Августа Волхен
Мышка
Чеирька
Два с половиной месяца назад
Январское позднее солнце вызолотило голые ветви берёзы под окном, пробежало по краю парты, лизнуло уголок дневника. Катя подпёрла рукой голову, глядя в открытую тетрадку по математике. Всё-таки во втором классе не так весело, как в первом. И уроков сколько задают!.. Катя вздохнула, и большие белые банты, завязанные над её скрученными в баранки светлыми косичками, печально колыхнулись. Тамара Петровна, похожая в своей серой узорной шали на сложившую крылья пухлую сову с глазами-очками, рассказывала про сложение и вычитание, а Катя смотрела на поднимающееся из-за изб оранжевое солнце – оно было похоже на апельсин. Страшно захотелось апельсинов – одноклассница год назад угостила Катю долькой – сочная, сладкая, остро пахнущая неведомыми тропиками мякоть. Мама обещала купить Кате апельсин на новый год, если Катя закончит вторую четверть без троек. Но за последний диктант Катя схлопотала двояк, и в итоге у неё вышла тройка по русскому. Конечно, апельсин мама не купила.
Клеточки и циферки в тетрадке перед глазами поплыли, парта закачалась. Катя быстро-быстро заморгала глазами, чтобы это противное состояние прошло, а потом резко провалилась в темноту. Пахло чуть влажной шерстью, припасённым на полдник куском хлеба и… песочным печеньем. Катя давно не ела песочное печенье, такое рассыпчатое, нежное, сытное. Она ловко вынырнула из штанины шерстяных гамаш, спрыгнула на пол и побежала (почему-то на четвереньках, но так даже удобнее) на аромат сдобы. Пол был прямо под носом – ух какие огромные царапины на коричневой краске! Запахло пирожками – с капустой, и булочками – с маком. Но запах песочного теста звал Катю отчётливей всего. Кажется, печенье было у Маши в портфеле. Катя задрала голову, втягивая носом запах. Но как забраться в портфель? Он висит на спинке стула – страсть как далеко. Ножки стула железные – не зацепишься. И тут Катю осенило – можно ведь забраться по Машиной ноге! Катя прыгнула на правый ботинок Маши, чёрный, кожаный, и полезла по белой шерсти колготок вверх. Только Катя успела подумать, как удобно цепляться коготками за колготки, и забралась на подол чёрного школьного платья, как подол резко подлетел вверх, раздался оглушительный визг, и огромная ручища снесла Катю на пол. Катя отпрыгнула и побежала прятаться – лишь бы найти куда. И в этот миг пол резко уплыл вверх, ладони и ступни ощутили холодную и неровную поверхность крашенных половиц, стало холодно, а в классе послышался хохот – это смеялись одноклассники и одноклассницы. Они хохотали и показывали на Катю пальцами. И тут Катя увидела, что она стоит у доски на четвереньках, опершись ладонями и ступнями в пол, совершенно голая! Ни платья, ни гамаш, ни обуви, ни трусиков с майкой, ни даже бантов… Катя сжалась в комок – села на корточки, обхватила себя руками, уткнулась в голые коленки и заплакала. Ей было так стыдно и страшно, что хотелось умереть прямо тут, на месте. Вдруг раздался резкий голос Тамары Петровны, и что-то мягкое опустилось на плечи Кати. Шаль.
Потом Катя, тихонько всхлипывая, под строгим взглядом Тамары Петровны одевалась в девчачьем туалете в свою одежду, которая почему-то осталась на стуле, пока Катя бегала за запахом печенья.
– Екатерина, твоё поведение недостойно советской девочки, – внушительно повторила Тамара Петровна. – Если хочешь привлечь внимание, учись без троек.
Катя хотела сказать, что она не специально, что она вообще не поняла, что произошло и почему. Слёзы душили её, во всём теле была страшная слабость как после долгого кросса на физкультуре, и Катя могла только всхлипывать. Наконец, Катя оделась, Тамара Петровна взяла её за руку и повела в кабинет директора.
У директрисы уже был завуч, заместитель директора, старший воспитатель и Катина мама. Катя бросилась в мамины объятья. Мама погладила по голове и сказала срывающимися голосом:
– Мне очень жаль, что моя дочь позволяет себе такое непристойное поведение, Марина Анатольевна.
Директриса ответила маме:
– Мы очень надеемся, что подобное больше не повторится, Светлана Георгиевна.
– Конечно-конечно! – поспешно заверила мама.
– Катя, – сказала Марина Анатольевна, и все взоры обратились к Кате, которую мама развернула лицом к собравшимся. – Скажи, что заставило тебя снять с себя одежду перед всем классом?
Катю сотрясла дрожь – неужели они все думают, что она специально? Даже мама?! И Катя решила, что нужно срочно всё объяснить.
– Я сидела… – заговорила она быстро, торопливо, сбиваясь из-за сдавленных всхлипов, – потом темно. Запах печенья… я побежала. Маша… Меня сбросила на пол огромная… рука… Холодно… Все смеются надо мной… – она расплакалась, отвернулась и уткнулась носом в мамин живот.
– Какое печенье? Какая рука? – озадаченно проговорила Марина Анатольевна. – А ну-ка, Тамара Петровна, позовите сюда эту Машу.
Маша тоже рыдала и повторяла одно-единственное слово:
– Мышь! Мышь!!
Из спутанных объяснений Маши стало понятно, что к ней на колени откуда-то забралась мышь и очень напугала.
– Дурдом какой-то, – прокомментировал заместитель директора.
Вечером мама, укачивая в коляске спящих близнецов, провела с Катей воспитательную беседу и стребовала с дочери обещание, что та больше никогда так не поступит. Катя устала повторять, что она не знает, как так вышло, убежала в комнату, забилась в свою кровать и уснула в слезах.
А через два дня всё повторилось заново. Только уже на уроке физкультуры. И на следующий день. Катя оказывалась в темноте, потом бежала на четвереньках, пыталась спрятаться, а позже приходила в себя голой, стоящей на ладонях и носочках босых ног. Её вызвали к директору, стыдили, а в школьных коридорах, куда бы она не шла, отовсюду неслось: «голожопая», «шлюха», «голозадка» и другие выражения, которые Катя не понимала. Например, про вареник. Не было у неё никакого вареника, который мальчишки постарше, похабно улюлюкая, просили показать.
А после четвёртого раза директриса вызвала маму в школу и сказала, что вынуждена отчислить Катю за непристойное поведение. Кате уже было всё равно. Она не ела пять дней и сейчас, в кабинете директора, думала лишь о том, чтобы забраться в постель, уснуть и больше никогда не просыпаться.
Дома было не лучше. Там был отчим. От него неприятно пахло, он лежал на диване с пузатой бутылкой, в которой болталась мутная жидкость. Мама говорила, что у него трудный период и что Катя в этом виновата, и орала на отчима, чтобы он нашёл работу. А он орал на маму, что она воспитала дочь-шлюху, что ему «стыдно мужикам в глаза смотреть». Один раз отчим хотел ударить Катю, но она провалилась в темноту, стала маленькой и убежала от него. Впервые она была рада, что так умеет. Правда вечером Катю отшлёпала вернувшаяся с работы мама: «Довела отца до белой горячки! Теперь ему мыши повсюду видятся!»
А потом у мамы был отпуск. Она собиралась вместе с Катей поехать погостить к бабушке в соседнюю деревню, но вместо этого потащила Катю в город – к какому-то батюшке в какой-то храм. Тот батюшка долго проникновенно читал над Катей из маленькой книжицы на полу-непонятном языке, иногда повышая голос, иногда почти шепча. Потом он брызгал на Катю водой и крутил вокруг неё какой-то погремушкой на длинных цепочках, откуда шёл душистый дым.
В течение маминого двухнедельного отпуска Катя повидала ещё двоих таких батюшек, которые ничем, по маминым словам, не смогли помочь. А ещё было три бабушки. Они тоже что-то шептали, махали руками, давали Кате горькие травные чаи, просили разбить яйцо (обычное куриное, Катя каждый раз жалела, что его выкидывали, а ведь можно было сделать омлет или яичницу). Бабушки тоже не помогали.
Лишь один батюшка, отец Александр, не стал брызгать на Катю водой, совать под нос погремушку с дымом и читать непонятное из книжки. Сначала он поговорил с Катей, попросив маму отойти в сторону. Отец Александр задавал Кате самые простые вопросы: как зовут, сколько лет, какая любимая еда и любимый цвет, потом попросил рассказать, что случилось в школе. Катя рассказала, как смогла. Тогда отец Александр подозвал маму и сказал ей, что Катя никакими бесами не одержима, что он с подобным уже сталкивался и есть такая особая школа, где Кате помогут научиться контролировать оборот. Мама назвала отца Александра шарлатаном, больно схватила Катю за запястье и вывела из храма.
Когда они вернулись домой и зашли в сени, Катя вдруг провалилась в темноту. Мама впервые увидела, как Катя становится маленькой и бегает по сеням на четырёх когтистых лапках, помогая себя тонким длинным хвостиком. А потом мама увидела, как Катя возвращается обратно – голая.
