Артур Батразович Таболов
VIP
– Годится. Сколько с меня?
– Заказ оплачен.
– Как это?
– Вы уже заплатили.
– Да? – удивился художник. – Блядь, ничего не помню.
Только сейчас Панкратов его рассмотрел. Он помнил, каким Ермаков был на открытии его выставки в галерее Гельмана: в черном фраке, с ухоженной бородкой, высокий, представительный, с породистым лицом. Сейчас это был совсем другой человек: в синем халате, перемазанном красками, от водки не опухший, а как бы усохший, ставший даже меньше ростом, с лицом какой-то нездоровой смуглоты, на котором горели желтые сумасшедшие глаза. Он налил себе водки в первый попавшийся стакан, другой стакан протер полой халата, предложил Панкратову:
– Посиди, мужик. Набегался небось за день. Прими.
– Не могу, я на машине.
– А я приму.
Раздвинув пальцами бороду, чтобы не мешала, влил в себя водку, как воду, закурил и внимательно посмотрел на Панкратова.
– А ты не похож на посыльного. Надо же, на машине. Ты кто, мужик?
– Пенсионер. Пенсия небольшая, приходится подрабатывать.
– Ну, не хочешь, не говори.
– Давно пьёте? – поинтересовался Панкратов.
– Не помню. С месяц. У меня другим голова занята.
– Завидное здоровье. А меня хватало дней на пять. Иногда на семь. Можно посмотреть картины? Никогда не был в мастерской художника.
– Ну, посмотри, – разрешил Ермаков.
Портретов Ирины Керженцевой было не меньше тридцати. И развешены они были не случайно, а в определенном порядке. Как если бы, закончив одну работу, художник принимался за новую, а законченный портрет, чем-то его не устроивший, вешал на стену. Модель всегда была одна и та же, в зеленом шелковом платье с бретельками, с золотистыми волосами, собранными узлом на затылке, с капризным ртом и большими зелеными глазами, затененными длинными ресницами. От картины к картине менялось лишь её лицо. Первые портреты были словно бы пронизаны легким радостным светом, светом юности и весны. И Ирина на них была сама юность и весна, прелестная в ангельской непорочности. При виде её Панкратов почувствовал что-то вроде тоски по тому, чего в его жизни не было и уже никогда не будет. Это было то, о чём говорил следователь Молчанов. Сама мысль, что эта юная женщина может быть причастна к преступлению, казалась кощунственной.
На других портретах менялось лицо, изгиб губ, выражение глаз. Радостный свет сменялся тревожным, даже мрачным. Казалось, что художник мучительно старается передать на холсте то, чего не понимает сам, но видит, что снова не получилось, и берется за новую работу.
– Сколько времени вы рисовали эти картины? – спросил Панкратов.
– Картины не рисуют, их пишут. Не знаю. Всю жизнь.
– И будете писать до конца жизни?
– Нет, я сделал то, что хотел, – ответил художник. – Я это сделал! – повторил он, и его желтые глаза сверкнули сатанинской гордостью. – Показать?
– Покажите.
Он снял с холста на мольберте закрывавшую его тряпицу и отступил в сторону.
– Смотри!
Панкратов не разбирался в живописи, в молодости она прошла мимо него, а все старания жены приобщить его к этому виду искусства никаких результатов не дали. Но он сразу понял, над чем так долго и мучительно бился художник Ермаков. Портрет Ирины Керженцевой был насыщен тем же радостным светом, что и на ранних работах, таким же прелестным и ангельски непорочным было её лицо, но каким-то непостижимым образом сквозь него словно бы проступало лицо совсем другой женщины – холодной, жёстокой, равнодушной ко всему, что её не касалось. Если в первых портретах кистью художника двигала юношеская влюбленность, то в этом от неё не осталось и следа.
Ермаков вернулся в столу, глотнул еще водки, поинтересовался:
– Ну как?
– Ничего в этом не понимаю, – признался Панкратов. – Но портрет достал. До мурашек по спине. Хотя я человек не сентиментальный.
– Это моя лучшая работа, другой такой уже не будет. И слава Богу.
– Почему?
– Слишком дорого за это платишь. Своей жизнью. Все искусство не стоит того. Но нас не спрашивают. Что выпало на твою долю, то и будет.
– Вы знаете, что Ирину Керженцеву судили за убийство мужа? – спросил Панкратов.
– Слышал, – равнодушно отозвался художник.
– От кого?
– Приходил тут один парень. Её посадили?
– Нет, суд присяжных её оправдал. Мосгорсуд оставил приговор в силе. Сейчас кассацию рассматривают в Верховном суде.
– Выкрутится. Она всегда умела добиваться своего.
– Вы её хорошо знали. Способна она на преступление?
– Мужик, ты видел мою работу. Я в ней всё сказал. Ты ничего не понял?
– Кое-что понял.
– А тогда зачем спрашиваешь?
– Вы сказали, что приходил какой-то парень. Кто?
– Не знаю. Сказал, что его зовут Сергей.
– Когда приходил?
– С месяц назад.
Панкратов показал художнику снимок майора Старостина.
– Он?
– Он.
– Он видел этот портрет?
– Видел, я его только закончил.
– Что сказал?
– Ничего. Он растерялся.
XIII
Он растерялся, увидев портрет Ирины, совсем другой женщины, чем та, в которую был по уши, как мальчишка, влюблён. Зачем он пошел к художнику Ермакову? Не за тем ли, что и Панкратов? Он верил, что она ни в чём не виновата, но какие-то сомнения, вероятно, всё-таки были. Всё же он был не мальчишка, с немаленьким милицейским опытом и умел анализировать факты.
Панкратов не стал рассказывать Игорю о разговоре с художником, но понял, что примерно такие же мысли приходят в голову и ему.
– Сергей работал в отделе аналитической криминальной разведки, – сказал он при очередной встрече. – Это вот что такое. Каждый преступник имеет свой почерк. Каждое преступление попадает в центральную базу данных Интерпола в Лионе. Не мелочь, конечно, серьёзные дела – заказные убийства, ограбления банков, теракты и всё такое. По особенностям почерка иногда удается вычислить преступника и даже предотвратить преступление. Сергей не мог не запросить данные по Полю Леже. Просто не мог, это его работа. То, что он сообщил следователю Молчанову, что таких данных нет, это понятно, хотел отвести подозрения от Ирины. Но сам-то он получил всю информацию. И знал, что автокатастрофа под Парижем в 2003 году и ДТП на Ново-Рижском шоссе имеют слишком много общего, чтобы это можно было объяснить случайным совпадением. Неужели у него не появилось никаких подозрений?
– Возможно, появились, – согласился Панкратов. – Но он запрещал себе об этом думать.
– Но всё-таки думал! Не мог не думать! – горячо возразил Игорь. – По себе знаю, неприятные мысли никакими запретами не отгонишь. Чем больше запрещаешь, тем больше думаешь.
– Может, и думал. О чём он думал, мы никогда не узнаем. Нам бы узнать, что произошло накануне суда. Помнишь, что он сказал Ирине? «Встретимся в аду». Он уже тогда знал, что сделает.
Ответ нашелся совершенно неожиданно в ноутбуке Сергея. В текстовом файле, в котором он делал заметки, Игорь наткнулся на запись по-французски, которая начиналась фразой: «Анри Мольро писал, что человек, попавший в безвыходное положение, сначала лихорадочно ищет выход, потом опускает руки в надежде, что всё устроится само собой и в конце концов находит тот единственный выход, который для него всегда открыт». Игорь сначала пропустил этот текст, решив, что он о философии, которой серьезно интересовался Сергей, но потом снова наткнулся на него, прочитал до конца и понял, что здесь ответ на вопрос, что случилось с его другом накануне суда.
«Но всё по порядку, – писал Сергей. – Бар «Парадиз» на Монмартре – довольно заурядное заведение с десятком столиков. Бармен долго делал вид, что не может сообразить, о ком я его спрашиваю, потом всё-таки позвонил. Леже появился в баре через час. Скользкий тип с сальными волосами, наглыми глазами и пошлыми усами на помятом лице. Одет дорого, массивное золотое кольцо с печаткой. Я сказал, что ему нужно срочно исчезнуть, если он не хочет оказаться в российской тюрьме и получить срок за убийство мужа Ирэн. «Я не понимаю, о чем ты говоришь, малыш», – заявил он. Этот «малыш» меня взбеленил. «Поймёшь, когда за тобой придет полиция с ордером Интерпола, – ответил я. – Ирэн в тюрьме. Для суда не хватает тебя. Твоя судьба мне до фонаря, я делаю это для неё». Упоминание Интерпола его встревожило. «О*кей, – сказал он. – Я, пожалуй, последую твоему совету. Это ведь дружеский совет, не так ли, малыш?» Я сказал: «Если ты еще раз назовешь меня малышом, я набью тебе морду». «Ну-ну, Серж, зачем так нервничать? Я уже исчез. Мерси за предупреждение». Он вышел из бара, тут же вернулся и сказал мне на ухо: «Напомни Ирэн, что она должна мне двести тысяч евро».
В Москве я передал ей, что всё сделано и спросил, о каких деньгах он говорил. Она ответила: «Это наши дела». Какие дела могут быть у неё с этим типом?»
И была еще одна запись:
«Сегодня я спросил у наших специалистов по убийствам, какие нынче расценки на этом рынке. Ответили: смотря какая фигура. Крупная, из VIPов, не меньше миллиона евро. Я поинтересовался: а за восемьсот тысяч не подпишутся? Посмеялись: там не торгуются. А мне было не до смеха. Похоже, я тот человек, о котором писал Мольро…»
– Ну вот, Игорь, мы всё узнали, – сказал Панкратов, прочитав перевод записей. – Эти двести тысяч евро и были той соломинкой, которая переломила хребет верблюда. Можно долго обманывать себя, не видеть того, чего не хочешь видеть. Но вечно жить иллюзиями не получается, жизнь всегда берет своё.
– Откуда возникли эти двести тысяч евро? – спросил Игорь. – Вы понимаете?
– В общих чертах. Исхожу из того, что такой заказ стоит миллион евро. За три месяца до аварии Ирина перевела Лежнёву на Кипр восемьсот тысяч. Таких денег на счету радиостанции не было, Ирина взяла кредит под большие проценты под залог своих акций. Об этом мне рассказал следователь Молчанов, а ему бывший финансовый директор медиахолдинга. Больше банк не дал. Лежнёву пришлось согласиться, иначе сделка не состоялась бы. Двести тысяч она обещала отдать позже.
– Насколько я знаю, за заказные убийства никогда не платят вперёд. Сначала аванс, а остальное потом, когда дело сделано.
– Ты забываешь, каким способом было сделано это дело. Лежнёв сильно рисковал. Одно неверное движение, и он погиб бы вместе с Вознюком. Вероятно, он хотел быть уверенным, что по крайней мере получит всё. Сочувствую, Игорь. Твоему другу очень не повезло.
– Да, не повезло. Узнать, что ты защищаешь убийцу – врагу такого не пожелаешь.
– Хуже, – возразил Панкратов. – Гораздо хуже.
– Что может быть хуже?
– Узнать, что ты любишь убийцу.
XIV
В картине происшедшего, как она сложилась в голове Панкратова, не хватало важного звена, чтобы она обрела завершенность. Для чего Ирине Керженцевой понадобилось это затевать, если у неё и без того было всё? Григорий Вознюк не ограничивал её в расходах, не возражал против её образа жизни с многолюдными сборищами в модных ночных клубах или в особняке в посёлке Княжье озеро. Он и сам появлялся с ней на людях, о чём всегда сообщалось в светских хрониках его таблоидов. Она одевалась у знаменитых кутюрье, отдыхала на лучших курортах в компании звезд шоу-бизнеса. Что ещё нужно молодой женщине, обожающей быть в центре внимания?
После того, как суд присяжных оправдал Ирину Керженцеву, а Мосгорсуд оставил приговор в силе, эта неясность никакого значения не имела, ни на что уже не могла повлиять, но Панкратов всё никак не мог избавиться от смутного чувства незаконченности дела. Оно было как недолеченный зуб, который обычно не даёт о себе знать, но иногда напоминает о себе легкой ноющей болью. Это рождало у Панкратова ощущение дискомфорта. Он не любил незавершенных дел. Все дела, которыми ему приходилось заниматься, всегда доводил до конца, до полной определенности. В своё время это и было причиной того, что Панкратова вывели за штат Федеральной службы контрразведки. Руководство ФСК больше всего боялось, что его расследованиями будут задеты высокопоставленные чиновники в правительстве и в Кремле, а это приведет к дальнейшему уменьшению финансирования ФСК. Панкратову давали понять, что туда лучше не лезть, он понимать не хотел. В конце концов начальству это надоело, от неудобного сотрудника избавились под благовидным предлогом.
Панкратов встретился с бывшим финансовым директором медиахолдига Ефимом Марковичем Файнбергом, который проработал с Григорием Вознюком больше десяти лет и был с ним в дружеских отношениях. Он мог рассказать о необычном браке Вознюка, вызвавшим оживленные пересуды в Москве.
– Кто вам дал мой телефон? – спросил Файнберг, когда они устроились за столиком кафе на Тверской.
– Следователь Молчанов.
– Дело закрыто, суд мадам оправдал. Что вы хотите узнать?
– В деле остались неясности, – объяснил Панкратов. – Меня попросили разобраться в них.
– Кто попросил?
– Аслан Касаев, группа компаний «Мегаполис». Слышали о таком?
– Знаю. Кавказский джигит, но человек серьезный. Он давал рекламу в наши издания. Самая большая неясность в том, что мадам оправдали. Да и нет никакой неясности. То, что нельзя сделать за деньги, можно сделать за большие деньги. То, что нельзя сделать за большие деньги, можно за очень большие деньги.
– Откуда у неё очень большие деньги?
– У Григория были личные номерные счёта в нескольких банках, наших и зарубежных. Она имела к ним доступ, он ей во всём доверял. При том что был человеком очень недоверчивым.
– Но Вознюк погиб.
– Не имеет значения. Номерным счётом распоряжается тот, кто знает пароли.
– Она сидела в Лефортово, – напомнил Панкратов.
– И что? Зато её адвокат был на свободе.
«И Сергей Старостин тоже был на свободе, – подумал Панкратов. – Теперь понятно, откуда у него деньги. И, возможно, не только те, что он передал свидетелям».
– Вот что делает с людьми половодье чувств, – заключил Файнберг. – Особенно когда оно приходит с запозданием лет на тридцать. О чём вы хотели меня спросить?
– О половодье чувств. Роман Григория Вознюка проходил на ваших глазах. Как он проходил?
– Хороший вопрос. Первые года три я ему даже немного завидовал. Кто из нас не мечтает вернуться в молодость? Ему удалось. Ездил с мадам по модным курортам, по ночным клубам, отплясывал на дискотеках. Представляете Вознюка, отплясывающего на дискотеке с отвязанной молодежью? Я ещё тогда подумал, что надолго его не хватит. И оказался прав. Однажды он пожаловался: «Живу как на птичьем базаре. Совсем оглох. От многолюдья, от болтовни». После этого предоставил мадам развлекаться одной, занялся делами, которые одно время совсем забросил. Я был рад, что он выздоравливает. Окончательно выздороветь не успел.
– Он поддерживал отношения с первой женой, с дочерьми?
– Да, особенно в последний год. Старшая дочь родила внука, он был очень рад. Всегда хотел сына, но с сыном не получилось, зато появился внук, продолжатель рода. Это было у него больное место. Вы знаете, что он рано остался без родителей и воспитывался в детском доме?
– Нет. Что случилось с его родителями?
– Утонули при сплаве на плотах по Верхней Тунгуске. Они были заядлыми туристами. Как и многие в те годы. Даже я однажды прошёл с рюкзаком от Новгорода до Пскова. Это была свобода, которую никто не мог запретить. Но о его семейных делах вам лучше поговорить с Дарьей Степановной, его первой женой. Она никого не принимает, но вас примет, я позвоню. Не знаю, правда, что вам этот разговор даст.
– Я тоже не знаю, – сказал Панкратов.
Но он уже знал.
У Вознюка была квартира в Олимпийской деревне и дача в Кратово, где когда-то нарезали по гектару крупным военачальникам и знаменитым учёным. В московской квартире обитала его младшая дочь, студентка Института иностранных языков. На выходные она приезжала на дачу, где безвыездно жили её мать и старшая сестра с маленьким сыном. Квартиру Панкратов не видел, только поговорил со студенткой по телефону, а дача произвела на него впечатление. Огромный участок с сумрачными елями и светлыми мачтовыми соснами был обнесен высоким забором из красного финского кирпича, фигурной кладки, с короткими коваными пиками поверху. В глубине участка стоял просторный двухэтажный дом из такого же кирпича под крышей с зеленой черепицей из стеклокерамики. Дом был основательный, под стать самому Вознюку, как его воспринимал Панкратов, медиамагната никогда не видевший.
Он остановил свой «фольксваген» возле высоких ворот, украшенных затейливой железной ковкой, нажал кнопку домофона.
– Кто? – раздался из динамика мужской голос.
– К Дарье Степановне, – ответил Панкратов.
В калитке появился охранник лет сорока в спортивном костюме «Пума», недружелюбно поинтересовался:
– Вам чего?
– Могу объяснить. Но не лучше объяснить Дарье Степановне?
– Мы ничего не покупаем.
– Я ничего не продаю.
– Пойду спрошу.
Минут через двадцать охранник неохотно впустил Панкратова внутрь усадьбы. От ворот к высокому крыльцу вела широкая дорожка, выложенная красноватой плиткой. По сторонам от неё был ухоженный газон с кустами роз, подвязанными на зиму. Чувствовалось, что за участком заботливо ухаживают. Вряд ли хозяйка. Скорее всего садовник.
Дарья Степановна встретила незваного гостя на открытой веранде, обставленной легкой плетеной мебелью, как в дворянских усадьбах начала прошлого века. Она оказалась рослой, крепко сбитой женщиной, хорошо сохранившей в свои пятьдесят лет. Про таких говорят: об асфальт не расшибешь. Лицо простое, без косметики. В дубленке, наброшенной поверх фланелевого халата, она была похожа на домработницу или экономку, но никак не на хозяйку богатого дома.
– Садитесь, – предложила она Панкратову. – В дом не приглашаю, внук приболел. К нам сейчас не часто приезжают гости. Вы кто? Ефим Маркович Файберг мне звонил, но я так и не поняла.
– Советник по безопасности Национальной алкогольной ассоциации, – представился Панкратов и подкрепил свои слова визиткой.
– При чём тут безопасность алкогольной ассоциации? – удивилась она. – Я могу ей угрожать?
– Нет. Иногда я выполняю поручения разных людей. В гибели вашего мужа есть непроясненные моменты. Хотелось бы разобраться.
– О Господи, когда же это кончится! – вырвалось у Дарьи Степановны. – Я не могу больше об этом думать. Дело закрыто. Эту тварь оправдали, потому что все были куплены. Свидетели, присяжные, судьи, все! Что теперь могут изменить частности?
– Скорее всего ничего, – согласился Панкратов. – Но как знать. Иногда случается то, что предугадать невозможно. Редко, но случается. Жизнь непредсказуема.
– Ладно, спрашивайте. Вы всё равно вернули меня в ту жуть, которую я всеми силами старалась забыть. Что вас интересует?
– Насколько я знаю, вы дали согласие Григорию Вознюку на развод. Почему?
– А что я могла сделать? Я слишком хорошо его знала. Он же упёртый, как буйвол. Что решил, обязательно сделает. Зачем давать повод для сплетен?
– Но вы не подали и на раздел совместно нажитого имущества, хотя имели на это право, – напомнил Панкратов. – Почему?
– А то вы не знаете, на что способны современные бизнесмены. Его юристы нашли бы столько закорючек, что я осталась бы в том, в чём пришла к нему в общежитие тридцать лет назад. Он бы, конечно, так не сделал, но мог. Да и не в этом главное, совсем не в этом.
– В чём?
– Я не верила, что это у него надолго. Не тот человек. Я оказалась права, его хватило года на три. Потом стал уставать. Чаще приезжал в Кратово, работал в своём кабинете. Здесь ему было хорошо, спокойно. Потом родился внук, это еще больше вернуло его к нам. Он бы совсем вернулся, да вот, не успел.
– Его молодая жена знала, что он бывает у вас?
– Могла знать.
– Откуда?
– Возможно, рассказал водитель, Лежнёв, она рекомендовала его Григорию. И был еще один случай. Однажды Саша, охранник, рассказал, что вокруг дома крутится какой-то совсем молодой парень с видеокамерой. Снимап, как Григорий приезжает. А потом поймал его возле дома, он пытался залезть в мою спальню. Обыскал, нашел у него три жучка. Эти, подслушивающие устройства. Устроил допрос с пристрастием. Парень клялся, что не знает, кто его нанял, кто-то по телефону. Так и не сказал. Возможно, и в самом деле не знал. Саша пообещал переломать руки и ноги, если еще раз увидит его возле дома.
– Почему его не сдали в полицию?
– Не хотелось связываться. Пойдут следователи, допросы. Ни к чему. Я сначала подумала, что этот недоумок перепутал спальню и кабинет Григория. Кого может интересовать то, что происходит в моей спальне? В кабинете – другое дело, там идут деловые переговоры, это может интересовать многих.
– Когда это было? – спросил Панкратов.
– Примерно за год до гибели Григория.
– Вы не помните, как звали того парня? Может быть, у него были какие-то документы?
Дарья Степановна поднялась из скрипнувшего кресла и с высоты веранды оглядела двор. Охранник покуривал невдалеке, готовый придти на помощь хозяйке по первому зову.
– Саша, иди-ка сюда, – окликнула она.
– Что, Дарья Степановна? Выпроводить гостя?
– Нет. Помнишь того придурка, который лез в дом? Ты его обыскивал. Были у него документы?
– Только визитная карточка. Я её забрал.
– Она у тебя сохранилась?
– Где-то есть, сейчас поищу.
Охранник поднялся по наружной железной лестнице в надстройку над гаражом, служившую ему жильём, через некоторое время вернулся.
– Нашел. Вот.
На визитке значилось:
«Ярослав Жук, конфиденциальные услуги».
Номер мобильника. И всё.
XV
Визитная карточка Ярослава Жука была напечатана на дорогой бумаге, украшена красивой виньеткой. Но Панкратов был почти уверен, что виньетка призвана скрыть пустоту. Вряд ли этот Жук имел лицензию частного детектива, которые выдавались только тем, кто имел юридическое образование и трехлетний опыт работы в правоохранительных органах. Вероятно, любитель, решивший попробовать себя в частном сыске. Мобильный телефон позволял ему легко блокировать контакты с нежелательными клиентами, а никаких других координат не было. Но «почти» – это было не из лексикона Панкратова. Он решил навести справки, чтобы никаких вопросов не оставалось.
За годы службы в КГБ и за двадцать лет работы в «Росалко» и в Национальной алкогольной ассоциации Панкратов накопил целую библиотечку записных книжек с тысячами телефонов и фамилий. И это было всё, что он накопил. Но накопленное не обесценилось, как вклады в советских сберкассах после либерализации цен. Обширнейший круг знакомств позволял ему узнавать всё, что его интересовало. Если его знакомый не располагал нужной информацией, у него находился другой знакомый. Панкратов иногда думал, что Москва, в сущности, маленький город, в ней все знали всех, через цепочку знакомых и знакомых знакомых можно было выйти на самые серьезные фигуры.
Через несколько дней после поездки в Кратово Панкратов заехал на Житную, где в Главном управлении общественной безопасности МВД служил знакомый полковник. Тот отвёл его к другому полковнику из лицензионно-разрешительного управления, отрекомендовав как своего человека. В базе данных отыскался Ярослав Жук, что Панкратова слегка удивило. Но лицензия у него была и выдана с соблюдением всех требований закона об оперативно-розыскной деятельности. Двадцать пять лет, заочно окончил Юридическую академию, во время учёбы работал секретарём суда и помощником прокурора, на учете в неврологическом диспансере не состоял, к уголовной ответственности не привлекался. Проживал в Гольяново, по тому же адресу был его офис.
– С ним что-то не так? – поинтересовался полковник.
– Да нет, всё в порядке, – ответил Панкратов. – Просто у меня не было его адреса.
Они обменялись телефонами и распрощались. Многомиллионная Москва стала на одного незнакомого человека меньше.
В Гольяново Панкратов приехал во второй половине дня, ближе к вечеру. Частный детектив Жук жил в панельном девятиэтажном доме, какими был застроен весь квартал. Кодового замка в подъезде не было, из мусоропровода воняло, кнопки лифта были обожжены любознательными подростками, интересующими узнать, как горит пластмасса. На звонок в двери появилась девица с фиолетовыми волосами в коротеньком халатике.
– Вам кого?
– Мне нужен частный детектив Жук.
– Ярик, кончай бухать, к тебе пришли, – крикнула она и ушла в комнату, примыкавшую к тесной прихожей. Из другой комнаты высунулся долговязый парень в майке и драных джинсах, весь какой-то встрепанный, уставился на Панкратова.
– Кто пришёл? Вы ко мне?
– Если вы частный детектив Жук, к вам.
– Минутку, я сейчас.
Он скрылся в комнате, появился в футболке, с приглаженными волосами.
– Заходите.
В комнате был наведен относительный порядок, бутылок на журнальном столе у телевизора не было, зато их было полно под столом. Судя по всему, частный детектив отдыхал.
– Как вы меня нашли? – спросил он. – Я никому не даю своего адреса. Вы кто?
Панкратов усмехнулся.
– Я тот, кто вас нашел. Хотя вы никому не даёте своего адреса. Так кто я?
– Извините, – смешался Жук. – Какие ко мне вопросы? Я ничего не нарушал.
– Это вы так думаете, – возразил Панкратов. – Года полтора назад вы вели видеосъемку в Кратово, следили за хозяином дома Григорием Вознюком. Он был поставлен об этом в известность, дал согласие? Нет, не так ли? А это вмешательство в частную жизнь, что запрещено законом об оперативно-розыскной деятельности. Одного этого хватит, чтобы аннулировать вашу лицензию.
– Я ни за кем не следил! – запротестовал Жук. – Просто снимал красивые места.
– И это еще не всё, – продолжал Панкратов. – Охранник поймал вас, когда вы пытались залезть в дом и поставить там жучки. А это уже тянет на уголовную статью. Вам повезло, что хозяйка не захотела связываться с полицией. Кто заказал вам слежку?
– Не знаю. Честное слово, не знаю. Заказ был сделан по телефону. Я её никогда не видел.
– Её?
– Да, это была женщина. Я подумал: подозревает мужа в измене. Обычное дело, мне часто приходится заниматься такими делами.
– Хватит врать. Заплатила она вам тоже по телефону? Или вы работаете бесплатно, из сострадания к обманутым женам?
– Ну, видел её, – неохотно признался Жук. – Всего один раз. Она назначила встречу на Гоголевском бульваре. Я отдал ей кассеты с записями. Она заплатила.
– Сколько?
– Тысячу долларов, как и договаривались. Я сказал, что при выполнении её заказа мне сломали нос и выбили два зуба. Нужно бы добавить. Она ответила, что это мои профессиональные риски. Села в такси и уехала.
– Как она выглядела?
– Сначала не разглядел. Молодая, в темных очках, жгучая брюнетка. Но это у неё был парик. В такси она его сняла. Я заснял, как она уезжала.
– Фотографии сохранились?
– Где-то есть. Найти?
– Сделайте одолжение.
Минут двадцать Жук рылся в своих архивах. Наконец, вывел на экран смартфона снимки таинственной заказчицы.
Это была Ирина Керженцева.
Этого Панкратов и ожидал. Последний пазл занял своё место, картина обрела завершенность. Вероятно, Ирина поняла, чем ей может грозить охлаждение отношений с мужем. Он стал уставать от сумасшедшего ритма жизни, который она задала. Его потянуло назад, к привычной и нетребовательной жене, к дочерям и внуку. Первый раз в жизни она встретила мужчину, который не поддался её неотразимому обаянию. Григорий Вознюк оказался ей не по зубам, слишком сильный характер. За три года она хорошо изучила мужа и знала, что решения в нём вызревают медленно, но когда решение принято, ничто не может его остановить. Как женился, так и разведется. А к этому шло. И это было бы для неё катастрофой. При разводе она не получала ничего, не могла претендовать на половину совместно нажитого имущества, потому что всё имущество было нажито Григорием до брака. Даже московскую квартиру и особняк в Княжьем озере он купил перед свадьбой и оформил на своё имя. Принадлежавший ей контрольный пакет акций радиостанции «Весна» стоил немалых денег, но ей не деньги были нужны, а прежнее положение в обществе, которое давали деньги. Проблему могло решить только одно – скоропостижная смерть мужа. Вдова и две его дочери становились наследницами первой очереди. А это треть его полуторамиллиардного состояния, каждой по пятьсот миллионов долларов.
Судьба Григория Вознюка была решена.
Панкратов уже подъезжал к дому, когда его мобильник пискнул, сообщая о полученной СМС-ке. Сообщение было от Игоря:
«Отец просит заехать к нему в удобное для вас время».
XVI
Панкратов всего один раз был офисе Аслана Касаева, но встретили его так, будто сразу узнали. Едва он назвал охраннику свою фамилию, как на вахте появился молодой человек, похожий на банковского клерка, референт Аслана, приветливо предложил:
– Проходите, Михаил Юрьевич, шеф вас ждёт. Вы удачно приехали, через десять минут у него переговоры с немецкими инвесторами.
На этот раз лифт доставил их не в зимний сад, а остановился на втором этаже. Они проследовали через просторную приемную, референт открыл дубовую дверь с массивными медными ручками, похожими на дворцовые, пропустил Панкратова вперёд, а сам остался в приёмной.
Кабинет Аслана Касаева был обставлен антикварной мебелью, тщательно отреставрированной, у окна стоял необъятных размеров стол на львиных лапах, с массивным мраморным письменным прибором, с чернильницами, закрытыми бронзовыми крышками затейливого литья, со столешницей, затянутой зеленым сукном. Со всем этим канцелярским великолепием стародавних времен не очень-то сочетались большая плазменная панель и черное кожаное кресло «Boss» с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Но самого Аслана, судя по всему, это несоответствие не смущало. Он поднялся из-за стола навстречу Панкратову, пожал ему руку и сразу предупредил:
– Кофе не предлагаю, нет времени. Игорь рассказал мне о вашем расследовании. Хорошая работа, Михаил Юрьевич. Результат, конечно, неожиданный и тяжелый. Но есть в нём и оптимистичный момент. Небольшой, но есть. Вот говорят, что молодёжь бездуховная, забыла, что такое долг и честь, что её ничего не интересует, кроме собственных удовольствий. Но это смотря какая молодёжь.
Он открыл вмонтированный в стену сейф, извлек из него несколько пачек банкнот в банковской упаковке, спросил:
– У вас есть куда положить? Сумка, кейс?
– Нет.
Аслан открыл дверь в приёмную.
– Девочки, какой-нибудь пакет, быстро. Самый обыкновенный.
Сложил деньги в полиэтиленовый пакет с надписью «Благодарим за покупку» и положил его перед Панкратовым.
– Ваш гонорар.
В пакете было пять пачек долларов по десять тысяч каждая.
– Аслан, я на столько не наработал, – самокритично заметил Панкратов.
– Ещё наработаете. Я вот о чём хочу сказать. Наши недруги говорят, что осетины мстительны. Нет, мы не мстительны, мы справедливы. Каждое зло должно быть наказано, так мы понимаем справедливость. Прекрасный молодой человек в могиле, а та, из-за кого это произошло, на свободе и разъезжает по заграницам. Это чудовищная, дьявольская несправедливость. С этим нельзя мириться.
Панкратов усмехнулся.
