Борис Зайцев
На Афон
4
Салоники,
11 мая 1927.
6 ч.[асов] утра.
Дорогие мои любимые, только что вошли в салоникский порт, пароход будет стоять целый день! – я сойду и опущу это письмо. Едем страшно медленно. Из Афин в понедельник (9-го) вечером, на
Борис Константинович Зайцев. Мюнхен. 1956 г.
Афоне буду только завтра на рассвете! Еду пока что хорошо, но все неожиданности: от Пирея до Марселя увеличили цену на билеты, здесь пароход целые лишние сутки в пути, за билет взяли в Афинах как бы с продовольствием, а приходится, видимо (другие, сошедшие в С.[алониках], платили) – тоже платить, хоть и не так много, а все же. Не так легко с языком, хотя я знаю теперь несколько слов греческих: рыба – пс'ари, жаркое – пси'то, и т. п. Этот пароход премерзкий, грязь чисто греческая. Уборная… ну лучше уж не говорить. Есть и клопы, разумеется, но в ограниченном количестве.
Душки мои, я чувствую себя ужасно отдаленным от Вас, ведь последнее письмо было еще от 2-го мая, а уезжая из Афин, в посл. [едний] день, ничего на почте не получил. Но понимаю, конечно, что иначе быть и не может. А теперь, на Афоне, еще разобщеннее. Но завтра, наконец, я его увижу. Везде, где пароход подходит близко к берегу, греческая земля благоухает. В общем путешествие не очень легкое. Погода средняя. Для Греции в мае полагалось бы получше. Вчера ночью вышел на палубу – море пустынное, стои'т луна, под ней туча, и золотисто-серебряная до рога от луны к нашему кораблю. И другой в море корабль – весь светящийся огнями. Очень красиво было, но сумрачно как-то. Первый очерк для «П.[оследних] Н.[овостей]» почти кончил, вышлю с Афона тотчас – он довольно грустный получился.
Да, дорогой брат, во избежание очень возможных недоразумений, покажи это письмо Демидову[214] или Алданову[215], пусть мне переведут немедленно еще 300–400 фр.[анков] в Афины, по адресу: Madame Ir`ene Boutnikoff, 34, rue Solomou, Athe`nes (улица наз.[ывается] «Солому'», если напис.[ать] по-русски). Уезжая, я предупредил ее, что такой оборот возможен. Она человек верный и надежный, т. ч. все правильно. Сейчас у меня денег в обрез, я боюсь, что в Афинах сяду на корабль слишком «налегке», ибо точно ведь не знаю и условий афонской жизни! Везде оказывается дороже, чем говорят, и чем предполагал. Вчера вечером стоял один на палубе и помолился, о всех Вас, дорогих и единственно любимых, ветром мне дуло в лицо легким и влажным, странное и величественное впечатление, вот уж, действительно, наедине с Богом.
Ну, Господь Вас храни, мои дорогие. Сейчас сойду с парохода, поброжу по Салоникам. Очень благодари Мишу[216] 7 за перо: оно неоценимо для меня. Целую всех Вас, мои радости. Буду ждать писем на Афоне, из Афона заказал переслать, но исполнят ли греки? Такой народ…
Обнимаю. Б.
Б. К. Зайцев. Афонские дни. (Из заметок). Перезвоны, Рига. № 40, 1928 г.
Борис Константинович Зайцев в своей комнате на 5, avenue des Chalets
P. S. Греки оч.[ень] любезны и приятны в обращении очень бедны и жалки. У них тоже масса несчастий, полны бараки бежен.[цев] из Малой Азии, и т. п.
5
Монастырь св. Пантелеймона
на Афоне
14 мая
1927
Дорогие мои и единственные, сегодня третьи сутки, что я на Афоне – мне кажется, что пошел уже месяц как я в бурю высадился утром 12-го числа в мал.[енькой] гавани Дафни, на земле Афонской – столько впечатлений, ни на что непохожих!
12-го на рассвете, я взошел на палубу парохода «Ке'ркира» (Корци'ра[217], по-русски), чтобы взглянуть на приближающийся Афон. Братец, Татуша, я вдруг увидел гору, едва выступавшую в легком тумане – такой грандиозной силы и величины, и такую островерхую, что в первый момент мне показалось, не облако ли это. Но в следующий – меня обдало брызгами. Я обтерся и продолжал смотреть, в восторге. Качка усиливалась. Нигде так не качало, как вблизи Афона! Из-за горы ветер дул во всю силу, стало так обдавать водой, что пришлось спуститься в каюту. Но впечатление этой горы незабываемо. – В гавани Дафни меня встретил монах о. Петр. Худой, высокий, со светлыми глазами, лицом в морщинах, с русскою бородой и удивительной доброты взглядом. К сожалению, он не мог везти меня прямо в монастырь – предварит.[ельно] надо побывать в Карее, админ.[истративном] центре Афона, и получить от греч.[еского] управл.[ения] паспорт.
– Святое имя ваше? – спросил он ласково.
– А, Борис, хорошо, Борис, – как будто действительно что-то особенно хорошее есть в том, что я Борис.
Между прочим, когда он подъезжал на своей лодке, по том, придерживая полы кафтана, ловко и быстро бросал якорь с кормы – что-то от Петра Апостола даже в нем можно было почувствовать.
Он мне устроил мула. – Ничего, и митрополиту Антонию пришлось на таком муле путешествовать. Путешествие удивительное. Ветер все сильнее заду вал, мул мирно шел по каменистой тропинке, вслед за другим, на кот. [ором] была чья-то поклажа (мои вещи о. Петр взял с собою в лодку). Дикие горы, леса, кедры, буря, желтые дроки, свешивающиеся к самой дороге. Вот когда я оценил плед! Вспомнил и о твоих милых перчаточках, друг, (руки стали коченеть), напялил их кое-как, и «предался воле Божией».
(Я сделал выписку из дневника. Он так подробен и длинен, что прерываю[218])… Часа через 21/2 мы были в Карее, единств.[енном] в мире городке, где нет ни единой женщины, в лавках выставлены товары, и нет ни продавцов, ни покупателей и т. д. Там я остановился в «русск.[ом] кунаке», т. е. подворье нашего монастыря. Приехали вовремя. Начался проливной дождь. У меня были целые апартаменты [sic!]. Пришлось ходить за документами – все это фантастика. Меня принимал греческий «протат», т. е. парламент монастырей, «проэстис» (председатель) через переводчика приветств.[овал] меня, два сардара в юбках подносили кофе и отдельно варенье, которое я не умел даже взять! Не знал куда положить! – Ночевал в Андре евском скиту (это чудный монастырь, с огромным Собо ром, гостиницей и пр.). В 12 ч.[асов] ночи был в Соборе на службе, стоял в монашеском «кресле» или не знаю, как назвать, такая клетка с ручками, на которые опираешься, стоя, а если устал, то можно и сесть. Собор был почти во мраке, я выстоял до 4-х часов, но еще литургия не началась. Больше не хватило сил. Выспался, встал в 8 ч.[асов], весь день и утро осматр.[ивал] монастырь, видел сотни монашеских черепов (и четыре черепа игуменов, в отдельн.[ом] больш.[ом] шкафу) – вообще описать всего не могу. 12 и 13 мая – из самых замечательных дней моей жизни, из самых «необыкновенных»!
Б. К. Зайцев и В. А. Зайцева на Сергиевском Подворье. Париж. (Фрагмент групповой фотографии)
Вышел с монахом из Андреевск.[ого] скита и через три часа дошел сюда, до Пантелейм.[оновского] монастыря, откуда и пишу. Монахи везде оч.[ень] добрые и ласковые. Тут мон.[астырь] уже прямо грандиозный. Мне отвели чудную комнату с розами, балконом на море, увитым виноградом, тишина, роскошь… Я великолепно выспался, но вчера все же был на «повечерии», это коротк.[ая] служба, акафист Божией Матери. Опять стоял в «кресле». Познакомился с архимандритом Кириком (это исповед ник всего мон.[астыря]), он сказал, что хорошо мне поговеть. В понедельн.[ик] буду у него исповедов.[аться], во вторн.[ик] – причащаться. Нынче утр.[ом] пришел ко мне библиотекарь, о. Иосиф, водил меня в библиотеку, я принес домой груду книг. Все здесь необычайно! Время не наше! Когда солнце заходит, то часы ставят на 12, т. ч. «гостинничник» мой, о. Иоасаф, подал мне сегодня обед в 8 ч.[асов] утра (по их времени). Нынче пойду веч.[ером] на службу. Чувствую себя хорошо, очень возбужденно и сов сем по-особенному. В сущности, настоящее, т. е. необык новенное, только сейчас началось. Одно очень грустно: нет никаких вестей от Вас после Афин, послед.[нее] твое письмо от 2-го мая! В письме из Салоник я писал тебе, что надо выслать франк. [ов] 300–400 на имя Madame Ire`ne Boutnikoff, 34, rue Solomou, Athe`nes – это необходимо! Прости, друг, я знаю, что и тебе нелегко, но иначе не обернусь – здесь все-таки постоянно приходится раздавать деньги, платить за мулов, наним.[ать] лодку (на днях еду в поездку на неделю, по греч.[еским] мон.[астырям], с проводником-мона хом – это большая честь, редко кому дают монаха на не делю, но придется, конечно, платить). Дорогие мои, если бы Вы были тут. Но это невозможно. Уже третий день я не вижу ни одного женского лица. Передай дорогому Пате, что везде в монастырях висит портрет Фомы Уйтмора. – Бесконечно Вас обнимаю и целую. В Андреевском скиту с нынешн.[его] дня начинают за Вас молиться.
Б.
P. S. Сейчас иду прогуляться к морю. Погода средняя. Целую, люблю Вас.
14-го, суббота, веч.[ером]. Сейчас иду на «бдение». Оно будет продолжаться всю ночь. Я простою часа два, потом меня разбудят к Литургии в 7 ч.[асов] утра.
6
Понедельник
16 мая
Мон.[астырь] Св. Пантелеймона
7 ч.[асов] 50 м.[инут] утра.
Дорогой друг мой, только что встал. Спал, вдруг твой голос так явственно сказал сквозь сон: «Борюшка, пора вставать». Я вскочил, и правда, оказалось, пора: мы условились с моим «гостинником», или как здесь называют, «фондаричным» (от греч.[еского] слова), что в 8 ч.[асов] он принесет мне чаю. Меня страшно тронуло и обрадовало, что слышу твой голос. В действительности-то я его не слыхал, как и Татушеньки моей бесценной, уже более двух недель! (Да и писем жду – терпеливо, знаю, что дело не в Вас, Вы-то пишете, но пароходы здесь не так часты, раз в неделю, в среднем. Ждем во вторник, т. е. завтра). – Продолжаю – и действительно, о. Иоасаф принес мне чер.[ез] десять минут, как ты меня позвала, чаю.
Я сегодня исповедуюсь у о. Кирика архимандрита, духовника всей братии. Ночь сегодняшнюю провел так: в 1 ч.[ас] ночи у заутрени в большой церкви св. Митрофания, до 4-х час.[ов] утра (в начале служения в окна светила луна, и если приподняться в стоялище на цыпочки, то видно серебряное море; а потом стало светло – как раз к концу утрени, когда служивший ее, библиотекарь иеромонах о. Иосиф произнес: «Слава Тебе, показавшему нам свет!»)
В. Б. Ельяшевич с дочерью Ириной (справа) и Наташей Зайцевой (слева). Thoronet, 1926 г.
Потом (когда приложились к иконам и ковчежцам), подошел ко мне мой о. Иоасаф – он вообще ходит за мной, как за малым дитятей – и повел еще полутемными, бесконечными монастырскими корридорами в т.[ак] н.[азываемый] «параклис», т. е. малую, как бы «домовую» церковь, где служил литургию мой архимандрит Кирик, старичок с бровями как у покой.[ного] о. Кронида[219], с белой, легкой и обильнейшей бородой и черными, когда-то красивыми глазами – правый иногда оч.[ень] смешно подмигивает. Эту литургию я прослушал, и в нек. [оторых] местах сон так меня одолевал, что я боялся прислониться, чтобы не заснуть стоя. Кончили в шесть часов. Вообще здесь другая мера службам: такая ночь, какую я провел впервые в жизни, здесь есть каждая ночь монаха. В больш.[ой] церкви также была после утрени литургия, и все присутствуют. Кроме того две дневные службы (короткие), работа физическая и т. н. «келейное послушание», т. е. чтение молитв у себя в келии, причем простой монах кладет 500–600 поклонов, а схимонах – 1200 в день (чер.[ез] каждые 10 по ясных 11-й земной). Вот жизнь. Но они имеют очень усталый вид.
Вчера было воскр.[есенье], и я отстоял позднюю литургию (нач. [алась] в 7 ч.[асов] утра), они до нее отстояли с 12-ти ночи до 5 утра утреню и раннюю литургию! Затем меня пригласили на общую трапезу в громадн.[ый] зал. Приказано было посадить меня на место наместника, рядом с троном игумена, но я решительно отказался, это стесняет (должен тебе вообще сказать, что принимают они меня здесь очень, очень… как «особу», что ли. Обедать подают в отдельн.[ую] комнату, стол исключительный – я видел, что они сами едят на трапезе, и притом в воскресный день!) За трапезой все время чтец читал с высоченной кафедры, украшенной золотым летящим орлом, направл.[енным] в залу. Игум.[ен] был в лиловой мантии с золотыми отворотами на груди и посохом с зол.[отой] рукояткой. Когда кончили, то раздавали кусочки освящ.[енного] хлеба, и его тут же окуривали кадилом т.[ак] ч.[то] он имел запах ладана – его запивали святой водой. Все это устроено очень торжественно и красиво. Поет хор, игумен благословляет, монахов масса – большинство старики.
Но самое замечательное, что я вообще видел пока на Афоне, была служба от 4–6-и веч.[ера] в тот же день – «Акафист Богоматери». Надо тебе сказать, что Богоматерь – покровительница Афона, это единственная Женщина, присутствующая здесь постоянно. Главная, заключительная часть службы состояла в том, что игумен и два иеромонаха, в белых праздничных ризах, по очереди читали на солее акафист Пречистой, Образ Которой в это время медленно, на особых невидных роликах, спускался со своего места над Царскими Вратами – к нам, вниз. Это образ особенный. Он написан как бы на золотом «плате» вот такой формы [здесь – рисунок – А. К.] ниже его тончайшей работы кружево, и он спускается тоже на ткани. Так что выходит, что Пресв.[ятая] Дева как бы Сама является молящимся. Впечатление исключительно! Все прикладываются, хор поет, необычайное воодушевление и удивительная красота.
Вот такова, приблизит.[ельно], моя жизнь. Чувствую себя хорошо, но бывает и грустно, и одиноко. Вообще же надо сказать, что эта поездка совсем особенная, она как-то не «для удовольствия», но дает и еще даст оч.[ень] много. Не знаю, как буду писать книжку, это еще неясно, и тоже несколько тревожит. То, что читаю здесь, из библиотеки, очень мало приносит – это все штампы, хотя писано иногда прекрасными людьми. Афон оч.[ень] большая тема, и неразрывная с аскетикой, вообще с глубиной религии, молитвой, созерцанием, а я в этой области чувствую себя щенком. Погода, кажется, устанавливается. Поговев, еду в большое путешествие по греч.[еским] монастырям, б.[ыть] м.[ожет] подымусь и на «шпиль» (вершину), как они здесь говорят, но это будет зависеть от раз.[ных] причин, и от погоды в том числе. О «Клод Лоррен» вспоминаю с необыч.[айной] нежностью – кажется так далеко, и как будто уж год тут прожил. Вчера видел опять Сахарова (о. Софрония) – он необыкновенный вид имеет, молодого святителя (странным образом, глаза и улыбка очень мне напомнили… Эренбурга[220]! – кажется мало подходящ. [ее] имя). Но представилось: вот, у этого мол.[одого] чел.[овека] есть, м.[ожет] б.[ыть], мать, сестра, невеста – и они его никогда больше не увидят. Нет, Афон не шутка. Тут: или – или. Итак, мне оч.[ень] хочется досмотреть здесь по возм.[ожности] больше, и иногда очень хочется просто домой, к Вам. Этот мир замечательный, мне все же неблизок. Целую без конца. Привет всем.
Среди м.[онахов] много прелестных, оч.[ень] кротк.[их] и добрых.
Б. К. Зайцев и Ш.-А. Груас на Акрополе (Фото из газеты «L’Inde'pendance Belge» от 3 июня 1927 г.)
7
Понедельн[ик]
16 мая
9 ч. веч.
Дорогие, сейчас ложусь спать. В 1 ч.[ас] меня разбудят к заутрени и литургии (до 6-и час.[ов] утра). Сегодня днем я исповедовался у архим. [андрита] Кирика, он меня совсем очаровал своей добротой и простотой. Он мне сказал, между прочим, что видит меня в перв.[ый] раз, а в духе любит у же меня, как сына. Будет писать тебе, и вообще он очень большое значение тебе придает в моей жизни – и тоже, ведь, в глаза не видал!
После литургии выезжаю в путешествие по Афону – мне дают лодку и ученого монаха, бывшего антипросопа (представителя в греч.[еском] киноте), знающего по-гречески. Нынче погода чудная. Если завтра и послез.[автра] будет так же, мы подымемся на «шпиль», где стои'т церковь Богородицы, господствующая над всем Афоном. Увидим отшельников, посетим греч.[ескую] Лавру и знаменитый монастырь Ватопед. Дней через 5–6 вернемся в Пантелейм[оновский] монастырь, где я проведу еще неск.[олько] дней до парохода.
Итак, еще раз обнимаю и без конца целую моих доро гих. Арх. [имандрит] Кирик будет также за Вас молиться.
Папа
P. S. Нынче мне кажется, что, м.[ожет] б.[ыть], с Божьей помощью, я и сумею написать об Афоне.
17 м.[ая] 5 ч.[асов] 30 м.[инут] утра.
Душеньки. Только что причащался. О. Кирик пришлет тебе свою фотографию[221]. Сейчас едем с о. Пинуфрием в лодке на Карулю и в Лавру.
8
Суббота,
21
мая
Дорогие мои, только что вернулся из пятидневного путешествия по Афону – поездки во всех отношениях великолепной и редкостной, сегодня мне подали, наконец, 5 Ваших писем сразу, а то у меня не было никаких вестей две недели! Друже, ты пишешь: телеграфируй с Афона, это легко сказать, здесь нельзя отправить письма заказным, а о телеграфе и не слыхали. Уезжая, отправил Вам большое письмо, но, вообще, отсюда чаще раза в неделю почты нет. Я немного не понял, что ты пишешь, брат, о моих афинских друзьях, будто бы едущих со мной на Афон? Никто и не собирался! Ты что-то не так поняла, что ли. Никак нельзя и того понять, как я на обратн.[ом] пути буду в Афинах столько, как ты пишешь: пароход, на кот.[орый] у меня записан билет, отходит 4-го июня, я должен быть в А.[финах] 1–2-го самое позднее, чтобы не потерять билета. Но и вообще я смогу выехать из Афин лишь в том случае, если ты пришлешь мне на имя г-жи I. Boutnikoff, 34 Rue Solomou, Ath`enes, Grece франков 300–400. Жизнь на Афоне сравнит. [ельно] оч.[ень] дешева, все же приходится платить за лодки, мулов, давать на чай в греч.[еских] мон.[астырях] – путешествие мне стоило значит.[ельно] больше, чем я ожидал (о «Н.[овой] Ниве»[222] я написал уже тебе письмо, приложил)[223].
Трапеза в монастыре Иверон
Вот начало путешествия: 7 ч.[асов] утра, я предш.[ествующую] ночь говел и не спал вовсе, ни одной минуты, но чувствую себя отлично. Садимся в лодку. Погода райская, вода зеркальной голубизны, на руле о. Василий (Кривошеин)[224], с ним немец, дальше я и мой провожатый о. Пинуфрий (чудный человек, я искренно его полюбил за эти 5 дней). Лодка трогается, о. Пинуфрий поет «Христос Воскресе», я подтягиваю. Залив наш в этот час оч.[ень] напоминает Генисаретское озеро, и о. Василий, с нежн.[ыми] кудрями волос, раздвоенной слегка бородой, кроткостью и внутрен ним светом, тоже возводит к евангельскому рассказу. Здесь скрывался в уединении Патриарх, под видом простого рабочего (искал смирения). Когда однажды нес вязанку хворосту в монастырь, колокола сами зазвонили, его узнали. Таков воздух этого путешествия. Заезжали в Григориат[225] (тоже монастырь), т. к. о. Пинуфрий слышал, что ты оч.[ень] почитаешь святителя Николая. В древнем маленьком соборе прикладываемся к его образу – тоже древнему. Далее идет Каруля. Пристаем под отвесными скалами, подымаемся по крутизне. (Нигде по опасн.[ому] месту не шли, но смотреть жутко, где живут!) Есть места, где надо пролезать в дырку рядом с бездной, или идти по краю скалы, придерживаясь за веревку. Здесь живут пустынники, в маленьк.[их] хибарках. К одному из них, о. Феодосию, мы и приходим. Все встречным здесь говорят «Христос Воскресе» – отв.[ечают] «Воистину». Тут только христиане, и ничего другого не существует, кроме Бога. В кажд.[ом] домике – маленьк.[ая] церковь.
Б. К. Зайцев и И. Г. Бутникова. Афины. Май 1927 г.
К сожалению, у о. Ф.[еодосия], удивительнейшего (и образованного) отшельника, нам испортил дело немец своей нелепостью и ненужностью. Нет, вообще Афон только для русских! Иностранцам он непонятен. Если интересуются – снобизм.
Пока кончаю. Завтра буду продолжать, с дороги устал. Но вообще это путешествие будет, видимо, центром моего писания об Афоне. Поеду еще в Нов.[ую] Фиваиду, Дохиар и [1 нрзб.] – но это на 1–1 1/2 дня. Устал, ложусь спать. Завтра иду к литургии поздней, т. е. в 7 ч.[асов] утра, и пойду смотреть колокольный звон. Скажи А. И. Вот ему здесь бы подошло! За Вас уже молятся и здесь, о. Иосиф.
9
Воскресенье
22-го мая
Дорогая моя Тусенька, спасибо тебе за милые письма, наконец-то я получил от тебя вести, но как все это идет медленно! Последнее письмо от мамы лишь от 14-го. Завтра пароход, надеюсь, что Вы получите это мое письмо поскорее.
Не очень ли ты замучиваешься с учением? Боюсь я немного, чтобы ты опять не извелась как прошлой весной. Пусть мама за тобой следит, чтобы не переутомляться.
Теперь я продолжаю прерванное вчера. Сегодня был у поздней обедни (нач.[алась] в 7 ч.[асов] утр.[а], конч.[илась] в 91/2 -10, с акафистом св. Николаю). У меня комната прямо на море, два окна, сплошной балкон, по перилам кот.[орого] идет горизонтально старая виноградн.[ая] лоза, т.[ак] ч.[то] весь балкон украшен виноградн.[ыми] листьями. Сквозь них синеет море. В комнате висят портреты царей, наследников, архиереев, и т. п. Скромная и прекрасная икона Божией Матери (Покровительницей Афона вообще считается Богородица). Да, еще перед обедней был на колокольне, смотрел трезвон. Татушенька, это очень интересно. В нижнем этаже 4 колокола, из них один чуть не с мою комнату, в нем можно жить[226]. Язык его весит несколько пудов. При мне молодой монашек раскачивал очень, очень долго, а потом как бахнул, то воздух весь задрожал, и во мне все затрепетало, прямо насквозь прозванивает. Во втором же этаже десять колоколов меньших. Старенький звонарь нажимает ногой на педаль для самого большого, веревочки трех маленьких у него в правой руке, а левой он играет на натянутых струнах остальных шести средних, т.[ак] ч.[то] получается вроде оркестра. Удивительно хорошо. Но ни слова не слышно, если разговаривать, не только на колокольне, но и когда мы спустились вблизи здания.
Дальше – читал многотомный труд П. Успенского об Афоне[227], было 10 ч.[асов], вошел мой «гостинник» («фондаричный») о. Иоасаф, и доложил, что готов обед. Обычно меня здесь кормят между 9–10 ч.[асами] утра (ибо у них часы показыв.[ают] уже 2–3, это не астрономич.[еское] время, а они ставят стрелку на 12, когда заходит солнце). После обеда (кормят меня все обильнее и обильнее, вино теперь дают уже двух сортов. Это меня даже стесняет, ибо сами они питаются оч.[ень] плохо). Опять сидел за Успенским, потом лег поспать, ибо все-таки от путешествия осталась нек.[оторая] усталость, да и от почти трехчасов.[ого] стояния нынче. Вечером буду обедать с о. Пинуфрием, моим новым другом по монастырю. Мы с ним снимемся у о. Наума, фотографа, с которым у меня свидание чер.[ез] полчаса. Будет также сделан снимок с игуменом и знакомыми иеромонахами.[228]
Б. К. Зайцев и иеромонах Пинуфрий Ерофеев на Святой Горе. Фото иеромонаха Наума. Май 1927 г.
Поездка моя пятидневная настолько полна впечатлений, что трудно в письме передать, надо оч.[ень] много написать (что'я и сделаю для книжки). Пока скажу коротко: после отшельника мы поднялись еще в гору, и на ве ч.[ерней] заре пришли в келию св. Георгия; там ночевали у простых и милейших монахов (их 20 человек). Утром вышли пешком в Лавру св. Афанасия, это самый знаменитый греч.[еский] монастырь, пришли к вечеру. Неописуемой красоты внутренние дворики, столетние кипарисы, необыкнов. [енные] постройки, Собор, живопись, библиотеки, древности, и пр. Ночевали в комнате с 6-ю окнами, все на море, комната с колоннами, расписана голубым, кормили нас впервые козлятиной (русские не едят здесь мяса вовсе, греки же живут вообще роскошнее). Потом выехали на монастырск.[ой] лодке в Ивер, где знаменитая икона Б.[ожией] Матери Иверской, одна из величайших здешних святынь. Прикладывались. Опять залы, угощенье (подают гостям: по рюмке «раки», водки сладкой, по бокалу холодн.[ой] воды, варенье и турецкий кофе). Эти старики-монахи жили в Москве, и потому особенно любезно нас приняли. Опять дали лодку – до мон. [астыря] Пантократора. Тут ночевали. (Клопы, увы!) Утром осмотр библиотеки и Собора. Опять чудное путешествие на лодке в монастырь Ватопед.
Душенька, пока кончаю. Надо идти в библиотеку и к о. Науму. Обнимаю моих дорогих без конца и целую.
