Дария Олеговна Тарасова
Пустошь 1 (1)
Да и что переглядываться, Пустошь выберет сама. На краю человеческой массы раздался короткий изумленный вскрик, поспешно заглушенный ладонью. Кто посмел кричать в это время тишины? Не важно кто, ну Гидиния, например, важно – почему?
Поселенцы расступились, и тогда не только Гидинии пришлось сдерживать крик. Почему? Почему она? К середине площади медленно шла Мари. Красивая. Сияющая. Пустошь выбрала.
Мари не улыбалась и не подсчитывала взгляды восхищения. Смотрела вперед, опустив руки, раскрыв ладони. Только кончики туфель попеременно показывались из-под длинной юбки. Мари пыталась убежать, но Пустошь вернула ее, чтобы оставить навсегда, окончательно превратить в себя.
Мари шла прямо к столбу и поселенцы зажимали себе рты, чтобы вскриками не побеспокоить ее. Гуляку Фреда держали за руки. Решения Пустоши не оспариваются. Решениям Пустоши просто следуют. Рядом с каждым мужским поминальным столбом всегда застывает женщина. Рядом с застывшей женщиной всегда закладывается мужской поминальный столб. По одному никто не уходит. Фигуры стоят всю ночь, исчезая перед рассветом среди барханов.
Взгляните еще раз на эти черные кудри, на эту гладкую кожу, на эти живые глаза. Еще минута и Мари уже будет не с нами.
Потянуло издалека тонко и жалобно. Притихший было ветер снова заиграл песком, собирая слабые пока вихрики.
Мари подошла к столбу. Встала рядом. Лицо и ладони развернуты к небу в ожидании солнца.
Тоскливо, глухо, будто из-под земли, засвистело. Неужели сама Пустошь горюет о своем выборе? Под ногами замело с востока на запад, поползли песчаные струи. Потоки воздуха быстро двигались в сторону зон с низким давлением параллельно земной поверхности. Поселение не представляло особого препятствия на его пути.
Замершие в непоправимости момента, поселенцы глядели на навсегда запечатлеваемые идеальные черты лица. Цвет в цвет с песками Пустоши, Мари застыла камнем, не нарушая традиции.
Двигаясь с ускорением от одной воздушной области к другой, ветер раскачивал окончательно сомкнувшиеся петли зеры. Над площадью засвистело. Кто мог свистеть в такой момент? Развязный Шутник стоял поникший, циничная Хлоя по-прежнему прижимала ладонь к округленному рту. Вот лучше бы она его зажимала тогда, давно, когда на площади их собрало не поминание, а человеколюбивый ученый, погубленный цинизмом и стремлением поржать.
Как же его звали? Гарибальд? Или как-то проще? Вы упростили его до Свиста. И желание помочь выродилось в ожидание апокалипсиса.
Может быть, это все же..? Стоящие на площади заозирались в поисках цветного колпака с бубенчиками. Но высокий тонкий звук был слишком обширен для человеческих связок. И доносился одновременно издалека, снаружи и вблизи, совсем близко, в самой середине головы. Фффффщщщщщщщщь…
Столб и каменная Мари дрогнули и чуть склонились друг к другу, будто удивившись движению песка под ними. И человеческая масса дрогнула и склонилась. В сотни трещин, незаметно прочертивших площадь, быстро убегали песчинки. Свист дополнился лиловым маревом перед глазами. Прозрачную двояковыпуклую биологическую линзу хрусталика будто подменили кристалом аметиста.
Такого традицией не предусматривалось. Приходилось решать самостоятельно. Кто-то застыл, глядя на расширяющиеся трещины, а кто-то ринулся к дому сквозь воздушные массы, наполненные колючим песком.
Поминальные фигуры рухнули в разлом, из которого лиловым потоком звучала пустота. Та самая, долгожданная, желанная. Заветная цель Бригады, к которой они наконец добрались. Чтобы полностью окунуться в нее. Стать ей. Раствориться в пустоте.
К ним присоединялись поселенцы. Это не было их целью. Они просто жили над самой большой подземной пещерой Пустоши. А теперь умирали, затягиваемые вместе с песком в увеличивающиеся разломы. Слишком большая концентрация эмоций в слишком чувствительном месте планеты.
Разломы соединились в единую воронку, куда подвижной рекой песка не разбирая уносило и души и камни. Бледно-лиловый поток звучания, бьющий из середины, темнел. Сиреневый, лавандовый, вереск, фиалка, шелковица, вино, пурпур, слива, амарант. Все насыщенней, все гуще, непроницаемей с каждым следующим унесшимся домом. Поселение исчезало вместе с жителями, недосушенными простынями, непокормленными курами, неначищенным котлами, нерассказанными историями, непрощенными обидами, непрожитыми жизнями.
Ну, кончено. Спиральный бег песка остановился. Черный фиолетовый, ставший почти осязаемым, исказился на мгновенье могучей мужской фигурой огромного роста, закрутились завитки бороды, руки уперлись в бока. Но одно моргание, и видение втянулось в середину замершей воронки.
Атмосфера бушевала, поднимая мелкую песчаную пыль в воздух на несколько метров. Пустошь переживала очередную циклическую бурю, равнодушно разбивая стекла в единственном уцелевшем домике на краю образовавшегося кратера. Вырванный с корнем камланник зацепился было за тяжелый неподвижный якорь, распластавшись горизонтально. Но пара секунд, и он унесся бесследно, став частью бури, затмившей происходящее.
Глава Глава
Метания. Она совсем не устала. Она готова продолжать поиски. Прошла грозная песчаная буря. Прошла спокойная темная ночь. Голос не охрип и ноги не подгибаются.
Слааавееек!!
Тихо в Пустоши. Барханы, побеспокоенные носящимися ветрами, медленно перемещали свои тела, изменяя рисунок местности.
Глаза не слезятся от песчаной пыли, пальцы не свело от судорожного сжимания, от внутреннего сдерживания.
Слааавееек!!
Кажется, наступало утро. Самым частым явлением в Пустоши был день. Он мог долго тянуться, иссушивая происходящую вокруг жизнь, высвечивая и хорошее, и плохое, и нейтральное. Иногда случались ночи. Красивые, задумчивые и прохладные. Все преображалось в еле различимое и даже переставало быть собой процентов на семьдесят.
Хрупкое, хрустальное утро посещало Пустошь крайне редко. Со всем своим прозрачным воздухом, капельками росы и желанием начать все с нуля. Утро наблюдало за жесткими очертаниями фигурки Изабелли, продолжавшей поиски.
Она остановилась только раз, когда добежала до пустого лагеря и упала, не в силах даже дышать от боли догадки. Ушли! Разумом восстановив работу легких, Изабелль убедила себя, что не собрав палатки – далеко не уходят. Значит вернутся. Но когда? Времени оставалось все меньше, Изабелль тревожно прислушивалась к посторонним шумам и вглядывалась в небо. Зера почти запетлилась, когда она уходила из поселения. Петли ее всегда предшествовали возмущению ветров Пустоши, сразу за которыми следовало абсолютное затишье. Самое благоприятное время для прилета дирижабля. Самое благоприятное время, чтобы улететь на нем. Вместе с сыном, так желавшем вырваться из Пустоши, а теперь ушедшем в нее.
На столе Изабелль заметила записку. Нейронные связи отметили знакомое слово, подсказку, прямое указание.
«Айра! Мы нашли ее. Жаль, что ты не с нами. Хорошего вам купания. Бригада».
Только одна мотивация могла загнать Славека под землю. Темноволосая, темноглазая покупательница петрушки. Одной рукой дала, другой – забрала. Но зачем Изабелли этот полный горячий ящик средств без Славека? А зачем Славеку под землю без Айры?
Хорошее купание в Пустоши могло обеспечить только озеро.
Слааавееек!!
В воздух поднялись первые песчинки надвигающейся бури. Изабелль закрыла голову и лицо платком, она знала, как вести себя. Родившись в Пустоши – привыкаешь к ее постоянным изменениям. К жаре, к холоду, к ветрам. Она знала сама и учила Славека. Он не растеряется в буре, ее мальчик. А она поможет ему. Изабелль вышла из лагеря прямо в песчаный вихрь.
Кончилась буря. Минула ночь. Утро осветило цепочки одинаковых следов, пересекающих друг друга.
Славек раскопал Айру, вынул последнего зацепившегося шитика из рта. Дышит или нет? Успела ли заглотнуть достаточно воды, пока озеро вдруг само внезапно не отпустило их? Наверное, в такой неистовой буре оно просто не могло оставаться на одном месте. Схлынуло, покатилось дальше, оставив своих пленников на сухом песке.
Пронзительная нота уже не распускалась в голове, бледным еле слышным эхом гудя будто со всех сторон. Славек похлопал в ладоши, чтобы понять, остались ли в мире еще какие-нибудь звуки. Хлопки вышли гулкими, но различимыми. Чего только не набилось в уши за эти сутки, и воды, и песка, и неожиданных выводов, озвучиваемых членами одуревшей Бригады. Куда они делись? Либо смогли вернуться, либо сровнялись с песками.
Айра, – будто не позвал, а констатировал ее присутствие. Да и свое тоже. Кажется, он действительно еще существует. После первого зова пустоты на дне озера, после песчаной бури на дне Пустоши.
Айра, – Славек осторожно приоткрыл пальцами веко. Вместо привычного белка и радужки роговицу заливал сплошной фиолетовый. Второй глаз был светлей на пару тонов. Интересно, что у него самого с глазами. Была бы тут Мари, дала бы свое зеркало поглядеть. Да и наверное, не было бы так жутко.
Айра, – Изабелль учила, что человека, потерявшего сознание во время бури, ни в коем случае нельзя расталкивать, вообще не предпринимать никаких резких действий. Так унесенное бурей Пустоши сознание может не успеть вернуться. Человек очнется и навсегда потеряет самого себя. После этого он уже ни на что не способен. Только бродить от бархана к бархану в поисках, но не сознания, а только собственной погибели.
Поэтому Славек настойчиво звал Айру обратно и проглаживал по очереди все части тела, обозначая место возвращения.
Ээээээ!
Навряд ли сознание способно на крики. Значит кто-то другой потерянный, но еще живой, бродит по свежеперемешанным пескам Пустоши. Славек присыпал Айре уши, чтобы смягчить приближающиеся звуки, и встал, обозначая свое неоспоримое присутствие. Как только он увидит шумящего – бросится на него, зажмет рот рукой, прошипит на ухо: «тихххххаааа», пусть это будет хоть Старый Моряк, хоть Бэстия.
Как только Славек увидел шумящего – бросился. Но не тем свирепым хладнокровным броском, на который настраивался. А рукой зажал рот себе, потому что чуть не вскрикнул от удивления. От радости. От облегчения. Изабелль. Изабелль!
Она со всем справится, как всегда справлялась. Вернет Айру, выведет их из Пустоши к поселению.
Кажется, это Синий. А вон и Полович. И Плахой. Да вся Бригада тут. Тут – в тоннеле. Только начальника не видно-не слышно. Да и вообще слышно плохо, как будто в ушах песок. Да и видно не важно, одни расплывчатые очертания. Синий кричит что-то, громко округляя губы, и машет на нее руками. Как будто выгоняет ее из тоннеля. Обвал что ли? Тогда почему все остальные мирно стоят и довольно улыбаются. И тоже машут ей руками, одновременно выражая «давай к нам» и «давай пока». Только Синий однозначен в совете выбора направления. От них, и ни в коем случае не к ним. Хватит медлить, Айра, пора прощаться. Подними свою руку, помаши в ответ, развернись и уходи, пока еще есть выход. Ты уже достаточно работала в Бригаде, сталкивалась с пустотами, теряла друзей в тоннелях и переходах, чтобы понять, что происходит. Пустота забирает всех, а тебя отпускает. Развернись и уходи.
Я люблю вас, ребят. Пока.
Фиолетовый отхлынул. Светлый белок, темнокаряя радужка. Воспоминание видения быстро растворялось водой действительности, оседая слезами.
Айра, не плачь! – рядом на коленях стоял Славек. – Мама тебя вернула.
Изабелль встала и растерла руки, разогревая их после ритуала. Свежее утро никак не заканчивалось, удивляя непривычным холодком, давно не посещавшим Пустошь. Изабелль сняла один из своих платков и набросила на Славека. Погладила его по голове. Она нашла его. Только сейчас она позволила себе подумать, что это было почти невозможно. А теперь они должны вернуться в Поселение и сесть на дирижабль, который обязательно их дождется. Они возьмут корзинку с омулем, мягкий тюк с вещами, ящик со средствами и покинут Пустошь навсегда. И все благодаря приходу «из-подов». Изабелль улыбнулась Айре.
Пойдемте.
Мне нужно в лагерь, – Айра быстро поднялась и оглядывалась по сторонам. – Куда мне идти?
Я с тобой, – Славек тоже стоял, полууронив от резкого движения платок с плечей.
В какую сторону? – Айра смотрела на Изабелль, ее интересовало направление, а не попутчики, пусть даже пережившие с ней почти смерть. Больше всего ей нужно было в лагерь, прочие вопросы – второстепенны.
Я с тобой, – они обещали принять его в Бригаду, но вдруг что-то изменилось? Вдруг это было какое-то испытание и он его не прошел? Тогда он придет и все объяснит, и про озеро, и про лиловое свечение.
Изабелль молчала, и Айра поняла, что она не скажет ни слова, пока ее сын здесь. Айра подошла к Славеку, положила ему руки на плечи:
Извини, – и нажала пальцами на определенные точки, придавив нежные жилки за ушами.
Славек опал на стоящую сзади Изабелль. Она подхватила его, обняла, прижала к себе, тормоша.
Он очнется сам, – поспешно сказала Айра, опережая реакцию Изабелли. – Очень быстро, я не сильно нажала. Он очнется и вы пойдете туда, куда хотели. Скажите, что я потом приду сама. Обещаю. А сейчас мне нужно в лагерь. Где он?
Почему нельзя все это объяснить Славеку в сознании? Это долго. Айра торопилась. Сама не зная почему. Видение совсем стерлось из памяти, только ощущения подгоняли ее, требуя кардинальных мер.
Я знаю только где поселение, – пожала плечами Изабелль. Она опустила нелегкого Славека на песок и прислушивалась к его дыханию. – Примерно. После каждой бури в Пустоши все меняется. Ваш лагерь могло засыпать. Или накрыть перескочившим барханом. Спроси у Пустоши. Захочет – выведет.
Изабелль не злилась и не вредничала, она говорила правду. Она просила Пустошь, она умоляла, даже самую мельчайшую частичку себя превращая в эту мольбу. И Пустошь вывела ее к потерявшемуся сыну.
Он очнется. Честно. Спасибо, Изабелль.
Айра глянула мельком на спокойное лицо Славека – «обещаю», развернулась и пошла, поглядывая на крошечное солнце, все-таки начавшее подниматься.
Ни слова про дирижабль. Подсыпая новые средства в оживленный ящик, Изабелль представляла себе лицо Славека, освещенное счастливым неверием: «мы улетаем из Пустоши??» Молчала и представляла, как говорит ему это во время завтрака. Вот он ликует и подпрыгивает на месте, вот бросается к ней и обнимает, желтое свечение совсем исчезает. А теперь как скажешь ему, когда он нашел свой собственный выход из Пустоши?
Поверив обещанию Айры, Славек согласился все же вернуться в поселение. Для того, чтобы собраться и попрощаться. Что он сделает, когда увидит, что все уже собрано? Упаковано, подготовлено к путешествию, в планы которого он не был посвящен, но центром и причиной которого являлся.
А Плахой рассказывал, как он однажды… А Полович может с завязанными глазами… А Синий ни разу в жизни…
Изабелль кивала, выбирая наугад направление. Все ориентиры Пустоши постоянно перемещались друг относительно друга и никак не подсказывали дорогу. Даже солнце не всегда появлялось с одной и той же стороны, устраивая закаты и рассветы по своему усмотрению. А сегодня оно светило вполовину, скрадывая свет и тепло. Наверное, подрастеряло где-то за ночь, подрастратило на бурю. Изабелль тоже чувствовала себя растраченной, потерянной, потраченной, растерянной. Кисти рук вмиг онемели, язык холодным комком свернулся во рту, кое-как помогая выталкивать односложные звуки, когда Славек сказал ей:
Он приняли меня в Бригаду.
И тут же начал рассказывать, что это значит и насколько это чудесно. Изабелль кивала, выбирала направление, и ускоряла шаг. Если дирижабль прилетит раньше, чем придет Айра, это будет веским аргументом в пользу ее плана. Если Айра придет раньше… Изабелль все ей объяснит, а перетащить бессознательное тело гораздо легче, чем отягощенное сопротивляющимся сознанием. Только одно нажатие.
Куда же делось это поселение, и что это за одинокий истерзанный ветрами дом? Ни двора, ни забора, ни палисадника. Только большая металлическая штуковина, наполовину утопшая в песке. Кто отваживался жить тут в удаленном одиночестве? Домик выглядел свежепотрепанным последней бурей. Есть шанс найти кружку воды, да пару сушенных хвостов.
Славек был как следует пропитан озерной водой, он не думал о жажде.
Маам…
Изабелль взялась за ручку двери, попутно глянув в разбитое окно.
Маам, это якорь…
Все правильно. Это – якорь, а это – разбросанные по полу книги, с разметавшимися страницами. Изабелль знала только один дом, забитый книгами. Конечно, была вероятность, что на просторах Пустоши жил очень скрытный ученый отшельник, никому не попадающийся на глаза. С таким же якорем перед домом, с такой же изогнутой ручкой на двери. Изабелль вошла, запнувшись о скрутку бумаг со схемами.
Гарри…
Никакого Гарри здесь не было. Только несколько признаков быта, и книги, заставляющие думать, знать и делать логические умозаключения, приводящие в итоге к логическому умопомешательству.
Свист.
Из распахнутой двери открывался вид на округлые очертания неглубокой впадины-воронки, обозначающей границы провалившегося поселения. Дирижабль безошибочно приземлиться прямо у края, и не найдя ни одного платежеспособного пассажира, поднимется обратно и исчезнет. Ведь тщательно набиваемый ящик со средствами затянут Пустошью, как и их жизни. Впустошь – пожалуйста, но не Выпустошь.
Только подумала – сразу получай. Зера запетлилась, буря прошла – самое время для воздушного перемещания. Издалека слышались звуки механического средства передвижения, шум работающего мотора. Изабелль бросилась в дом. У такого чудака, каким был Гарри, наверняка должно быть что-то ценное, такое, на что можно выменять свой билет отсюда. А еще кружка воды и пара хвостов – хоть какой-то запас на дальнее путешествие.
Славек не разрабатывал план, ему не на что было опереться. Через тупую скручивающую боль в сердце, неотвратимо распределявшуюся по уголкам организма, он осознавал безоговорочную гибель всех однопосельчан.
Тишина поскорбела вместе со Славеком да ушла, взбудораженная ровным механическим рычанием. Большие углепластиковые колеса легко преодолевали песчаную плоскость Пустоши.
Она легко нашла нетронутый отчего-то бурей лагерь. Подержала в руках любимые разорванные сандалии с черными отпечатками пальцев. Побродила от палатки к палатке. Бэстия увела всех. Даже поваров, даже свою массажистку. Айра не понимала, радостно ли ей или грустно от того, что озеро в последний момент спрятало ее. После десяти лет полной занятости ума и тела – полная свобода. От всего и всех. Поискав в себе Бэстию, внутреннего руководителя (сложно принимать настолько самостоятельные решения), Айра наконец обулась в первые обнаруженные крепкие башмаки – босые пальцы начали ощущать остывающий песок. Как единственный хозяин всего лагеря, прошлась с большой сумкой, собирая теплые вещи, консервы, карты Плахого и кое-какие простые приборы, действие которых объяснял ей Синий.
Синий был первоклассным мастером, прочным звеном между механизмами и окружающей средой. Был. Айра поместила у себя на лице осознание слова «был». «Была». «Были». Была Бригада, были ребята. Был Синий, Полович, Плахой. Они наконец нашли свою пустоту. А когда по-настоящему попадаешь в настоящую пустоту, ту, к которой так долго шел, то не стоит ждать обратно того, кто туда попал.
С этим же лицом она оседлала колесный аппарат Бэстии, которая теперь уже тоже «была». И провезя это выражение через Пустошь, выведшую ее прямо к своим недавним спасителям, встретила точно такое же на другом лице.
Айра потянула рычаг, отпуская педали.
Славек смотрел на Айру, уже способную на улыбку, и не понимал.
Они все погибли, – некоторая доля надежды на вопрос присутствовала в этом утверждении.
Они ушли в пустоту. Они ребята опытные, выберутся. А неопытные сами выбрали свою судьбу.
Почему ты улыбаешься?
Они нашли то, что искали.
Так вы знали с самого начала?
Нельзя уметь слышать пустоты, и не знать, к чему это ведет. Услышав раз, ты всегда идешь к своей самой главной и последней пустоте. Но, видимо, это не моя… и не твоя пустота. Ты ведь тоже ее слышал?
Мелькнуло лилово перед глазами. Да, слышал. И хотел. Полностью. Отдаться.
Но поселение…
Странно жить в таком месте как Пустошь и рассчитывать на безопасность.
И тебе никого не жалко? – нежные чувства были готовы перевоплотиться в таран недоумевающей ненависти.
Не-жность и не-нависть, оба начинаются с отрицания. Это значит, жность – нечто жесткое, а нависть – почти любовь. Айра чувствовала свою жесткость, отчего малый процент мягкости был еще больше заметен.
Только себя. От того, что потеряла друзей. И тебя. От того, что ты успел услышать ее.
Отключив Славека в Пустоши, чтобы беспрепятственно уйти в лагерь, Айра уже не пыталась обмануть себя. Как бы не были несерьезны их намерения, все сложилось так, что они приняли его в Бригаду. Теперь Славек тоже слышал, и Айра не могла оставить его. Обезлюдев, Бригада снова начала пополняться.
Именно поэтому в гондоле лежал запасной комбинезон и совсем новые ботинки Плахого, прихваченные прямо с ног нерасторопного туриста. Изабелль уже несла их Славеку. Кинула обувь к ногам, расправила комбинезон, приложила к неподвижной холодной спине, примеряя ширину плеч.
Как долго он сможет ехать? – Изабелль кивнула на колесный аппарат.
Всегда. Синий так сказал. И говорил еще что-то про энергию и маятники, но вам ведь это неинтересно, да?
Мхм, – Изабелль складывала в гондолу что-то съедобно-сушенное, все-таки найденное в доме Свиста. – Найти бы колодец, не знаю, как долго нужно выезжать из Пустоши. Надевай, – сказала она Славеку, окаменело держащему всунутый в руки комбинезон, тоном матери, уставшей от капризов. – Холодно.
Зачем?
Айра уже наполнялась ожиданием следующей пустоты, Изабелль – невыполненным намерением убраться из Пустоши, терпеливо и незаметно копившемся годы. Славек – опустошен. Гибелью поселения, уходом Бригады, пропажей только услышанной пустоты.
Потому что холодно.
Холодно снаружи. Холодно внутри. Славек поднял голову, отыскивая солнце, бледно ползущее по самой кромке горизонта. Такая же бледно поблескивающая продолговатая частица плыла от горизонта прямо на них. Возможно, остывая, солнце крошилось, и один из его крохотных осколков решил завершить свой путь в песках Пустоши – чем не место последнего успокоения космических обломков?
Славек приготовился успокоиться вместе с ним. Инстинкт самосохранения понижался вместе с температурой.
Айра углубилась в карты, составленные Плахим. Расплывчатые пятна и пунктиры. Поселение, лагерь, корабль. Кажется, только люди удерживали кое-какие ориентиры на своих местах, прочие же элементы Пустоши перестраивались в свободном порядке. Колодец на картах встречался только один раз. Что же, придется двигаться туда лишь с твердым намерением его обнаружить.
Давай пристегнем их сзади, – крикнула Айра Изабелли, выходившей из домика с большими кувшинами для воды. – И поедем. Славек, садись. – Надо было двигаться дальше, Айра чувствовала как застывают подмерзающие кончики пальцев и носа.
На секунду ей показалось, что ее попутчики уже застыли, глядя в холодное небо, схваченные непривычным морозцем. Сколько лет Пустошь плавила их своим климатом, а теперь…
Нет, живые. Изабелль выронила кувшины, и замахала руками, ритмично перекрещивая. Так машут чему-то приближающемуся издалека и сверху. Славек щурился, прикрывая глаза козырьком ладони.
Пожалуй, пора перестать таращиться на следствия и посмотреть на причину. К месту пропавшего поселения абсолютно беззвучно приближался дирижабль.
Глава не глава.
Казалось бы зачем этому величественному чуду, которое может бесконечно плыть по небу, забыв про твердую поверхность, останавливаться у безмолвной могилы, лишь слегка оживленной тремя путниками? Одно дело прилетать дежурным рейсом в расчете на пассажиров или продажу груза, другое – приметить отчаянно машущую фигурку среди однообразного пейзажа.
Заинтересованность Айры проявлялась лишь в восхищенном созерцании (чем больше времени проводишь под землей, тем удивительней проявления неба). Она рассчитывала насладиться зрелищем, проплывающим над ней и проводить его долгим взглядом, до тех пор, когда уже нечего будет разглядывать. Поэтому увидев тяжелый ком веревки, перевалившейся через край кабины, вздрогнула.
– Помоги! – Изабелль, уже гналась за неспешно ползущим разлохмаченным концом с хитрой петлей на конце. – Они скажут нам, куда ехать!
Крикнула она явно Айре, не рассчитывая на потерянного в чувствах и новом мироосознании Славека. Но отреагировал именно он, вернее, какая-то механическая память, запущенная голосом матери.
Крутанув комбинезон пару раз, намотал его на руку, поймал веревку, и обвязал полузасыпанный якорь, закрепив петлей.
Ну а вы что думаете? Айра впервые видела покатые очертания небесного быстрохода, а Славек всю жизнь провел в поселении. Дирижабль прилетал после каждой бури, ибо без толку прилетать в бурю, трепать свои матерчатые бока и подвергать опасности жизни пассажиров. При падении дирижабль сгорал за пятнадцать секунд, страшно полыхая горящим газом.
Зависнув над домиком Свиста, дирижабль не проявлял признаков горения. Мирно повисел, удерживаемый пуповиной веревки, будто раздумывая верным ли было решение остановиться. А верным ли было решение его останавливать? С безбилетниками не церемонились, скидывая без сожаления, а что если «мы только спросить?».
Но они должны были выбраться из Пустоши, и только внешние силы могли этому способствовать. Поэтому Изабелль встала перед Славеком, чуть отстраняя его к колесному аппарату с Айрой, облокотившейся о рычаг запуска. Видимо, искательница пустот тоже не привыкла к приятным неожиданностям, всегда готовая оставить эти неожиданности далеко за спиной.
Ну и мы постоим, отдохнем немного от этих страданий и мельтешения. Ну как? Появилось желание махнуть в Пустошь на каникулы? Отправляйте заявку, копите на билет, приезжайте когда хотите, Пустошь не ждет вас. Опасно и абсолютно нечем заняться, только если вы не одержимы. Одержимы? – скорее сюда, развейте наконец свою одержимость до маниакальности, к чему эти постоянные ограничения разумного рассудка. Поспешите, совсем скоро Пустошь освободиться, и ничто не помешает Вам окончательно поглотить самого себя.
Заинтересовались? Ну что ж, проявим вежливость, и немного подождем, пусть события доразовьются до финала.
Деревянные костяшки застучали друг о друга, разматываясь в длинную веревочную лестницу. Приглашение? Изабелль взялась за ступеньку, глянула на прочность узла на якоре. Ее совершенно незачем похищать. Ей совершенно незачем похищаться. Но если… у них есть колесный аппарат с бесконечным запасом энергии, немного сушенной рыбы и кувшины для колодца. И что-то еще. Не осязаемое, но ощущаемое на столько, чтобы уже не раздумывая переставлять ноги по убегающим вертким деревяшкам длинной лестницы. В конце либо ответы на вопросы, либо горение, либо падение. Одно из трех.
Четвертое. Руки. Протянутые из дверей кабины, подхватывающие, прижимающие. Губы. Запах. Глаза. Лицо. Те и не те. То и не то. Глаза устремленные, но теперь на нее, а не в пески Пустошь. Лицо озабоченное, но ей, а не тайнами Пустоши.
Изабелль…
Исследователь?
Теперь я Рулевой.
А я Марсель, – к двери шагнул молодой человек в глухом черном комбинезоне. Из-за трех небольших шрамов под глазом казалось, что он насмешливо щуриться. Он протянул и пожал руку Рулевому.
Ты уверен?
Кто-то должен остаться. Я готов, – Марсель шагнул наружу. – Я скажу им, чтобы поднимались. – За два приема Марсель исчез из поля зрения.
Они проводили его быстрым взглядом, через мгновение снова вернувшись к себе.
Поселения больше нет, остались только мы со Славеком, и еще одна девушка из-под земли.
Значит, это все же были искатели пустот… – пробормотал Рулевой чуть про себя, и снова обращаясь к Изабелли, сказал, – я знаю про поселение. Я прилетел за вами.
Почему ты ушел?
Рулевой покачал головой, пряча глаза за морганиями, но справился с собой.
В тот день, когда я увидел эту дыру в песке, через которую пришли искатели пустот, я был сражен одной мыслью – «это загадка самой Вселенной, кто я такой, чтобы разгадать ее?». И я бежал от осознания собственной никчемности. Бежал, пока душа моя не устала от самобичевания, и следующая мысль не повела за собой. Я думал «кто я такой, чтобы разгадать», из этого родилось предположение, что возможно существовал кто-то более достойный, тот, кому это удалось. А такой человек обязательно должен был оставить после себя научные труды, ну или хотя бы «заметки мыслящего». И я пошел искать Библиотеку. Искал до тех пор, пока не открыл ее сам. И стал Библиотекарем.
Так почему ты стал Рулевым?
Я не открыл загадку Пустоши – я передал ее другому, но я открыл загадку себя. И прилетел за тобой. И за Славеком.
Кабина чуть закачалась, колеблемая весом тел, поднимающихся наверх. В дверях появился Славек, на секунду задержался, увидев Рулевого, обнимающего Изабелль, забрался внутрь, улыбнулся чуть, увел подбородок на грудь, пытаясь скрыть непривычную эмоцию. Кивнул смущенно и прижался к окну, оглядывая раскинувшуюся под ними Пустошь, мгновенно становившуюся гораздо более понятной. За спиной болталась сумка с теплыми вещами.
Следом появилась Айра, увешанная припасами, кувшинами, планшетами.
Ого, огого, это совсем не похоже на туннели, – она увидела то же, что и Славек, – но мне нравится.
Оторвавшись от нахлынувшей новизны ощущений (сколько еще лететь, можно будет и наглядеться), она представилась:
Айра. А вы капитан?
Нет, Рулевой.
Отлично. Возьмете в команду? – и Айра, сложив вещи в углу, начала крутить рычаг барабана, сматывающий веревочную лестницу и канат, отвязанный Марселем от якоря.
Я знаю, Пустошь невозможно не любить, но есть и другие места.
Послеслог.
Как будто кончено. Все нашли то, что искали. По крайней мере с первого взгляда. Кто свою загадку, кто новую команду, кто свое казалось потерянное сердце, кто-то признание правоты, кто-то свою пустоту, а кто-то просто успокоение.
Но неужели вы думаете, что такой большой мозг, такое неистребимое стремление способно привести лишь к безвестному слиянию?
Песок в яме, поглотившей поселение, зашевелился. Для нас конечно, это значительная воронка, пугающая своей масштабностью, но для огромной лиловой руки, появившейся в центре, не больше, чем яма. Рука покопошилась вокруг, ища опору, показались смольные завитки необъятной бороды, ссыпая с себя песок, явилась небозатмевающая темно-фиолетовая абсолютно материальная фигура Чернобородого. Он мягко прижимал к себе хрупкую нежно-лиловую Бэстию.
Маленькая моя, – прогрохотал Чернобородый. – Устала?
Еще бы. В следующий раз, пожалуйста, будь осторожен. А то жалко такую хорошую Бригаду. Каждого ведь подбирала, только тех, кто пустоте точно понравится. Иначе не отпустила бы, ты же знаешь.