Роберт Бюттнер
Сироты
Я оглянулся. Напарник Пигалицы упал рядом с пулеметом с аккуратной дыркой во лбу. Рядом, лицом вниз, лежала сама Пигалица. Кровь застыла у меня в жилах.
– Нет! Нет, нет, нет, нет! – Я прыгнул к ней, и ее пальцы сжались. Слава богу!
Только потом я увидел большое красное пятно на плече крутки Пигалицы.
Медленно, осторожно я перекатил ее на спину и разрезал куртку. На дне глубокой раны виднелись осколки кости. Порошок с антисептиком и коагулянтом – я уже сыпал его на рану – остановит кровотечение, но, судя по виду пятна, Пигалица литр крови потеряла.
– Джейсон?
– Ты жива, все в порядке.
– Мне холодно.
Шок. Кровопотеря. Я поднял ее ноги выше головы и подложил под них камни. Вот чего здесь хоть отбавляй, так это камней.
Ее мертвый напарник лежал в куртке с электроподогревом. Совершенно излишняя роскошь.
Долгие минуты я стягивал куртку с окоченевшего трупа, заворачивал в нее Пигалицу и настраивал температуру, чтобы куртка ее грела. Я поставил Пигалице капельницу с плазмой из моего рюкзака. Ей нужно было еще.
Я включил рацию.
– Джейсон? Что там у тебя творится?
Голос генерала Кобба вернул меня к моим обязанностям.
– Мы их остановили, сэр!
– Это я и без того вижу, мне КОМАР показывает. Какого лешего ты сразу не доложил?
Боялся, что Пигалицу убили.
– Оказывал первую помощь раненым, сэр. Нам нужны санитары. Срочно.
– Не вам одним. Пошлем, кого сможем. И еще, Джейсон, – Говард считает, что слизни вернутся. Перегруппируй своих ребят.
– Как же им вернутся. Мы ведь всех перебили. Они даже не отступали.
– Говард говорит, скорее всего, их тут где-то выращивают. Будут плодить их, пока у нас не кончатся боеприпасы или нас всех не перебьют.
Хорошенькие новости.
Пигалица застонала.
– Сэр, мне надо…
– Знаю, знаю, возвращайся к ребятам. Конец связи.
Я включил на боевом монокле монитор состояния моих солдат. Шестнадцать зеленых полос рядом с именами обозначали выживших. Полоса Пигалицы мигала зеленым цветом: значит, ранена. Рядом с девятью именами светились красные крестики. Среди этих девяти был капрал из Чикаго.
Когда вечерний ветер набрал силу, мы отступили в обесслизненную пещеру позади нашего сектора. Тащить Пигалицу – только бередить рану, но не оставлять же ее на ветру. Я накачал ее морфием и взвалил на плечо. Пока Шария оставалась в сознании, она не проронила ни звука. Потом вскрикивала с каждым моим шагом.
Той ночью я лежал, прижимая к себе Пигалицу, и, наверное, проваливался в сон, потому что хорошо помню кошмары. Мне снились мертвецы. Мама. Вальтер Лоренсен, отдавший за меня свою жизнь, но так и не заслуживший медалей. Вайр, наш опытный старшина. Пух. Заряжающий, чьего имени я так и не узнал, с дыркой в голове. Восемь других солдат, с которыми я едва успел познакомиться – восемь красных мигающих крестиков, и все из-за того, что я не знал, как их спасти.
С рассветом ветер утих, и слизни вернулись. На сей раз артиллерия накрыла их еще в нескольких милях до горы. Я нес тройную службу: командовал, стрелял из пулемета и заряжал его. Последний слизень упал в ста ярдах от моего укрытия.
И все равно мы потеряли троих. Мало-помалу слизни нас измотают. У меня болело все тело – от костей до ногтей. Я отчитался штабу и стал чистить пулемет. Обычно я разбирал его за секунды; теперь у меня ушло три минуты.
Какой смысл сопротивляться? В конце концов слизни все равно прорвут нашу оборону. Мой дом – бледная точка в небе. Девушки, с которой я собирался провести свою жизнь, нет в живых. Другая, ставшая мне сестрой, лежит при смерти. Я голоден и одинок. Если в следующем бою у меня кончатся патроны и слизни доберутся до нас, я и пальца не подниму в свою защиту. Пускаю убивают. Я слишком устал, чтобы сражаться дальше.
А ведь что-то говорил мне капитан Якович миллион лет назад… Что-то о письмах родственникам погибших, которыми командиры измеряют свою вину.
В битве при Геттисберге генерал Джордж Пикетт бросил свою дивизию на укрепления северян. «Атака Пикетта» вошла в историю как синоним бессмысленной мясорубки. Оглушенный Пикетт вернулся к основным силам конфедератов. «Возвращайтесь в вашу дивизию, генерал», – приказал ему Ли, на что Пикетт ответил: «Генерал, у меня нет больше дивизии».
Как хорошо я их сейчас понимал – и Пикетта, и Яковича.
Обойдя взвод и убедившись, что ребята накормлены, я удалился в пещеру и сел рядом с Пигалицей. Пока остатки взвода чистили оружие в окопах, я кормил Шарию с ложки чуть теплым бульоном. Морфин снимал боль, но за ночь ее глаза ввалились. Она снова потеряла сознание. Без более компетентной помощи ей осталось жить часы.
– Майор Уондер?
У входа в пещеру стоял запыхавшийся санитар с винтовкой за плечом. Он козырнул, я ответил тем же. До чего это все абсурдно!
– Наконец-то! Вот раненая. И я, между прочим, все еще исполняю обязанности лейтенанта, а вовсе не майор.
Он было смутился.
– Не совсем, сэр. Теперь вы командуете третьим батальоном второго полка.
– Что?
– Нас вчера изрядно потрепали, сэр. Многих повысили. Вас в том числе.
Я присел рядом с Пигалицей и закатал ей рукав, обнажив разъемы, к которым санитары подключают полевые мониторы.
– Слушай. Спасибо за новости, конечно. Только ведь ты санитар. Ей нужна медицинская помощь. Приступай.
– Вы не поняли, сэр. Я не санитар, а связной. Радиосеть накрылась сразу после того, как от вас получили сообщение сегодня утром. Мне приказано доставить вас в штаб. Без промедлений.
У меня закружилась голова. Бред какой-то.
– Хорошо. Тогда возьмем ее с нами.
Санитар с сомнением покачал головой.
– Она не переживет переноски.
Я уже потерял двенадцать солдат. Пигалицу я терять не намерен.
– Значит, я остаюсь.
Санитар положил руку на винтовку.
– Генерал Кобб лично приказал мне доставить вас хоть под прицелом.
В глазах у меня побагровело. Лица мамы, Вальтера, Пух, погибших подчиненных слились в сплошной калейдоскоп. Не думая, я вскинул винтовку и приставил дуло к голове санитара.
– Под прицелом, говоришь? Как тебе такой прицел, а? – Я кивнул на Пигалицу. – Немедленно приступай к работе или мозги высажу.
Санитар разинул рот. Я снял винтовку с предохранителя.
– Она – член моей семьи. Ее муж – мой лучший друг. Он сейчас на орбите, надеется, что здесь я не дам ее в обиду. Это ты понимаешь? Я не позволю родному мне человеку погибнуть. И пусть третий батальон второго полка идет куда подальше.
Санитар замер, будто истукан – только руки, словно сами по себе, разматывали провода от полевого монитора.
– Как скажете, сэр. Давайте, глянем, как с ней дела.
Я опустил винтовку. Санитар присел к Пигалице и дрожащими пальцами подключил монитор. Мы подождали, пока тот пискнет, и санитар наклонил его к себе, считывая показания.
– Кровопотеря. Небольшое нагноение. Пуля расколола ключицу, хотя это не смертельно. В целом состояние тяжелое, но стабильное. Кто-то хорошо о ней позаботился. Ребенок тоже в порядке.
– Ребенок?
Пигалица отвернулась, и я понял, что это правда. Правда настолько дикая, что я не знал, нарушает ли она устав. К тому же с современными контрацептивами случайная беременность – неслыханное явление.
– Эй, ты что, не предохранялась?
– У меня еще два месяца в запасе. Пока что я боеспособна.
– Тебя же тошнит каждое утро.
– Как и многих других.
Что правда, то правда. И потом, армия терпит утренний кашель курильщиков. Пока что Пигалица вполне справлялась с заданиями. Через месяц, если потребуется, она примет пилюлю, и плод рассосется.
– Но зачем?
– Вдруг я потеряю Мецгера…
Если бы мне удалось сохранить частицу Пух, или Вальтера, или кого-нибудь из родственников, нарушил бы я устав? Конечно! Только что я чуть не убил санитара, пытаясь спасти Пигалицу.
– Не волнуйся за него; с ним ничего не случится.
Вряд ли она вняла моим словам. Если рассуждать трезво, Мецгер в безопасности: у слизней нет зенитной артиллерии. Тут «Книга чисел» не ошиблась. Но если верить «Книге чисел», Пух тоже должна быть жива.
– Джейсон? – Пигалица сжала мой рукав. – Ты должен идти. Ты ведь сам сюда вызвался. А я выживу. Если ж нет – так и я сама сюда вызвалась.
Никто из нас не потупил взгляд. Вальтер, Пух и двенадцать погибших солдат – они тоже когда-то вызвались и погибли на службе. Я перед ними в долгу. Я бы не бросил Пигалицу за честь, или родину, или для того, чтобы убить больше слизней. Но я оставлю ее в память о Вальтере, Пух и, в конце концов, ради нее самой – ее и ребенка.
– Мецгер знает?
Она покачала головой.
– Я готов, – обратился я к санитару, надев рюкзак. – Как придем в штаб, можешь подать на меня рапорт.
Он едва заметно улыбнулся.
– Раз вы идете, мне нет никакой нужды возвращаться. И тут работы хватит. Раненая ваша еще не совсем вне опасности, и у меня припасена в сумке парочка волшебных средств. К тому же мы не пишем друг на друга рапорты. Все мы одна семья.
Я наклонился к Пигалице и поцеловал ее на прощанье в лоб.
– Спасибо.
После чего я развернулся и помчался в штаб. Пока бежал, глянул на равнину. Там, на горизонте, нарастала тень еще больше вчерашней.
36
Я несся к штабу вдоль почти пустых траншей, слушая, как бомбы с «Надежды» дождем сыплются на равнину. Потом взрывы затихли. Слишком рано. Я задрал голову, придерживая шлем. Серебристая точка «Надежды» светила с неба, все еще явно на огневой позиции. Странно.
Вскоре грохот от оружия слизней понесся по скалам. Они уже приблизились на расстояние ружейного выстрела. А «Надежда» – молчок.
Пока я бежал, то думал – застрелил бы я на самом деле санитара или нет. Думал, сказать ли Мецгеру о том, что его жена беременна. Думал, как же нас крепко ударило, если через два дня сражений специалиста четвертого класса назначают командовать батальоном. Батальоном, в котором три пехотные роты и одна рота тяжелого оружия. Батальоном, в идеале (от которого мы были, конечно, далеки) состоящим из восьмисот человек, чья жизнь будет в моих руках.
К тому времени, когда за очередным поворотом показалась штаб-квартира, звуки сражения стихли. Мы снова отбили атаку.
С тех пор, как меня отослали командовать взводом, саперы соорудили над штаб-квартирой навес и укрепили его каменными обломками. Под ощетиненным антеннами навесом суетились солдаты: подбежав ближе, я понял, что они оттаскивают раненых. Насыпь вокруг штаб-квартиры выстилали тела слизней. Если зеленая нечисть уже сейчас так близко подобралась к нашему штабу, их следующая атака будет последней.
Я нырнул под навес и подождал, пока заработает прибор ночного видения. Первым, кого я узнал, был Говард Гиббл: он сидел, прислонившись спиной к стенке траншеи. На его тощих коленях лежала винтовка с треснувшим прикладом. Говард ненавидел оружие и брался за винтовку только в самом крайнем случае.
Рядом с Говардом присел санитар и перевязывал ему окровавленную руку.
– Что случилось? – спросил я.
Санитар закончил возиться с повязкой.
– Слизни прорвались в штаб. Майор собственноручно уложил полсотни. Последних двух добил прикладом.
Я с трудом сдержал улыбку.
– Ух ты, Говард!
Он закинул голову назад.
– Убил бы за сигарету.
– Ты все еще думаешь, они единое существо?
Говард устало кивнул.
Вошел дежурный по штабу и при виде меня вытянулся по струнке, едва не проломив головой крышу.
– Сэр!
– Меня зовут Уондер.
– Генерал Кобб приказал привести вас к нему сразу, как появитесь, сэр.
И он повел меня глубже в лабиринт крытых траншей, в который превратился штаб за время моего отсутствия. Сипели рации. Рядами стояли носилки с ранеными. И среди них слишком многие были уже не ранеными, а мертвыми.
Меня передали другому дежурному, с которым мы прошли в самый мозг экспедиционных войск. Это здесь слизни пробили крышу и прорвались в штаб. Многие инопланетяне все еще лежали на полу. Да, не связывайтесь с Говардом Гибблом…
– Я Уондер, новый командир третьего батальона второго полка.
– Уже нет, сэр, – подсказал сбоку дежурный.
– Как? – Ярость вскипела во мне. Что же я, бросил Пигалицу за просто так?
– Джейсон!
Я обернулся. Генерал Кобб лежал на носилках с кровавой повязкой на лице. Я подскочил к нему; он наощупь поймал мою руку и нахмурился, когда его пальцы окрасились кровью.
– Сильно ранен, сынок?
Я посмотрел себе на руку. Из плеча торчал кусок металла. Я его даже не почувствовал.
– Нет, сэр. А вы?
Он грустно тряхнул головой.
– Я не могу командовать тем, чего не вижу.
Кто-то сзади звал маму. Я на секунду оглянулся.
– Ты хорошо справился со взводом, – продолжал генерал. – Справишься и с дивизией.
В ушах у меня зазвенело – и не только от какофонии вокруг нас. Мне что же, предлагали сыграть в покер на судьбу всего человечества на кону? Да я и правил-то не знаю. И карт у меня нет.
– С дивизией, господин генерал? Но я же никогда… Я не смогу…
– Сможешь. Черт, от нее осталось-то не больше батальона. – Он потянулся к воротнику, повозился со звездами и вложил их мне в руку.
– Кофе, господин генерал? – Дрожащей рукой дежурный протягивал чашку. Мне.
Я замотал головой и показал на Кобба. Паренек взял генерала за руку и сжал его пальцы вокруг чашки.
– Что прикажете, сэр? – Это он опять ко мне.
Понять бы для начала, что делать.
Генерал приподнялся на носилках, схватил меня за волосы, притянул к себе и прошептал на ухо:
– Джейсон, ты командир. Командиру нельзя бездействовать. Делай что-нибудь, пусть даже глупость.
Я повернулся к дежурному, прикалывая звезды к воротнику.
– Собери мне штаб.
Я собирался срочно ознакомиться с положением.
– Сэр, вот уже почти полдня, как у нас нет ни одного живого штабного офицера.
Где-то закричал раненый.
Ну конечно. Почему иначе исполняющего обязанности лейтенанта поставили командовать дивизией вперед полковников, майоров и капитанов? Их нет в живых.
– Хорошо, какие примерно у нас силы?
– Восемьсот боеспособных человек.
– А в остальных бригадах?
– Включая остальные бригады. От всех экспедиционных войск осталось восемьсот человек, сэр!
– Не может быть!
– Может, сэр.
Мы нуждались в огневой поддержке как никогда раньше.
– Как связаться с «Надеждой»?
Он показал на складной столик с рацией в другом конце помещения.
– Почему никто не пытается наладить связь?
Дежурный повернул рацию и показал ряд пулевых отверстий вдоль ее задней крышки.
– Прострелили сегодня.
Ничего удивительного, что мы потеряли огневую поддержку. А я-то грешил на корабельные компьютеры.
– Вот уже несколько часов никто не говорил с «Надеждой». Кроме поваров, разумеется.
– А?
Он показал на капрала в поварской форме, болтавшего по другой рации.
– Они обсуждают меню на случай, если «Надежде» удастся скинуть нам чего-нибудь горяченького. Вы же знаете, как генерал Кобб заботится о том, чтобы накормить своих солдат.
На орбите висит огневая мощь, способная уничтожить планету, а единственную связь с кораблем используют, чтобы заказать еду?! Я подскочил к капралу и выхватил у него микрофон.
– С кем я говорю?
– Это еще кто влез? К вашему сведению, вы говорите со старшим стюардом Энтони Гарсиа, и у меня полно работы. Прочь из моей сети, болван!
– Слушай сюда, Гарсиа. С тобой говорит командир дивизии Уондер. Если хочешь остаться старшим кем угодно, свяжи меня с командором Мецгером! Сейчас же!
Тишина. Пока я ждал соединения, вошли Говард, Ари и группка выживших младших офицеров. Все, кроме Говарда, – мальчишки.
– Слышал о небольшом повышении, – сказал Ари и добавил: – Сэр.
Я кивнул и поднял руку для тишины: в наушнике раздался голос Мецгера.
– Джейсон? Ты что, командуешь?
Ему не нужно было пояснять, что он имеет в виду. Уж если меня сделали командиром, значит, дело совсем дрянь.
– Да, я командую. Как там с огневой поддержкой? А то нам тут без нее туго.
В наушнике взвыли помехи, и голос Мецгера пропал. Поварскую сеть сварганили лишь по капризу генерала Кобба – из лишних старых раций, действующих в пределах прямой видимости. Придется ждать нового витка «Надежды» до следующей связи.
– Как нам остановить их, Говард? – Я положил наушник. – Даже если «Надежда» отобьет атаку слизней, рано или поздно у нее кончатся бомбы.
Говард задумчиво цокнул языком.
– Его. Не их остановить, а его. Наверняка у слизней существует центр – мозг, если угодно. Он думает, выращивает новых солдат, строит снаряды.
– Откуда ты знаешь?
– Очередная догадка.
Лейтенант – настоящий лейтенант, не однодневка, как я, – махнул рукой. Тот самый нетерпеливый парень, который кричал на Ари перед пещерой.
– Наверняка они рассредоточили управление. Они же не идиоты.
– Я не говорю, что идиоты, – устало возразил Говард. – Просто они другие.
– Говард правильно догадался о лобовой атаке. – Я обежал собравшихся взглядом. – У кого-то есть лучше соображения?
Все заерзали, но никто не произнес ни слова.
– Вот и хорошо. – Я хлопнул себя по бедрам и поднялся. – Значит, надо найти этот мозг. И быстро.
– Если б у нас были вертолеты… Или время, чтобы послать разведчиков через кратер…
Опять лейтенант.
– Джиб! – воскликнул я Ари.
Ари кивнул. Лейтенант уже мотал головой.
– Сэр, согласно указаниям, мы должны держать КОМАРа при себе. Он слишком дорог, чтобы пускать его в разведку.
Кровь вскипела во мне. Этот лейтенантик, небось, не мог смириться с тем, что я его перескочил. На рукавах у меня все еще сидели нашивки специалиста четвертого класса, даже если звездочки на воротнике говорили иначе. И меньше всего я сейчас нуждался в поучениях от подчиненных. В конце концов, комдив я или нет?
– Лейтенант!..
Он сжался. Я прикусил язык. Санитар, которого я чуть не убил в пещере, верно ведь сказал. И Орд пытался научить меня этому в прошлой жизни. Лейтенант прошел через ад. Все мы прошли. Вместе. Теперь мы одна семья.
Ари снова кивнул.
– Вообще-то он прав, Джейсон. Насчет указаний.
Зачем беречь Джиба? Чтобы он донес до потомков, как геройски мы тут пали?
– Спасибо за ваше мнение, лейтенант. Только эти указания и загнали нас в эту кашу. Ари, что Джиб может искать?
Ари подвел нас к голографу, который показывал ту же картинку, что видел оператор глазами КОМАРа.
– Вот эти выемки по краю кратера – район сосредоточения их войск. Вот это, – Ари провел пальцем вдоль параллельных линий в пыли, – след.
Мы смотрели, как меняется картинка: Джиб спустился до нескольких футов над поверхностью Ганимеда и летел по следу, накручивая мили. Внезапно след в пыли исчез. Джиб завис, развернулся, потом вдруг картинка опустилась на землю. Я представил себе, как Джиб пробирается по Ганимеду на шести ногах.
– Тут след кончается. Дальше они ползли по камням.
– И что теперь?
Ари закрыл глаза и взмахнул рукой, будто зачерпывая воду.
– Пробуем… Джиб измеряет температуру камней. – Он распахнул глаза. – Есть! Переключаемся в пассивный инфракрасный режим. Там, где проползли слизни, температура на четверть градуса выше.
Несмотря на тусклое изображение, след слизней на камнях виднелся отчетливой бледной дымкой. Джиб медленно пополз дальше.
– Сэр? – подал голос лейтенант «Нельзя».
Я кивнул, и он продолжил:
– Если КОМАР не найдет ничего до вечера, холодный ветер сотрет все следы. Дальше искать будет бесполезно.
Я поднял брови на Ари.
– Лейтенант прав, Дже… сэр.
Если бы минуту назад я разорвал лейтенанта «Нельзя» в клочья, он не предупредил бы нас об этой опасности. А больше попыток не будет; с восмьюстами солдатами мы не переживем новой атаки. Отыскать мозг противника надо сейчас или никогда.
– Тогда как быть?
– Если Джиб переключится с пассивного инфракрасного режима на активный, то сможет различать след на лету. Правда, – Ари помрачнел, – искать в активном инфракрасном режиме – все равно, что светить фонариком. Любой, кто видит в инфракрасном спектре, его заметит.
Я вопросительно посмотрел на Говарда. Вскрытие слизняка и ночевки на Ганимеде научили нас, что слизни видят в инфракрасном диапазоне. Ари рискует не просто роботом, а плотью от плоти своей, кровью от крови. Так же, как я рисковал, оставив Пигалицу.
Я снова повернулся к Ари.
– Действуй.
Он помешкал какую-то секунду, потом закрыл глаза.
– Есть, сэр.
Картинка заскользила быстрее. Где-то через час след снова исчез, упершись в скалу.
– Я ничего не вижу, – сказал Ари. – Будь тут дверь, ее бы выдали прямые линии. Самое редкое явление в природе.
– Нет, у них двери круглые с изогнутыми створками. Как диафрагма у объектива.
Ари повел руками, и картинка вновь запрыгала: Джиб полез на скалу. Ари раскрыл ладони и пронзил воздух. Джиб повис и начал ощупывать скалу передними ногами.
Через дырку в крыше посыпались камешки. Ветер постепенно набирал силу. Скоро разыграется ночной шторм, которым закончатся поиски Джиба – и наши жизни.
Ари открыл глаза и шумно выпустил воздух.
– Пусто. Я не говорю, что там ничего нет. Просто не получается ничего найти.
Прежде чем Джиб успел спорхнуть со скалы, картинка на голографе завертелась.
– Вон! – Я вытянул руку. – Вон она!
В скале выросло отверстие. Джиб свешивался с одной из вращающихся створок потайной двери. С виду в ней было все десять футов толщины.
Голограмма внезапно пропала. Я бросил нервный взгляд на Ари.
– Джиб обрывает связь, только когда считает, что его обнаружили. Видимо, слизни засекли инфракрасный свет.
– Он что, им в дверь постучал?
– Сейчас он переключится в пассивный инфракрасный режим и попытается пролезть через дверь.
Лицо у Ари побелело сильнее мела, и я хорошо его понимал. Джиб практически неразрушим, однако толстенную дверь ему не просверлить, под скалой не прокопать. И сегодня слизни больше дверь не откроют. Если Джиб остался внутри, половина Ари обречена на пожизненное заточение. А если слизни поймают КОМАРа и разберут его на части, Ари как будто колесуют. Хотя Джиб, конечно, скорее взорвется, чем даст себя поймать. И для Ари это будет все равно, что наблюдать за собственным самоубийством.
Лейтенант «Нельзя» засучил рукав, чтобы свериться с наручным компьютером. Ползли секунды.
Внезапно меня осенило, и я зашептал Ари так, будто слизни могли нас услышать:
– Если Джиб внутри горы, ему ведь оттуда сигнал не послать.
Ари остановил меня движением руки и снова закрыл глаза.
Вспыхнула голограмма, сначала нечетко, потом ярко.
– С ним все в порядке. – Ари тоже шептал. – Он шлет сигнал на сверхнизкой частоте, то есть должен постоянно прикасаться к скале, чтобы через нее передавать. Он переключился на пассивный инфракрасный. Даже если слизни заподозрили, что он внутри, им никогда его не найти.
Сначала пещера извивалась, как тот туннель в снаряде на Луне. Потом она вдруг расширилась настолько, что запросто вместила бы в себя одно из Великих озер.
Ари поднял руки, и Джиб взмыл под потолок. Внизу, вдоль стен, из зеленой тестообразной массы отпочковывались слизни, словно батоны зеленого хлеба. Посреди пещеры готовые «продукты», уже в скафандрах, толпились вокруг исполинского шара, как мусульманские паломники вокруг «Черного камня».
– Попались, – выдохнул Говард.
Я сверился с наручным компьютером. «Надежда» должна была уже войти в зону связи. К нам сунул голову капрал.
– Слизни снаружи, сэр! Где-то мы их проглядели. Они сбросили с крыши антенну.
А у слизней мозг не дурак. Он хоть Джиба не изловил, а понял, что его засекли, и тут же разгадал наши планы. После чего связался с теми, кто еще остался внутри нашего периметра, и приказал им напасть на то единственное, без чего нам не прожить: на антенну, связывающую нас с «Надеждой».
Ари ошеломленно уставился на меня. Единственный шанс для Джиба выбраться из Слизнеграда – во время бомбежки с «Надежды». Все, что слабее ядерной бомбы, Джиб перенесет, а вот прокопаться сам не сумеет.
Не успел я раскрыть рот, как Ари с винтовкой наперевес уже мчался по траншеям. Я за ним. Пока я выскакивал наружу, Ари уложил трех слизней. Двое других засели в камнях; позади них виднелась антенна. Рано или поздно мы их прижучим, не вопрос, да Ари прекрасно понимал, поздно – все равно что никогда. Он ринулся в атаку, поливая слизней огнем из винтовки, и успел до них добраться прежде, чем последний уцелевший практически в упор разрядил в него свое оружие. Я подстрелил извивающегося мерзавца, вернее сказать, опустошил в него весь магазин, но что случилось, то случилось.
Я пыхтел, стоя над мертвым слизнем.
– Сэр? – бежавший за мной солдат тронул меня за локоть и, когда я обернулся, показал на Ари. К нему уже подошел санитар, подключал полевой монитор.
– Джейсон?
Я присел рядом к Ари и расстегнул его пропитанную кровью куртку. Пуля прошла между защитными пластинками и вгрызлась в тело моего друга, как хорек. Уж на что опасная рана у Пигалицы – по сравнению с этой она сущая царапина. Легкие, печень, сосуды – все эти премудрости человеческого тела пульсировали под курткой у Ари, словно в разделанной туше. Я ахнул и едва справился с тошнотой.
Его дыхание пробулькивало через розовую пену на губах.
– Джейсон, ты…
– Побереги силы. – Я положил ладонь ему на лоб.
– Нет времени.
Я глянул на санитара. Тот печально качнул головой и достал шприц-тюбик с морфином.
Ари оттолкнул руку санитара. От усилия на его глазах выступили слезы. А может, от чего-то другого.
– Умереть надо быстро. Джиб чувствует то же, что и я. – Он собрался с силами. – Джейсон, он остается один. Ему не понять. Он такой же сирота, как и ты.
Санитар перевел на меня изумленный взор. Не иначе как думал, что Ари бредит.
– Позаботься о нем, – попросил меня Ари.
– Конечно. Обязательно.
И с этими словами я усыновил железного сироту.
Ари расслабился, положив голову на жесткий камень. Сквозь слезы я наблюдал, как у него закрылись глаза.
Позади меня солдаты водружали антенну на прежнее место.
Когда я вернулся к рации, из нее уже трещал голос Мецгера:
– Джейсон?
– Уондер на связи, прием.
– Что там у вас происходит?
– Слишком много разного. Нам нужно все, что у тебя есть. Все, слышишь? По координатам, которые тебе сейчас передаст КОМАР.
– Джейсон…
Даже с орбиты через рацию я услышал что-то неладное в его голосе.
– Ну что там?
– У нас ничего нет. Компьютеры рухнули.
– Ну так наладь.
– Мы пытаемся. К следующей орбите…
– Забудь о следующей орбите! – Я вкратце рассказал ему, как обстоят дела.
– Эти координаты за пол-Ганимеда отсюда! – воскликнул он.
Я промолчал.
– Джейсон? Как она?
– Жива. Ранена, но жива.
– И ты действительно считаешь, что это слизнячье логово и есть наша главная мишень?
– Ари погиб за эту идею! – Времени на экивоки не оставалось. – Пигалица беременна.
Снова молчание.
– Ладно. Я обо всем позабочусь. Прощай, Джейсон.
После проведенной бок о бок жизни я совершенно точно знал, что он пытается мне сказать.
Я выронил микрофон, вышел в вечные сумерки и взглянул на небо. Там, на фоне красного диска Юпитера плыла серебристая крупинка – «Надежда». Вот от нее отделились и поползли в нашу сторону огоньки. Спасательные шлюпки. По приказу командира экипаж покидал корабль.
Лишь единственный пилот во всем мире мог в одиночку, без компьютеров, справиться с «Надеждой»; мог лежа на астрономической площадке и глядя на разворачивающийся под ним горизонт Ганимеда, рассчитывать и править курс так, чтобы за пол-орбиты опустить громыхающую громаду в милю длиной прямехонько на логово слизней.
Мецгер решил расстаться с жизнью там же, где обрел жену: под стеклянным, усеянным звездами куполом.
«Надежда» огненной полосой промчалась по небу. Когда она достигнет Слизнеграда, то превратится в огненный шар из расплавленного металла.
Вот она скрылась за горизонтом. Я затаил дыхание.
Сначала сверкнула вспышка, слепящая даже с другого конца планеты, и я рухнул ничком. Потом взрывная волна и сейсмические толчки сотрясли Ганимед.
Историки скажут, Мецгер погиб ради спасения человечества – и ошибутся. Мецгер пожертвовал собой, чтобы дать своей жене, нерожденному ребенку и всем нам, оставшимся на горе, возможность выжить.
Следующим утром ожил голограф. Джиб посылал сигналы, пока возвращался неровным курсом домой. Электронщики говорят, что взрыв, высвободивший его из пещеры со слизнями, поджарил микросхемы, однако я уверен: это он от горя.
Удар «Надежды» пробил оболочку Ганимеда; из недр планеты бесконечным огненным, шипящим фонтаном вырвались лава и жидкая вода. Вулканы окрасили небо над нами, семьюстами поселенцами в далеком, холодном, свободном от слизней мире, в красный цвет.
Мы установили связь с Землей. Нам сказали спасибо. Еще добавили, что благодарный мир наградил меня орденом Почета. Я распорядился, чтоб награду передали матери Вальтера Лоренсена.
Но это все произошло после. А в тот вечер, перед ночной бурей, мы с Говардом забрались на скалу над штаб-квартирой и осмотрели поле боя.
Говард уперся в бок перевязанной рукой.
– В конечном итоге не в технологии, выходит, дело. Солдаты, имевшие выбор, выжить или умереть за других, столкнулись с идеальными солдатами, которые шли на смерть не раздумывая. Мы должны были проиграть. А победили.
Равнина и гора под нами чернели от мертвых слизней. Там же лежали и девять тысяч сирот, преодолевших триста миллионов миль и обретших вечный приют на Ганимеде. Землю у подножия горы усыпали обломки корабля, который вела Пух, и мне чудилось, я могу разглядеть отсюда ее могилу.
– Победили? – Я покачал головой. – Лорд Веллингтон разбил Наполеона при Ватерлоо. Так он сказал: «Нет ничего печальней проигранной битвы, кроме битвы выигранной».
Я сел на холодные камни Ганимеда, уперся локтями в колени и зарыдал.
