Дарина Грот
Александра
2
Николай Анатольевич пил крепкий, вчера только купленный коньяк. Воскресное утро началось с легкого чувства похмелья, потому что в субботу было много выпито разных крепких напитков, потому что в пятницу была зарплата. А так как Николай Анатольевич страдал алкоголизмом, хотя ему так не казалось, он, естественно, большую часть денег всадил в покупку алкоголя, тут же приступив к плотной дегустации.
За окном лежал февральский снег, сверкал на солнце также, как сверкал уже не первое тысячелетие. Просто снег, мягкий, пушистый и холодный. Самое лучше время для коньяка. Николай Анатольевич прикурил дешевые, дурно пахнущие сигареты, вкус которых действительно любил. Или просто верил в то, что любил. Когда ты преподаватель, твоя зарплата уже не кажется такой большой. Все что Николай Анатольевич мог делать на нее – это пить и курить дешевые сигареты.
Его старенький мобильный телефон издал едва живой звук и экран покрылся зеленым цветом, словно выцветшая зеленка, разбавленная водой.
Вот уже два месяца подряд ему написывал аноним. Обычно Николай Анатольевич игнорировал большую часть смс-сообщений, но стоило ему чуть выпить, язык развязывался сам собой, превращаясь в длинное, кургузое помело, а пальцы, отекшие от переизбытка задержавшейся в организме влаги, с ужасно неровно подстриженными ногтями, порой даже грязными, поспешно строчили ответ, путая буквы, потому что зрение уже было не то, а экран такой маленький, никчемный, а так много хочется сказать, рассказать, да просто выговориться! И сейчас он, прищурившись, как подслеповатый крот, обхаживающий Дюймовочку в своей жуткой норе, читал яркое «доброе утро». Николай Анатольевич отложил телефон в сторону. Он только налил себе стакан коньяка. Не сейчас. Сейчас надо поправить здоровье, после можно позавтракать. А чем? Мужчина посмотрел на дверь комнаты, ведущую в коридор. Как же лень ему было даже думать о том, что надо выйти из комнаты, пройти длинный коридор, который на тот момент казался ему путем, которым Моисей водил людей 40 лет по пустыне, не иначе и только потом попасть на кухню. А там, словно дно бермудского треугольника! Чего только не было! Египетская гробница и та меньше хлама имеет, чем кухня преподавателя анатомии. Холостяцкая жизнь, когда человек полностью разочарован в жизни, когда уже не видит ни смысла, ни цели, когда потерял желание, вкус к жизни, часто ищет утешения у спиритуоза. По-разному люди относятся к таким вот, утратившим жажду жизни. Кто-то считает, что они просто слабы морально или больны алкоголизмом и их лечить надо. В то время как они ищут поддержки среди алкогольного ряда, им некогда, да и не хотят они блюсти порядок в доме, ведь окружающая их жизнь мертва. Давно. Николай Анатольевич еще не потерял связь с реальностью и именно поэтому мысль о том, что надо выйти на кухню, окутывала каменными лианами, прибивая его к кровати своим весом.
Он допил стакан, налил еще, взял телефон в руки и ответил на смс в грубейшей форме, настолько грубой, насколько мог. Он сообщил, что чрезвычайно голоден и какое к черту доброе утро! «Если бы реальность была чуть милосерднее», – он получил ответ, опьяневшим, хмурым взглядом рассматривая буквы, пытаясь увидеть их целиком ввиду подсевшего зрения. Прочитав сообщение, Николай Анатольевич, вновь отложил телефон в сторону. Кто же ему пишет? Зачем? Какая нелепость! Еще 50 грамм…
Макс, несколько часов назад вернувшийся с суток, трупом лежал в кровати. За последние полгода он порядочно устал. Морально устал. Ранее, уставая физически как собака, ему казалось, что эта усталость жуткая и более обременительная. Как сильно болели мышцы по всему телу, спина в частности. Как же много времени он проводил в сидячем положении, урывками хватая сон рядом с водителем в скорой, или согнувшись над пациентом, лежавшим в кровати, или за столом в ординаторской, пытаясь отдохнуть и отвлечься от одинаковых дней, которые захватили его в свою власть после смерти Ани. Дело так и не раскрыли. Проведя бесчисленное количество часов у следователя, отвечая на одни и те же вопросы, слушая один и те же доводы, Макс перестал волноваться перед очередной встречей. В последнее время следственный комитет отстал от него. За неимением доказательств и наличием алиби, один только гипотетический мотив не мог упрятать мужчину в тюрьму. Но случившееся сыграло с ним злую шутку. Теперь, Максим встречая девушек, которые ему нравились, шарахался от них, уже подозревая в них зачатки сладострастия, которые потом непременно выльются в измены. А он больше не хотел чувствовать то, что он чувствовал, застав Аню за трогательным прощанием с господином Некто. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил тот день, 29 июня, улыбку Ани, обращенную не к нему, объятия, отдаваемые не ему. Как же мерзко и больно! Нет! Второй раз он не готов к такому. Не готов к отношениям! В одну секунду он потерял доверие к женщинам, навесив ярлык путаны на всех дам. Уйти в монастырь – так он мог бы описать свое состояние и удивительно затяжную меланхолию. Если бы Аня так трагично не завершила свое путешествие в жизни, может Макс бы и забыл быстрее то, что случилось. А сейчас он все еще переживал чувство недосказанности и незавершенности. Словно все еще хотел услышать объяснения с того света, понять причину произошедшего из первых уст, из уст Ани. Кто-то убил ее, заперев в нем отчаяние и разочарованность на железные засовы.
Макс редко виделся со Святославом, их дорожки немного разошлись после окончания университета. Святослав пошел в ординатуру, желая набраться опыта в сердечно-сосудистой хирургии, а Макс оставил надежду и мечту стать реаниматологом. Смерть любимой девушки серьезно повлияла на его выбор дальнейшего жизненного пути. Он подался в судебно-медицинскую экспертизу, определившись в резидентуре. Он был уверенным, что из-за халатности медиков, причина и детали смерти Ани были установлены в корне неверно, что привело к «висяку» и следователи мечтают закрыть дело, впаяв в причину самоубийство. Он не будет таким. Он будет делать все, что в его силах, чтобы люди не страдали от недостатка правильной информации и не жили годами в слепом и тленном ожидании, неизвестно на что надеясь.
В его комнате, такой пустой и безжизненной, похожей на убежище древних людей в скале, темные шторы опускались прямо до пола, скрывая время, в котором вращался мир на тот момент. Рядом с кроватью стоял ночник, испуская из себя слабое свечение, чтобы хоть как-то разбавить блеклыми красками ощущение пребывания в вековом склепе. Плавный свет, льющийся тихой заводью, чуть вздрогнул. Макс еще не спал. Думал о своем, устремив взор в потолок, подложив руки под подушку. Свет вздрогнул, погас на секунду и снова включился. Макс перевел взгляд на ночник. Свет продолжал дрожать, интенсивнее, словно ночник хотел сломаться от усталости, постоянно освещать столь минорную комнату, находящуюся в цепких лапах депрессии. Электричество потрескивало в такт мерцающему свету, как стрекочущие кузнечики, клацало, стараясь вырваться из черных проводов.
– К черту! – Макс выключил ночник и комната погрузилась в кромешную тьму. Он закрыл глаза, готовясь улечься спать, хотя почему-то именно в тот момент он не чувствовал себя сонным. В квартире послышались легкие шаги, чуть шаркающие. Макс нахмурился. Его родители уже как три дня проводят февральские деньки в Дубае и будут там еще неделю. Отец копил на эту путевку честных 5 лет, чтобы ко дню золотой свадьбы сделать подарок жене и его цель была достигнута. Не без помощи сына, конечно. Тогда что за тихая поступь слышится в коридоре? Макс оторвал голову от подушки и снова включил ночник, но лёгкий хлопок и маленькая яркая вспышка окончательно убила ночник. Свет так и не появился, а тьма горделиво распустила свои черные крылья, словно усмехаясь над волнением парня. Шаги стихли. Все стихло. Макс вздохнул и встал, включил большой свет и огляделся. В комнате, как в принципе и ожидалось, никого не было и быть не могло.
Макс осторожно открыл дверь. Чего он опасался – сам не понимал. Здравомыслие подсказывало, что ему мерещится, что потустороннего мира не существует, этому его научили в колледже, в университете и теперь в резидентуре. Все, что происходит в мире, происходит по причине воздействия непреодолимой силы или людей, ни больше, ни меньше. Но все равно, несмотря на устойчивое самовнушение, его сердце чуть замерло, по ногам промчалась едва заметная дрожь, на которую Макс не обратил никакого внимания.
В дверь раздался тройной звонок, от звука которого Макс подпрыгнул, успел даже покрыться потом, а дыхание чуть сбилось.
– Черт! – шепнул он, успокаивая свою нервную систему, которая что-то расшаталась.
Он открыл дверь. На пороге стояла Саша. Парень удивленно окинул взглядом гостью. Чёрный пуховик с затянутым ремнем, подчеркивающим баснословную талию девушки, сапоги по колено на плоской подошве, в грязном снегу, который в Москве нельзя было найти. Грязь удивила Макса, наверное, еще больше, чем появление самой девушки. Февраль в России на северной части страны заморозил землю вглубь на десятки сантиметров, особенно в Подмосковье. Откуда грязь, свежая, жидкая и уже застывавшая на ее сапогах? Откуда, черт возьми? Макс перевел еще более недоумевающий взгляд на лицо Саши. Девушка сняла капюшон, обрамленные черным, лоснящимся мехом, из-под него вынырнули лоснящиеся черные волосы. Она улыбнулась, обнажив кривые зубы, вперев взгляд в недоумевающее лицо Макса.
– Саша? – выдавил он из себя, не в силах ни пошевелиться, ни сказать что-то больше.
– Я знала, что ты дома, – ответила она, опустив глаза. – Я не хочу домой. Я сказала маме, что пойду гулять с друзьями. По-моему, она не очень поверила мне. – Девушка улыбнулась.
– Я даже знаю почему, – Макс потихоньку начал приходить в себя. – Заходи. Я, конечно, не ждал гостей, в квартире не убрано.
– Мне все равно, – Саша вошла в коридор, чуть помешкав на пороге, пытаясь преодолеть какую-то невидимую черту, которую она преодолевала каждый раз, когда приезжала к Максу вместе с братом. Макс уже не удивлялся этому.
– Пойдем на кухню, кофе выпьем. Я недавно с суток, – Макс повернул в сторону кухни, – еще не спал, – осторожно намекнул он девушке, думая, что она не останется надолго.
– Я хочу в твою комнату, – Саша схватила его за руку. Макс почувствовал ледяные пальцы, крепко, неестественно крепко для девушки Сашиной комплекции, сжимающие его запястье. – Мы можем выпить кофе в твоей комнате.
Ее слова звучали не как вопрос или просьба, а как явный приказ, не оставляя Максу шанса возразить. Саша вновь посмотрела на него, сцепившись глазами с его глазами. Она медленно развязала ремень, стягивающий ее талию, расстегнула молнию и сняла пуховик. В лицо Максу пахнуло холодом, только не зимним, а каким-то страшным, несуществующим холодом. Он взял ее пуховик, чтобы повесить и ужаснулся: вещь, зимняя, предназначенная сохранять тепло и им же греть тело, была холодной, словно ее только что достали из холодильника, из морозилки. Макс поспешно повесил пуховик, убеждая себя в том, что, не спавши уже больше суток, его сознание беспредельно играет с ним злые шутки.
– Хорошо, проходи, – Макс повернулся к Саше и замолчал, таращась на нее так, как будто в первый раз увидел. Зачем она здесь? Зачем она в таком виде здесь? На ней было надето черное, кружевное платье, плотно прилегающее к ее телу, которое он неоднократно пожирал глазами, стесняясь самого себя. Низ платья был обшит кружевами и рюшками, а под ними мерцала черная шёлковая подкладка, едва прикрывающая ее бедра. Саша наклонилась и также неспеша, словно вытаскивая из Максима обнаженные нервы, взбудораженные адреналином, расстёгивала молнию замшевых сапог, измазанных грязью и тающим снегом.
– Я, – Макс запнулся, – я пойду чайник поставлю.
Саша кивнула и посмотрела парню вслед, исчезнувшему за углом кухни.
Сквозь прозрачное стекло чайника Макс, опершись руками на край стола, наблюдал как в воде появляются маленькие пузырьки, как их становится все больше, как они двигались все интенсивнее, пока не превратились в бурлящую консистенцию. Все эти две минуты, пока закипал чайник, Макс думал о девушке, о сестре своего друга, о психически нездоровом ребенке, и о том, что могло привести ее к нему, ведь раньше она никогда не появилась одна, без Славки. Почему сейчас? Надо выпроводить ее! культурно и без провокаций и обид! Но как? Макс налил кофе и самыми медленными шагами направился в комнату, прокручивая в голове всевозможные варианты того, что можно сказать девушке, чтобы не обидеть ее и заставить уйти. Но вот он уже вошел в комнату, а на ум ничего вразумительного так и не пришло.
Саша стояла ровно посередине комнаты, прямо под люстрой, с которой на девушку лился легкий световой водопад, превращая ее доминирующий черный цвет в иссиня-чёрный, образуя ниспадающие волны по ее плечам, окутанным кружевами, по ее спине, нежной и бархатистой, лишенной даже кружевной ткани, по ее бедрам, как весенние пороги волнуются в горных речках Северной Карелии, и исчезали, разбиваясь о пол.
Макс отвернулся, закрыл глаза. Он пытался подумать о чем-нибудь жутко страшном, о чем-нибудь, что отвлекло бы его мужское начало от столь явного и уже даже наглого созерцания женского тела, которое поистине было прекрасным. Но у него ничего не выходило. Он хотел думать только о Саше и о ее фигуре. Дрожащими руками из-за едва контролируемой страсти, Макс поставил кружки на стол.
– Помоги мне с анатомией, – сказала Саша, не поворачиваясь к мужчине.
– Что? – Макс едва смог разлепить сухие губы, долгое время плотно сжатые.
– Я никак не могу освоить мочеполовую систему, а у меня скоро контрольная, – Саша повернулась к нему. Ее лицо было разглажено строгой надменностью и горделивостью, эмоциями, которые раньше Саша никогда не выказывала при нем. Такой взрослой и опытной он видел ее впервые. И нельзя было сказать, что ее неожиданная вычурная амбициозность не нравилась ему. Наоборот! Она еще сильнее захватывала, зажимая в крепкие оковы возбуждения. Ее игривый и опасный взгляд Макс воспринимал как вызов, который он не мог не принять. Стоя в двух метрах от нее, он быстрее и увереннее забывал, кто такая Саша, а больше думал о ее присутствии, как о вызове, как о том, что он непременно должен поиметь.
– Мочеполовая система? – Макс ужаснулся от темы. Безусловно он прекрасно знал анатомию и физиологию, и всегда относился к любым темам, диким и стыдливым для людей, не имеющих отношения к медицине, как к банальному и обычному. Он еще в колледже прекратил посмеиваться и краснеть, когда во всеуслышание на группу в 30 человек обсуждались женские менструации, утренние эрекции, различные выделения и тому подобные вещи, которые у взрослого человека могут вызвать если не смех, то отвращение и нежелание разговаривать на эту тему точно. Но именно в присутствии этой черноволосой бестии, сестры друга, Макс в одну секунду потерял свою врачебную уверенность и безразличие и бесполость врача.
Он признавался сам себе, что просто боится разговаривать с Сашей на эти темы. Если тема мочеиспускания его еще как-то держала в рамках, то тема именно половой и репродуктивной системы повергала его в шок и прострацию, и даже легкую панику.
– Да, – Саша устремила взгляд на его лицо, объятое паникой, и тут же впилась глазами в его глаза, как изголодавшаяся пиявка, – мочеполовая система. У Николая Анатольевича, – прошептала она и сделала шаг к нему. Макс смотрел в черные, бездонные глаза и не в силах был пошевелиться, хотя мысленно уже кричал себе, отдавая команды немедленно отойти от опасного объекта, – помнишь Николая Анатольевича? – Саша уже стояла около него, а ее бледные, вычурно белые пальцы с длинными, не накрашенными ногтями промчались вверх по его груди и замерли на воротнике майки, дотронувшись до его горячей кожи. Как же холодно! Почему ее руки такие холодные? Макс хотел вздрогнуть, ощутив словно горсть снега за шиворотом, поежиться, но он не шевельнулся.
– Помню, – ответил он. Конечно, он помнил лучшего преподавателя анатомии, благодаря которому не испытывал никаких проблем с анатомией, когда пришел в университет. – Значит, ты попала к Николаю Анатольевичу? – улыбнулся он, на секунду отвлекшись от критически близко стоявшей к нему девушки. – Он хороший преподаватель. Строгий, придурочный иногда, но это оттого, что он пьет. Он же пьет еще? Замечала ли ты, какой он злой по понедельникам? Я помню у нас целый семестр анатомия стояла первой парой в понедельник и это было хуже, чем ядерная война, – Макс отвел глаза, почувствовав уязвленное облегчение, что, наконец, ее черные глаза ненадолго оставили его в покое и, чтобы не потерять едва приобретённую свободу, он тут же продолжил, – я помню, как несколько раз он ставил двойки всей группе из-за какой-нибудь дурочки, которая отвечала ему невпопад. Он начинал кричать, краснеть, багроветь и запускал тонну лебедей в журнал. А мы потом выходили после пары и говорили этой дурочке, которая взбесила анатома, что если она еще раз первая сядет сдавать, то мы ее сами изничтожим после пары.
– Вот я не хочу быть этой дурочкой, – Саша вздохнула, – расскажи мне про мочеполовую систему! Видимо, когда Николай Анатольевич рассказывал, я отвлеклась на что-то, – Саша опустила глаза, вспоминая на что именно отвлеклась. Да, на Николая Анатольевича она отвлеклась, на кого ж еще. На его внешность и харизму. Ей было не до лекции, она в который раз изучала лицо преподавателя, наслаждаясь его чертами, мимикой, эмоциями, в то время, когда Николай Анатольевич не знал, куда ему деться от проникающего ему под кожу взгляда Саши Аблебиной. Он никак не мог привыкнуть к такому вызывающе пристальному вниманию к своей персоне.
– Саш, – Макс улыбнулся, – вот скажи мне, охота тебе было тащиться ко мне из теплого дома, когда у тебя брат дома, знающий анатомию лучше меня?
– Во-первых, он не дома, – Саша чуть улыбнулась, – он с девушкой, а матери сказал, что остается на сутках. Во-вторых, ты же знаешь, как он любит говорить о медицине за пределами работы.
– Девушкой? – удивился Макс. Странно, почему Слава не рассказал своему другу о том, что начал новые отношения? Макс насупился. Наверное, Святослав просто не хотел делать больно другу, рассказывая о том, как ему хорошо в новых отношениях, ведь Макс так еще и не отошел от своего прошлого.
– Он тебе не рассказывал? – удивилась Саша и вернула глазами к себе взгляд мужчины.
– Конечно, рассказывал! – Макс замер, чувствуя, как внутри поднимается испуг во весь рост оттого, что эти глазища опять уставились на него, лишив свободы действия.
– Конечно, – Саша положила руку ему на плечо, – конечно, рассказывал, – ее губы прижались к губам растерянного Максима, – я хочу начать с половой системы, – Саша дотронулась губами до его, а ее тонкие пальцы впились в его плечи, да с такой силой, что заставили скукожиться всю нервную систему, усиливая чувство предвкушения. Губы Макса были расслаблены и неподвижны. Они боялись целовать эти бледные, прохладные, кофейные губы. Хотели, но боялись. Его руки, опущенные вниз строго по швам, так же были в ужасе от мысли, что могут прямо сейчас прикоснуться к талии этой девушки, которую столько раз его глаза видели обнаженной. Сердце бешено колотилось, выдавая странный ритм, мешая нормально дышать.
– Ты боишься? – Саша оторвала свои губы от его, так и недожавшись настоящего ответа на свой поцелуй.
– Что ты делаешь? – трепеща всем телом, Макс не совладал со своими руками и обнял девушку. Саша смотрела ему прямо в глаза: какой красивый, живой изумруд мерцал в его глазах, словно внутри него сияло какое-то удивительное солнце. Да чего там Солнце! Целая галактика вращалась в его испуганных глазах. Красивая и одинокая. Саша чуть опустила голову и что-то прошептала, что именно Макс не расслышал. В ее глазах что-то мелькнуло, что-то белое, похожее на буквы или символы, но Макс тут же подумал, что ему мерещится. По-другому и быть не могло. Точно, мерещится!
– Давай попробуем еще раз, – Саша вновь прикоснулась своими уже совсем холодными губами к его и тут уже мужчина был не так застенчив. Он и не мог больше быть застенчивым. Вся его природа отдавала лишь одну команду: взять. Взять все, что ему предлагали в тот момент.
Саша имела власть над ним, и он это понимал, и такая власть ему нравилась. В этой ситуации он находил личный восторг и удовлетворение от близости с девушкой. Он забыл, что держит в объятиях сестру лучшего друга, забыл, что считал ее душевнобольной, забыл, что старше ее почти на 10 лет, забыл об Ане и ее смерти, обстоятельства и причины, которые до сих пор не раскрыты и вряд ли будут раскрыты, забыл он и о своей уже патологической депрессии, возникшей на почве минувших событий. В его мыслях была только Саша и ее божественные формы, к которым хотелось прикасаться снова и снова, словно перед ним явилась сама Афродита, облитая нежной морской пеной и ему впервые предоставляется шанс либо прикоснуться к богине, ощутить ее всю здесь и сейчас, либо отступиться и больше она никогда не взойдет к нему, а он потом будет жалеть об упущении, на которое его наталкивали стыд и робость, дань уважения и порядочность. Макс плюнул на все, что пыталось остановить его в тот момент и бросился в омут с головой… Богиня в его кровати! Макс рассматривал ее тело, а укоры совести, чувство вины уже потихоньку терзали его душу и сердце. Что я наделал? – спрашивал себя Макс каждые две минуты, перебирая перед глазами свежие картины случившегося и нова спрашивал. Но не отвечал. Никто не отвечал на его вопрос: ни он сам, ни пустота внутри него, ни Саша, которая не слышала даже вопроса. Она лежала на спине, обнаженная, смотрела в потолок и ничего там не видела из-за пелены слез, окутавших ее глаза, а на чуть порозовевших губах вздрагивала победоносная улыбка. И чем дольше Макс смотрел на нее, тем сильнее он корил себя, просто морально уничтожая, расчленяя, измываясь, насмехаясь. И последняя минута счастья завершённой близости умерла вместе с надеждой отпустить ситуацию, придумать себе оправдания.
Макс вскочил на колени и уткнулся лбом в мятые простыни, упираясь головой в ее бок и издал звук, похожий на рев дикого зверя в отчаянии перед смертью.
– Господи! Просто меня, Саш! – вопил он дрожащими пальцами хватаясь ее за руку, бренно опущенную вдоль тела, отдыхающую после того, как страсть выкрутила их. – Прости меня, пожалуйста! Прости! Я – дурак! Дебил!
Саша повернула голову и уставилась на него. Макс не осмеливался оторвать лицо от простыни. Он боялся ее взгляда, упрека в ее взгляде, укора в черных глазах.
– За что ты просишь прощения? – спросила Саша и дотронулась до его головы, приглаживая взъерошенные волосы. Парень вздрогнул и интуитивно перевел красные глаза на девушку, не зная, как бы не провалиться со стыда. Хотя лучше бы провалиться! Исчезнуть, главное избежать дальнейшего разговора.
– За то, что я с тобой сделал, – прошептал он и закрыл глаза, целуя ее руку, и из закрытых глаз скатилась слеза, давно уже копившаяся, давно уже мечтавшая высвободиться и вот, наконец, ей удалось это сделать.
Саша улыбнулась и снова погладила его по голове. По ее коже промчались огненные символы, какие-то иероглифы, чиркнув черным цветом по белой коже и исчезли. Макс мог поклясться чем угодно, что видел эти знаки! Они абсолютно точно были покрыты огнем! Он не пил и не употреблял наркотики, был здоров как бык, никогда не имел никаких проблем наследственного характера. У него никогда не было галлюцинаций и провалов в памяти. Но спрашивать девушку об увиденном он не рискнул, мгновенно перестал себе верить. Он зажмурился, незаметно чуть тряхнув головой, вновь открыл глаза: чистая, ровная, гладкая кожа предстала перед его взором. Более того, она как будто стала еще более эластичной, гладкой и нежной. Все еще шокированный тем, что он увидел или ему померещилось, Макс практически забыл о том, что только что случилось между ним и Сашей.
– О чем ты думаешь? – Саша посмотрела на него. Ее глаза стали еще чернее, чем раньше. Блестели сильнее, чем сверкали раньше. Зрачки стали еще шире, хотя раньше казалось, что шире быть уже не может.
– Твои глаза, – Макс дотронулся до ее лица, совсем уже забывшись, пораженный безжалостно красивыми глазами девушки, не в силах оторвать от них взгляд, желая утопиться в них, нырнуть так глубоко, насколько они смогли бы позволить ему это. Но звонок его мобильного телефона разрушил быстро выстроенные иллюзии, мечты и желания.
– Да? – Макс схватил телефон на уровне инстинкта, ища в нем спасения и проклиная одновременно, – Слава! – удивился Макс, поняв, что даже не посмотрел, кто звонит ему. – А, да. Конечно. Сегодня? – Макс побледнел, – без проблем. Приезжай. Да, дома. Завтра на сутки. Сегодня отсыпаюсь. Ага! Давай, до встречи. – Макс повесил трубку и совсем растерявшись уселся на кровать, смотря в одну точку. – Твой брат придет через час, – Макс выговорил, чувствуя себя в опасности, словно его бросили в яму с голодными львами, которые вот-вот непросто сожрут его, а не оставят даже косточек. Ситуация казалась ему безвыходной и оттого его паническое настроение омрачнялось все сильнее, глубже, заставляя его нервничать и переживать. Несмотря на то, что сердце его стучало громко и быстро, что дышать было сложно, носом совсем не получалось, пришлось чуть приоткрыть рот, чтобы сквозь практически стиснутые губы вдыхать воздух, Макс все так же неподвижно сидел на кровати.
– Я сейчас уйду, – тихо ответила Саша. В отличие от неописуемого дискомфорта, который испытывал Макс, Саша чувствовал себя поистине прекрасно. Ее сердечный ритм был стабилен как никогда, разве что чуть замедленный, ее дыхание было тихим, и редким, излучающим полное умиротворение. Ее не смущало ни то, что случилось между ней и мужчиной, ни последствия случившегося и не весь мир, и люди в этом мире. Она поднялась с постели, подобрала одежду с полу, не глядя надела нижнее белье наизнанку, платье задом наперёд, смотав объемную гульку на голове, случайно оставив пару прядей на висках, воткнула в нее два карандаша крест на крест, не спросив разрешения у Макса. Подтерла испортившийся макияж, даже не глядя в зеркало, соответственно, размазала его еще сильнее. Натягивая колготки, практически порвала их своим острыми ноготками.
Макс, глядя на то, как собирается девушка, вдвойне чувствовал отчаяние. Он чихвостил себя и свой поступок столь интенсивно, что его губы безмолвно двигались, как будто он проклинал всех и вся.
– Ты платье задом наперед надела, – Максим шепотом указала девушке на ошибку, глядя на чуть душащую горловину платья, которая должна быть на шее сзади.
– Это вы неправильно относитесь к вещам и событиям, которые не имеют правильности или неправильности, – Саша насмешливо взглянула на него и вышла из комнаты.
Макс встал и тут же почувствовал тянущую и ноющую боль в икроножных и бедренных мышцах, да такую сильную, что стоило ступить как ему тут же отдавало в правую ягодицу и прошибало пояснично-крестцовый отдел. Хромая, Макс вышел в коридор. Неизвестно с какой скоростью одевалась девушка, но застал он ее в открытых дверях, выходящую из квартиры.
– Прости, что не успел помочь с анатомией, – вырвалось у Макса, хотя, откровенно говоря, он не собирался ничего говорить, кроме банального пока.
– Зачем ты так? – Саша взглянула на него из-за плеча, – напротив! Ты очень даже мне помог. – Девушка исчезла за углом лестничной площадки, а Максим простоял еще несколько минут, держась за ручку открытой двери, смотря в некуда, не в состоянии ни о чем думать.
– Ну как? Что нового? – Святослав расположился за столом, бегло рассматривая своего друга. Ну что с ним опять? Ведь не так давно Макс снова начал улыбаться. Ладно, пытаться улыбаться, но у него это получалось! Его взгляд ожил. Славка точно знал, что ожил! За столько лет тесного общения Слава видел Макса во многих состояниях. И неудачная любовь у него случалось уже не в первый раз, конечно, до этого не случалось летального исхода. Но Макс врач, без пяти минут судмедэксперт, уж кто-кто, а он точно должен был привыкнуть к смерти, к тому факту, что она постоянно рядом. Постоянно. А сейчас что? даже в глаза не смотрит, сидит как нашкодивший котенок, взгляд опущен, мямлит что-то нечленоразборное в ответ.
– Хорошо все. Нормально, – быстро проговорил Макс, так и не рискнув посмотреть на друга.
– Точно? – не поверил Слава, – ты не выглядишь так, что у тебя все в порядке. Что случилось, Макс? Чем я могу помочь?
– Все нормально, – Макс осмелился взглянуть на друга. – Сестра твоя заходила, – ляпнул он и тут же мысленно упрекнул себя, не понимая, почему он вообще это сказал.
– Сашка? – удивился Слава, – зачем и когда?
– Часа два назад, – соврал Макс, не задумываясь, – просила помочь с мочеполовой системой. Анатомия.
Святослав удивленно таращился на друга, явно не в силах понять смысл того, о чем говорил Макс.
– И? – выдавал он из себя. – Ты помог?
– Ну да, – пожал Макс плечами, потупив взгляд, – рассказал.
– Очень странно, – Святослав устремил взгляд прямо перед собой.
– Да, я тоже так подумал. Первым делом спросил ее, почему она не пришла к тебе с этой просьбой.
– Я не об этом, – Слава все еще пялился в выбранную невидимую точку, – я о том, что Саша анатомию знала лучше меня, еще когда поступала на первый курс. Она удивительно хорошо знает анатомию человека так, словно самолично побывала в каждой клетке каждой системы. Я, честно говоря, ни разу не видел ее с книгами по анатомии. Сколько раз я приходил к ней с вопросом, нужна ли ей помощь, а она, знаешь, сидела за столом, задумчиво рассматривая стену напротив, рисуя геометрические узоры на листочке, а книги по анатомии пылятся на полах стеллажа. И несмотря на все это, у нее твердая пятерка! Это необъяснимо! Я помню Николая Анатольевича! Чтобы получить у него пятёрку я сутками не спал, изучая анатомические атласы и через раз пересдавал семинары, а Саша… Я не знаю, как она это делает, – Слава загадочно посмотрел на Макса, на чьем лице отобразилось тотальное отчаяние.
– Это действительно странно, – вторил он эху, звучавшему у него в голове.
– А что она ответила, когда ты спросил про меня? – Славка чуть улыбнулся, готовясь послушать странный монолог своей сестры, переданный устами нормального человека.
– Что ты на свидании и тебе некогда, – Макс посмотрел снова на друга, – кстати, ты не говорил мне о том, что у тебя появилась девушка! – Макс позволил себе улыбнуться. Слава скривился под натиском громоздкого изумления, его губы превратились в рваный зигзаг, обнажив зубы с одной стороны, глаза сузились и в то же время порывались сбежать из орбит.
