Борис Владимирович Попов
Болгарская неожиданность. Книга 5
– Никуда не лезь! – приказал я. – Держись около меня!
– А лошади? – робко провыла Марфуша (видимо, споры с хозяином генетическим опытом не приветствовались).
– Не до них! – отмахнулся я.
А наглый одноглазый, посмеиваясь, заявил:
– Быстро слезайте с коней иноземцы, оружие и теплую одежду кладите на землю! Иначе всех перебьем, я с вами шутить не собираюсь!
Разбойники были пешими, но их было немало. Шестеро стояли по правую руку от вожака, пятеро по левую, еще пять сгруппировались у нас за спиной.
– Да мы с вами тоже не шутим, – неласково ответил ему Богуслав, – то, что вас семнадцать человек, для нас это звук пустой. Бежали бы вы, разбойнички, назад в свои кусты, глядишь бы и уцелели.
Разбойные рожи загоготали.
– Ная, поубиваешь задних? – спросил бывший воевода. – Ты с Иваном там поближе нас будешь.
– А то! – гаркнули всегда уверенные в себе наши молодые, разворачивая под собой коней.
– Вов, завалишь тех, что по правую руку от главаря?
Я кивнул.
– Ну а я займусь остальными, – подытожил Богуслав.
Вдруг заверещала Ванча.
– Славушка, не убивай их главного! Ведь это сыночек мой единственный, Людмил Добреилов!
И мы, и разбойники опешили.
Аж покрасневший от злобы атаман заорал:
– Не слушайте глупую женщину! Что она может понимать! Я сирота! И зовут меня Габриел Господинов! Что, неразумная женщина, твой сын одноглазый что ли?
Ванча вздохнула.
– Ни одна в этом мире мать своего сыночка с другим мужчиной не перепутает. Ну, может если тридцать лет его не видела и подослепла к старости. А ты отчий дом в нашем селе Лесичарске совсем недавно покинул, да и я еще вижу хорошо – не очень стара. Что ты одного глаза на своем разбойном промысле лишился, так это дело десятое – я тебя любого люблю. Поехали, сыночек, с нами, бросай ты своих бандитов – они тебя плохому научат!
Всем было ясно – парнишка врет, как сивый мерин. Мать просто так болтать не будет, а Габриел, или точнее Людмил, просто набивает себе цену.
– Так, так, так, – недобро усмехаясь, начал высказываться басом самый звероподобный из сподвижников, видать бывший атаман, – так значит ты не известный душегуб Габриел, вернувшийся к нам из Сербии, а ничем не прославившийся сельский врунишка Людмил Добреилов?
– Она все врет! Я ее сейчас сам убью! – завизжал одноглазый, хватаясь за саблю.
– Щенок, обнюхайся! – загрохотал бас. – Она твоя мать, а ты на нее хочешь поднять руку, да еще при нас? Ни одна баба в мире не будет так тебя любить, и так о тебе заботиться, как твоя родная мать! За эти глупости мы сейчас распнем тебя на ближайшем дереве!
Глупый щенок теперь побледнел.
– Простите, дяденьки, я хотел сделать как лучше, – заныл он.
– А лучше, это сесть вместо меня атаманом, и захапывать из раза в раз большую часть добычи? – зловеще произнес обладатель баса. – Что с ним делать будем, братья?
– Повесим его, атаман Деспот! Отрубим башку! Как ты решишь, Деспот, так и сделаем! Ты у нас главный!
– Отпустите меня, – рыдал трус, – я больше не буду!
– Конечно не будешь, – подтвердил утвердившийся на своем прежнем месте атаман со странным то ли именем, то ли кличкой, полученной из-за манеры руководства, – ты больше вообще ничего не будешь!
Неожиданно к трусу подсунулся широкоплечий, но небольшого роста горбун с лицом нехорошего человека. В правой руке он легко держал большущий топор.
– Ну что ж вы, братья, все больше зверствуете с каждым днем? Надо ведь и пожалеть мальчика.
Убийцы, грабители и насильники аж поразевали от удивления рты. Горбун, видимо, даже и среди них считался ярым душегубом, а тут вдруг повел какие-то несвойственные ему милосердные речи. Мы с Богуславом чуяли какой-то подвох, но еще не понимали какой.
Зато наивный Людмил возликовал и воспрянул духом.
– Дядя, дядя, – радостно затарахтел он, – помогите мне выбраться из этой истории, а я уж вас уважу!
– И меня уважишь, и других не обидишь, – подтвердил горбун. – Всех уважишь, и не по одному разу!
Глупыш, почуяв в этих речах что-то неладное, попросил:
– Отпустите меня с мамой…
– Да на что ж ты, такой дурень и подлец, матери? – прошипел горбун. – Мальчишечка ты справный, и имечко у тебя славное: Людмил Добреинов! А у нас будешь Мила Добрая, безотказная! Стопы тебе взрежем и конским волосом набьем. Ходить больше не сможешь, да и зачем тебе это? Поползаешь, покашеваришь, пока наша ватага проезжих купцов на дороге подлавливает, и сиди отдыхай. Посуду нашу, всякие там ложки-плошки перемыл, и опять сиди отдыхай. Поручили чего постирать, кровью замаранное, или портянки у кого из нас пропотели, погнулся пару-тройку часиков над ручейком с ледяной водицей, и сиди, вовсю отдыхай. Так целый день и отдыхаешь.
А к вечеру мы, утомленные и озябшие вернулись, вот тут уж поработай, постарайся вовсю! Разожги костры пожарче, разложи по мискам еду, да поласковей ее подай. А если кто из нас поевши затоскует по женской ласке и подвалится к тебе под мягкий бочок, гляди, не посмей отказать! Куда скажет – поцелуй, чего скажет – подставь. Обычная бабская жизнь, ничего особенного.
– Я не хочу! – запротестовал дурень.
– А кто ж тебя спрашивает? – удивился горбун. – Будешь хорохориться, через все круги ада пройдешь, и все станешь делать безропотно. Правда, не будет у тебя хватать кое-каких мелочей – ну там ушей, некоторых пальцев, кое-чего между ног, нам явно у тебя ненужного, и начнешь все делать радостно и по первому требованию. А то как заведем какую-нибудь бабешку, вечно начинается в ватаге резня и грызня, да ненужная какая-то дележка. А тут твоей красоты на всех хватит!
Деспот нахмурился.
– Что-то ты уж вовсе неподобающее, Волк, удумал!
– А ты забыл, как этот поганец в атаманах себя вел? -огрызнулся горбатый. – Только и слышали от него: убью, зарежу, зарублю! Все у меня землю есть будете!
Тут Ванча, поняв, чем дело пахнет, перышком слетела с коня, поклонилась Деспоту в пояс и попросила:
– Внемлите, люди добрые, моей просьбишке: отпустите сыночка со мной! Не измывайтесь над ним! А я за вас весь остаток моей жизни молиться буду!
– Где ж ты тут, мать, добрых людей-то увидала? – удивился Деспот. – Добрые люди, они в такую лихую погоду по теплым домам сидят, с женами балуются, да деток уму-разуму учат. Мы же тут все разбойники и убийцы, и нас твоя молитва не спасет. А твой сын сказал, что он Габриел Господинов, известнейший душегуб и зверюга, исчезнувший года три назад, который сейчас, после долгого отдыха в Сербии и Черногории, просто так молодо выглядит. А никто из нас Габриела в глаза не видел, вот юнец этим и воспользовался. И общеизвестно, что Габриел одноглазый, вот мы и побоялись с таким знаменитым бандитом связываться – жить-то охота. А теперь у нас у всех просто руки чешутся должным образом проучить этого вруна и подлеца.
Ванча, поняв, что тут милосердия не будет, метнулась опять к нам, обхватила руками ногу сидящего подбоченясь на коне Богуслава, прижалась к ней головой, взахлеб зарыдала и горестно завыла:
– Славочка! Спаси сына моего, а я за это всю свою жизнь тебе верной рабой буду! И пусть вечно твоя ладонь и ему, и мне будет шапкой!
Богуслав недовольно засопел. Разбойники уже перемешались между собой, а Людмила, похоже, поставили на колени. По крайней мере из нашего поля зрения он исчез, и убивать их взглядом было просто неудобно – повалятся или расступятся, и, против своего желания, убьешь и Ванчиного сыночка. С бандитами надо было как-то договариваться, а вот этого бывший воевода не любил, да и сказать честно, просто не умел делать.
Поэтому он буркнул:
– Ты, женщина, мне про это не голоси. Вон у нас Вовка переговорщик известный, к нему и обращайся.
Ванча вскинула заплаканное лицо ко мне:
– Владимир! Помоги!
Ага! А еще спаси и сохрани! Нашла, понимаешь, святого! Но она мне собаку помогла вылечить, и я женщину тоже в беде не оставлю.
– Не шуми, – поморщился я, – что могу, сделаю, главное стой помалкивай и мне не мешай.
Ванча умолкла. Люблю разумных женщин!
Я тронул поводья своего коня и выехал на полкорпуса вперед Славы.
– Деспот, давай поговорим перед смертоубийством.
– Говори, – позволил разумный атаман.
– Мы ведь вас сейчас всех перебьем. Не доводи до греха, отдай нам мальчишку.
Тут он снова не полез на рожон, а осторожно спросил:
– Что же вы за бойцы такие невиданные? Нас ведь гораздо больше, все вооружены, и биться, в случае чего, будем не в первый раз.
– Бойцы на саблях мы средние, – признался я, – ловок у нас один Богуслав, вон к которому безутешная мать жмется. Он всю жизнь то мечом, то саблей махал, и никакого врага поэтому не боится. Но дело не в этом. Кроме того, что мы русские боляре, мы еще и русские волхвы. Как это по-вашему? Колдуны, кудесники, маги…
– Я знаю ваше слово волхв, – отмахнулся Деспот. – Так чем пугать будешь? Судьбу недобрую предскажешь, или золота чугунок сотворишь, да и откупишься?
– До сотворения золота мы в своих знаниях еще не дошли, – отказался от владения необычным умением я. – А страшными предсказаниями, обычно лживыми, опытного человека не запугаешь. Речь о другом. Мы взглядом убивать умеем, и делаем это легко и уверенно.
Атаман задумчиво пожевал губами.
– А много ли времени у вас на это уходит?
– Мгновение, много два, на пять-шесть человек трачу я. Другие поопытнее, за них не скажу. В общем, перерезать нас вы точно не успеете – мы вас всех слишком быстро поубиваем.
Деспот опять пожевал губами.
– А вы не такие же ловкие рассказчики из Лесичарска, как ваш лживый паренек? Проверить твои слова можно?
– Давай проверим, – с готовностью откликнулся на это предложение я. – Выставляй, кого не жалко, а я на них посмотрю.
– Да мне, кроме горбуна, всех жалко, – отговорился вожак разбойников. – А он, хоть и мразь известнейшая, в бою уж очень ловок. Как пойдет своим грозным топором длинными руками махать, с врагов так стружка и летит, а в нашем деле это немаловажно. И смел: ни черта не боится – одинаково нагло и на обозных охранников, и на боярских ратников прет. Никому не уступает и ни перед кем труса не празднует! А ты какого-нибудь зверя завалить сможешь? Нас бы и это убедило. Есть тут у нас одна животина, в кустах прячем.
Пришлось задуматься и мне.
– Опыта у меня в этом деле маловато, – повинился в своей неловкости я, – кроме крыс никого не убивал. На людей у меня смертельный взгляд уже довольно-таки давно поставлен, и в нем я уверен, а вот против крупных животных никакого опыта нет. На змей и ящериц мой взгляд почти не действует, а на волка или медведя не ходил, врать не стану.
– А на что тебе змеи и ящерицы сдались? – поинтересовался Деспот, – ползают себе да ползают.
– Слишком велики выросли, – объяснил я, – русских людей поедать стали.
– Ну и местечко эта ваша Русь! – поразился атаман, – небось и просто в лес зайти страшно.
– Летом еще ничего, – не согласился я, – такие выродки, как громадная ящерица или слишком большая змея у нас в редкость, а вот зимой звери могут человека и сожрать, это дело обычное. Против волчьей стаи в одиночку не выстоишь, да и от медведя-шатуна далеко не убежишь.
Ванча подергала Богуслава за штанину, и когда он к ней нагнулся, что-то ему нашептала.
Старый воин опять подбоченился и рявкнул:
– И долго вы свои лясы точить собираетесь? У меня тут мамаша волнуется! Давайте кого-нибудь быстренько убьем, и дальше поедем.
Спорить мы не посмели.
– Выводи зверя, – сказал я. – Не жалко убивать?
– Да ему вечером так и так в наш котел отправляться, устали мы его караулить, – объяснил Деспот. – Мясо же все равно нам останется?
– Это да, – согласился я. – Выводи свою овцу или поросенка, кто там у тебя?
Атаман рявкнул на своих, и два разбойника с выраженной натугой на лицах с трудом выволокли на дорогу здоровенного козла. Здесь они с облегчением бросили веревки, держащие вредную животину за шею, и отскочили подальше. Серо-черный козлище со здоровенными рогами, почуяв долгожданную свободу, взревел и подбросил задок. Потом он мерзко и зычно заблеял, повертел бородатой башкой и подпрыгнул вверх передней частью, совершив в воздухе копытами что-то вроде балетного антраша. После приземления исторг из себя особо громкое ме-е-е! – и начал озираться в поисках достойного противника. Гляделся этот дерзкий на характер парнокопытный не смирным домашним козликом, а просто каким-то испанским боевым быком для корриды!
– Где ж вы такого злобного зверя добыли? – удивленно спросил я. – Специально что ли вырастили? Какая-нибудь особая порода – разбойный сторожевой?
– Да вот этот идиот и добыл! – ткнул кулаком вниз Деспот. -Обязательно ему нужно было простого селянина ограбить! «А то бандитской удачи не будет…», – передразнил он свергнутого самозванца, заодно давая ему невидимого пинка.
– Я больше не буду! – послышался знакомый плачущий голосочек.
– И стало у нас в ватаге два козла, – продолжил Деспот. – Один всех глупыми распоряжениями донял, другой, кого смог, рогами запырял. И не стало у нас покоя. Людмил велит проезжающих так грабить, что чуть ли не догола раздевать, а это разве по уму? Обычно, если удавалось мирно, без большой драки столковаться, мы особо-то и не грабили: так, изымем у купца кошель с деньгами, а лошадь, товар, одежду и нательный крест не трогали. Купчина душой отойдет после встречи с нами, прикинет: сам цел, основное при нем, стало быть убыток плевый, и никуда жаловаться не идет.
Простых селян в жизни не грабили! Постоишь с ними, поболтаешь о том, о сем, и отпустишь. Они по этой дороге всю жизнь спокойно ходили и ездили. Про нас, как про погоду говорили – совершенно беззлобно. И значит тоже защиты у властей просить не станут.
А этот мерин приказал всех обдирать до последней нитки! Никому ни в город, ни в соседнее село спокойного проходу нет! Ну прямо стихийное бедствие какое-то! И ладно еще лошадь или корову отнимешь, не продашь, так сам сожрешь, но ведь стали и просто всякую дрянь собирать! Вяльцы, пряльцы, никому у нас не ведомые крупорушки! Этим хламом всю стоянку завалили, да еще паскудный козел на каждом шагу подкарауливает – боднуть норовит. А привязывать его нельзя, опечалится ценная животина!
Раньше-то мы спокойно жили, особо не дергались. Убытка от нас большого не было, и никому мы особо были не нужны. А теперь, за такие гадкие дела, того и гляди по нашу душу рать городских стражников явится или чья-нибудь болярская дружина нас ловить возьмется.
А вреднючего козла этот липовый Габриел вовсе обижать не велит, бережет гада. Толкует: «Козляша это мой оберег». У, гнида! – опять замахнулся атаман.
– Ой, не надо! – взвизгнули снизу.
– Шесть человек он нас вовсе ушли, не стерпели жизни такой, – завершил свой эмоциональный рассказ Деспот. – Эх, зарезать бы его гада на пару с козлом!
– Уймись, мне он живой нужен. Козла убиваю?
– Вали!
Я перевел свой убийственный взор на паскудное животное. Смерть настигла козла молниеносно. Он завалился на бок, прощально дрыгнул копытами, тихонько мекнул и издох.
– Пенко! – распорядился атаман. – Перережь ему глотку, покуда кровь не свернулась, – и страшноватый разбойник со шрамом через всю рожу сноровисто взялся за дело. – Ну ты силен, русич! Мне бы такое умение тоже сильно в жизни пригодилось. Ладно, забирай уцелевшего человечьего козла, и разойдемся миром.
Но все пошло по другому. Один из стоящих сзади башибузуков внезапно запрыгнул на нашего же коня, выхватил из ножен ржавый меч и понесся на Наину с Иваном. Он пригнулся к холке жеребца, и Наине было трудно поймать его убийственным взором. Ваня не сплоховал и успел обнажить свое оружие, но тяжеловато будет биться легонькой сабелькой против меча-полутораручника.
– Демир! – заорал Деспот. – Назад!
Но разбойник его не послушался, и его меч зазвенел о саблю Ивана. Теперь ударить Наине мешал еще и суженый. Зато Марфе никто не мешал, особенно мои неразумные команды. Она молниеносно проскользнула к месту схватки и, прыгнув снизу, сшибла с ног похищенного коня вместе со всадником. Прощальный хрип Демира, на горле которого стальным капканом сомкнулись могучие челюсти волкодава, оповестил всех нас о кончине этого неразумного бандюгана.
Мой запоздалый крик:
– Марфа! Фу! – уже не смог улучшить ситуацию.
– Фукай, не фукай, – сказал Деспот, – а этому придурку все одно конец пришел. Не больно-то и жалко, вечно он своевольничал, где надо и не надо в драку лез. Я бы его за поганый характер и сам давно прирезал, но братьям очень задушевный голос этого печенега нравился, разные песни уж больно хорошо пел, упросили пожалеть.
– А зачем же вы этого дурного степняка к себе в шайку взяли? – поинтересовался Богуслав. – Они народ дикий, живут от вас далеко.
– Да где там далеко! – опроверг эти речи Мясник. – Одному из главарей какого-то из их многочисленных племен кто-то из византийских императоров пожаловал земли здесь, в Болгарии. Печенеги теперь у нас в каждой бочке затычка. Работать они не любят, а вот пограбить, повоевать, в этих делах им равных нету!
Да, сильная у тебя собачка. Страшная такая собачка! В общем, давай расставаться. Мы сейчас с этим поганцем Габриелом-Людмилом попрощаемся, и убирайтесь на все четыре стороны!
– Только не калечьте! – строго приказал я.
– Вот никакой с тобой радости от жизни нету! – горестно покачал головой атаман. – Последнего удовольствия моих мужичков лишаешь! И эх! – Потом рявкнул: – Слышали, братья?
Дружное да было ему ответом.
– Все поняли? Поубивают вас эти злые русичи за милую душу!
Народ осознал.
– Да, Деспот! Конечно, Мясник!
А вот она и кличка атамана. Значит Деспот, это все-таки имя.
А Мясник продолжал:
– Погладить на прощание можно! Калечить ни-ни! Мне каждый из вас живым нужен! – Тут он как-то зловеще усмехнулся и прибавил: – потом с кем-нибудь другим позабавимся…
Разбойники махом сгрудились в кучу вокруг вожака и усиленно взялись прощаться с бывшим Габриелом. Больше всех горячился горбун, который аж подпрыгивал от возбуждения и кричал:
– А вот я! А дайте мне! Ну хоть укушу!
Кусаться ему, по-видимому, все-таки не позволили, и на всякий случай даже отобрали топор.
Прощанье прошло благополучно – Людмила отдали изрядно потрепанного, похоже напрочь обобранного и с легкими телесными повреждениями – синяком под левым глазом да разорванной нижней губой, но без значительного ухудшения здоровья.
Мы постарались поскорее покинуть это негостеприимное место. Хватило нам на сегодня впечатлений от общения с дружественным болгарским народом. Мы уезжали с торопливо взобравшимся на одного из свободных коней Людмилом, Марфа гнала позади наш табун лошадей, порыкивая для порядка на душегубов, а вслед нам злобно и громко скрипел зубами разочарованный горбун Волк.
– Что ж ты, сыночка, все слезоньки льешь? – пыталась ободрить свою кровинушку Ванча. – Хорошо же все кончилось, без смертоубийства. Можно сказать, легко отделались.
– Это они легко отделались! – растирая слезы по лицу заорал на мать Людмил. – Лучше бы твой болярин их всех поубивал, а моего Козляшу не тронул!
– Надо было там всех разбойников перебить, и тебя вместе с ними! – цыкнул на молодого наглеца Богуслав. – Ишь чего удумал, честной народ грабить! Знаменитым бандитом Габриелом прикинулся! На православных страх наводить удумал! Последние прялки у баб отобрал! Чую, что если бы мы его не отвадили от преступного промысла, так он весной у пахарей плуги бы поотнимал! У, паразит! – замахнулся на одноглазого здоровенным кулаком Слава. – Еще раз на мать осмелишься крикнуть, с коня сдерну и прямо на глазах у всех высеку!
Людмил вжался в седло и вздрагивал при каждом новом громовом раскате голоса воеводы. Да, пожалуй зря Богуслав бился с ворогами обычным оружием. Загремел бы как сейчас перед самой битвой, обделались бы все половцы вместе с печенегами! Так и покидали бы Русь опозоренными напрочь.
Душа Ванчи металась встревоженной чайкой между двумя любимыми мужчинами. Одного хотелось утихомирить, второго утешить и обоих приласкать.
– Славочка! Людечка! – пыталась она направить эту резкую ругань в мирное русло. – Милые! Не ругайтесь! Вам еще вместе долго ехать.
Обозленный Богуслав резким рывком остановил коня и яростно отчеканил:
– Я возле себя долго терпеть этого поганца не буду!
Ванча даже еще не успела толком открыть рот для умиротворяющих слов, как этот зверюга уже рычал и на нее:
– Не потерплю в нашей команде такого гада! Куда хошь его девай, только чтоб я этой мерзкой рожи больше не видел! И сама помалкивай, не то махом полетишь вместе с ним назад в свое село!
Оторопевшая женщина с испуганным сыном тоже остановились. Долго, чертовски долго этот бывший, но все еще безжалостный глава Тайного Приказа прикидывался ласковым героем-любовником, но теперь не стерпел поругания святых для него жизненных устоев и показал грозный оскал своих клыков.
Однако с этим надо было что-то делать. Уже охота было чего-нибудь поесть, пожевать, хотя бы погрызть или поклевать, а тут этот верховный судия решил прямо на морозе разбирательства устраивать. Скоро доедем до корчмы, и пока мы кушаем, суди и ряди, карай и милуй сколько твоей душеньке угодно! Можешь только карать, нам в принципе все равно – твои люди, вот сам с ними и делай что хочешь. Но не вместо обеда для всей нашей команды!
Я подъехал и остановил коня возле Богуслава.
– Слав, может доедем до харчевни, и ты там будешь своими заботами заниматься? Народ устал, есть хочет…
– Потерпите, с голодухи не передохнете! А будешь лезть под руку и мешаться, я и тебя найду чем унять!
Фи! Как грубо! Впрочем, меня это позабавило. Сейчас и я побратима тоже позабавлю.
– Так я уезжаю?
– Куда это ты собрался? – с подозрением спросил боярин.
– Ну ты же всех по селам разогнать хочешь, а я последнее время в Великом Новгороде поселился, вот туда и отправлюсь.
– Нечего меня пугать!
– И не мечтал! – я подобострастно выставил вперед ладошку. – Прощай!
Развернув коня, я поскакал назад. Опешивший от такой подлянки Богуслав разинул рот. Подъезжающие сзади молодожены остановились.
– Мастер, ты куда? – поинтересовался Ваня.
– Домой! В Новгород!
– Я с тобой! – выкрикнул верный Иван.
– Я с Ваней! – крикнула верная ему Наина.
Моя Марфуша не стала даже и разбираться, деловито разворачивая лошадей следом за мной. Для нее в жизни была всего одна дорога – за хозяином!
Отъехать удалось недалеко. Конский топот оповестил нас, что самоволка подошла к концу. Мы остановили коней и Марфу, покаянно ожидая отца-командира. Богуслав прискакал злой, как пес, с лицом, перекошенным зловещей ухмылкой, которую он пытался выдать за ласковую и добрую улыбку.
– Куда ж вы ребятушки ускакали? Корчма-то в другой стороне! Или козлятинки у разбойников решили отведать? Не советую, ох не советую – зело вонюч козел! При жизни был очень душным, да таким и остался.
– Ты нам голову не морочь! – оборвал я эти басни. – Едем обедать?
– Конечно!
– Не будешь больше прямо на дороге свои казни египетские устраивать?
– Никогда! – рьяно заверил меня побратим.
– И в трактирах затевать разборки при всем честном народе не станешь?
– Буду при вас вести себя мирно и смирно!
Я молча развернул коня, остальные за мной. Пора обедать! Все гонения на детей любовниц па-а-апрошу оставить на сладкое!
Еще не успели вернуться к месту расставания, как тоскливое уханье, доносившееся сверху, привлекло мое внимание. Поднял глаза. Над нашими головами кружил мой знакомый филин, посланник Макоши. Я тоскливо вздохнул: не иначе как опять какая-то тварь открывает на меня охоту. Остановил коня и попросил своих:
– Езжайте вперед, я вас догоню.
– Что случилось, мастер? – забеспокоился Иван, тоже осаживая лошадь.
– Поехали, Ваня, – ласково объяснила нашему красавцу приметливая Наина, – к твоему мастеру пернатый друг прилетел, не будь обузой, не мешайся.
Ваня обиженно засопел, он, он главный друг, а не какой-то там непонятный филин! – но спорить не стал и скрылся за поворотом.
– Я тут, близенько буду, – оповестил меня Богуслав, – в случае чего – зови! – и отправился вслед за Иваном.
А я вскинул голову вверх и крикнул:
– Филя! Садись!
Филин не заставил себя долго ждать, приземлился на мое плечо и начал прокаркивать-проухивать свои проблемы.
– Я голодаю!
– А что ж так? – не понял я. – Ты ж вроде ешь кого попало?
– А никого не попало! – недовольно проурчал филин. – Все мелкое зверье куда-то подевалось! Куда-то упрыгали зайцы и дикие кролики, попрятались ежи, исчезли белки! Не видно даже мышей! По лесу бродит только большая стая волков и одна семья кабанов. Приметил захудалую лисицу, вынюхивающую чей-то полузанесенный снегом след, только на нее нацеливаться начал, как к ней подсунулись два здоровенных лиса. Пришлось бросить эту затею: втроем они меня самого сожрут! Заползли в норы змеи. Замерзла речка, и рыбу тоже не добыть. Улетела вся птица. На днях попытался схватить дятла, он меня так в грудь клюнул, что я чуть с дерева не навернулся! Вороны, поганки, большущей дружной стаей держатся. Позавчера решил одной пообедать, так они меня до ночи по лесу гоняли, чуть не заклевали. Как-то изловил сову-сплюшку, разодрал и сожрал. А в этой мелкой родственнице весу, как в толстом воробье! Только клюв в ее крови перепачкал, и остался голодным, как и был! Помоги.
– Чем же я могу тебе помочь? – удивился я. – Мышей, что ли из-под снега выкопать? Или зимней рыбалкой посоветуешь заняться?
– Купи мне в харчевне живую курицу и брось перед собой на землю. Сделаешь?
– Сделаю. Скоро наешься, мы как раз обедать едем. Петух тебе не подойдет?
– Ну его, уж больно жесткий да жилистый.
Филин с трудом поднялся в воздух. А ведь слабеет от бескормицы, бедолага! – сочувственно подумалось мне.
Срочно нужно добывать курицу. Курица будет, мы за ценой не постоим! Сейчас наедимся сами, а заодно и моего крылатого охранителя накормим.
Богуслав, Иван и Наина ожидали меня сразу за поворотом.
– Какой враг нас караулит? – сходу спросил побратим.
– Мастер, когда биться будем? – схватился за саблю Иван.
– Враг подстерег не нас, а филина – он попал в страшную ловушку голода. Куда-то из местных лесов исчез почти весь зверь и птица.
– А вон волки воют, – тут же услыхал Ваня. – Они же не ушли!
– Да и кабаны пока тут. Только слабоват наш филин против этаких крупных зверей, на них ему не поохотиться. А всю остальную живность, как ветром сдуло. Исчезли, и все!
– А эти волки тоже с голодухи воют, – сообщил опытный Богуслав. – И им в этом лесу жрать нечего.
– В общем, сейчас доедем до ближайшей харчевни, – подытожил я, – и купим Филе живую курицу.
– Да мы, если нужно, курями весь этот лес завалим! – заявил наш юный хвастун.
Ванчи с сынишкой уже и след простыл, и мы ехали только своей дружной ватагой. Оттаявший душой Слава усиленно восхищался боевыми способностями Марфы.
– Всего второй раз в жизни вижу, как зверь всадника вместе с лошадью валит. Как-то очень давно, во время охоты в черниговских лесах, на Владимира Мономаха из кустов лютый зверь запрыгнул и сшиб князя вместе с боевым конем.
– Что ж за зверь такой? – поинтересовался я. – Рысь или росомаха?
– Знаешь, Володь, мы с князем в этой жизни поохотились немало, да и отец у меня ярым охотником был. Я и на медведя не раз хаживал, и волков флажками обкладывал, и кабанов с лосями валил. Лавливали мы в лесу и в поле диких лошадей, в общем, много чего в своей охотничьей жизни перевидал. Неоднократно сталкивался я и с рысью, и с росомахой, и ни с кем этих наших зверей никогда не перепутаю. Но лютого зверя, ни я, ни княжеские ловчие, до этого случая не видали ни-ког-да!
– Но убили же, поди, его в конце-то концов?
– Да где там! Тут же опять в зарослях исчез.
Большое село появилось через полчаса. К обеду зримо потеплело, солнце сияло во всю свою мощь, поэтому с крыш и деревьев даже начала капать талая вода, но на длинной сельской улице не было видно ни одного человека.
– У нас бы в такую погодку весь народ на улицу высыпал! – Наши любят, как потеплеет, вместе с соседями поболтать, посмеяться, – удивлялся Ванюша, – а эти болгарские селяне по домам попрятались! Здесь, видимо, сплошные нелюдимы живут.
– Это-то пустяки, – забеспокоился и Богуслав, – а вот почему, слыша нас, чужих людей, ни одна местная собачонка голос не подала, вот это всем загадкам загадка! Передохли они все от собачьей чумки что ли? Ладно, сейчас поедим, выпьем малость с устатку и расспросим полового. Не дай Бог наша Марфа подцепит здесь какую-нибудь местную заразу!
Только и в придорожной корчме на другом краю этого села нас встретили как-то странновато. Опередившие нас Ванча с Людмилом уже бойко хлебали какое-то варево за столиком в углу, а у нас сходу начались непонятные трудности и неувязки. Осанистый мужичок в темной жилетке и белой рубахе, украшенной яркой вышивкой, то ли половой, то ли сам хозяин, их тут сразу и не разберешь, вовсе не кинулся заваливать наш столик харчами, а занялся какими-то непонятными выяснениями.
Видимо распознав нашу национальную принадлежность по необычной для этих мест одежде, он первым делом спросил:
– Русичи?
Разговор с болгарином взялся поддерживать словоохотливый Ваня, который последнее время полюбил разговаривать на иностранных языках, ранее ему неведомых.
– Именно русичи! – с большой гордостью ответил истинный патриот нашей земли.
– Чем заняты? Купцы или боляре?
– Истинные бояре! – заверил наш скромник.
– Охотники?
– В основном за бабами, – рявкнул единственный среди нас истинный боярин. – Хватит пустые разговоры разговаривать! Поскорее жрать тащи, да выпивки побольше!
– Жрать тащи, все что есть в печи! – тут же добавил наш отрядный сочинитель скверных стишков Иван.
Против ожидания половой не понесся выполнять такой заманчивый в финансовом плане заказ, а задумчиво потеребив себя за кончик носа, переспросил:
– Так я не понял, вы у себя на Руси охотились или нет? Сумеете ли выследить и добыть какого-нибудь опасного зверя в лесу?
Этот разговор и такое поведение полового заинтересовали меня своей необычностью. Здесь таилось что-то непонятное, возможно очень опасное, и лезть на рожон не разобравшись, явно не следовало. Поэтому я положил ладонь на сгиб локтя закипающего гневом Богуслава и шепнул:
– Ты обещал вести себя мирно.
А сам спросил:
– И какая же тебе, мил-человек, разница, умеем мы охотиться или нет? Ты скажи, не таись, мы к вам, болгарам, очень хорошо относимся.
Сервитьор потоптался в нерешительности, потом глубоко и медленно вдохнул, затем решительно выдохнул и выпалил:
– Помогите избавиться от белой волчицы! Совсем нам от нее житья нет! Ее стая всех собак в нашем селе сожрала, сейчас эти волки за коз и коров принялись! У бабки Аглики на днях любимую козу утащили, к моему свояку Калояну в загон залезли и корову зарезали!
Их вожак, Белая волчица, никого и ничего не боится. В последние подходит к людям прямо среди бела дня, посреди села, и долго-долго на них смотрит! А глаза у нее, вы не поверите, голубые-голубые! Людей в этот момент какая-то оторопь берет, ничего сделать не могут. Сава от ужаса из рук топор выронил, а Огниан вилы. А за Белой еще десять здоровенных волков зубы скалят! У человека всего одна мысль в голове в этот момент крутится: сейчас сожрут! Обязательно сожрут! Мы из домов высунуться боимся!
