Осмысление КАТЕГОРИИ СОБОРНОСТИ В ТВОРЧЕСТВЕ Ю.И. СЕЛЕЗНЕВА И СОВРЕМЕННЫХ ЛИТЕРАТУРНЫХ КРИТИКОВ
Многие статьи и книги Ю. И. Селезнева были событием в критике 70-80-х годов прошлого века. «Они вызывали жаркие и долгие споры, эхо которых периодически звучит и в последние десятилетия» [2]. Борьба за сохранение в литературе духовности стала одной из главных жизненных целей Юрия Селезнева. Он один из первых ввел в литературоведение понятие «соборность» в книге «В мире Достоевского». Отвергая западное представление о гуманизме, критик находит воплощение соборности в русской литературе и выявляет одну из основных ее черт ‒ духовное единение людей. «В том-то и заключается национальное своеобразие русской литературы, что все ее великие представители и творцы видели свою высшую заслугу и миссию не в том, чтобы выразить своё личное «я» и не в том, чтобы выдать своё слово за народный взгляд, но в том, чтобы действительно воплотить в своем слове общенародные чаяния, идеалы, устремления» [5, с. 68].
Проблема, которую ставит критик, такова: «Именно в непримиримости русской литературы к любым проявлениям эгоцентризма, в последовательном отрицании ею самоценности личности, противопоставляющей свои интересы интересам народа, нации, самоутверждающейся за их счёт – одна из важнейших причин того, что в отношении русской литературы часто употребляются понятия «жесткость» и «свирепость» [5, с. 71]. Юрий Селезнев, живя в советское время, в атеистической стране, формулирует типично христианско-православное понимание личности. Он принципиально разграничивает личность и индивидуальность: «личность начинается не с самоутверждения, а с самоотдачи, с самоотречения, с самопожертвования ради другого…через такого рода отречения, через отказ от индивидуалистического, эгоцентрического «Я» человек из индивидуума превращается в личность». [5, с.73]. Так определяли личность и многие другие авторы, прежде всего Федор Достоевский.
На страницах книги о Достоевском понятие соборности проявляется в связи с важнейшей проблемой – проблемой изображения и постижения сущности русского народа. Сравнивая осмысление народа у Толстого и Достоевского, Селезнев отмечает противопоставленность подходов великих художников слова к этому понятию: «… народ у Толстого представлен эпически, в конкретно-историческом, пусть и по-особому, художественно-обобщенном эпическом деянии. Это народ явленный. У Достоевского народ – сокровенный, представленный не идеалом мира-общины, но тем, что хранит в себе как идеал, как всех объединяющее (собирающее, соборное) начало» [1]. Обе идеи народа названы Ю. Селезневым «утопическими», но критик утверждает, что «социально-христианская утопия» Достоевского неразрывно связана с упованиями, чаяниями «стомиллионного народа». В своих работах Н. И. Крижановский отмечает: «Соборность в понимании Ю. И. Селезнева ‒ это, с одной стороны, христианское духовное единение личностного сознания с общим делом, с жизнью для всех, в наибольшей степени представленное в осмыслении Достоевским народного соборного начала и противостоящее западному индивидуализму. С другой стороны, в произведениях Достоевского соборность реализуется как единое слово, единая точка зрения, вмещающая в себя все составляющие внутри нее голоса» [1, с. 86]. Однако, как среди современников Юрия Селезнева, так и среди современников Федора Достоевского, часто находились и находятся критики, не имеющие представления о жизни русского (а значит православного) человека. Речь идет о либеральных авторах, которые пытаются лишить нас «русскости».
Ненависть к своей Родине появились в России, конечно, не в XIX веке. Но именно в 30-40-е годы данного столетия возникла «партия», главной идеологической установкой которой стала русофобия. Лидер этой партии западников Виссарион Белинский (в отличие от современных западников-космополитов) откровенно признавался: «Мы люди без отечества – нет, хуже, чем без отечества: мы люди, которых отечество – призрак…» [4]. Маргарита Синкевич верно отмечает: «Чужебесием-русофобией была заражена большая часть интеллигенции, творческих и деловых людей, которые, по сути, объявили негласную войну традиционной России» [7]. Достоевский писал: «Пусть всё вокруг нас и теперь ещё не очень красиво; зато сами мы до того прекрасны, до того цивилизованны, до того европейцы, что даже народу стошнило на нас глядя. Теперь уже нередко нас совсем за иностранцев считает, ни одного слова нашего, ни одной книги нашей, ни одной мысли нашей не понимает, – а ведь это, как хотите, прогресс» [6, с. 210]. «Так великий русский писатель обозначил пропасть, которая разделила россиян на два лагеря: прогрессистов-космополитов и консерваторов-традиционалистов» [7]. К сожалению, представителей первого лагеря становится с каждым днем всё больше (к этой тенденции приложили руки такие авторы: философ В. Соловьев, М. Цветаева, сегодня эту эстафету подхватили В. Познер и его единомышленники).
К понятию соборности приходят многие русские авторы, каждый интерпретирует его по-своему, вносит свой вклад в осмысление этой категории. Но, по справедливому замечанию Ю. М. Павлова, Селезнев «первым вводит соборность в литературоведческий и критический лексикон, вкладывая в это понятие истинный ‒ христианский смысл. <…> Показательно, что уже в неподцензурные времена Вадим Кожинов и Юрий Сохряков в своих работах трактуют соборность не столь точно и содержательно, как Селезнев, по-разному уходя от доминанты данного понятия – христианской любви, жертвенной любви к другим и Богу» [3]. Однако, само по себе введение понятия соборности в советское атеистическое литературоведение было событием очень значительным.
Говоря о воплощении соборности в жизни, В. Кожинов утверждает, что она может быть претворена в подвигах во имя Отечества, в борьбе ради торжества справедливости или в освоении новых земель. «Чтобы не было читательских домыслов, критик уточняет: «В высших проявлениях этих деяний органическая воля личности способна на безупречно свободной основе слиться с другими личными волями в стремлении к незамутненному какой-либо узколичной, частной корыстью идеалу». «При подобном осмыслении категории соборности выпадает самая главная ее составляющая, определяющая бытие этой категории среди людей, – любовь к ближнему, любовь в христианском смысле этого слова, братская, соединяющая людей, их «частные» личности в некоем соборном сознании, в единой соборной личности». Только имея в душе такую любовь, личность может ощутить духовную неразрывную связь с ныне живущими и умершими, с теми, кто находится рядом и с теми, кто далеко» [1].
Изучая литературно-критическую деятельность Татьяны Касаткиной, следует выделить и ее осмысление соборности. В статье «О субъект-субъектном методе чтения» она называет истинной соборностью не идею общности, унифицированности пути и видения, но идею совокупности путей и видений, понимание того, что истина включает в себя весь объем возможных точек зрения. И без каждой из этих точек зрения истина будет неполна, лишена какой-то своей стороны, какой-то своей пусть мельчайшей, но невосполнимой иным образом части. Такое осмысление категории соборности достаточно уязвимое, состоит из «плюрализма» и основывается на мнении, что у каждого своя правда. Тем самым можно сказать о модернизированном атеистическом взгляде, который только внешне подстраивается под религиозно-православный.
Многие высказывания Юрия Ивановича оказались пророческими о моральном разложении Европы и влиянии на русского человека западных идей, подмене истинного гуманизма эгоцентрическими концепциями, цель которых – уничтожение народной культуры, утверждении своего «Я» выше остального человечества. Селезневские идеи народности и соборности в русской литературе как одном из основных плацдармов, на которых разгорается третья мировая идеологическая война (подчеркну, что в определение «идеологическая» по отношению к литературе критик вкладывал совершенно иное содержание, подразумевая её патриотизм, укрепление государственности и национальных начал русской жизни) с каждым годом становятся все более актуальны.
Библиографический список:
1. Кожинов В.В. Грех и святость русской истории. ‒ М., 2006
2. Павлов Ю.М. Критика ⅩⅩ ‒ ⅩⅩⅠ вв.: литературные портреты, статьи, рецензии [Электронный ресурс] // Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете. ‒ URL: https://www.rummuseum.ru/lib_p/pavlovum08.php
3. Павлов Ю.М. Юрий Селезнев: русский витязь на Третьей мировой // Критика XX–XXI вв.: литературные портреты, статьи, рецензии / Ю.М. Павлов. – М.: Литературная Россия, 2010.
4. Павлов Ю.М. «Белинский как эмбрион, или спасибо Винникову» (Молоко. – 20.03.2010. – URL: http://www.hrono.info/text/2010/pavlov0310.php)
5. Селезнев Ю.И. Глазами народа: Размышления о народности русской литературы. ‒ М.: Современник, 1986. ‒ 352 с.
6. Селезнев Ю.И. Подвижники народной культуры. В кн.: Селезнев Ю.И. «В мире Достоевского. Слово живое и мёртвое». – М.: ООО «Издательство Алгоритм», 2014.
7. Синкевич Маргарита НАШИ ПРОГРЕССИСТЫ: «КАК СЛАДОСТНО ОТЧИЗНУ НЕНАВИДЕТЬ…». Полемика – URL: https://denliteraturi.ru/article/1160
КОНЦЕПЦИЯ НАРОДНОСТИ В ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Ю. И. СЕЛЕЗНЕВА
В работах о Юрии Селезневе нередко пишут о том, что он был человеком, сражающимся за чистоту литературного слова и народность культуры. Н.Н. Скатов отмечает в нём способность «видеть в частном – общее, в конкретном русском – общерусское, в общерусском – общемировое» [4. с, 315].
Значительное место в литературно-критической деятельности Ю. И. Селезнева занимает проблема народности литературы, которой посвящена книга «Глазами народа» (1986) [2]. На первых страницах книги мы видим цитату А. С. Пушкина: «С некоторых пор вошло у нас в обыкновение говорить о народности, требовать народности, жаловаться на отсутствие народности в произведениях литературы, но никто не думал определить, что разумеет от под словом народность» [2, с. 2].
Свои рассуждения о народности критик начинает с разговора о социальном и национальном идеале русской литературы, определившим природу её своеобразия. Ценность русского народа именно в литературе, ощущении «чувства народного», которое равноценно патриотизму – одному из центральных понятий русского национального сознания. Но когда известные журналисты, люди, способные повлиять на массовое сознание, вроде Ксении Лариной, позволяют себе высказывания вроде: «Патриотизм разрушителен <…>, не совместим со свободой, он убивает свободу мысли, свободу творчества, свободу самореализации» [1], то можно с полным правом говорить о войне идей. С журналисткой, конечно, можно поспорить, доказав, что именно благодаря патриотизму создавались великие произведения. Да и в самом простом своем определении патриотизм есть не что иное, как любовь к Родине. Разве может быть разрушительной любовь? Напротив, нет ничего разрушительнее равнодушия.
«Вопрос о народности становится действительно центральным вопросом всей русской мысли 19 века. Мысли не только литературно-эстетической, но и общественно-политической и идеологической». [2] Но прежде всего и полнее всего сказавшейся в литературе и через литературу. Именно в 19 веке такое понимание своей общественной значимости и общественно-исторической миссии становится её самосознанием. Литература стремится стать всем. И это становление проходит главным образом через категорию народности, через перевод её из сферы стихийного проявления в сферу осознанного художественного мироотношения. Изначально вопрос о народности связывался с вопросом о национальном своеобразии и самостоятельности дальнейших путей развития национальной литературы. Селезнев выделяет характерные особенности, опираясь на традицию русской мысли, доказывает, что именно народность определила собой природу и характер русской литературы, признала в народе главную творческую созидающую силу истории человечества.