Роберт Бюттнер
Сироты
4
Мы вломились в каптерку, точно высаживаясь на вражеский берег. Внутри ее делила пополам перегородка по пояс высотой. За перегородкой скучали солдаты в зеленой форме, а позади них, на полках, лежали такие же зеленые вещи. Мы выстроились за одеждой и получили по стопке шмотья – до подбородка. Запахло бабушкиным шкафом.
– Пользованные штуки, – сказал я знакомому негру-здоровяку.
– Не, их с войны никто в руки не брал.
– Со второй Афганской?
– Со второй мировой.
Я фыркнул.
– Я на полном серьезе. – Он бросил вещи на деревянный стол и кивнул на отмытые деревянные стены. – Армия переполнена. А здесь в последний раз готовили солдат к Вьетнаму.
Флегматичный солдат сорвал пакет со стопки полевых курток. На пол посыпались шарики от моли.
Я протянул негру руку.
– Джейсон Уондер.
– Дрюон Паркер, – его рука будто проглотила мою.
– Откуда ты столько знаешь, Паркер?
– Я давно хотел записаться. Мой дядя генерал.
И Дрюон сознательно выбрал пехоту? Выходит, я не ошибся с выбором.
– Дядя говорит: сначала надо побывать в аду, а потом можно перейти и на генерал-адъютантскую службу. Так что я начал с пехоты.
Я упал духом, но после воспрянул.
– Перейти?
Он потряс головой.
– В военное время, если нет связей, такого не происходит. Практически все здесь останутся в пехоте до самой смерти.
– Военное время? Может, космические войска и воюют на Луне…
– Не в этом суть. Экономика сейчас ни к черту, безработица как никогда, одна надежда на армию. Открывают лагеря типа этого, роются на складах. Хотят нас всех подготовить.
– К чему подготовить?
Паркер пожал плечами.
– Чистить воронки, оставшиеся от городов. Эвакуировать новые города. Разгонять недовольных, когда кончится еда. Ты что, новостей не смотришь?
Зачем, когда можно послушать краткий пересказ в исполнении Паркера? Он хороший парень, и умный в придачу.
Здоровенная дверь в дальнем углу задрожала, отъехала в сторону и впустила внутрь зиму. Снежный ветер ударил по нам. За пургой задом въехал грузовик с брезентовым верхом и перекрыл дорогу снегу. В кузове машины, подбоченясь, стоял солдат в белом. Грузовик исторг облако выхлопов. Военным все еще разрешалось ездить на дизеле.
Я закашлялся.
– Тьфу, мерзко-то как.
– Наоборот, хорошо. – Паркер поднялся и потянул меня за собой. – Полевая кухня прибыла.
Быстрая реакция Паркера позволила нам оказаться в самом начале очереди. Да, такую дружбу надо развивать.
Повар пихнул нам по картонной коробке дюймов пять на восемь, и мы пошли обратно к столу.
– Ботулизм в упаковке, – пробормотал Паркер.
– Чего?
Он сорвал крышку со своей коробки и вывалил несколько мелких зеленых банок и коричневых пакетов на стол.
– Боевой паек. Основное блюдо, десерт и прочая ерунда. Эти банки пролежали на складе с Вьетнама. Армия ничего просто так не выбрасывает.
Паркер тряхнул головой и прочел надпись на одной из банок.
– Иногда попадается кое-что съедобное, например вот, жаркое с подливкой.
Я наклонил к себе свою коробку, глянул внутрь и прочел на банке: «Ветчина с лимской фасолью».
– Но, – продолжал Паркер, – иногда достается ветчина с лимской фасолью. Переработанная блевотина.
– Махнемся коробками, Дрюон?
Пятнадцатью минутами позже я стоял в новой очереди, отрыгивал лимскую фасоль, подталкивал ногой свою сумку и размышлял, что Паркер даже умнее, чем я думал. Очередь двигалась к инструктору Орду, и каждый вываливал ему на стол барахло для досмотра.
Орд даже не поднял глаз, когда я вытряхнул содержимое сумки.
– Согрелся, Уондер?
– Так точно, господин инструктор.
Он кинул мой карманный компьютер в зеленый полиэтиленовый пакет с моим именем.
– Получишь назад после основной подготовки.
– А как мне письма писать?
Орд вскинул голову.
– Господин инструктор, – добавил я.
Он кивнул.
И до меня дошло. Тут можно говорить что хочешь, главное использовать их лизоблюдские словечки.
– Как вы знаете, курсант, до спутников сигнал не доходит, а наземных антенн здесь в горах нет. Ваши компьютеры годятся лишь для того, чтобы играть в игрушки и смотреть на голых баб. У вас не будет времени ни на то, ни на другое.
Он запустил руку в коробку и выудил полевой планшетный компьютер. Тот, как и следовало ожидать, был унылого зеленого цвета.
– На вот, взамен.
Хорошенький обмен! Армейское барахло, которое сто лет никто не использовал.
– Армия не запрещает писать домой, курсант.
Комок подступил к горлу. Мерзавец, должно быть, знал, что мне некуда писать.
Он порылся в моем бритвенном наборе, вытащил баллончик с бритвенным кремом и кинул его в пакет.
– Бриться будешь ежедневно вот этим кремом. – Орд сунул мне допотопный тюбик.
Я сирота. Война забрала у меня мать. Война забрала мой дом. И теперь этот безмозглый служака хочет забрать мой крем для бритья?
Гнев захлестнул меня – и вырвался наружу. Голосом, слишком громким на фоне сопения, шуршания и шепота позади, я спросил:
– Разрешите обратиться, господин инструктор. Почему вы цепляетесь к нам из-за ерунды, а не учите тому, что может спасти нашу жизнь?
Сразу стало тихо, как в морге. Кто-то негромко ругнулся.
В лице Орда ничего не изменилось. Только брови поднялись на миллиметр вверх.
– Вопрос справедливый. И задан в корректной форме.
Он поднялся, руки по швам, и обратился ко всем нам:
– Техника, с которой вам придется иметь дело, была, в основном, разработана до появления надежных систем распознавания речи. Работа с армейскими компьютерами разовьет у вас навыки письма и печати, которых нет у нынешнего поколения. Это спасет жизни и вам, и товарищам.
Он поднял руку с баллончиком моего крема.
– Вас всегда могут посадить на самолет и переправить в любую точку планеты. В самолете есть опасность разгерметизации, и тогда такие вот баллончики со сжатым воздухом в лучшем случае оставят вас без снаряжения, в худшем – без самолета. Каждый солдат должен быть начисто выбрит, потому что надетый на щетину противогаз пропускает воздух. Вопросы?
Я улыбнулся про себя. Похоже, с воинским этикетом можно безнаказанно умничать.
– Курсант Уондер, судя по вашему вопросу, вы считаете, что лучше, чем командный состав, знаете, что нужно вашей части?
Ну вот, начинается…
– Никак нет, господин инструктор.
– Вам не холодно?
Есть ли правильный ответ?
– Немного прохладно, господин инструктор.
Орд кивнул и едва не улыбнулся.
– Тогда давайте разогреемся. Взвод! Упали и отжались пятьдесят раз.
Пятьдесят животов с недовольными стонами плюхнулись на пол. Думаю, ответь я, что мне не холодно, Орд сказал бы: вот и хорошо, самая подходящая температура для упражнений. Так и так мы бы отжимались. Мог ли Орд придумать что-нибудь хуже?
– Нет-нет, Уондер, ты заработал право вести счет. Вставай.
Мог, оказывается. Я поднялся.
– Раз!
«Собака», – прошипел кто-то. И это он не об Орде.
После отжиманий я хотел только одного: залезть в какую-нибудь нору, подальше от старшего инструктора Орда. Не тут-то было. Он держал в руках мой пузырек с таблетками и вопросительно поднял брови.
– «Прозак-2», господин инструктор.
Пузырек полетел в пакет. Что за черт? Не то чтобы я сижу на «Прозаке». Ну, глотну таблетку-другую, если проиграет любимая команда, но ведь все так делают. Его уже сколько лет продают без рецепта. Положим, «Прозак-2» гораздо сильнее того, что было раньше. Может, после маминой смерти я глотал его чуть чаще обычного. Да ведь любой бы так делал.
Тем временем Орд опять поднялся. Ох, взвод меня потом линчует.
– Господа, существует одно нарушение, за которое вы в минуту окажетесь на гауптвахте или вообще распрощаетесь с армией. Имя этому нарушению – наркомания. Из-за расстроенных рефлексов ваши товарищи могут поплатиться жизнью. Если вас ранят в сражении, санитар не подберет вам нужную дозу жизненно важных лекарств: у него не будет на это ни времени, ни опыта, ни оборудования – и тогда поплатитесь жизнью вы. К безрецептурным транквилизаторам отношение такое же строгое, как к кокаину и прочим наркотикам. Если они у вас есть сейчас, мы их заберем, без лишних вопросов. Если они у вас будут потом, пойдете складывать вещи. Всем понятно?
– Так точно, господин инструктор! – гаркнули пятьдесят глоток.
После часовой лекции по устройству форта мы ввалились в казарму третьего взвода, длинное отбеленное помещение с подъемными окнами. Обычная пехотная рота состоит из четырех взводов, по пятьдесят солдат каждый. Учебная рота устроена так же, только во взводах вместо офицеров – инструктора по строевой подготовке, которые живут в отдельных комнатах в казарме своего взвода и дерут курсантам задницу. Нашим инструктором назначили мужика по фамилии Брок. Паркер сказал, что, по слухам, Брок мягковат для инструктора, так что мы должны радоваться. Послушаешь Паркера, решишь, что мы и простудам должны радоваться: они создают рабочие места для микробов.
Внутри казармы в два ряда стояли металлические двухъярусные кровати. К каждой кровати прилагался металлический же шкаф на двоих. За шкафами – деревянная стена всего лишь в дюйм толщиной отделяла нас от пенсильванской зимы.
Дрюон Паркер кинул вещи на верхнюю койку. Я бросил свои на нижнюю.
– Если ты, конечно, нижнюю не хочешь.
Он помотал головой.
– Никогда еще не спал на верхней. – И, с улыбкой. – Это не служба, а приключение.
Его дыхание белым облачком пара закружилось вокруг щек.
Я скинул куртку и поежился. Все еще не включили отопления. Куртка была тяжелой, будто свинец, но грела и защищала от ветра, как Орд и обещал. Беда с инструктором: он всегда оказывается прав. С другой стороны, Орд был старшим инструктором всей роты, так что нам с ним нечасто встречаться.
– Господа курсанты!
От голоса Орда все замерли. Его ботинки мерно застучали по полу.
– Ничего-ничего, продолжайте. Я команды «смирно» не давал.
Разбор сумок продолжился.
– Должен с прискорбием сообщить, – объявил Орд, – что инструктора Брока перевели. Такого выдающегося инструктора вы не найдете больше нигде во всей армии. Вам выпала бы большая честь тренироваться под его руководством. Вместе с тем я с радостью объявляю, что взял на себя его обязанности вдобавок к своим на этот учебный цикл. Поэтому буду жить в сержантской комнате в вашей казарме и наблюдать за каждым из вас лично двадцать четыре часа в сутки.
Вот повезло-то!
– Вопросы?
Кто-то – слава богу, не я – спросил:
– А где термостат, господин инструктор?
Орд дошел до конца прохода, развернулся и заложил руки за спину.
– Ваши казармы отапливаются паровыми котлами, которые топят углем. Как вы знаете, уголь в этой стране прекратили добывать и использовать в качестве топлива еще до вашего рождения. Запасы угля поставляют из России. Мы ждем их с минуты на минуту.
«С минуты на минуту» так и не наступило до отбоя в десять вечера.
Перед отбоем Паркер показал мне, как чистить ботинки, раскладывать вещи в шкафу и стелить постель. Единственное, что я сделал правильно за целый день, это выбрал себе соседа. А тем временем кое-кто даже нашел время написать письма домой на планшетных компьютерах. В одном конце казармы стояла древняя машина: подключаешь к ней компьютер, и она распечатывает письмо на бумагу, которую потом можно сложить, сунуть в конверт и отправить по почте. Орд еще выдумал какую-то глупость с нашими новыми ботинками; мол, разносить их надо перед завтрашним днем. Можно подумать, он не загрузил нас выше крыши. Завтра разносим.
Мы улеглись под теплыми одеялами в полевых куртках, штанах и трех парах шерстяных носков. Шею, как шарфом, закутали полотенцами.
Я смотрел на матрас надо мной, прогибавшийся под тяжестью Паркера, а вокруг пятьдесят незнакомых парней храпели, чесались и пускали газы.
Мне жгли карман две забытые таблетки «Прозака». Я боялся как проглотить их, так и спустить в унитаз – вдруг поймают. За весь день я не принял ни таблетки. И впервые с маминой смерти думал о ней без успокаивающей теплоты лекарств. Ее больше нет. Не на час или на пару дней – навсегда. В комнате, битком набитой людьми, я впервые за всю жизнь ощутил себя одиноким. Я зарыдал, пока кровать не зашаталась. Наконец я закрыл глаза…
– Четыре часа ровно, господа. Па-адъем!
Как, уже четыре утра? Не может быть – я ведь только сомкнул глаза. Свет с потолка жег мне глазницы. Залязгал металл. В центре казармы стоял Орд, стуча тростью по стенкам железного мусорного ведра. Его форма была безупречна, лицо светилось. Ноги курсантов зашлепали по полу. Я сел.
– А? – проснулся надо мной Паркер. Прогибая матрас, он скатился с койки и рухнул на пол. Заорал, схватившись за ногу. Я посмотрел и тут же, зажав рот, отвернулся. Под штаниной нога Дрюона согнулась в колене там, где колена быть не должно.
Паркер стал первой из наших потерь. Будь он последней, история человечества оказалась бы иной.
5
Орд продемонстрировал двум ребятам, как сложить руки в импровизированные носилки. На них посадили бледного, словно оконная замазка, Паркера; он обхватил ребят за шеи, и его поволокли в лазарет. Он скрипел зубами, но не проронил ни слова, пока взвод выстраивался на ротную линейку на замерзшей, залитой прожекторным светом земле.
– Доброе утро, третий взвод! – обратился к нам Орд.
– Доброе утро, господин инструктор! – с деланной радостью ответили сорок девять голосов.
– Хотите пробежаться до сторожевого поста?
Ага, как иголкой в глаз.
– Так точно, господин инструктор!
– Обычно утреннюю гимнастику проводят в тренировочном костюме и спортивной обуви. Их ожидают с минуты на минуту.
Небось везут из России вместе с углем.
– Поэтому сегодня вы будете заниматься в обычной форме. Я уверен, вы послушались моего совета и размяли вчера вечером полевые ботинки.
Мамочки!
Орд повернул нас направо, и наши четыре взвода из четырех рядов превратились в четыре колонны. Мы двинулись шагом, потом перешли на бег. Орд бежал сбоку и запевал ровным голосом. А я-то думал, мерзавец скажет что-нибудь хорошее о Паркере. Теперь парня либо уволят со службы, либо переведут на повторный курс, когда заживет нога. Так и так я остался без соседа.
После четырехсот ярдов я покрылся испариной, а жесткие ботинки терли мне пятки. Ничего, скоро остановимся.
Когда мы добежали до дощатого здания, которое Орд называл сторожевым постом, пот заливал глаза, я тяжело дышал, и пятки горели. Я глянул на Орда: его ботинки едва касались земли, голос ни разу не сбился с ритма. Пора поворачивать.
– Все согласны продолжить бег до расстояния пистолетного выстрела?
Может быть, все задыхались, как я. Может, просто струсили. Никто не возразил.
– Пре-крас-но! Замечательная погода для тренировки.
Когда мы, наконец, повернули – где-то в районе Лос-Анджелеса, – я отстал от роты ярдов на пятьдесят. Все из-за этой куртки и высоких ботинок. Я был газелью, закованной в хоккейную форму. Ну хорошо, видать, и правда следовало подготовиться к армии, как все предупреждали.
За моим левым плечом послышались предсмертные хрипы. Я оглянулся. Сзади маячил еще один несчастный: его голова на тощей шее высовывалась из полевой куртки, будто из черепашьего панциря; очки болтались на носу. И то благо: я хоть не последний.
Парень поднял глаза и всхлипнул:
– Господи!
Я поберег дыхание. Я думал, он плачет от боли или усталости, пока не проследил за его взглядом. Орд отстал от роты и, как стервятник, приближался к нам. От этой картины я сам чуть не зарыдал.
– Трудности, курсанты?
Черепаха в очках потрясла головой. Орд улыбнулся.
– Так держать, Лоренсен. Курсант Уондер ищет нового соседа. Думаю, вы составите идеальную пару.
Орд решил повесить на меня этого шута! За что?! Я не какой-то там слабак, просто чуть-чуть не в форме. Мало того, что потерял Паркера, который знал здесь все ходы и выходы, так теперь еще придется нянчиться с этим придурком.
Орд припустил вперед и, будто сова, облетел роту.
– Похоже, – запыхтел шут. – Инструктор. Хочет. Чтобы мы. Познакомились. Вальтер Лоренсен.
И он попытался протянуть руку, пока мы, спотыкаясь, бежали рядом, но она болталась, как носовой платок на ветру.
– Джейсон Уондер, – через зубы, не столько от боли, сколько от перспективы нашей дружбы, процедил я.
Когда мы добрались до линейки, Орд заставил нас убираться в казармах, чтобы остыть перед завтраком. Потом марш на мозолях до столовой (остынь мы еще чуть-чуть и превратились бы в ледяные фигуры). Из трубы на крыше столовой шел дым. Мое сердце радостно застучало: нет дыма без сами знаете чего.
Мы остановились. От тепла и еды нас отделяли две параллельно стоящие горизонтальные лестницы на высоте баскетбольного кольца. Первые двое в строю сняли рукавицы, вскарабкались по деревянным ступенькам и, раскачиваясь по-обезьяньи, преодолели лестницу. Под дружное улюлюканье они скрылись в теплой и сытной столовой. К лестнице подошла следующая пара.
Настал наш с Лоренсеном черед. Ледяной холод пронзил мои ладони, когда я ухватился за перекладины. Ничего, руки у меня всегда были сильными. На полпути я оглянулся. Лоренсен болтался, держась одной рукой за вторую перекладину. Вылитая сопля цвета хаки.
– Пара, сойти со снаряда и стать в конец строя.
Мы слезли, и Орд махнул двум следующим.
– Прости, Джейсон, – прошептал мне Лоренсен, пока мы пританцовывали в конце очереди.
– Да ладно, нестрашно. – Я подул на руки.
Позади здания, рядом с нашим постоянным положением в строю, какой-то дурень посадил тощее деревце. Деревце обложили камнями, превратив в центр хиленького садика, ожидающего весны. Надо бы намекнуть дуракам, что, пока вместо дождя с неба сыпется пыль, весны не будет.
После трех неудачных попыток, мы вошли в столовую последними. Вальтер потирал ободранные руки: он так и не добрался дальше второй перекладины. Кое-кто из сидящих фыркнул, глядя на нас. Мы съежились, как прокаженные.
Пока кровь возвращалась в мои застывшие конечности, я обежал взглядом столы. С пластмассовых подносов шел пар от яичницы с ветчиной и оладьев. От запаха у меня слюнки потекли.
– Это хорошо, – сказал Лоренсен. – Без ДНП.
– А?
– Без «дерьма на палочке» на завтрак. Бутерброд с рубленным мясом под сметанным соусом. Считается совершенно несъедобным. Мой дед служил в армии и постоянно на это жаловался. Он получил орден Почета.
– За то что их съел?
Лоренсен расплылся в улыбке.
– Ловко ты меня, Джейсон.
Ага, ловко. Я улыбнулся в ответ и расправил плечи.
Следующие дни слились в сплошной кошмар из холода, усталости и пота. Учили нас непонятной туфте, типа как ходить в строю или как кипятить воду, чтобы не подхватить заразу. Монотонность нарушили демонстрацией пластиковой взрывчатки; это напугало меня до полусмерти. Я с десятилетнего возраста боюсь всего, что взрывается: тогда при мне на День независимости Арнольду Рудавицу петардой сорвало ноготь с пальца. Сказали, на одной из тренировок будем бросать настоящие гранаты. Обязательно заболею накануне.
А вот винтовки мне понравились. Нам через две недели дали каждому по М-16. Старые, зато надежные. Сегодня они лежали на столах в учебной комнате, на тряпках, где была нарисована каждая деталь. Сначала в армии учат, как разбирать и собирать винтовку, чистить ее, заботиться о ней, как о собственном щенке. Потом переходят к тому, как ей убивать.
Мы стояли, вытянувшись по струнке, каждый перед своим стулом и винтовкой. Целая рота, все четыре взвода. В воздухе ощущалось возбуждение. Нет, дело не в том, что парням нравится стрелять по людям из винтовок. Просто срезать мишень непрерывным огнем – истинный кайф для тех, кто умеет рисовать свое имя мочой на снегу.
Капитан Якович, командир роты, взобрался на трибуну. Последовал обычный перед занятиями ритуал: каждый взвод показывал боевой дух, скандируя излюбленные фразы о том, что они лучше других взводов во всей армии. «Всех порвем», – ревел наш третий. Потом тишина.
– Садитесь!
Короткая симфония металлических стульев, скрипящих ножками по полу, затем опять тишина.
– Господа, – с фальшивой учтивостью обратился Якович к нам, кучке молокососов, – война идет хорошо.
По его сжатым губам было видно, что война на самом деле идет из рук вон плохо. Правда, мы этим не заморачивались: не оставалось на это ни времени, ни сил. Здесь урвал лишний час сна или попал под горячий душ, уже победа.
Лишенные наших портативных компьютеров и даже телевизоров, мы знали о внешнем мире только из писем нескольким счастливчикам. По слухам, перехватчики уже начали сбивать снаряды, но пока еще не все. Раз не все, то миллионы продолжали погибать. Я размышлял, служит ли Мецгер среди пилотов. И стреляют ли снаряды в ответ.
Капитан Якович прочистил горло. Мы редко его видели: он только иногда и издалека, скрестив руки на груди, наблюдал за нашими тренировками. Якович был едва старше нас. Говорили, он окончил военную академию сухопутных войск. Его форма была выглажена еще тщательней, чем у Орда (хоть это и казалось невозможным), а подбородок выбрит еще чище. Значка боевого пехотинца у него не было. Даже из инструкторов только Орд побывал в сражениях.
Якович уже провел с нами одно занятие: читал лекцию о том, что Женевская конвенция запрещает бесчеловечное обращение с военнопленными. Поскольку любые потенциальные военнопленные находились в полумиллиарде миль от нас, я почти всю ее благополучно проспал.
– С сегодняшнего дня наступает опасный и ответственный этап вашей подготовки. В нашей роте не произошло еще ни одного несчастного случая, связанного с оружием. И при должном внимании и осторожности мы не нарушим традицию. Свет!
Свет погас, из-под потолка опустился экран, на экране высветилась тема сегодняшней послеобеденной сказки: «Основные правила безопасности при обращении со стрелковым оружием».
Никому не под силу тренироваться при шести часах сна, вернее при четырех, если смотреть правде в глаза. Поэтому всякий раз, когда тушили свет и включали голограмму или видеофильм, все засыпали. Это любому инструктору должно быть понятно. А поскольку уголь из России наконец доставили, учебные комнаты стали парилками. Обед перекатывался у меня в животе, как шар для кеглей. Веки налились тяжестью.
Наша форма была до того стара, что мы еще носили металлические эмблемы войск, приколотые булавкой к воротникам. Так вот, чтобы не заснуть, разворачиваешь воротник, чтобы булавка смотрела острием вверх, кладешь под подбородок и прижимаешь пальцами. Стоит задремать, голова падает на грудь – сразу просыпаешься. Зверская система, но приходится ее применять. Потому что если поймают спящим, не поздоровится.
Я пытался завернуть воротник под подбородок. Честное слово, пытался.
Бах!
Я плюхнулся лицом в лужу собственной слюны. Моя M-16 грохнулась на пол.
– Курсант!
Включили свет. Капитан стоял надо мной. Я вскочил и вытянулся.
– Сэр!
– Вам скучно слушать о правилах безопасности?
– Сэр, никак нет, сэр!
– Вы не уважаете свое оружие?
– Сэр, никак нет, уважаю, сэр!
– Тогда поднимите его.
Я поднял винтовку. Черт подери, все спят на лекциях.
– Сержант Орд! – рявкнул Якович.
Рядом выросла и замерла статуя Грозы Новобранцев.
– Курсант, – капитан глянул на мою нашивку с именем, – Уондер из третьего взвода?
– Так точно, сэр.
Казалось, инструктор был счастлив, что кто-то из его взвода облажался перед командиром.
– Проследите, чтоб третий взвод научился уважать свое оружие.
Капитан Якович исполнил образцовый поворот кругом, которым так гордится военная академия сухопутных войск, вернулся на трибуну и продолжил лекцию. Я больше не спал.
В тот вечер, после ужина, мы шесть раз разобрали, почистили и собрали винтовки, прежде чем вернуть их на склад. Это в нагрузку к уборке казармы, чистке ботинок и прочей дребедени. Орд великодушно отложил отбой до полуночи, оставив нам целых четыре часа на сон.
Наконец погас свет, Орд скрылся в сержантской и закрыл за собой дверь. Сорок девять моих товарищей лежали тихо, а потом кто-то прошипел: «Ну ты и урод, Уондер. Пристрелить тебя надо».
Тщетно ждал я услышать от кого-нибудь противоположное мнение.
Через четыре часа мы проснемся и двинем на стрельбище, где у каждого из этих парней будет по автоматической винтовке с настоящими патронами.
