Айгуль Айратовна Гизатуллина
Клуб алкогольных напитков
– Серьезно? Ты решил вновь читать мне нотации сейчас? Пару дней спустя.
– Повторение – мать учения, – поучительно произнес плакатный лозунг со времен Советского Союза Самогон, при этом никогда не задумываясь, что изречение это принадлежало древнеримскому поэту Овидию. – Остановись!
– Да пошел ты, – гнев начал просачиваться через маску насмешливости.
– Наркотики – это уже не шутки, – голос Самогона тоже приобрел более глубокие тона.
– Повторюсь: это не твое дело, – заскрежетал зубами Суррогат, уже и упустив тот момент, когда разговор пошел не по плану.
– Послушай, сын, – как-то подозрительно мягко начал уговаривать его Самогон, – я очень многое тебе позволял, но всему есть предел.
– И не тебе решать, где быть этой границе.
Кумыс, что все это время молчал сейчас решил навострить ножи, со словами:
– И долго мы будем идти у него на поводу? – и хотел было наброситься на противника, отчего Суррогат молниеносно достал нож, но так и не успел использовать его на деле, ибо все действующие лица повернулись на гул мотора. К ним на всех парах ехал мерседес красного цвета.
Издалека было не понятно кто за рулем, поэтому троица до последнего ждала, когда же водитель вдарит по тормозу. Но как выяснилось в последний момент, он этого делать не собирался.
Все наши «герои» успели отскочить (а красавчик к тому же выронить холодное оружие), когда из круто развернувшейся машины вышла Мартини и выстрелила в Суррогата. И тут можно сказать сработал как раз тот «фокус неудачи»: предположительно – руки тряслись у женщины из-за принятого решения, плохих дорог и нервов, ибо она пару раз промахнулась, а в итоге вместо груди (видимо, целилась в самое сердце), попала в живот. В связи с чем она выстрелила еще дважды, но так и не попала в цель. Развернувшись, она прицелилась в Самогона, но его успел прикрыть Кумыс. Далее опять последовали пара неудачных выстрелов. За это время Самогон смог оттащить Кумыса как раз-таки за ту самую корягу, за которой скрывался Суррогат. А разряженный пистолет был женщине уже не в помощь.
– Сука! – крикнула Мартини и, сев было обратно в машину хотела уехать, когда колесо мерса пронзили пули.
– Не так быстро, тварь, – улыбнулся ей Суррогат, левой рукой зажимая раны на животе и в районе груди.
Мартини очаровательно улыбнулась в ответ. Просунув руку через окно, она пустила в ход свои чары и все же тронулась. Она знала, что сможет уехать несколько сотен метров, да и стекла были пуленепробиваемы. Это даст ей фору доехать до ждущего ее Ерша. Он был ее планом Б.
Почему она не убила Суррогата? Ведь могла бы при желании подойти к нему и выстрелить в упор. Она и собиралась. Но вовремя переубедила себя, что мужчина может быть вооружен и как боец, прошедший неплохую школу выживания, мог бы застать ее врасплох. И вот он бы точно не промахнулся. А так, она считала, что задела жизненно важные органы, и сделала ставку на то, что он скончается, не доехав до больницы. Впрочем, на чем бы ему туда доехать. По пути она с Ершом видела припрятанный мотоцикл и, естественно, воспользовалась случаем спустить ему шины. Что же до Кумыса и Самогона. Жаль, что она не смогла убрать последнего. Тот мальчишка ей был не ровня, а вот старику уже пора было на покой.
Мартини вспомнила подетально эту сцену пока ехала из Италии к месту битвы: как она едет в эту дыру, как сбивает эту сладкую троицу, хладнокровно стреляет сначала в Суррогата, а потом и с Самогона. Но вот ведь проклятье, в видении, она убила их всех. Что ж, остается думать, что Фавн либо соврал, либо потом перетасовал карты, после того как она его, болезненно в прямом смысле этого слова, кинула.
Сейчас надо было думать о последствиях. Суррогат смертельно ранен, Кумыс кажется тоже, Самогон жив и здоров. Это говорит лишь о том, что она заимела нового смертоносного врага в его лице, ну что ж, чему быть, тому не миновать. Главное условие сделки она уже выполнила: прошла неделя, она устранила красавчика-контрабандиста. Теперь дело за Этанолом.
Так что же видел Суррогат после того, как его коснулись чары блондинки.
Он был на белоснежном пляже, скорее всего на Мальдивах. Волны теплой пеной обволакивали его босые ноги и дарили райское удовольствие. Солнце припекало сверху, но шляпа спасала от беспощадных лучей. Погода именно была та, о которой говорят: идеально теплое, вокруг один релакс. И тут его обняли сзади крошечные ладошки. Он знал, что это Саке: узнал по ее смеху.
– Скучал? – спросила она.
– Каждую минуту, – ответил ей Суррогат, прежде чем повернуться и подхватить на руки. Японка была легка как пушинка. В легком шелковом костюме, ненакрашенная она казалась ему такой родной.
Девушка поцеловала его в губы.
– Побрейся, а то выглядишь как разбойник, – пожурила она его, чему он был все равно несказанно рад. Да пусть хоть бьет его, любить от этого он ее меньше не станет.
– Как только так сразу, – и повалив ее на просторную кровать в бунгало, начал целовать…
Боль былых дней
За плечами оставим.
В саду вновь распустятся вишни.
Опьяненный нежностью Саке, нежась в ее ласках и улыбках, он вот уже не один мысленный день ловил себя на том, что так давно не смеялся и не испытывал это чувство легкости. Он действительно парил где-то между небом и землей, будто заимел крылья. Его отпустила вся его жизнь и осталась лишь любимая женщина, что казалась особенно притягательной на закате уходящего солнца.
Но вернемся же к реальности, друзья, где наших героев покинула роковая женщина. Самогон, осмотрев Кумыса и приняв решение, что его еще можно спасти, бросился к сыну.
Тот лежал на спине, из уголков губ текла струйка крови. Нащупав пульс, старик понял, что он становится все реже или медленнее.
– Суррогат, сын! Сынок, – взмолился он, понимая неизбежное.
Он на всех порах побежал к своей машине. Но к этому времени, уже было все поздно.
Конечно же Самогон не мог оставить его здесь, и со слезами на глазах, погрузил он тело красивого мужчины на заднее кресло, разместив еще живого Кумыса на переднее. И всю дорогу через слезы, просил прощения.
Едва эта сцена загородом разрешилась, из тени вышли трое других неведомых нам участников: мужчина, с которым мы имело дело быть знакомым со встречи на мосту с Самогоном, а также в баре при разговоре с Суррогатом, а вместе с ним, прислонившись к дереву стоял Фавн, а уже покидала их очаровательная Фортуна.
– Уже уходишь? – ласково спросил ее полубог.
– Мне он нравился, – грустно улыбнулась она.
– Да, незаурядный парнишка… был, – добавил солидный мужчина.
– Так почему ты его убрал? – удивилась Фортуна.
– Все просто. Я дал шанс другим участникам клуба проявить себя, – спокойно прокомментировал свои действия бородач, на что те двое лишь хныкнули. Они сделали свою работу, их ждали другие.
Глава 29
Вернемся же немного назад, друзья мои. Вспомним, что происходило за несколько часов до этого события.
Текила в ярости собирала вещи, закидывая в чемодан все, что попадалось на глаза. Ее трясло, а слез все не было. Хотя лучше бы они были, ведь вместе с ними ушла бы и горечь.
Ей хотелось мести. Ненависть будила в ней самых темных демонов. Она кричала что-то на разных языках мира, в надежде, что станет легче. Но и это не помогало.
Девушка все еще видела эту картину: Кумыс, целующийся с какой-то девушкой. Кто эта тварь уже не имело значения. Ведь в результате он выбрал ее. Текилу бесило и то, как мужчина до последнего пытался скрыть сей факт. Отсюда вытекал вопрос: давно ли он крутил роман на стороне? И зачем вообще она ему сдалась? Хотя очевидно же: трофей! Не зря креолка столько лет не подпускала его к себе. Эта игра ни разу не стоила свеч! Все мужики одинаковые – все больше и больше убеждалась девушка. Все они лишь используют, а потом бегут как крысы с корабля. И как? Как она могла так ошибиться и вновь наступить на эти проклятые грабли? Дура! Дура! Дура!
В итак захламленной комнате сейчас буйствовал ад завала. Кровать напоминала пирамиду Хеопса, что даже чемодана не было видно. Поняв очевидное, девушка сдалась. Как раз оказавшись в ванной, она залезла под холодный душ. А окоченев включила горячий. Ей физически стало лучше, но в душе было все то же дерьмо.
Креолке было уже все равно, чем все обернется, лишь бы выпустить пар. И она сделала то, что другие не решились бы, ибо писал У. Шекспир: «Чем страсть сильнее, ем печальнее у нее бывает конец». Она нашла номер Суррогата. Откуда он у нее? Естественно, из прошлой жизни, когда он предлагал ей свои услуги еще у нее на родине. Но трубку взял совсем иной человек (голос Суррогата она бы никогда не спутала), так как произнес он грубым басом:
– Да?
– Мне нужен Суррогат, – жестко ответила она.
– Да неужели? А кто говорит?
– Не твое сучье дело. Позови Суррогата, – в такие моменты Текила никогда не церемонилась. Она знала себе цену.
– Так и побежал. Вот представишься, милочка, там и другой разговор, – но мужчина на том конце провода тоже был не робкого десятка.
– Текила, – выкрикнула она. – Мне нужен Суррогат.
– М, как любопытно. Рад тебя слышать, красотка, – у Этанола непроизвольно потекли слюнки при мысли о сексуальной креолке.
– Суррогата, – растягивая и шипя одновременно сказала девушка.
– Я Этанол. Его правая рука. Можешь говорить мне. Передам все слово в слово, – весьма убедительно произнес мужчина.
Текила на мгновение задумалась. Впрочем, какая разница кто из них грохнет Кумыса.
– Я хочу нанять киллера, – хладнокровно объявила креолка.
Она не видела, как округлились глаза Этанола, но это было логично.
– Немного не по адресу, милочка, – ответил мужчина.
– Нет, по адресу, – не сдавалась девушка. – Если Суррогат устранит мою цель, то так и быть я соглашусь работать с ним.
Эталон задумался. Текила и впрямь была лакомым кусочком и давненько стояла на пьедестале «Отличная сделка», но мало ли кого она хотела убрать с дороги?
– Кто цель?
– Я скажу при условии, что вы беретесь за это дело.
– Безусловно, – прикинув риски, ответил все же Этанол, хотя знал, что для начала стоило бы потолковать с боссом. Но за годы работы с ним он прекрасно знал, что такая сделка была для него отличным заключением контракта. Он и на более невыносимых условиях выезжал.
– Кумыс, – лишь произнесла Текила.
Этого вот уж точно не ожидали услышать на том конце провода.
– Кумыс, значит, – потер подбородок Эталон, улыбаясь, как шакал пред жертвой.
– Да.
– По рукам, – серьезно ответил мужчина, – Только нам надо знать, где он.
– Я дам вам его номер телефона. Дальше уже сами выследите. Не мне вас учить.
И продиктовав цифры, Текила сбросила трубку. Как не странно, ей и впрямь полегчало. Но постепенно пришло понимание: а не переборщила ли она? Но вспомнив вновь сцену у мотеля, все же пришла к мнению, что все правильно. Это будет показательная месть за все ее разбитые сердца.
А теперь немного поменяем еще и место локации и вернемся к двум голубкам, что мчались обратной дорогой после посещения леса Умбры.
Мартини была молчалива, хотя Ерш и пытался ее расшевелить. Казалось, она всецело была в своих думах, планах. О том, что женщина ими не делилась, напрягало юношу, но он терпел. Пока после того, как они оставили пикап фермерам, Мартини не объявила, что дальше поедет одна.
– Какого черта? – вспылил Ерш.
– Так надо, – кратно ответила она.
– Держи карман шире, детка. Выкладывай, а потом я подумаю, соглашусь я с твоими планами или нет, – широко растопырив локти, упираясь ладонями в бока, заявил парнишка.
Мартини вновь смерила его недовольным взглядом. А после просто развернулась и пошла.
– Стой! – остановил ее Ерш. – Так дела не делаются. Напоминаю, мы же партнеры. Дай мне помочь тебе, чтобы ты там не задумала.
Женщина выдохнула, будто эта дискуссия отняла у нее половину энергии.
– Я убью Суррогата. И сделаю это сама, ясно.
Глаза Ерша округлились как блюдца, но при этом в них загорелись дикие огоньки.
– Смело.
– В видении Фавна я была одна на красном мерседесе.
– А я, по-видимому, ждал тебя за кустами, как план Б, – пошутил юноша.
Мартини задумалась.
– Неплохая идея.
– Вот видишь, надо-то было лишь мне сказать. Я ж хороший парень, всегда помогу, – распушил сразу хвост Ерш, от чего Мартини лишь покачала головой, закатив глаза.
По дороге «домой», им все же удалось найти подходящую машину и взять ее на прокат. Далее женщине нужен был пистолет. Они зашли в оружейный магазин, и потом следующий. Женская рука отличается от мужской. Совершенно очевидно, что она меньше и не такая сильная. Это обстоятельство «от природы» накладывает некоторую специфику на выбираемые прекрасной половиной человечества пистолеты. И не везде можно найти что-то достойное. В связи с чем ей попался Kimber Pro Carry II. Он был тяжеловат для нежной руки Мартини, но при этом был удобен в удержании. Да и выбирать особо не приходилось. По крайней мере, ее заверили, что это отличное оружие. Но проблема оказалась в другом, как выяснилось главою ранее. Женщина плохо стреляла. Светским львицам редко приходило в голову практиковаться в стрельбе. Мартини не была исключением. У нее были на горизонте всегда иные проблемы. Что ж, мы можем сказать, что неумение ее весьма подвело. Но эта Мартини умеет учиться. И в последующем сможет развить в себе меткость, ведь профессия нынче обязывает.
А что же было с Самогоном? Вечером от дел бумажных его оторвал звонок от Кумыса.
– Да, – взял наскоро старик, уже готовясь к плохим новостям. Парень редко звонил, и лишь по делу.
– Она сбежала, – констатировали на другом конце провода. – Самогон, она сбежала от меня, – голос, как бы не пытался Кумыс сделать его серьезным, все же выдавал горечь сожаления и детского глупого поражения.
Самогон молчал. Он мог бы спросить: как? Как это могло произойти? Она же была заперта, по твоим словам! Как ты смог упустить какую-то девчонку? Что ты за охотник такой? Полное разочарование!
Но вместо этого, старик снял очки, потер переносицу и спокойным тоном предложил:
– Давай поедем туда вместе и посмотрим следы. Может еще повезет ее поймать.
– Да, – кивнул Кумыс, хоть этого и не увидел Самогон.
– Где ты видел ее в последний раз?
Парень на мгновение замолчал.
– Там, где она и была заперта изначально, конечно. В контейнере, – соврал, не моргнув глазом, Кумыс. Он не посмел бы признаться, что поддался мягкости сердца и перевез ее в мотель.
– Жди меня там, – и Самогон отключился.
– Проклятье! – бранился старик, надевая тулуп. – Никому ничего доверить нельзя! За девчонкой даже присмотреть не могут! Что за молодежь пошла! Бестолочи одни, да авантюристы! А ведь казался надежным парнем этот Кумыс. Столько молвы ходило о его подвигах подобных. Тьфу ты! Не зря говорят: хочешь, чтобы что-то получилось хорошо – сделай это сам.
Он завел свой драндулет и все еще бубнил, когда представил, что теперь у него нет козыря в рукаве против сына. Хотя тот и божился, что и товара теперь у него тоже нет. Да что за чертовщина такая! Но ведь нужно же выбить согласие как-то, чтобы этот ублюдок перестал торговать наркотой! Еще и смертельной, по последним сводкам. Нашел с чем связываться!
Потом он пожалеет и своих словах, горько пожалеет. Когда обнимет окровавленное тело сына, когда поймет, что ничем ему уже помочь не в силах. Он вспомнит иные моменты их совместной жизни: как Суррогат прищемил палец и прибежал ему; как рассказал, что не понимает девочку, что все время бегает за ней и шлет воздушные поцелуи. Вспомнит как обнимал, и то, как давно это было. После происшествия мир его пошатнется и лишь остатки разума будут держать на плаву. Но старик отдал бы все на свете, лишь бы не терять единственного сына, каким бы балбесом тот не был. Ведь лучше его уже все равно не будет.
Глава 30
– Как ты посмела? – проскрежетала Ром в трубку телефона, когда на том конце провода все же взяли трубку.
– Что? – голос Шампанского сразу ее выдал.
– Я спрашиваю, как ты могла меня так предать? – завопила пьяная пиратка.
– А, я… я не понимаю, о чем ты, – попыталась спастись блондинка.
– Так уж не понимаешь! Я о товаре, что ты выкрала ночью у меня из-под носа!
– Ром, Ром, – как бы извиняясь произносила Шампанское, будто ее поймали с поличным.
– Ты предала меня, – прошептала, плюхнувшись в кресло, пиратка. – Предала.
– Нет, прости. Я не знаю, что на меня нашло. Это было как во сне. Нет, это и был сон, – продолжала голосить нервно Шампанское.
– Какое это имеет сейчас значение, – казалось у Ром не было больше сил бороться с внутренними демонами, она просто сдалась.
– Прости меня, – шептала ее собеседница, заливаясь слезами, на что пиратка просто бросила трубку. Разбитая Ром больше не могла слушать этот лепет. Ее сердце и доверие было разбито в хлам, и тут даже алкоголь не помощник.
Ей, конечно же, хотелось знать, почему ее подруга так поступила, что сподвигло ее это сделать, да и в конце концов, где этот чертов товар? Но сейчас, именно в данный момент, ей не хотелось уже ничего. Будто весь воздух выкачали из легких, оставив космический вакуум внутри. Ее засасывало в эти дебри боли.
До Кальяри оставалось плыть меньше двух часов. А там ее ждала сделка, а следом и пополнение провизии. Она знала, что может положиться на свой экипаж, но в обычных случаях предпочитала контролировать процесс погрузки, не говоря уже о договорах.
Не зная, как собрать себя воедино (таких случаев предательства у нее уже давно не было, а точнее будет – ей всегда было кому позвонить или прийти), Ром напивалась всем, что попадало под руки, в надежде вырубиться навечно. Но план был прерван еще на корню: к ней постучались.
– Отвалите, кто бы это не был! – рявкнула женщина на дверь.
– Нет, уж, не сегодня, – и в каюту зашел Коньяк.
– Какого дьявола тебе здесь нужно, старик?
– Поговорить, – ответил спокойно джентльмен.
– Прости, не в настроении, – выпроваживая незваного гостя, отмахнулась Ром, продолжая злоупотреблять напитками.
– А его у тебя никогда и не бывает, – усмехнулся по-доброму мужчина.
– А тебе-то что? Решил поддаться в психологи? – засмеялась женщина.
– Как хочешь, так и называй. Но нам и впрямь необходимо поговорить.
– Да пошел ты, соплежуй, – начала уже браниться Ром, в надежде, что мужчина оскорбится и уйдет. Но не сработало.
– Ром, присядь, – также спокойно попросил Коньяк.
За все то время пока мы заводили знакомство с героями книги, мы упустили его личность. Хоть он и весьма заурядный персонаж, но все же негоже его пропустить, и лучше это сделать позже, чем никогда. Ведь жизнь его весьма интересна и стоит того, чтобы быть рассказанной. Начиная с того, как он появился на свет. Давайте слегка ударимся в историю.
В XI веке город Коньяк был центром соляной торговли с голландцами. Вместе с солью в Нидерланды отправлялось и вино из виноградников Пуату56. В XVI веке в регионе стали производить слишком много вина, его качество ухудшилось настолько, что напиток оказался непригоден к длительной транспортировке. Голландцы придумали перегонять вино в крепкий спирт, а затем разбавлять до нужного градуса. Постепенно французы усовершенствовали голландские перегонные кубы, выяснили, что напиток становится вкуснее от длительного хранения в дубовых бочках. К XVIII веку виноградный дистиллят уже экспортировался в Новый Свет и на Дальний Восток. Этот напиток уже стали называть коньяком.
Итак, наш добрый старик появился на этот свет благодаря сестрам Винам. Что ж, о последствиях этой связи мы еще упомянем в будущем.
Ну а сейчас хотелось бы напомнить о настоящем времени, в частности о том, каким он является по сути алкогольным напитком.
Это был весьма тяжелый человек, дубовый можно было бы даже сказать, с крепким стержнем, но мягким в некоторых вопросах. Например, он любил спокойствие, одиночество, либо тихую компанию. После него оставалось долгое послевкусие с изменением оттенков: кто-то говорил, что он чрезмерно консервативен, кто-то же, что Коньяк слишком добр, кому-то находил в нем изюминку, а были и те, что говорили о нем, что он подобен шоколаду. В любом случае его любили и уважали в обществе, просто каждый по-своему.
Когда у Коньяка было хорошее настроение он смеялся очень громко и раскатисто, а когда ему было грустно – то сидел, опустив нос, полностью погрузившись в свои мысли.
У него была долгая и тяжелая жизнь, как и у Виски – кстати, это и объединяло двух алкогольных напитков. Они повидали разные миры: веселые и мирные, голодные и урожайные, военные и кризисные.
Как и большинство алкогольных напитков, Коньяк находил себе друзей именно в тяжелые времена. Хорошим его другом был Наполеон Бонапарт, например. Но проблема самая большая заключалась в том, что люди смертны, а Коньяк нет. И это было самое тяжелое для него – терять своих близких. За все свое время существования он схоронил их немало, и это постепенно «засухарило» его сердце. Смех Коньяка становился все более наигранным, а он сам более грузным. Лишь Виски его поддержал, ведь он понимал его как никто другой.
И поэтому, когда у закадычного друга возникали проблемы, Коньяк старался максимально ему помочь. И вот этим утром, когда все формальности по сборам на завтрак были соблюдены (джентльмены всегда знают правила этикета: быть при параде), Виски окликнул его:
– Ты случайно не знаешь, не заходил ли к нам в каюту вчера кто-либо?
Коньяк призадумался.
– Нет, не припомню, – хотя он и был славно пьян, но в памяти своей был уверен.
– Тогда откуда это у меня может быть? – и Виски достал из глубин своего чемодана деревянный ящик.
– Что это? – полюбопытствовал мужчина.
– Вот и мне хотелось бы это знать, – ответил техасец.
Коньяк протянул руку, и Виски в меру своей природной сомнительности (хотя она возникла скорее в ходе жизни, в которой его ни раз «оставляли в дураках»), все же подал ему саквояж.
– Интересно, – рассматривая со всех сторон эдакую вещь, проговорил Коньяк. – Я так понимаю, кода ты не знаешь?
– Естественно, нет.
– Но при желании, его можно открыть, – потер подбородок пожилой джентльмен.
– Не спеши. Скорее всего в этом замке есть какой-то подвох, – смекнул Виски.
– Все возможно, – согласился друг.
Они стояли в молчании и теперь оба смотрели на шкатулку. Мысли их были весьма схожи: попробовать открыть или все же бросить сие сомнительное действо, когда Виски все же сказал:
– Я собираюсь оставить ее при себе и посмотреть, к чему это приведет.
– Вот как, – ответил Коньяк, неуверенно посмотрев на своего собеседника. Было видно, что он бы такой выбор не сделал однозначно.
– Да, – кивнул Виски.
– Ты уверен? Все же я бы выбрал иной путь.
– Я не сомневаюсь, дружище, – похлопал его по плечу техасец и забрал обратно ящик. – Но согласись: эта вещь не просто так попала сюда. У него есть хорошая предыстория, я уверен.
– Бесспорно. И я готов биться об заклад, она темная. А я, как ты помнишь, стараюсь в последние годы избегать сомнительных выходок.
Виски просто кивнул, вложив в свою мимику свое понимание и принятие.
– И я, будучи твоим другом, посоветовал бы тебе того же.
Он знал, что Виски его не послушается. Это было в его характере: идти вперед, несмотря ни на что. Дерзость – имеет оттенок и хорошей черты: так человек всегда знает, кто на что способен, в том числе он сам.
Виски усмехнулся и молча помотал слегка головой. Но что хорошо между друзьями – мы принимаем друг друга со всеми нашими тараканами. Так и наши два джентльмена, лишь усмехнулись и пошли на завтрак. Правда в последний момент, Коньяк предпочел сходить к старпому и узнать, как лежит их маршрут и скоро ли они прибудут к назначенной цели.
Торопиться ли Коньяк, спросите вы? Да, дамы и господа, он явно хотел быстрее попасть в Новый Свет. А мы так ведь и не разъяснили причину столь большой спешки. Что ж и этому пришел свой черед.
Вы не поверите, но дело было связано с контрабандой, а точнее даже с самим Суррогатом. Этот скользкий тип не обошел стороной и нашего старину. И каким бы праведником не был Коньяк, и за ним кроились темные делишки. А все темное алкогольное так или иначе проходит через руки красавчика Суррогата. Виски был, естественно, в курсе этих дел, ведь и сам не был белым и пушистым. Но, с другой стороны, проблемы второго вечно его не отпускали, и он уже сам запутался, что страшнее иметь дело с Суррогатом или убивать невинных. Коньяк же предпочел тихую старость, поэтому по максимальному торопился закрыть все свои огрехи. И последним его делом было прикрыть лавочку в Новом Свете.
Постоянно прикрывая тылы друг друга, помогая с дистрибьюторами, лицензиями, акцизами, Коньяк и Виски шли нога в ногу через века. До сего дня, когда его покой опять не всколыхнула очередная проблема.
Старпом проинформировал его об основных моментах прибытия в Кальяри (чему весьма удивился Коньяк), а его собеседник продолжал уверовать его, что все пройдет гладко, ибо они здесь не первый раз, и связи Ром весьма крепки на этом участке суши. Что ж, в этом не сомневался джентльмен.
Его терзала лишь одна мысль: насколько осведомлены об этой остановке люди Суррогата. И сколько у него будет форы времени, чтоб избежать их кары.
– Хватить пить, Ром, – более сурово обратился он к капитану.
– Ты мне не указ, Коньяк. Это мой корабль, здесь я заправляю балом. Не нравится – вали!
– Мы не можем останавливаться в Кальяри, – сообщил резко он, будто боясь, что с минуты на минуту ее разум перестанет соображать.
– Да неужели? – усмехнулась она.
– Там нас ждут неприятности.
– Весьма любопытно, но сейчас я не хочу ничего знать, ясно. Проваливай!
– Люди Суррогата будут нас там поджидать, – признался в итоге мужчина, хоть правдой пытаясь привлечь пиратку.
– Да ты что? – последнее слово пьяная женщина растянула со смехом.
– Они придут по мою душу. Но не упустят возможности и прихватить и другие.
– С чего бы вдруг?
– А с чего вдруг мы в бегах, ты не подумала?
Ром пыталась как могла включить голову и соотнести дебет и кредит, но никак не улавливала нить. В связи с чем над нею сжалился Коньяк и все разъяснил.
– Мы с Винами дальние родственники.
Пиратка присвистнула.
– А я думала, вы кувыркаетесь вместе. Или у вас инцест?
– Не до шуток. Виски в курсе, естественно, но я им должен. Сестрам имею ввиду.
– Надо же. Они и тебя схватили за яйца, – усмехнулась пиратка.
– Если бы ты немного разбиралась в истории моего напитка, то знала бы, что он появился благодаря Винам, – сообщил ей Коньяк. – И я осведомлен, что нас могут поймать в Кальяри. Красное Вино перешла дорогу многим влиятельным людям, Суррогат не исключение. А Белое захватят для игр. А на меня зуб у Суррогата. Мы как-то имели с ним темное дельце, потом я пытался уйти. Что уж там говорить, до сих пор вон ухожу, – и Коньяк грустно улыбнулся.
– Все это не моя печаль.
– Не будь столь безжалостной, Ром, – взмолился Коньяк. – Ладно, Красное Вино – заноза в любой заднице, ну а ее сестра? Я, в конце концов? Что мы тебе сделали? Я же оплатил нашу поездку.
Ром смотрела будто сквозь мужчину. Ей и вправду было не до его слез. И эти семейные драмы ее угнетали. Но возвращаясь в реальность, она понимала, что он прав. Не стоило это путешествие кровопролития. Только с этим ей не хватало иметь дела.
– Хорошо. Мы сделаем остановку в Кадисе57. Попрошу ребят по-быстрому и тихо перекинуть товары по суше туда, хоть это и займет лишнее время. Но при одном условии, – и Ром на долю секунды замолчала. – У меня возникли терки с рыжей сучкой. Мне нужно чтобы твой тощий зад подсобил мне с ней. Уяснил?
Коньяк кивнул. Сейчас бы он кивнул бы любому ее предложению, если бы только это вывело их из Европы по-тихому.
А тем временем Шампанское все продолжала плакать в трубку, говорить и просить прощения, пока не поняла, что уже давно ей никто не отвечает. Ее накрыло то самое чувство, от которого она всю жизнь бежала: никчемность, комплексы неполноценности, отчаяние и просто пустота.
И так пролежав, и проплакав в подушку полдня, к вечеру она одела самое красивое платье, что было у нее в шкафу, ярко накрасилась и сделала то, что делала всегда: ушла в разгул. Пьяные и счастливые люди с вечеринок были всегда ее утешительным спасательным кругом. Играя навязанную обществом роль, она была весела и очаровательна. Ей приклонялись, ее там любили. И за всей этой мишурой, жизнь Шампанской казалось не такой темной, как была. Там она была нужной. Проплывая среди богемного общества из клуба в клуб, она травилась дымом и разговорами о моде, о мужчинах. Главное – не проснуться в одиночестве. Главное – оставаться здесь и тогда, возможно, она спасется. Но…
Вы когда-нибудь просыпались в психиатрической больнице? Надеюсь, что нет. Не скажу, что это адское место, но неизвестность всего происходящего вокруг весьма пугает.
Едва Шампанское пришла в себя, то не сразу смогла открыть глаза из-за яркости солнечных лучей, что пробивались через решетчатые огромные окна и при этом отражались от белых простыней (хотя сложно их на самом деле назвать белыми, скорее серо-выцветшими), светлого линолеума на полу и людей в больничных одеяниях в некогда имевшие всевозможные цвета, но в настоящий момент об этом говорили лишь складки на изнанке. Даже лица самих пациентов были бледными, будто не видавшие солнца от жизни в подземелье.
Но вот наконец-то девушка начала ясно видеть. Вокруг нее ходили другие женщины и все были странными. Кто-то просто ходил кругами, другая что-то кому-то пыталась доказать, при этом оппонента не было рядом. Одна смеялась, но была и та, что плакала (правильнее будет сказать скулила) в углу.
«Что я здесь делаю?» – не исключено, что окажись вы в этом месте тоже задались бы этим вопросом. Большинство пациентов таких учреждений не понимают, в чем их проблема, ведь они такие же как мы, но живут с своем мире, видят кого-то. Это их реальность, просто для нормальности это не свойственные качества, в связи с чем их пытаются вылечить. Никто не думает о том, что возможно у нас не одна явь, а существует несколько наложенных измерений и кому-то можно сказать повезло приподнять завесу и заглянуть туда. Ведь среди обычных людей могут жить множество других – тех, кого мы не видим, а они нас в свою очередь, но, если смешать эти два мира, получается бардак в голове.
Ах, что-то я забежал вперед, дамы и господа, так вернемся же к Шампанскому, которая в первую минуту прозрения, лежит, сжавшись под одеялом и лицезреет с ужасом в глазах на людей вокруг.
– Мисс, – обращается в один момент к ней медсестра, – я рада, что вы проснулись. Вам надо встать и сходить в туалет. Давайте я вам помогу, – и бережно берет ее за руку.
– Я в сумасшедшем доме, – дергаясь от своих же слов, сообщает блондинка.
– Да, так оно и есть, милочка, – медсестра была афроамериканкой, упитанной, но очень доброй, судя по голосу и манере говорить. Будто она заведомо здесь всех жалеет.
