Дан Берг
Богач Корах
Узнав, что часть его богатств украдена, фараон с войском бросился вдогонку за иудеями. Он намеревался подвергнуть своего вчерашнего счетовода Кораха жесточайшей расправе. К счастью для беглецов, в кульминационный момент исхода вмешался Бог. По Его воле расступилось Красное море, и иудеи благополучно прошли по дну. После сего чуда морские воды вновь сомкнулись и поглотили армию египтян.
Надо полагать, что Господь действовал не ради спасения одного только Кораха, но для пользы всего избранного Им народа. Тем не менее Божья милость отменно послужила и бывшему счетоводу фараона.
Итак, мы выяснили тайну обогащения Кораха. Как и следовало ожидать, фантастическое богатство его имело криминальное происхождение. Столетиями позже нашелся мыслитель, изрекший обобщающее соображение, что, мол, всякий богач есть либо мошенник, либо наследник мошенника.
Идея была подхвачена, и некий другой мудрец отметил, что тайна крупных состояний сокрыта в преступлении, но оно забыто, потому что чисто сделано. Возможно, вторая часть последнего утверждения не имеет отношения к Кораху.
Глава 3
Попытаемся взглянуть на обстоятельства во всей их непростой и, если быть до конца откровенным, неприглядной полноте.
Вышедши из Египта, иудеи направились в Ханаан. За сравнительно короткое время пилигримы успели совершить два серьезных преступления пред Господом. Начальнику над народом Моше удалось смягчить гнев Бога мольбами и клятвами, и Он великодушно простил своим избранникам сотворение золотого идола. Прощая слабого, сильный становится еще сильнее. Ведь сердце Всевышнего – это почти безмерная глубь, на дне которой неизменно найдется прощение.
Давайте встанем не почву реальности: терпение Господа не беспредельно. Недостойное поведение лазутчиков, посланных разведать Святую Землю, а затем трусливо и бесчестно опорочивших ее, не было прощено Всевышним. Доколе извинять можно? Простив проступок – побуждаем к худшему. Так и вышло!
Туманят едкими слезами взор наш, мучительно терзают души современников невеселые итоги начала исхода. Вот эти итоги: племя обречено на долгие сорок лет скитаний в бесплодной пустыне, а всё старшее поколение лишено права вступить на землю родины. Тут поневоле предположишь, что, того и гляди, овладеет сыновьями порочное желание скорой смерти отцам. Говорят, пробный камень доблести – это бедствия. Неизбежно признать, однако, что действие оных губительно.
Продолжим трактование сложившихся обстоятельств. Тяготы скитаний коснулись всех беглецов, но в слишком разной степени, чтобы не укрепить зависть бедных к богатым, а слабых к сильным. Муки неустроенности и обманутые ожидания умножили нелады меж бедными и бедными, слабыми и слабыми. Чрезмерная отсрочка счастья удобрила почву вражды богатых с богатыми, сильных с сильными.
Сердца родных братьев Моше и Аарона полнились тревогой. Самим Господом оба они были поставлены над народом: один в материальной, другой – в духовной сфере. Но достойные сожаления инциденты, случившиеся с паствой, убавили уверенности в их душах, и земля под ногами перестала казаться им незыблемой. Ничего не поделаешь – неуверенность, тревога и забота – наш удел. А можно и по-другому сказать: именно так и случается, когда одни грешат, а другие за них каются.
Выражаясь современным языком, социальная напряженность в стане беженцев подошла к опасным пределам. Такое положение чревато бунтами, кровопролитием, беззаконными действиями и прочими катаклизмами.
Заметим к слову, что начальник над народом Моше и первосвященник Аарон слыли людьми не бедными. Кроме них в иудейском стане жительствовали еще несколько золотых мешков. Умеренное имущественное неравенство в общине возбуждало ропот, который, однако, мог бы быть приглушен, будь он вовремя услышан. Однако, говоря общо, нам следует признать: принимая неизбежность неравенства, мы даем шанс бесчинству самовластия.
К несчастью, присутствие среди беглецов феноменально богатого Кораха стало проклятием для беспокойного сообщества. То был дремлющий вулкан, готовый в любую минуту исторгнуть из своего нутра обжигающую, зловонную, несущую бедствия смертоносную лаву вражды всех со всеми. Случись извержение мнимо спящего вулкана – и братоубийственной войны было бы не избежать.
***
Воспитанный с детства на идее безусловного превосходства секретности над открытостью, приученный опасаться злобы врагов и зависти друзей, Корах старался скрыть до поры до времени факт своего внезапного обогащения. Оказавшись в пустыне, он первым делом побеспокоился о надежном тайнике, куда и запрятал свои сокровища.
Корах не болтал языком о своем богатстве, не хвастался перед менее состоятельными товарищами по скитальчеству. Корах уповал на то, что правда сама найдет путь наружу, и слух о его баснословном состоянии непременно распространится в народе.
Сокрытие истины порождает горы лжи. Меж собою люди станут горячо обсуждать его богатство, приукрашивать и раздувать, но никто не решится первым заговорить с ним об этом. Будут молча завидовать, гадать, откуда что взялось, подозревать в Корахе чудесную силу и, главное, бояться его. Ради последнего стоило умерить тщеславие, сомкнуть уста и терпеть молчание лет этак сорок.
В своем расчете на въедливую силу слухов Корах не ошибся. По косвенным признакам он понял, что народ посвящен в его тайну. Последней проведала о сокровищах мужа его жена Орпа. Удивительно, что женщина не оказалась в числе первых. Тем не менее сие есть доказанный исторический факт.
Нельзя исключить, что Орпа всё знала, но по некоторым, только ей известным соображениям, не обнаруживала своей осведомленности. Как бы там ни было, однако, иудейский фольклор настаивает, будто бы жена Кораха была глупа. Такое утверждение удачно вписывается в трактовку дальнейших событий в стане беженцев.
– Заходи, Корах, не прячься за дверью! Милости прошу, дражайший муженек, – крикнула из глубины шатра Орпа.
– Вот он я! Узнаешь, женушка? – воскликнул Корах храбрым голосом, внутренне содрогаясь от страха.
– Боже мой! На тебя напали разбойники? Что они сделали с тобой?
– Никто на меня не нападал! С чего это ты взяла? Да и какие тут в пустыне разбойники? А если и есть, то к чему им нападать на бедняка вроде меня?
– О твоей бедности разговор у нас впереди. А пока объясни толком, где твои волосы, и почему ты превратился в урода?
– Прошу выбирать выражения, женщина!
– Отвечай, кто оболванил тебя!
– Не оболванил, а постриг!
– Хорошо, кто постриг?
– Моше!
– Зачем? Он хочет выставить тебя людям на смех, что ли?
– Не забывай, Орпа, что твой муж – левит! Скоро придет моя очередь нести службу в скинии. Всякий входящий в храм Господа должен быть подобающе острижен.
– Перестань меня дурачить, Корах! Я докопаюсь до истины!
– Я истину тебе говорю, Орпа! Нельзя входить в храм заросшим, словно баран.
– Смешно и страшно глядеть на твою лысую голову!
– Небось левитовой моей десятине ты рада, и от подношений не отказываешься. Лысина – неизбежная плата!
– О, Боже! Тебе руки, ноги, грудь – все ободрали!
– Зато, душечка, я теперь гладкий! – пытался отшутиться Корах.
– Шутки твои не гладкие! Как я любила этот пушок! Прижмешься, бывало – и такая приятность сделается! А теперь что? Мерзость и позор!
– Тихо, сластолюбица! Люди могут услышать. Всякая новизна к лучшему!
– Ладно, посмотрим. А теперь поговорим о твоей бедности.
– Отчего не поговорить? Можно и об этом покалякать.
– Дошло до меня, что у тебя спрятан в пустыне огромный клад!
– Дошло, наконец-то? Как говорится, жена всегда узнаёт последней!
– Оставь свои грязные намеки! Рассказывай, откуда и сколько!
Будучи уверенным в неспособности женщины держать язык за зубами и не болтать лишнего, Корах не стал доверять Орпе правду, но предпочел сообщить всё, кроме правды. “Жена, конечно, наслушается сплетен на стороне, – подумал Корах, – но моя обязанность, как мужа и хозяина семьи, вдолбить в бездумную бабью голову нечто простое и понятное. Пусть она примет за действительное мною желаемое. Сохранение тайны в тайне никогда не повредит владельцу тайны”.
– Ты задала мне, женушка, два коротких вопроса и получишь на них два коротких ответа, – строго предупредил Корах.
– Не размазывай кашу по чашке! – бросила Орпа.
– Отвечаю на первый вопрос – откуда у меня богатство? Накануне нашего выхода из Египта фараон наградил меня за самоотверженный счетоводческий труд. Ясно?
– Ясно.
– Отвечаю на твой второй вопрос – сколько добра мне подарено? Три мешка семенной пшеницы и сундучок с драгоценными камнями. Ясно?
– Ясно. А почему люди рассказывают о несметных сокровищах?
– Я не намерен отвечать на новые твои вопросы и не собираюсь опровергать ложь ничтожных завистников!
– Я видела, как ты присматривал в пути из Египта за тремя сотнями тяжело нагруженных ослов! Что бы это значило?
– Ты вечно за мной подглядываешь, ревнивица! Откуда мне знать, чем были нагружены ослы? Думаю, везли они материал для постройки скинии.
***
Плавный ход супружеской беседы был прерван внезапным появлением юной Адасы, дочери Кораха и Орпы.
– Адаса, ты входишь в родительский шатер без предупреждения. Мало ли о чем могут говорить мать с отцом! – назидательно произнес Корах.
– Виновата, батюшка, не серчай и прости, мне не терпится поделиться своей скорбью с тобою и с матушкой! – смиренно ответила Адаса.
– Ах, Корах, не слишком ли ты строг к дочери? – запротестовала Орпа.
– Я строг, но справедлив!
– Знаю: отец мой добр при всей строгости своей и справедлив! – поддакнула Адаса.
– У тебя красные глаза, девонька! Случилось что?
– Я всю ночь очей не сомкнула и горько плакала, матушка!
– Что болит у тебя? Животик, головка? – встревожилась Орпа.
– Душа болит, матушка!
– Отчего это у такой молодой девицы душа болит? – удивился Корах.
– Я полюбила, и я любима, но нет надежды! – пролепетала Адаса и не сдержала рыданий.
– Утри слезы, бедняжка! – сострадательно воскликнула Орпа, протягивая дочери свой грубой ткани платок, – расскажи нам с отцом, кто он, твой принц?
– Он и вправду наследный принц, – пробормотала Адаса.
– Откуда он, где видалась с ним? – строго спросил отец.
– Он сын царя. Отец его правит страною, что возле Ханаана. Мы, кажется, направляемся в те самые края?
– В те самые, в те самые! А где видалась с ним, и что было меж вами? – не сдержала нетерпения Орпа.
– Гуляла с воспитательницей, отошли немного от лагеря, а тут охотники чужие. Во главе ватаги прекрасный юноша на коне. Увидал меня, глаза его загорелись, сказал, что полюбил с первого взгляда и хочет взять в жены. Но отец разрешит ему жениться только на царевне или дочери начальника над народом. Что мне делать теперь – не знаю!
– Как зовут того охотника? – полюбопытствовал Корах.
– Не успели познакомиться, – ответила, покрасневши, Адаса.
– Сколько лет Адасе? – обратился Корах к жене.
– Четырнадцать, отец нерадивый! – сердито бросила Орпа.
– Радивая матушка твоя знает, можно ли тебе, Адаса, замуж, – проворчал Корах.
– Ей можно! – выкрикнула Орпа, – отправляйся к себе, Адаса, нам с отцом надо кое-что обсудить – не для твоих ушей это!
Всхлипывая, девица послушно покинула родительский шатер. Супружеская беседа продолжилась, обретая конструктивные черты.
***
Корах с ясностью осознал, что не миновать ему наисерьезнейшего разговора с разбушевавшейся супругой. Он догадывался, куда подует ветер – не иначе Орпа станет подталкивать его к бунту против Моше и Аарона. Мысли эти приходили ему в голову и без подсказки жены, ибо он все чаще задумывался о необходимости исправить несправедливость судьбы. А тут еще и Адаса затесалась со своими бабьими причудами. Будет жарко. Предчувствие не обмануло Кораха.
– Корах, дорогой, ты ведь благородного происхождения, левит, не так ли? – задала невинный вопрос Орпа.
– Тебе это известно не хуже меня. Все цветные камушки, что мне, как левиту, подносят, себе на украшения прибираешь! К чему ты клонишь? – спросил Корах.
– К тому клоню, что тебя, левита, народ почитает. Обязан почитать.
– Допустим.
– У тебя богатства имеются несметные, верно?
– Я уж всё сказал тебе о своих сокровищах! Врут люди, раздувают из зависти, из комара слона делают!
– Так я тебе и поверила!
– Дерзишь, женщина!
– Богатство любят и уважают, а богатых боятся и спину перед ними гнут!
– Допустим.
– Ты у фараона был на хорошем счету, недаром награду от него получил!
– Ну-ну… Что ты этим хочешь сказать?
– А то хочу сказать, что в головах иудейских страх перед царем египетским до сих пор жив, стало быть, к тебе, как награжденному самим фараоном, отношение снизу, сбоку и сверху – трепетное!
– Допустим.
– Помнишь, Корах, рассказывал ты мне свой сон, будто внуки твои станут пророчествовать в народе?
– Было такое. Верю, будут у меня мудрые потомки!
– А ведь люди-то превозносят не только пророков своих, но и предков этих мудрецов!
– Допустим.
– А не заметил ли ты, любезный Корах, по-доброму ли наши иудеи-беглецы настроены к братьям Моше и Аарону?
– На твою проницательность рассчитываю, Орпа.
– Ропот поднимается в народе на вождей тонкошеих, не довольны жизнью люди!
– Допустим.
– А разве не любишь ты дочку нашу, Адасу? Не желаешь ей счастья?
– Люблю и желаю! Не меньше твоего, Орпа!
– Допустим.
– Что ты, женушка, всё твердишь допустим, да допустим!
– Это не я, а ты, твердишь, муженек!
– Допустим.
-Чтобы наша Адаса по любви замуж вышла, тебе надо сделаться начальником над народом. Сам ведь слышал!
– Допустим. Вернее, слышал.
– Всё к одному сходится, Корах! Оттесни негодного Моше, займи место его. Думай и борись! Борись и думай!
Глава 4
Обстоятельства, в которых оказались бежавшие от фараона иудеи, никак нельзя было назвать завидными. Египет, родина-мачеха, покинут, а Ханаан, родина-мать, хоть и рукой подать до него, да десятки лет терпеть надобно, покуда удостоятся беглецы войти в Святую Землю.
Почему счастливый миг возвращения отсрочен на столь долгое время? Да потому, что тяжело согрешили избранники Божьи в глазах Его, и сурово наказаны Им сорока годами скитаний в пустыне.
Помимо испытаний телесных, люди томились обреченностью на пытки духовные, ибо Господом была возложена на них архитрудная миссия – совершенно переиначить себя. Что может быть мучительнее самоперевоспитания собственной души?
Самим становиться иными и одновременно взращивать одухотворенное, проникнутое внутренним светом потомство – вот сверхзадача, поставленная перед незадачливыми грешниками.
Какое же воздаяние ожидало поколение беглецов? Награда их – быть погребенными в песчаной пустынной земле. Утешением и ободрением могла служить неколебимая вера в правоту Божьего замысла. Уместно сюда прибавить и новую гордость, что, возможно, возникнет от исправления порчи.
Люди жили с трагедией в сердце. Ясно и отчетливо понимали они, что не дождаться им сладкого мига возвращения на родину, ибо многим ли посчастливится дойти до конца пути длиною в сорок лет? Известно, однако, что даже сознающий свою обреченность на гибель, всё равно надеется на чудо в последний момент.
Из реляций разведчиков Святой Земли выходило, что не войти в вожделенный Ханаан без суровых боев и горьких потерь. Значит, и для потомков нынешних беглецов возвращение на родину не будет легким и бескровным. Вот почему невольно закрадывается подозрение, что опальные отцы испытывали мстительные чувства к более счастливым сынам.
Вышедши из Египта, не раз и не два вопияли иудеи: “Лучше нам служить египтянам, нежели умереть в пустыне! В Египте мы сидели у горшка с мясом, мы ели хлеб досыта, а пустыня уморит нас голодом!” Означали ли эти крики намерение беглецов вернуться? Навряд ли. Ясность вчерашнего дня казалась страшнее смутности дня завтрашнего.
***
Разговор с Орпой стал последней каплей, переполнившей чашу негодования Кораха. “Пора положить конец власти Моше и его братца! – убеждал себя Корах, – прочь трусливые сомнения, настало время действовать!”
“Почему не я, а Моше – начальник над народом? Моя казна тысячекратно полнее, чем у него! Кто богаче – того и власть! Разве не так ведется меж людьми?”
“Почему слово Божье несет иудеям некий Аарон? Потому что он брат Моше? Довольно с нас кумовства! Разве не левит я, чтобы по праву восседать на престоле первосвященника?”
“Соединение в одной воле двух властей – земной и небесной – да это же всеобщее и безмерное народное благо! Запросто удержу оба скипетра! Могучи мышцы, тверды кости, прочны суставы – таково тело мое. Ум полон великих замыслов. Угожу Господу, совладаю с чернью, насыщусь владычеством!”
“Одному мне с Моше не справиться. Нужны союзники. Люди уважаемые, чтобы чернь за ними потянулась. Из разных колен залучу пособников. Сам в народ пойду. Выражу сочувствие, проявлю понимание, раздам обещания. Глядишь, и понравлюсь – завидовать станут меньше, а доверять – больше!”
***
Весть о расправе над нарушителем законов субботы быстро распространилась в лагере беженцев. Враги Шломо, движимые разными мотивами – у кого что – жестоко казнили его, побив камнями. Торжествовал древний кровожадный обычай коллективного и публичного убийства.
Добровольные энтузиасты-палачи, то бишь поборники благочестия, ходили с гордо поднятой головой: “Мы сделали святое дело, мы – соль земли и небесное воинство, бойцы армии спасения веры!” – бодро говорили они себе и друг другу. Исполнители приказа Моше снискали одобрение и даже восхищение одних, зависть и недоверие других, презрение, а то и враждебность – третьих.
Корах решил, что подготовительный этап повстанческой кампании следует начать с визита в дом казненного Шломо. Соблюдая устав Божий, семья покойного сидела на полу – семь дней траура по усопшему. Даже Михаль, недужная вдова убиенного, нашла в себе силы встать с ложа немочи и усесться рядом с сыновьями-подростками, облокотившись спиною на камни холодного нетопленого очага.
– Соболезную. Мое сердце с вашими сердцами, – тихо проговорил вошедший Корах.
– Спасибо, добрый человек, отозвалась Михаль слабым голосом.
– Где волосы твои, добрый человек? Тебя обрили разбойники? – робко осведомился старший отрок.
– Пожалуй, что разбойники, да только не те, о которых вы подумали, – ответил Корах с намеком на новые расспросы.
– Как звать тебя? – тихо проговорила Михаль.
– Корах я.
– Тот самый богач, у которого несметные сокровища в пустыне спрятаны? – недружелюбно спросил отрок.
– Не верьте злым слухам. Я вовсе не так богат, как обо мне враги болтают. А вы-то уж точно знаете, на что враги способны!
– Ты левит, Корах, – заметила Михаль, – и обрили тебя, потому как предстоит тебе службу в скинии нести.
– Не скрою, так и будет. Я подниму людей на молитву за спасение бедных. Я друг народа, не сомневайтесь во мне!
– Объясни нам, друг народа, разве правильно отца казнили? Ведь он преступил закон субботы для спасения души – наша матушка умерла бы без тепла! Стало быть, ничего он не нарушил! – со слезами на глазах произнес старший отрок.
– Ты прав, мой мальчик! Это Моше преступил закон Господа. Хочет он беспощадной жестокостью своею удержать власть над племенем. Не выйдет! Я стану первосвященником и докажу народу, как бесконечно добр наш Бог!
– Когда это еще случится? – всхлипнула Михаль, – а сейчас-то как мне самой жить, как добывать пропитание для малых детушек?
– Мне кажется, хворь твоя отступает, не так ли? – спросил Корах.
– Не имею я права на недужность! – ответила Михаль, – минуют траурные дни, и возьму в руки соху и серп.
– Бог в помощь семейству твоему – провозгласил Корах, – я не забуду ни о тебе, ни о детушках твоих. И других вдов и сирот я не оставлю без милости. Вспомни, ведь не только враги, но и друзья были у Шломо. Расскажи друзьям обо мне. Пусть они и моими товарищами станут. Если много нас соберется, мы свергнем жестокого Моше и вернем иудеям радость и надежду. Набирайся сил Михаль. К вечеру посыльный мой принесет в твой дом хворосту, хлеба и сыра. Пока прощайте.
***
Неподалеку от шатра Кораха разместились походные прибежища беглецов из колена Реувена. Еще в египетские времена наш герой знавал некоторых из этих людей: скажем, Датана, Авирама, Бен Пелета. Сейчас в пустыне Корах жил с ними по соседству.
Корах знал о настроениях в колене Реувена. Кое-кто из верхушки был решительно не расположен к власти Моше и Аарона, полагая последних земными узурпаторами, а не небесными посланцами. Якобы эти два брата, то ли по деспотичности своей, то ли по неразумию, обрекли иудеев на многолетние страдания в пустыне. Простой же народ реувенский верил словам повелителей и не обременял себя сомнениями. Лояльность освобождала от труда думать.
Не следует упускать из виду и того, что антагонисты сильных мира презрительно относились к колену Левия, ибо завистливые очи недовольных не могли равнодушно взирать на несправедливое, по их мнению, отделение десятины левитам. Из этого факта следует нетривиальность задачи, которую поставил перед собой Корах, вздумавший привлечь на свою сторону Датана, Авирама и Бен Пелета.
– Мир вам, лучшие люди колена Реувена, – отчеканил Корах, входя в шатер, – рад, что застал вас всех троих вместе!
– Мир и тебе, незнакомец, – произнес Датан.
– Проходи, садись, будь гостем, – дружелюбно добавил Бен Пелет.
– А кто ты таков, пришелец? – спросил Авирам.
– Побойтесь Господа, вы забыли вашего старого египетского знакомца? – недоуменно воскликнул Корах.
– Господа мы боимся, – ответил Датан, – а тебя не знаем.
– Или не узнаём, – заметил Бен Пелет.
– Не скрывай от нас имя свое, коли ты друг нам, – потребовал Авирам.
– Корах я!
– Кораха-то мы помним, – сказал Датан, – но где же густая борода твоя?
– Обрили ее! – крикнул Корах.
– Кто посмел лишить иудея бороды? – возмутился Бен Пелет?
– Не иначе, в лапы к разбойникам попал? – предположил Авирам.
– Моше и Аарон сотворили это, – ответил Корах на привычный вопрос.
– Теперь понятно! – ты ведь левит, должно быть, приближается твоя очередь нести службу в скинии! – догадался Датан.
– Я левит, и долг мой служить Господу, – гордо заявил Корах, – но я намерен играть на своей лютне, и нет мне дела до первосвященника нашего!
– Начнешь роскошествовать на десятину, что берешь с нас! – предрек Авирам.
– На языке “Бог”, а на уме казна припрятанная! – добавил Датан.
– Послушайте меня внимательно, друзья! – возвысил голос Корах, – во-первых, не слишком-то пороскошествуешь на тощую десятину с беглецов в голодной пустыне, а, во-вторых, всё, что получу – отдам на пользу Господа, а себе – ничего!
– Любезный Корах! Скажи, не таясь, сокровища-то свои, что скрываешь неведомо где, тоже Господу пожертвуешь? – спросил Бен Пелет.
– Вы – умные люди, не верьте слухам и не опьяняйтесь завистью! Нет у меня сказочных кладов! А что есть у меня – и совсем не много этого – всё назначу беднякам. И соратников будущих не забуду.
– Каких еще соратников? – полюбопытствовал Бен Пелет.
– В вас я вижу будущих соратников. Я хочу изгнать из среды нашей обманщиков Моше и Аарона. Разве не положена нам, иудеям, справедливая власть? Вы трое – лучшие и достойнейшие люди из колена Реувена. Вместе станем сражаться!
– Можно ли верить ему? – вскричал Датан, – как думаете, Авирам и Бен Пелет?
– Нет ли здесь ловушки какой? По пути ли нам с ним? Волк коню не свойственник! – бросил Авирам.
– А мне кажется, мы можем поверить Кораху, – задумчиво произнес Бен Пелет. Испытаем этого левита.
– Я называю вас троих друзьями, потому что верю вам, и вы мне верьте!
– Чего именно ты хочешь? – спросил Датан, – говори ясно и называй вещи однозначно!
– Хочу лишить полномочий Моше и братца его. Я возьму в свои руки начальствование над народом вместе с первосвященством. Люди облегченно вздохнут под моею разумною властью. Колено Реувена с вами во главе будет первым среди колен израилевых. Я стану левитом не для себя, но для Бога. И Он поможет нам, и простит нас, и отменит свой приговор, и мы войдем в родной Ханаан и напоим наши легкие воздухом родины! Вы слышите: не только сыны наши, но и сами мы успеем надышаться свободой!
– Датан просил тебя говорить ясно и однозначно. Не больно-то ты следовал его просьбе! – возразил Авирам.
– Что не ясно тебе, Авирам? Спрашивай, я разъясню.
– Ясно, что ты вожделеешь власти, мечтаешь о первосвященстве и намерен занять место начальника над народом, – сказал Авирам, – но что значит стать левитом не для себя, а для Бога? Вот что не ясно!
– Это значит, что я положу конец разорительным поборам, а справедливая десятина целиком уйдет на постройку храма Господа, вот только войдем в Ханаан!
– Почему ты уверен, Корах, что Всевышний отменит наказание и избавит нас от сорока лет скитаний в пустыне? – задал Бен Пелет непростой вопрос.
– Если мы дружно, вы слышите – дружно, то есть все вместе, восстанем против самовластия и кумовства, тогда нетерпимый к пороку Господь непременно должен будет оценить по достоинству наши благородные устремления, и Он поощрит нас великодушным прощением, – парировал Корах.
– По-твоему, Он должен? – лукаво усмехнулся Датан.
– Всевышний – и вдруг что-то должен? – добавил Авирам.
– Я оговорился. Не Он, а мы должны. Прежде всего мы обязаны верить Ему и в Него. С верой победим!
