Дарья Давыдовна
Папины письма
Здравствуй, моя девочка! Ждать, это промежуточное состояние – т.е. ничего не происходит, кроме ожидания – но и ожидание важно, как и все другое – как отсутствие (хотя это составная часть ожидания), как присутствие, как одиночество часть ожидания – может быть частью, вернее часть и такая же неустойчивая как ожидание, если это одно и тихое одиночество, как ход часов в пустой комнате, если не ждешь, если давно привык, если это как закон, как старый разваленный замок, где в белых залах выросли странные деревья – как дети сироты, где рядом темный сиротливый лес – кто посмеет прореживать темный сырой хаос – здесь достаточно света, а яркое солнце было бы разрушительно – я люблю деревья за их неподвижность и одиночество – мир движется для того, чтобы прийти в состояние покоя – я выхожу из комнаты, чтобы в нее вернуться – я жду, когда я один, хочется ждать, хочется быть одному.
Здравствуй, моя девочка! Обратная связь у нас не работает, я буду исходить из того, что ты паспорт получила и больше не буду над этим ломать голову. После завтра я уезжаю на велосипеде к толстому дяде Вите – это долгая дорога по Рейну, это тяжелая работа, хочется, чтобы в пути ни что не тревожило – ни паспорт, ни написанное тебе письмо, ни сгоревший светильник в ванной комнате – в пути хочется думать, что мир находится в уравновешенном состоянии, хочется думать о вечном, о чем то таинственно бесконечном и о хрупком, – мне повезло, как раз сегодня я принес нужную в пути куртку. Это мой шалаш, это мое небо, это моя бездомность, это мягкая перегородка между нами, это ширма – откуда выглядывают мои глаза – да это я смотрю на тебя – смотрю всегда и ото всюду – и вижу в тебе свои глаза смотрящие на меня, но себя я уже не вижу твоими глазами – вот только куртка, в которую я спрячусь, которая защитит меня от ветра – это нужная куртка, но мягко розовая – в этот цвет заворачивают новорожденных девочек – завернутый в девочку я думаю о тебе.
Здравствуй, моя девочка! Начиная писать всегда ловишь какую-нибудь волну чувств, пока не погрузишься по горло, не выдавишь ни слова – вот и сейчас подступили самые разные волны – но я снова пробежал твое письмо и тепло обволокло меня – в тебе, .. – или ты заряжена доброй энергией, светом, солнечным сиянием – может быть и в самом деле было солнце, когда ты писала – иногда это можно почувствовать – но я никогда не могу выдержать одну ноту до конца – мои письма начинаются за здравие, а заканчиваются за упокой. Может быть это мой характер, моя психика – может чувство реальности, – я ведь понимаю, что тебе должно быть очень трудно – но может быть это и есть наша ДА-ДА (Дарья Дав…) против нет, которое превращается как в гусиный гогот – гоготание, – но это и молодость, а молодость есть желание быть счастливым – гуси расскажут мне о тебе, что пролетают, напомнят счастливое Га-Га (Да-Да) гусиное – но Гусь и Грусть – это так рядом. Я родился 30 декабря 1959 г. Козерог – цель жизни стать легким как птица, мечтал иметь нос маленький и острый как клюв – но постепенно полюбил большие носы и лошадей без желания стать наездником. Твой папка (Хочу быть как ты).
Здравствуй, моя девочка! Можно знать, что такое камыш и забыть о нем, много лет не вспоминать, будто бы нет его, будто бы не было никогда, и вдруг он снова в твоей жизни, потому что пальцы твоей дочери так же тонки как камышины. Родители виноваты в том, что рожают свое потомство незащищенным и не бессмертным, но дети прощают им это, приобретая собственную вину – письма мои тебя не защищают, поэтому хорошо, когда спотыкаешься на словах, – упаси меня Боже от красивых писем – «Здравствуй» нужно заменить на прости – слова всегда случайны, слова лишь следы, письма – это лежбище раненого зверя – письма это то, о чем не говорят, письма это твое отсутствие, письма это то, что тебе еще остаётся, это то что осталось, это последний приют, это последний прием, это тонкое кружево на столе, которое после тебя останется. Что сегодня еще осталось – сварить, не забыть вынести мусор, сходить на работу, после уже почти ничего – разобрать постель и уснуть как можно скорее и как можно незаметнее – будто ничего не было.
Утро уже давно прошло – хотя я не знаю, когда заканчивается утро и когда начинается день – пока не выйдешь на улицу, все еще утро. Пока не напишу тебе.. – утро уже давно прошло, но я не расстаюсь с ним – я медлю и копошусь – пока я медлю, всё еще утро – когда выйдешь, поток людей растерзает утро, растопчет как свежий снег – пока один, всё еще утро – утро долго не отпускаю от себя – утром долго остаюсь один, ближе всего к тебе – утром с тобой, когда без конца переставляешь мелкие вещи и посуду – утром один с тобой – утро самое длинное, потому что день можно пропустить, про день можно забыть – вдруг чувствуешь, что уже вечер.. С утром расставаться трудно как расставаться с родным домом – ты уехала из Хагена и осталось утро, – одинокое утро – но я выхожу из дому, теперь будет всё быстро, главное в толпе ни с кем не столкнуться, ведь утро уже давно прошло.
Здравствуй, моя девочка! В Бонне меня ждет твое письмо – так уже было – я уезжаю и в этот же день письмо – теперь волнительная неделя в Дрездене у деда – еще четыре дня – мне хотели письмо прислать, но я вдруг выдумал, что оно может потеряться – хотя это почти исключено. Дед живет в новой квартире – в два раза больше, чем у нас в Бонне – два входа, два туалета, потолки купольные, дом исторический, коридор как зал – но всё случайно, они к этому не стремились – они жили этажом выше – а теперь первый этаж и не нужно ходить по лестницам. Я выросший в собственном деревенском доме, все еще не могу полностью смириться с жизнью в наемных квартирах, а дед переживает это еще более болезненно. Хотя это вопрос больше философский, можно начать думать по другому – человек в собственном доме живет временно.. Самое главное в жизни совершается вот здесь на бумаге и сейчас – или без бумаги, но всегда сейчас. – Сейчас, это легкая вуаль, за которой два цепких глаза – прошлое и память… Здесь оказалось много снега, и после семилетнего перерыва я снова разгребал сугробы – но увы! Сегодня уже идет дождь и снег исчез.
Здравствуй моя девочка! Пишу тебе – будто что-то расшифровываю – хотя расшифровать ничего нельзя – расшифровываю утро, расшифровываю твое имя, твое отсутствие – стою на месте, стою рядом, – это лишь кусочек утра, что ближе ко мне, кусочек очень большого утра – хорошо, если ты меня видишь, различаешь рядом с утром – это Я – кости мои тонкие – под курткой легкое тепло, это я теплюсь, ведь я давно знаю, что куртка не греет и что у меня есть девочка, которая так похожа на это тепление под одеждой – наверное я ношу тебя за пазухой. – клубочек тепла – мне кажется тепло под одеждой всегда круглое как шарик любого новорожденного из млекопитающих. Еще ноябрь, ноябрь заканчивается тобой, но ноябрь заканчивается, и ты есть – и я не расшифровываю тебя как это утро – как, когда, откуда – вижу себя на краю тебя – ты больше любых названий – больше утра – может быть утро есть растворенное ты – может быть это твой ребенок, которого ты оставила мне – я на краю утра, на краю тебя, на краю стола, если ты стол накроешь – я накрою тебя утром раскрытую.
Здравствуй, моя девочка! Плохо, что тебя нет рядом – нет в соседней комнате, нет в соседнем доме, на соседней улице, нет в соседнем городе, даже в соседней стране нет – в любую соседнюю страну я могу доехать на велосипеде, но ты живешь через две страны, плохо, что тебя нет рядом – я пришел бы подшить брюки – давно ничего не подшивал, даже пуговицы и те редко, брюки от костюма – и костюмы здесь не ношу – последний был в Новосибирске. Но висел один все таки, давно и случайно попался, а одевать не одевал – не куда и не почему. Теперь вот подошью брюки, а когда одену не знаю – руками это много работы и ткань очень тонкая – я уже распорол, отрезал, подогнул – осталось шить – но дочери нет рядом, нет моей девочки – ни в соседнем доме, ни в соседнем городе – вечер шитья, вечер твоего отсутствия – протыкать назад нужно точно на выход и придерживать нитку – если один и затянется узелок, то это уже полное сиротство, – если проскочит, то тогда больше тихого ожидания.
Здравствуй, моя девочка – это хрупкое слово «девочка» всегда возвращает мне ощущение ломкости жизни и начиная писать я нахожусь в состоянии детской растерянности взрослого человека – детскость при этом буквальна, взрослость относительна. Детскость – это всегда настоящее, т.е. наиболее реальное, настоящей взрослости я не понимаю – но я отвлекся, теперь уже не знаю от чего, скажем от разговора с тобой, отвлекся от тебя – собственно писание, наверное, разрушает какое-то представление о тебе и одновременно создает новое, – писать и не писать это два разных языка, две разных системы мыслей. – т.е. я смотрю на тебя с разных сторон, говорим с тобой по разному – но мысли всегда приходят в тупик, хотя и жизнь тоже, но всегда всё продолжается, если даже и без нас. На прошлой неделе я получил извещение о получении посылки – мама была с Мишкой (к сожалению, без тебя) – Мишка трогательный мальчик с хрупкостью. Одновременно я отправил следующую посылку, к сожалению, без шоколада. (Неловко перед Мишкой – наверное, в посылке вообще должно быть больше места для Мишки) Осталось еще пять пар обуви – может быть я теряю чувство меры – теперь мне кажется, что я захламлю вашу комнату – пожалуй нужно более строго подходить к подбору содержимого – иногда я думаю о полной бессмысленности посылок – ведь мне трудно попасть в точку – я имею ввиду размеры, вкус и представления, а так же сочетаемость и законченность гардероба – может быть использовать эти деньги по другому.
Здравствуй, моя девочка! После долгого перерыва возвращаюсь к нормальной жизни: сделал гимнастику, пишу тебе, завтра голодую – чувства обострятся, будет легко , буду легок, солнце будет греть меня одинокого – девочки почти выросли – девочки вырастут – такое солнце -грей меня солнце, разве я не могу греться, ведь у меня две девочки – такое солнце – и жажда счастья – такие хрупкие девочки – я давно не мужчина – я давно папа – у меня давно две девочки – одной жарю картошку, другой пишу… Хотя это странное сравнение, ошибочное сравнение: жарить и писать – я путаюсь сегодня без конца – это и называется писать – можно жарить картошку для Анны, а думаешь о Даше – нет, вот допишу и пойду гулять, буду делать правильные шаги, здесь на бумаге я спотыкаюсь – какое то внутреннее беспокойство сбивает направленность пучка энергии должного прожечь сквозной тоннель в душевной темноте, через который можно было бы просунуть руку, как в детстве в птичье гнездо и нащупать твои распущенные волосы в том ….. мире, где только просунутая рука и способна быть гостьей, диктовальщицей путанных писем, моей посланницей, моей любовью – моя просунутая рука к тебе.