Артем Рудницкий
Кольцо Пророка
Врач задумчиво кивнул. «Как это в молодости» он, возможно, не забыл, но было видно, что не верит сказанному ни на йоту. А Ремезову не нужно было, чтобы верил. Главное, пусть сделает вид, что поверил. С этой целью он положил на стол несколько стодолларовых купюр.
Для ваших пациентов, тех, кому нечем платить. После паузы поинтересовался: Так я могу его забрать?
Врач колебался недолго:
Забирайте и уходите.
***
Вечером того же дня Галлиулин вновь изучал ту шифровку, которую показывал Ремезову. С неудовольствием перечитывал скупые строки: «Дата приезда Коромыслова подтверждается. В Исламабаде задерживаться не намерен, материально-техническую сторону визита обеспечивает посольство. Вам поручается незамедлительно принять все необходимые меры для обеспечения безопасности его поездки в Зону племен и успеха миссии. Это повысит наше влияние в регионе. В пакистанских верхах отношение неоднозначное, но важно отношение исламистских кругов, особенно партии Кази-ур-Рахмана «Джамиат-уль-Мохаммад». Подтвердите настрой Кази на переговоры и достижение мира».
‒ Им легко давать поручения… ‒ пробурчал Рашид Асланович.
***
Ремезов совсем недавно переехал в уютную виллу в одном из престижных районов Исламабада. Начальство расщедрилось, принимая во внимание активность, с которой он занимался своей работой и то, что фактически он стал заместителем резидента.
Уложил Хамзата: заботливо подоткнул одеяло, пощупал лоб (жар, слава богу, прошел), поставил на прикроватную тумбочку стакан с водой. Чеченец крепко спал – ему сделали успокаивающий укол.
Ремезов лег в той же комнате. Когда просыпался, то слышал тихое дыхание юноши, и это вселяло в него какую-то умиротворенность и надежду на то, что не все на этом свете так уж плохо и можно не только дерьмо расчищать и другим его подбрасывать.
***
Утром Галлиулина попросил зайти временный поверенный в делах. Джамиль Джамильевич был сама любезность и не скрывал, что рассчитывает на помощь коллеги. Речь шла все о той же миссии. Галлиулин виду не подал, что получил аналогичное поручение от своего руководства, отлично сознавая ‒ узнай об этом Баш-Баш, он тут же ладошки отряхнет и решит, что может ограничиться протокольными мероприятиями. Встречи, проводы, любезности на приемах… И людей от него не допросишься. Так что пусть попыхтит, понервничает и оценит поддержку со стороны коллег.
Щекотливое это дело, ‒ пожаловался Баш-Баш. Мне одному не справиться. Ты сам ничего такого не получал в связи с его приездом?
Нет, солгал Галлиулин.
Жаль-жаль. Было бы разумным согласовать… Очень… Они там в центре с ума посходили. Ладно бы – встретить, разместить, организовать содействие… А остальное – нет! Как безопасность обеспечить? Что я, с этим психом в Зону племен попрусь? Я сам не псих, нет.
‒ Его тоже психом не стоит называть, ‒ заметил Галлиулин, ‒ Чтобы учитель географии из заштатного Зажопинска такую карьеру сделал! Талант.
‒ Имя он изменил.
‒ Конечно, изменил. Пиня Нафанаилович Карманник председателем Партии свободы быть не может. А Потап Никодимович Коромыслов – запросто. И главное, никогда не врет, собака. Его спрашивают журналюги – какой национальности ваши родители? И Пиня с ходу отвечают – патриоты, как и я. А когда в упор били вопросом: «Зачем сменили имя, фамилию и отчество?», что этот проходимец отвечал? А? Не забыли?
‒ Как тут забудешь, ‒ нехотя признал Джамиль Джамильевич. ‒ «В интересах борьбы русского народа за социальное и национальное освобождение». Он еще на Ленина и Сталина любит ссылаться, мол, они тоже в интересах народа эти партийные клички себе придумали. Тоже мне, марксист выискался…
‒ Хитрый и прожженный черт, ‒ с ним ухо надо держать востро. Наши там, наверху, его хорошо используют, связи у него огромные, ему во всем идут навстречу. Фантазий у него хватает. Но чтобы в Зону племен съездить, талибов разоружить –это уже чересчур.
‒ Вот бы его там и укокошили, и никаких проблем, ‒ мечтательно проговорил Баш-Баш.
‒ Как раз тогда большие проблемы возникнут! ‒ возмутился Галлиулин. ‒ У нас с тобой. Партия его развалится, и кто ее голоса на выборах получит? Путин? Нет. Оппозиция. Или хрен знает кто. Нам этого не простят, яйца открутят, и это самое малое, что сделают.
‒ Да, ты прав, ‒ повесил голову Баш-Баш. ‒ Все-таки идиотская затея, ничего из этого не выйдет, не дай бог с этим деятелем что-то случится, там же такое происходит…
‒ Там и вправду все заковыристо. Пакистанцы прищучили всех местных боевиков, один Дзардан остался. Он пойдет на мир, потому что ему нужна передышка. Паки предпочли бы его додавить, но тоже возьмут тайм-аут. Не станут ссориться с нами и, тем более, с Кази.
‒ Да, Кази силен, ‒ уважительно сказал Баш-Баш. ‒ Своя частная армия, есть отряды и в Зоне племен. Власти их не трогают, опасаются. Партия у него ‒ о-го-го.
‒ По моим данным, ‒ осторожно заметил Галлиулин, ‒ Кази не станет мешать миссии Коромыслова. Использует ее, чтобы свое влияние усилить, Дзардана под себя подмять. В миротворцы вырядиться.
‒ Уже хорошо, ‒ потер руки временный поверенный. ‒ Но все равно масса неизвестных… Как безопасность обеспечить? А если кого-то послать с ним туда, в Зону? Для сопровождения. Ну, из ваших. Мидовцы для таких дел не приспособлены… Как бы так… Ну, не очень…
Джамиль Джамильевич говорил слегка бессвязно, словно сам с собой, но исподлобья бросал внимательные взоры на собеседника.
Галлиулин в усмешке вздернул брови. Он давно раскусил Баш-Баша.
− Кого-то пошлем, я же знаю кого. Ремезова. Но это все равно не гарантия. Сгинет вместе с Коромысловым, так нам за двоих отчитываться придется. А кто их пришьет, талибы или дакойты, это не принципиально.
‒ Пакистанский МИД заявил, что будет способствовать…
‒ Заявить-то заявил, только реально чего от них ждать… Ну, машину сопровождения дадут, до Мирам Шаха, не дальше. Им эта миссия не нужна. Злокачественную опухоль надо не лечить, а вырезать – они именно этого подхода придерживаются. И лить воду на мельницу Кази тоже не хотят.
Слушай, это же отличный анализ, готовая телеграмма, ‒ обрадовался Баш-Баш. Сделать мы реально ничего не может, так давай хоть телеграмму отправим. Шифровку. «Весьма срочно». Или лучше «Вне очереди». Сразу увидят, что мы без дела не сидим… Трудимся. Напишем, какая ситуация, что паки говорят, что Кази, а что в реале… Какие угрозы… Сделаем проект. А? Прямо сегодня и отправим, чтобы видели, как мы тут анализируем все и разрабатываем… «Птичка»28 улетит, и дело сделано. Пусть потом не говорят, что мы не предупреждали. Вот, все четко и ясно обрисовали, о всей степени опасности доложили… Какие к нам после этого претензии. А? За двумя подписями?
«Не такой уж он дурак, ‒ подумал Рашид Асланович, ‒ соображает… Хотя бы отчасти свою задницу прикроем». А вслух великодушно бросил.
Что ж… Можно и за двумя.
Галлиулин уже хотел распрощаться, когда Баш-Баш неожиданно сказал:
‒ А еще я, знаешь, вот что думаю… Отчего этот Коромыслов такой смелый? Может, потому, что не нюхал нашего пакистанского дерьма? И ему кажется, что все здесь просто цацки-пецки?
‒ А по-русски бутерброд, ‒ рассеянно добавил Галлиулин, но потом с нескрываемым интересом посмотрел на Баш-Баша. ‒ А мысль интересная. Нечто подобное мне Ремезов говорил. Если я правильно понимаю, ты хочешь предложить кое-что дельное…
***
Когда Хамзат проснулся, Ремезов накормил его бульоном, рисом и заставил проглотить таблетки, прописанные доктором. Юноша послушно выполнял предписания, однако в его глазах читались тоска и безразличие. Это объяснялось не только физической слабостью: Хамзат чувствовал себя одиноким, никому не нужным. Полулежал в кресле, говорил с болью и надрывом:
Я не хочу быть предателем, не могу… Это так трудно… невыносимо…
Мой мальчик, что за слова! Какой ты предатель! Наоборот, ты помогаешь своей стране. По-настоящему помогаешь. Мужественно, честно. Ремезов старался, чтобы его голос звучал уверенно и обнадеживающе.
‒ Нет… ‒ Хамзата передернуло, он поднял глаза на Ремезова и тот увидел в них горечь, издевку, отчаяние и ненависть. Это было настолько неожиданно, что Ремезов не сдержался.
‒ Ты что… ненавидишь меня? Почему?
‒ Я ненавижу себя! ‒ срывающимся голосом сказал Хамзат. ‒ Потому что вы купили меня. И я согласился… Это подло. Потому что… потому что я не верю, что Россия моя страна. У меня вообще нет родины. И, наверное, не будет. Я продался, потому что мне нужны деньги на учебу. Вы не самый плохой человек…. Я это чувствую. Но вы заставляете меня делать то, чего я не хочу. Поэтому я имею право тебя ненавидеть. Только себя ненавижу еще больше…
‒ Парень, ты запутался, ‒ нарочито бодро заметил Ремезов. ‒ Тебе надо успокоиться. Спокойно во всем разобраться. У тебя был нервный срыв, стресс… И что значит: Россия не твоя страна? Чья же еще…
‒ Я – кавказец, а Россия завоевала Кавказ. Двести лет назад. Но кавказцы не стали русскими, и Кавказ не стал русским… Все эти двести лет мы воевали. У меня вся семья погибла. Пришли солдаты и захотели отнять у нас телевизор, музыкальный центр, деньги… Отец сказал, что не позволит, и тогда его убили. Он был фотографом, не военным, оружия в руках не держал… А потом убили мать и всех.
‒ Послушай, мой мальчик, ‒ Ремезов склонился над Хамзатом, положил ему руку на голову. ‒ Мы уже обсуждали это и не один раз. То были мародеры, негодяи, да, такое случалось… Их ловили, отдавали под трибунал. Не ставь равенства между этим отребьем и Россией.
‒ Я не ставлю, ‒ всхлипнул Хамзат, ‒ но не могу считать Россию своей. И сейчас предаю свои чувства, свои взгляды, свою веру… Вы сделали меня шпионом…
‒ Что за чушь! Это называется сотрудничество. Мы напарники, товарищи по оружию. Ты собираешь сведения о радикалах, исламистах, тех, кто вместо нормальной жизни несет людям кровь и смерть. Ничего в этом подлого и позорного нет. Благодаря тебе мы знаем об отношении Кази к миссии Коромыслова. Что он поддерживает переговоры и установление мира. Это очень важно.
‒ Наверное… Но я не хочу обманывать, скрываться… Отец и мать не одобрили бы этого. У меня такое чувство, что я предаю своих родителей, память о них… А Чотча и Исмаил… Презирают меня, издеваются, избивают…
‒ Если бы они знали правду, то завидовали бы тебе, уважали.
Хамзат не выдержал и расплакался. Обхватил голову руками, его сотрясали рыдания.
Ремезов снова принялся его утешать, хотя не слишком это умел делать.
Конечно, тебе тяжело… Ты запутался. Но пойми… Если на меня в Москве нападут бандиты, ограбят… убьют или покалечат, не дай бог, конечно, я все равно не стану говорить, что Россия не моя страна. И буду делать все, что в моих силах, чтобы избавить ее от всякой нечисти… Это и ты должен делать. Мало ли кто кого и когда завоевал! Историю не изменить, и сейчас мы живем вместе. У нас одна судьба, так уж сложилось. Ты можешь не любить свою страну, но она все равно останется твоей. И ты это поймешь, рано или поздно. Трудно, да, никаких друзей, некому помочь. Но я-то помогаю! С деньгами не проблема…
‒ Как раз проблема, ‒ заметил Хамзат. ‒ Я не могу много тратить, все ведь считают, что я очень бедный. Мне муфтият дал на первое время… А потом, вас бы не встретил, кто бы за обучение платил?
‒ Вот видишь, а я представляю Россию, выходит, пригодилась Россия, не такой уж она враг.
‒ Я всем говорю, что университету тетка из Махачкалы платит, отдает последние гроши, на карманные расходы у меня мало что остается… А это значит ‒ живу впроголодь, ничего купить не могу. А куплю, обязательно спросят – откуда деньги, кто дал?
‒ Ну, да, ‒ Ремезов обескураженно почесал в затылке. ‒ Но такая у нас с тобой легенда. Мы же вместе ее продумали… Будь ты сынком богача, сразу бы вызвал повышенный интерес, стали бы проверять, наверняка что-то бы накопали… И тогда было бы гораздо труднее войти в доверие к Кази. Но прикинем, откуда тебе деньги еще прислать могут. Из какого-нибудь благотворительного фонда. Решим.
Хамзат опять заплакал.
Хватит, ты же мужчина. ‒ Ремезов потрепал его по спине. Не распускайся.
‒ Мне одиноко, мне страшно. Здесь у меня никого нет.
‒ Я тебя очень хорошо понимаю, ‒ вздохнул Ремезов, ‒ потому что мне тоже очень одиноко.
‒ Ваших родителей тоже убили?
‒ Нет, они умерли своей смертью. Я тогда был в командировке, выполнял задание и не смог приехать, повидать их в последние дни жизни. Похоронить… Этого никогда себе не прощу.
Хамзат замолчал, вытирал щеки от слез.
‒ С женой развелся… Детей нет… Здесь, по крайней мере, есть работа. И… Хочу сказать, Хамзат… Ты для меня не просто… Мне казалось, мы подружились.
‒ Все равно, вы меня используете.
‒ В жизни, мальчик, за многое надо платить. Сейчас ты платишь за свое будущее, и поверь – цена не такая уж высокая. Ну, встанешь ты вместе со своими однокурсниками под флаг – что ж, это будет красиво. Это будет приятно. Но тебя перестанут считать изгоем, ты уже не сможешь работать у Кази. Поэтому относись к этому как к работе. Тебе надо учиться, получить профессию, диплом…
Хамзат попробовал возразить, но Ремезов оборвал его на полуслове.
И это не все. Мало университет закончить, здесь ты даже с дипломом, может статься, никому не будешь нужен. С тобой могут общаться, использовать, но продвигать не станут. Потому что ты для пакистанцев не только чеченец, а еще и русский, и карьеры тебе в Пакистане не сделать. Поэтому дослушай до конца. Кази доверяет тебе, ты вошел в его окружение. Твоя информация высоко ценится. Мы тогда еще, год назад, все с тобой обсудили. Денег много ты тратить не можешь, но они каждый месяц на твой счет поступают. В «Стандарт чартер», это хороший банк, солидный. У тебя будет шанс продолжить образование в Каире, в Джидде, где угодно, реально стать сильным и независимым человеком. И никакой ты не предатель, другие не делают столько для России, сколько делаешь ты. И не в любви дело. Любить можно по-разному. Можно стоять под флагом на неделе землячеств, перед президентом, местными властями, гордиться собой, тешить самолюбие. Упиваться своим патриотизмом. А можно делать дело. Издержки не так велики, как тебе кажется. И то, что ты пытался наложить на себя руки – стыдно и недостойно мужчины. Я предлагаю обо всем забыть. Поживешь у меня пару дней, придешь в себя, потом вернешься в университет. Будем работать. Идет?
Идет, − уныло согласился Хамзат. ‒ Только не думайте, что убедили меня. И не надо тогда про дружбу. Вы платите – я выполняю, но не ждите от меня дружбы. А со своими чувствами я сам разберусь.
Через два дня, за завтраком, Ремезов и Хамзат смотрели выпуск новостей по российскому спутниковому каналу. Ведущий важно, с придыханием, сообщал о прибытии в Пакистан Потапа Коромыслова – «бессменного лидера оппозиционной Партии свободы, неутомимого нонконформиста, ниспровергателя основ, который снова и снова рождает национальные и мировые сенсации своими дерзкими эскападами».
Ремезов поперхнулся кофе, сказал «тьфу», а затем добавил: «Не будь я у себя дома, плюнул бы по-настоящему».
‒ Вам он не нравится? ‒ Хамзат с аппетитом добивал очередной тост. Он пришел в себя, окреп. На щекотливые темы разговор больше не заводил. В этот момент слова ведущего перекрыл «лайф» с Потапом Никодимовичем. Он давал интервью на фоне здания в Охотном ряду. В оливковой куртке «милитари» с расстегнутым воротом – чтобы бросался в глаза треугольник черно-белой тельняшки. «Меня часто спрашивают: чем меня не устраивает спокойная и безмятежная жизнь в комфортной Москве. А тем, что не может быть покоя и безмятежности в одной части света, когда в другой полыхает пламя вражды и ненависти. И оно всегда может переброситься туда, где эти покой и безмятежность пока еще есть. Поэтому надо смотреть вперед, работать на опережение и понимать – борьбу за мир и безопасность нужно вести подальше от наших границ, чем дальше, тем лучше. Когда великий поэт Константин Симонов написал строчки “Если дорог тебе твой дом”, война уже к нам пришла. Такого больше допустить нельзя. И я поклялся не допустить. Опасность – да, риск – да, но если не я, то кто? Это мой долг перед избирателями и всем человечеством».
‒ Вроде все правильно… ‒ неуверенно произнес Хамзант.
‒ Ключевое слово «вроде». Этот человек – жулик и демагог. Думает только о своей популярности.
‒ Но приехать сюда – смелый поступок. Особенно – в Зону племен.
‒ Мы еще посмотрим, куда он доберется, ‒ усмехнулся Ремезов. ‒ Чтобы в такое осиное гнездо сунуться… Миротворец. Я буду удивлен, если его переговоры с Дзарданом состоятся. Ему бы шуму побольше вокруг своей персоны. Рекламы. А так – мыльный пузырь. Но головной боли от него будет выше крыши. Это уж как пить дать.
Тем временем Коромыслов продолжал откровенничать с телеэкрана: «Пакистан – это тихая гавань для радикалов и террористов, власти стараются, но не справляются. И я решил помочь. Мне не жалко. Я всегда готов прийти на выручку. С властями там боевики не хотят разговаривать, а со мной захотели. Потому как я независим и не ангажирован. С Пакистана пламя на Афган перекидывается. С Афгана ‒ на Среднюю Азию. А оттуда – на Россию. Вот причина, заставившая меня поехать в Пакистан. К черту на рога поеду ради своего народа любимого. Иначе как он мне станеn доверять?».
‒ И когда он будет здесь? ‒ поинтересовался Хамзат.
‒ Послезавтра… в четверг вечером…
‒ Вы его будете встречать?
‒ Без меня найдется кому. Одни встречают, другие работают. Ну, ладно. Тебе пора собираться. Каникулы закончились, ничего не поделаешь. Мне хорошо с тобой, но учеба не ждет, да и не только учеба…
Хамзат опустил голову. Ему был неприятен этот намек на его тайные обязанности, Ремезов мог бы без этого обойтись, он и так ни о чем не забывал.
Юноша ушел к себе в комнату, но перед тем, как укладывать рюкзак, отправил срочное сообщение со смартфона: «Русские не верят в серьезный характер миссии К. Считают его пройдохой».
Хамзат писал на пушту. Это была необходимая предосторожность. Ремезов знал урду и фарси, но не владел пушту. Не факт, что он залезет в его смартфон, но осторожность не помешает.
***
Приезд Коромыслова был обставлен демократично. Летел он бизнес-классом, не первым. Естественно, это широко освещалось в новостях. Никакой свиты – ни секретаря, ни помощника. Веселый, общительный, простецкий мужик лет 50 с небольшим. С таким любой замухрышка мог почувствовать себя на равной ноге. Каждому руку пожмет, внимание проявит, правду-матку скажет и власть будет крыть почем зря, шутку найдет не затертую и соленым словцом порадует. Поэтому народ и голосовал за него, хотя ничего Коромыслов для народа этого не делал.
Но воспринимался как свой, а раз свой мог пролезть «туда», то есть во власть, значит, и мы сможем… Так думали трудяги-работяги, гроши заколачивавшие, и бездельники-тунеядцы, винившие весь свет в своих невзгодах и души не чаявшие в этом Коромыслове. Хотя ему плевать на них было с высокой колокольни.
Но зато не кобенился, не рядился в идеально сшитые и безупречно подогнанные костюмы, как у всей президентской рати, которая будто из одного инкубатора вылупилась, все как на подбор, в штиблетах от Стефано Бемера или Манхэттен Ришелье, галстуки одинаково затянуты по самые подбородки и белые трехсотдолларовые рубашки полярным сиянием отливают. А Коромыслов ‒ в старых туфлях, хоть и начищенных, видавшей виды паре, брюки пузырятся на коленях, а пиджак мятый, словно в нем спали или под голову подкладывали вместо подушки. Рубашка с обтерханым воротником, небрежно завязанный галстук, косо свисающий на выдающееся брюшко – не брюхо, а действительно не крупное брюшко, которое англичане называют «понч» и которое не внушает массам трудящихся непреодолимого отвращения.
Встречали гостя Джамиль Джамильевич и консульские работники, разумеется, в виповском зале. Коромыслова можно было избавить от таможенного досмотра, но он сам настоял на этом и раскрыл чемодан и сумку – к изумлению таможенников, наверняка подумавших, что «белый сааб» блажит. Но «белый сааб» хотел показать свою простоту и законопослушность, или то, что среди его вещей не было предметов роскоши. Все скромное, недорогое.
Показуха и эксцентричность Коромыслова не смутили Джамиля Джамильевича, и он проявлял по отношению к высокому гостю максимальную обходительность, в которой чувствовалось даже что-то вроде искренней восторженности.
‒ Ну, так как тут у вас на пакистанских просторах? – поинтересовался Коромыслов, удобно раскинувшись на заднем сиденье лимузина и поглаживая раздувшийся «понч». Во время полета он славно закусил.
‒ В целом нормально, все, как обычно, ‒ мило улыбнулся Баш-Баш, который следовал заранее продуманному плану. ‒ На днях танзанийского посла похитили.
‒ Это… это как? ‒ Коромыслов от неожиданности подскочил, едва не ударившись головой в потолок.
‒ Съездил за город, захотел посмотреть место слияния Кабула и Инда. Туда туристы часто ездят. Точнее, раньше ездили. Очень красивый вид. Достопримечательность. Во всех путеводителях указано. Но теперь там опасно… Посла предупреждали, только ему очень хотелось. И где-то бандиты подстерегли.
‒ Ох…‒ Коромыслов обмяк и как бы расползся на сиденье. ‒ Убили?
‒ Пока не знаем, вряд ли. Скорее всего, выкуп будут просить.
‒ А-а… И часто такое случается?
‒ Что вы, ‒ покачал головой Баш-Баш. ‒ С послами очень редко. Ну, раз в месяц… А с обычными дипломатами регулярно. Для нас это прифронтовая зона. Риск входит в меню. ‒ Он постарался, чтобы это прозвучало мужественно и с оттенком обреченности. ‒ Пару недель назад рядом с посольством церковь евангелическую взорвали. Зашли три человека, расстреляли всех из автоматов, а потом гранаты бросили. Дипломатов погибло… ‒ Баш-Баш закатил глаза. ‒ А вчера с коллегами ужинали в ресторане, и как по заказу – рядом стрельба началась. Десерт не стали доедать, но расплатились, конечно. А еще на днях…
‒ Хватит, хватит! – замахал руками Коромыслов. – Об этом писать надо, предупреждать!
‒ Да мы писали, ‒ извиняющимся голосом заметил Баш-Баш, ‒ но нам замечание сделали: не заваливать центр лишней информацией. Поскольку обстановка известная. Ничего нового. Сообщать велели только о массовых терактах, когда жертв много. Если больше ста, то проект соболезнования готовим от имени премьер-министра. А если под сто пятьдесят ‒ от президента. А в случае особо варварских подробностей и разрушений ‒ оба подписывают.
‒ Что-то мне нехорошо. Укачало, наверное. ‒ Высокий гость несколько раз икнул, все громче и громче, затем издал густой и надсадный горловой звук, после чего рыгнул совсем уже неприличным образом. Его вытошнило на коврик на полу и непосредственно на сиденье. При этом он дергался, матерился и хватался за пластиковую ручку на стенке салона, которую в пароксизме рвотного приступа вырвал «с мясом».
‒ Не удержался в самолете! А что там еще делать? ‒ Коромыслов устремил взор на Баш-Баша в поисках понимания и сочувствия. ‒ Только есть и пить.
Водитель порылся в бардачке и протянул Коромыслову пачку бумажных салфеток, тот вытер рот. Похлопал водителя по плечу: ‒ Спасибо, я парень свойский, не шишка какая-то, могу и за воротник заложить, особенно когда в такую страну летишь. Напряжение надо снимать.
‒ А то, ‒ понимающе кивнул водитель, ‒ у нас все снимают.
‒ В смысле? ‒ вскинул голову Коромыслов.
‒ В смысле, что блюют.
‒ Иван! ‒ всплеснул руками Джамиль Джамильевич, ‒ как ты можешь! Твое дело баранку крутить, а не всякое такое фантазийное рассказывать… Где субординация? Уважение? Смотри, уедешь раньше срока!
‒ А он у меня так и так через полтора месяца заканчивается, ‒ хладнокровно отреагировал водитель. ‒ Уже и место себе в Москве подыскал. Так что могу говорить, что хочу. Спрашивают – отвечаю.
‒ Вот ты какой у нас, оказывается, ‒ сокрушенно произнес Баш-Баш. После чего наклонился к Коромыслову: ‒ Вы не слушайте. Влияние климата и террористической опасности. Обыкновенный мужик. Техсостав. Кадры не смотрят, кого присылают.
‒ Э, нет! ‒ отмахнулся Коромыслов. ‒ Так нельзя, дорогой товарищ-барин! Повидал я вашего брата-дипломата, белой костью себя считаете, а техсостав для вас рылом не вышел, да? А для меня все равны. Знатная леди и Джуди О’Грейди, понимаешь…
Баш-Баш Киплинга не читал и озадаченно примолк. Водитель Иван тоже не читал, но пробурчал что-то одобрительное. Коромыслов возбужденно попросил: ‒ Ну? Рассказывай! ‒ ему приятна была сама мысль, что не он единственный нашкодил, и блевать в посольском лимузине ‒ это традиционное и освященное дипломатической практикой занятие для высоких гостей.
‒ В жизни всякое бывает, ‒ философски отозвался водитель Иван. Он много чего повидал, когда возил послов и разных приезжих деятелей и в Пакистане, и в других странах, и был доволен возможностью поделиться ценной информацией с таким важным человеком, как Коромыслов. ‒ Не всегда, конечно, это, в машине, блевали… Иногда выйти успевали. Но вот Эполетов, председатель Комитета Государственной Думы по нравственности и противодействию разврату, он аж дважды блевал, когда приезжал и когда уезжал. А спецпредставитель президента Сомнамбулов, так тот на пару с послом развлекался. И главное, все вы при этом ручку рвете… Чем она вам не угодила…. Может, ее вообще снять. Не знаю. Надо подумать. А, Джамиль Джамильевич? Экономия получится, хоть какая-то, на сервис ведь, к дилеру ведь гоняем восстанавливать.
‒ Подумаем, подумаем, Иван, ‒ рассеянно согласился Баш-Баш, который неожиданно перестал нервничать и почувствовал себя увереннее. Слабость Коромыслова сделала его более близким, естественными, домашним что ли… Не какой-то неприступный и сумасшедший исполин, с которым невозможно договориться.
Тем временем они подъехали к «Марриотту», одному из лучших отелей города. Обычная картина ‒ яркая иллюминация, швейцар в ливрее предупредительно бросился к лимузину. Белл-бой в шапочке подбежал с табличкой: «Valet parking is available». Водитель Иван отогнал его резким движением руки ‒ еще чего, станет он всяким слугам гостиничным посольскую машину доверять. Но тут Коромыслов встрепенулся и взволнованно заерзал на заблеванном сиденье.
‒ Это что? Где? Куда вы меня привезли?
‒ Ну, как… ‒ умиротворяюще произнес Баш-Баш, ‒ вам номер «люкс» зарезервировали. ‒ Освежитесь, отдохнете, выспитесь, а завтра заеду за вами часиков этак в 12…
‒ А почему не согласовали?
‒ Как же… Мы телеграфировали. Секретариат запрашивали.
‒ Ах, секретариат! ‒ разгневался Коромыслов. ‒ Такое надо лично, со мной. Хотите меня без охраны оставить в этом очаге терроризма? Чтобы меня похитили и убили?
Баш-Баш внутренне содрогнулся, но нашел в себе силы подлить масла в огонь.
‒ Вы сами программу подписали.
‒ Подсунули, вот и подписал! ‒ сварливо отрезал Коромыслов. ‒ Нечего меня тут селить. В незащищенном «Марриотте». Кто хошь сюда нагрянет. У меня же миссия, или запамятовали? Секретность и конфиденциальность. Буду жить в посольстве. Только там.
‒ Комфорта в наших гостевых комнатах не хватает, ‒ лицемерно пожаловался Баш-Баш. Но внутренне обрадовался, реакция была как раз та, на которую он рассчитывал.
‒ К черту комфорт! ‒ заявил Коромыслов. ‒ Стены вокруг посольства, главное, есть?
‒ Два с половиной метра, сверху колючая проволока, «спираль бруно». Охрана – наша и пакистанская, все вооружены.
‒ Вот! ‒ Коромыслов победно оттопырил большой палец правой руки. ‒ Русские не сдаются. Вместе должны держаться. Иначе зачем мы все эти посольства понастроили…
***
Коромыслова поселили в двух гостевых комнатах. Холодильник набили едой, прохладительными напитками и алкоголем. Обслуживания номеров не предусматривалось, за безопасность приходилось платить.
Утром Коромыслов вышел в пижаме на территорию посольства и в восхищении втянул в себя чистый исламабадский воздух, не отравленный промышленными выбросами. Никаких вредных предприятий в столичной округе не было, это ценили дипломаты, да и обычные горожане.
С гор дул освежающий бриз и тропические пичуги щебетали в густой листве платанов и баньянов. Коромыслов сладостно потянулся и решил совершить полезный моцион перед завтраком. Прогулялся по тенистому парку, обошел бассейн, изучил архитектурное решение административных и жилых корпусов, которые возводили талантливые советские зодчие. Коробки правильной четырехугольной формы без каких-либо излишеств. Час был ранний, посольский люд только просыпался, готовился умываться и завтракать, вокруг тишина, если не считать гомона пернатых, ну, и шелеста листвы, конечно, но звуки природы не раздражали слух подобно другим, искусственным звукам, которые испускают и производят прямоходящие существа, захотевшие поставить себя выше природы.
Но как раз в этот момент уши Коромыслова уловили нечто, нарушавшее акустическую гармонию. Типа «стук-перестук» или «чмок-чпок». Он приблизился к небольшому одноэтажному зданию, напоминавшему сарай или сторожку, и эти «стуки» и «чпоки» доносились именно оттуда. Заинтересовавшись, Коромыслов толкнул дверь, вошел внутрь и оказался в помещении, способном любого мужчину погрузить в состояние душевного счастья и придать смысл его существованию. Это была биллиардная. Стол, хоть и с вытертым сукном и разбитыми лузами, вполне годился для игры. А мощные светильники под потолком придавали ему праздничный вид.
Игрок был один и играл сам с собой, по всей видимости, в свободную пирамиду. При этом комментировал свои удары известными фразами и междометиями, как говорится «за себя и за того парня»: «Нуте-с, сейчас по вам вдарим», «А вот мы в ответ положим своячка», «а чужого вкатить не желаете?» и так далее. Игрок не стеснялся в выражениях (а кого ему было стесняться?) и называл свой кий то «х…ищем-долбищем», то «палкой-втыкалкой», а для луз придумывал не менее сочные прозвища, из которых «разболтанная дыра» или «мышиная пипка» были наиболее пристойными.
‒ Извините, что помешал, ‒ возвестил о своем появлении Коромыслов и добавил: «Здравствуйте». Он и сам любил погонять шары и энтузиазм местного бильярдиста подействовал на него вдохновляюще. Как и внешний вид этого азартного человека, решившего зарядиться ни свет, ни заря. Лет примерно одних с Коромысловым, но не в пижаме, а в растянутых, мешковатых джинсах на подтяжках и цветастой рубахе с отложным воротом.
‒ Какое там «помешал», ‒ человек лучезарно улыбнулся и протянул Коромыслову широкую ладонь. ‒ За честь почитаю увидеть вблизи. Восхищаюсь вами и вашей партией, как и все патриоты земли русской.
Коромыслов погримасничал (дескать ни к чему такой пафос), но тут же поймал себя на мысли, что грубая лесть ему понравилась. «Мужик необразованный, но от всего сердца шпарит, от души…».
‒ Да… ‒ бильярдист почесал свою бороду, черную, но с сединой, коротко стриженую, как у английского или американского боцмана (точь-в-точь как борода Коромыслова), ‒ обязан представиться. Тренькин, Евгений Викторович. Завхоз посольский. Всем вас снабдил, а если надо – еще снабжу. То есть, снабдю… Эх, дела! ‒ Чернобородый гулко рассмеялся. ‒ Постоянно в калошу попадаю с этим русским языком. В смысле – сажусь. А другого и не знаю! ‒ Тут он засмеялся еще веселее и разухабистее. ‒ Вы, конечно, интеллигент и умница, куда мне до вас, но тайну открою, раз уж вы ко мне сюда, в мое убежище. Скажу по чесноку, не таясь, вы – мой идеал мужчины и русского деятеля, и вижу в вас эталон и под этот эталон себя стремлюсь корректировать, чистить и улучшать. Внутренне, разумеется, шансов у меня нет и быть не может, но тут и экстерьер важен, потому как в какой-то степени определяет духовное содержание. Вот так. Как на духу вам признался.