Лиза, не открывая глаза.
Вид у девочки был такой несчастный, что даже закаленное сердце адвоката дрогнуло, и он осторожно погладил ее по плечу.
– Все будет хорошо, Лизок. Мама сказала, что ты не хочешь больше в школу ходить? Я думаю, что это можно устроить.
Лиза открыла глаза и бросила на отца удивленно-недоверчивый взгляд. За все годы учебы в школе ей ни разу не дозволялось без уважительной причины прогуливать занятия. Обучение считалось ее работой, ответственной и важной работой. А тут вдруг…
– Вы же фактически уже готовитесь к экзаменам. А это ты и дома самостоятельно сможешь делать, – продолжал отец, ласково поглаживая ее по плечу. – Я завтра же схожу к директору и договорюсь с ней. Я уверен, она пойдет навстречу. В июне сдашь экзамены, а потом мы с тобой поедем в Петербург к моему двоюродному брату Сереже, то есть к Сергею Васильевичу, конечно. Подадим документы на юрфак в университет. И начнется у тебя, дочь, новая интересная жизнь в прекрасном большом городе, в культурной столице. Мы с тобой еще погуляем по набережным Невы, походим по музеям, съездим в пригородные дворцы. М-м-м, – мечтательная улыбка осветила суровое лицо Владимира Петровича, – я тебе даже завидую, доченька. Поверь мне, солнце мое, студенчество – это самое счастливое время человеческой жизни, и оно у тебя впереди. Так что не вешай нос!
Адвокат Меликов шутливо щелкнул дочку по носу пальцем и ободряюще улыбнулся:
– Отдохни немного, отоспись и начинай потихоньку готовиться к выпускным экзаменам.
– А что будет с Вадимом Андреевичем? – тихо, почти шепотом спросила Лиза и глаза ее снова наполнились слезами.
Владимир Петрович при этом имени сразу помрачнел, губы его сжались в жесткую линию. Он встал и посмотрел на дочь с высоты своего роста.
– Не думай о нем, забудь. Все неприятности в прошлом, дочь. Постарайся сосредоточиться на будущем. А я обо всем позабочусь.
Едва дверь за отцом закрылась, Лиза снова свернулась в клубок и горько заплакала.
Владимиру Петровичу, конечно, в школе пошли навстречу. Все учителя так сочувствовали несчастной Лизоньке, что без особых уговоров примерно за месяц до официального окончания учебного года выставили ей итоговые пятерки по всем предметам, включая и физкультуру. Обязанности арестованного Логинова переложили на его коллегу Инну Матвеевну, крикливую вредную тетку, которую дети не любили. Если к ученикам Инна Матвеевна могла придираться и вредничать, то перед начальством проявила завидную покладистость и без всяких разговоров выставила в журнал Лизе Меликовой пятерку. Оставалось только ждать официального вручения золотой медали на выпускном.
А в школе после того, как молодого физрука прилюдно увезли в полицейской машине, творился переполох. Директор слегла с гипертоническим кризом, но через два дня вернулась в свой кабинет. Еще советская закалка не позволяла сдаваться перед трудностями. Галина Ивановна собрала весь коллектив в учительской и твердым голосом заявила:
– По репутации школы нанесен тяжелый удар. И мы обязаны все вместе противостоять этому удару. Никаких сплетен! Никаких обсуждений случившегося ни на переменах, ни во время уроков. Да и после уроков не советую! К великому сожалению, в нашем белом стаде оказалась черная овца. Скандал рано или поздно закончится, а наш профессиональный долг останется. Мы в первую очередь должны думать о детях. Успокойте их, убедите в том, что теперь они в безопасности и им никто не угрожает. Сосредоточьтесь на учебе, коллеги. У нас впереди выпускные экзамены и мы должны провести их с честью.
Коллектив роптал, но роптал тихо, с опаской поглядывая в сторону начальства. Кто-то не верил в виновность Логинова и пытался спорить. Кто-то поверил сразу и безоговорочно, припомнив «скользкие моменты» из жизни молодого физрука. Все скопом поглядывали в сторону расстроенной, подавленной географички. За ее спиной шептались, хихикали, в глаза выражая сочувствие и моральную поддержку. Не выдержав всего этого, Ольга Петровна принесла в кабинет директора заявление об уходе по собственному желанию.
Галина Ивановна прочитала его и отложила на край стола, не подписав.
– Садитесь, Оля, – указала она рукой на стул возле своего стола. – Я вас прекрасно понимаю. Ситуация крайне неприятная.
– Я больше не могу, Галина Ивановна, – всхлипнула Кротова, – в меня же все пальцем тычут, шепчутся за спиной. Мне жить не хочется, такой позор!
– Ну-ну, Оленька, не стоит так убиваться! – Галина Ивановна неловко погладила лежащую на столе судорожно сжатую в кулачок руку молодой коллеги. – В жизни всякое бывает. А по молодости кто не ошибался? Поверь, Оля, тебе сочувствуют, а не осуждают. Поболтают и успокоятся. Не обращай внимания.
– Как не обращать?! Мне по улице пройти стыдно, не то, что в школу зайти.
– Да, время сейчас трудное, но ты справишься! – в голосе директрисы прозвучали нотки приказа. – Сосредоточься на работе. До конца учебного года осталось совсем немного.
Оля шмыгнула носом, низко опустив голову. А Галина Ивановна вдруг склонилась к ней ближе и заговорила по-матерински теплым голосом:
– Олюшка, все пройдет, все будет хорошо. Ты же у нас умница и красавица. Ты еще встретишь свое счастье, выйдешь замуж, деток родишь…
– Как же, – замотала головой Ольга, продолжая всхлипывать, – я теперь никому не верю. Он ведь казался таким хорошим, таким порядочным, благородным…
– Увы, внешность бывает обманчивой. Ничего, теперь ты стрелянный воробей, теперь тебя обмануть и ввести в заблуждение никто не сможет. А уйти из школы – не выход, а проявление слабости. Как говориться, все что нас не убивает, делает нас сильнее! Вот и ты после всего случившегося станешь сильнее. Возьми себя в руки, Оленька, и сосредоточься на учебе. А все плохое скоро закончится.
Ольга с благодарностью посмотрела на директрису, медленно поднялась из-за стола и забрала свое заявление с собой. Выходя из приемной директора, она бросила взгляд на себя в зеркало и спешно стала стирать со щек следы слез скомканным носовым платочком.
Ученики школы тоже обсуждали случившееся. Причем в устах детей преподаватель физкультуры очень быстро приобрел черты сказочного злодея. Сбившись в кучку на перемене, дети шептались, испуганно округляя глаза, и с их слов выходило, что Логинов не только снимал порнографические фотки, не только сожительствовал со старшеклассницами, но и высасывал кровь из учениц младших классов, как вампир! Фантазии некоторых юных сплетников были столь оторванными от действительности, что не вызывали доверия ни у кого, даже у одноклассников. Но это не останавливало, а только подогревало соревнование в злословии.
И только Рита Зотова – известная сплетница – на удивление была безразлична к происходящему. В обсуждениях поступка физрука демонстративно не участвовала, а когда ее просили поделиться своим мнением, отвечала: «Вам делать нечего? Лучше бы к экзаменам готовились!» От нее быстро отстали, удивленно пожав плечами. Только Валера Гусев понимающе смотрел на Риту и таинственно улыбался.
