Артем Рудницкий
Кольцо Пророка
Коромыслов, ошарашенный всей этой бредятиной, только и смог вымолвить: ‒ Надо же…
Теперь он заметил, что завхоз Тренькин имеет с ним очевидное сходство: возраст, вес, рост, бородка шкиперская, видать, намеренно выращенная. Нос слегка приплюснут, глаза припухшие и широко расставленные… Волосы на черепе редкие, но тщательно зачесанные на лоб…
‒ Смотрите, смотрите, ‒ победно и с некоторой вальяжности произнес Тренькин, опершись о бильярдный стол. ‒ Мне бы от вас снимок с автографом и был бы счастлив.
‒ Снимка у меня нет, ‒ пробормотал Коромыслов, ‒ но это проблема решаемая…
‒ А про ваш визит расскажете? А? ‒ доверительно и проникновенно глянул на гостя завхоз. ‒ Ах, ну, да, все засекречено, понимаю, куда нам, техсоставу до дипломатических перипетий!
‒ Ну принижать-то себя не надо! ‒ оскорбленно заявил Коромыслов, который понемногу начал приходить в себя. ‒ Я, знаете, не делю людей по должностям и средствам, а только по уму и вере в идею. Будет возможность, поболтаем с вами по душам. А пока…
‒ А не сбацать ли нам партейку перед завтраком? ‒ Тренькин хитро прищурился, явно пытаясь соблазнить нового и такого высокопоставленного знакомого.
Первым порывом Коромыслова было отказаться, но потом он себя одернул, напомнив себе, что общение с народом – его, может быть единственный конёк, даже в этом заштатном посольстве и даже если народ представляет сумасшедший фанатик-завхоз, влюбленный в него, Коромыслова, с завидным пылом буйно помешанного. И он тряхнул головой и пошел выбирать кий попрямее, получше, такой, чтобы плотно лежал в руке и обеспечивал самый точные и убийственные удары.
‒ Ехали мы, ехали с горки на горку, вышли мы вприсядочку, мундиры в оборку! ‒ радостно заверещал Тренькин, собирая шары в треугольник для пирамиды.
***
‒ Ну, что же, давайте подведем итог, ‒ предложил Рашид Асланович.
Совещание длилось уже больше часа – в кабинете посла, который по случаю отсутствия главы миссии занимал Баш-Баш. Кроме него и резидента, участвовали Ремезов и ‒ это, конечно, была главная фигура ‒ господин Коромыслов. Все успели устать от бесплодных дискуссий. Джамиль Джамильевич натужно пыхтел, Галлиулин тяжело дышал, Потап Никодимович покрылся красными пятнами, а Ремезов смахивал со лба крупные капли пота.
‒ Итак, от поездки вы отказываетесь…
‒ Не отказываюсь, а не вижу возможности осуществить ее! ‒ горячо оспорил подобное неуместное утверждение Коромыслов. ‒ Потому как ситуация в плане безопасности не удовлетворяет, я это понял сразу после приезда, и можно только сожалеть, что со стороны посольства не были даны заблаговременно по этому вопросу четкие и внятные разъяснения.
‒ Знаете… ‒ Галлиулин сложил ладони в примирительном жесте и уперся в них носом, ‒ не будем перекладывать ответственность друг на друга.
‒ Да-да, ‒ запальчиво вставил Баш-Баш, ‒ мы как раз четко излагали, что можем, а что нет.
‒ Поэтому давайте вместе подумаем, ‒ продолжил Галлиулин, ‒ есть ли какая-то возможность не допустить провала вашей миссии, Потап Никодимович. Вы собирались отправиться в Зону племен, но в Исламабаде, сразу после приезда, пришли к выводу, что это слишком опасно, хотя мы планировали послать с вами нашего лучшего и опытнейшего сотрудника …
Ремезов кивнул – в знак признательности за такую лестную оценку.
‒ Пакистанцы обещали сопровождение на значительной части трассы, но не в самой Зоне племен. Однако там взялся обеспечивать вашу безопасность лично Муалим Дзардан, с которым предварительно была достигнута договоренность. С ним все согласовывалось через Кази-ур-Рахмана, который, как и Дзардан, хочет усилить свое влияние и прослыть миротворцем.
‒ Можно ли исламистам и террористам по-настоящему доверять? ‒ с сарказмом спросил Коромыслов.
‒ Бесспорно, не полностью, ‒ развел руками Галлиулин, ‒ но ведь вся ваша миссия ‒ это риск ради благой цели.
‒ Я готов рисковать, ‒ пробурчал Коромыслов, ‒ но суть вопроса в степени риска. Даже если бы переговоры состоялись здесь, в Исламабаде, и то, это было бы рискованно, поскольку общение с исламистами и террористами рискованно всегда и везде. А отправляться в дикую глушь… Да у меня и в мыслях такого не было, всё это ваши мидовские чиновники со Смоленки переиначили, переврали и извратили, не посоветовавшись толком с моим партийным аппаратом.
‒ Ну, вот, ‒ прошептал Ремезов, ‒ нашли крайних, теперь можно жить спокойно. ‒ Коромыслов бросил на него негодующий взор, хотел, видно, отпустить колкость, но его опередил Джамиль Джамильевич.
‒ А что! В самом деле! Почему не убедить Дзардана прибыть в Исламабад? Через Кази передадим. Пусть ему дадут гарантии.
‒ Он никогда на такое не пойдет, ‒ покачал головой Ремезов.
‒ Но попробовать-то можно, а? Чтобы не сказали, что мы какие-то шансы упустили, а?
‒ Пробовать можно всегда, ‒ сказал Ремезов. ‒ Есть и такой вариант. Непрямые переговоры. Скажем, через человека Кази. Ну и меня, к примеру. Челночные поездки в течение недели или двух. А прессе сообщим, будто Дзардан действительно приезжал сюда, или вы там побывали, Потап Никодимович, кто проверит!
‒ Мысль творческая! ‒ Коромыслов горделиво скрестил руки.
‒ Паки на такое не решатся, ‒ возразил Галлиулин, ‒ чтобы их бюрократия такое пропустила, да ни за что… Им нужны реальная миссия и реальный человек, тогда можно на них рассчитывать.
Неожиданно Коромыслов вздернул подбородок, слегка приоткрыл рот и выставил вперед правую руку с вытянутым указательным пальцем. По всей видимости, эти телодвижения означали, что ему пришла в голову конструктивная и полезная идея.
‒ А что, ‒ он улыбнулся с хитрецой, ‒ если послать вместо меня двойника?
‒ Какого? ‒ эта внезапно высказанная идея ошеломила остальных участников встречи.
‒ Того, с которым я утром познакомился. Вашего завхоза. И моего фаната. Он и есть двойник. В бильярд меня обставил. И будет счастлив, уверяю.
‒ Вместо вас? ‒ презрительно усмехнулся Ремезов. ‒ А вы не упадете в его глазах? Продемонстрировав свою трусость? Не подумали, что он тогда уже не захочет во всем вас копировать?
‒ Как вам не стыдно! ‒ Коромыслов даже подскочил от возмущения. ‒ Я своей жизнью не раз рисковал, и когда в Чечню, между прочим, ездил…
‒ Ага, ‒ пробормотал Ремезов, ‒ с сотней телохранителей.
Коромыслов сделал вид, что не расслышал.
‒ …и там всяко бывало! Но сейчас моя жизнь принадлежит партии, силам оппозиции и всему народу, и я не вправе ей распоряжаться. Политбюро запретило мне подвергать себя опасности.
Коромыслов обожал советскую символику и руководящий совет своей партии называл Политбюро, правда, неофициально.
‒ Я-то раньше всегда под пули… Живота не щадил… По-суворовски. По-жуковски. В Джелалабаде и Шатое.
На этот раз Ремезов сдержался, хотя знал очень хорошо: в Джелалабаде в 1989-м Коромыслов был переводчиком при важной партийной шишке и за пределы штабов и прочих охраняемых объектов носа не показывал. А в Шатой в 2000-м он прилетал с группой депутатов с инспекционными целями. Прилетели на вертолете, там же, на вертолетной площадке, полчаса поговорили со специально отобранными и доставленными туда старейшинами, и тотчас улетели обратно.
‒ Ну, это вообще меняет дело, ‒ с воодушевлением заметил Баш-Баш. ‒ Партийный запрет нарушать нельзя. А к причудам Тренькина мы давно привыкли.
‒ Простой посольский завхоз восхищен главой Партии свободы, ‒ размеренно и с еле уловимой иронией произнес Галлиулин. ‒ Вообще-то, эта затея, я имею в виду ту, что вы предложили, настолько дикая и несуразная, что может удастся. А что? Согласуем с центром, проинструктируем завхоза, разумеется, оговорим особое вознаграждение… Он здесь один, семья в Самаре, это удобно, никаких прощальных поцелуев, посиделок с детишками на коленях.
‒ Потрясающе! ‒ обрадованно воскликнул Баш-Баш. ‒ В шифровке напишем так: «В сложнейшей обстановке, характеризующейся ростом террористической опасности, тщательно продумали все возможные варианты реализации задач, поставленных в связи с визитом Потапа Коромыслова, при условии обеспечения его личной безопасности, и предлагаем следующее…». В центре ахнут. Оригинально, новаторски, в духе современности. Смело, по-путински. Концептуально и с далеко идущими последствиями.
‒ Не сомневаюсь… ‒ проронил Ремезов.
‒ Попрошу без иронии! – возвысил голос Баш-Баш. ‒ Вам, кстати, с Евгением Викторовичем вместе ехать. Сопровождать и охранять.
‒ Если он согласится.
‒ Еще бы не согласиться! – возмутился Баш-Баш. – Такой шанс единожды выпадает. Техсостав всегда бабки срубить не прочь. Верно я говорю, Рашид Асланович?
‒ Насчет бабок – абсолютно, ‒ с самым серьезным видом поддержал временного поверенного резидент. ‒ Принуждать Тренькина мы не имеем права, но надо объяснить все доходчиво… Это дело государственной важности, и его заслуги, конечно, будут отмечены. И не только финансово.
‒ Орден ему, орден! ‒ восторженно взвизгнул Баш-Баш. ‒ За заслуги перед Отечеством. Или медаль ордена, тоже не хило. К медали 150 тысяч рублей полагается. А к ордену еще больше.
‒ Главное, ‒ уточнил Галлиулин, ‒ довести до сведения, что такой самоотверженный поступок позитивно скажется на его карьере. ‒ Поедет завхозом в культурную европейскую страну, или в Канаду, Австралию… Вот это будет настоящей наградой. Ну, а риск… Риск конечно, есть, но все-таки он не один будет. Ремезов и этот твой парень, с пушту… Он не откажется?
‒ Думаю, нет.
‒ Дзардан ничего не заподозрит. Тренькин и Потап Никодимович как две капли воды…. Инструкции мы подготовим, наши предложения Дзардана устроят. Перемирие под российские гарантии и созыв конференции с участием вооруженной оппозиции и представителей пакистанского правительства. Талибам это выгодно. Потом вы вернетесь и здесь Потап Никодимович созовет пресс-конференцию. Как бы после возвращения. Как такой план?
‒ Безупречный! ‒ с боевым задором прокомментировал Коромыслов и сжал руки в кулаки.
‒ Разумеется, ‒ заметил Рашид Асланович, ‒ вы из посольства ни шагу, никто не должен знать, что вы здесь. А для Тренькина какую-нибудь простенькую легенду придумаем… Заболел, допустим… Лихорадкой денге. Или короновирусом. Посещения запрещены. Допускаются только врачи.
‒ Уверен, все у нас получится, ‒ важно и со значением сказал Джамиль Джамильевич. ‒ Именно так следует вершить российскую внешнюю политику ‒ честно, искренне, преодолевая трудности.
Рашид Асланович поморщился, Ремезов криво улыбнулся, а Коромыслов захлопал в ладоши.
***
Хамзат шел пешком, и когда он добрался до цели, было уже темно. Это был один из самых дорогих особняков в Исламабаде, расположенный в тихом месте, неподалеку от центральной городской мечети, построенной на деньги саудовского короля Фейсала. У входа, как водится, дежурил чокидар, который знал юношу и пропустил его. Однако главная охрана внутри – бравые парни с автоматами преградили путь.
У меня срочное сообщение для Кази! возбужденно объявил Хамзат.
Охранник оттолкнул наглеца. Тот чуть не упал, однако упорно продолжал требовать встречи.
На галерее верхнего этажа появился элегантный пакистанец – в европейском костюме, туфлях из крокодиловой кожи. Гладко выбритые щеки, подвижный рот. Это был Мушахид.
Пропустите. Мушахид сделал знак охранникам.
Хамзату и прежде доводилось бывать в этом доме, и всякий раз его поражала здешняя роскошь, обилие бронзовых статуй и картин, изображавших обнаженных женщин. Озираясь по сторонам, он поднялся вверх по лестнице, следуя за Мушахидом. Наконец, они вошли в комнату, где увидели Кази. В антураже столь необычном, что у Хамзата дух перехватило.
Знаменитый клерикал, известный своими требованиями о замене светских судебно-процессуальных норм шариатом, о неукоснительном соблюдении закона о святотатстве, полулежал на широкой софе в обществе двух девиц. Кази был после бани розовый распаренный. Вся его одежда ограничивалась простыней, прикрывавшей жирные чресла. Однако седую голову увенчивала каракулевая папаха, без которой Кази практически никто никогда не видел. Юные создания, вооружившись маникюрными инструментами, возились с руками и ногами лидера партии. Рядом восседала в кресле еще одна дама – дебелая, затянутая в прозрачный шальвар-камиз, сквозь который выпирали раскормленные груди. Это была знаменитая на весь город мадам Тахира, содержательница элитного публичного дома, услугами которого пользовалась исламабадская знать.
Студент ошарашено пролепетал:
Кази…
Рахман сурово глянул на гостя и принялся отчитывать:
Ты явился без приглашения. Надо было обождать. Ты перешел границы.
Хамзат сглотнул слюну. Он растерялся, сник.
Вторгся в мою частную жизнь, не унимался мулла. Я распорядился пустить тебя, потому что… Я считаю тебя искренним юношей, ты мне близок… Я ценю твою информацию.
Хамзат стоял красный как рак, на парня было жалко смотреть.
Кази, решив, что пришла пора сменить гнев на милость «сбавил обороты».
Ну, ладно, ладно, надеюсь, это послужит тебе уроком. Ты не лицемер, не ханжа, все понимаешь… Почти все свое время я отдаю служению Аллаху, и только пару часов в неделю трачу на себя.
Повернувшись к девицам, Кази бросил:
На сегодня хватит.
Кази-сааб великий человек, важно сказала мадам Тахира. Его нельзя судить по обычным меркам.
Рахман улыбнулся.
Прошу тебя, бегум29, распорядись насчет ужина. Когда бандерша удалилась, вновь обратился к Хамзату. Так что у тебя стряслось?
Хамзат замялся, потом выпалил:
‒ Это слишком важно, чтобы пересылать по смартфону. Поэтому я пришел. Чтобы лично… Они посылают не Коромыслова, а другого человека! Похожего на него. Хотят всех обмануть.
‒ Зачем? Почему? ‒ Кази недоверчивом посмотрел на юношу.
‒ Коромыслов… испугался, ‒ Хамзат издал виноватый смешок, словно сам не мог поверить в столь гротескную ситуацию, и принялся рассказывать.
Кази слушал с неослабевающим вниманием.
‒ Итак, тебе поручено сопровождать этого управляющего, как там его…?
‒ Они называют его завхозом, ‒ напомнил Хамзат.
‒ Да, завхоза… Что за глупые русские названия. Отказаться нельзя, ведь ты платный осведомитель, секретный агент…
Хамзата покоробило, это не ускользнуло от внимания Кази, и он поправился. ‒ Извини, я называю вещи своими именами, это они так тебя воспринимают, так к тебе относятся. Но это не значит, что я забываю, что ты вес делаешь по моей просьбе и по велению Аллаха, и в том ничего зазорного.
Хамзат потупился.
‒ Я бы не хотел ехать. Мне тяжело… Я устал. У меня был нервный срыв… Я чувствую себя предателем и меня считают предателем. Свои же… У нас будет неделя землячеств, а я отказался стоять под российским флагом.
Черты лица Рахмана смягчились, морщины разгладились.
Россия не твоя страна. Она убивает мусульман, обрекает их на голод и лишения. Нечего стыдиться своей позиции. Нужно иметь мужество и силу, чтобы следовать своим принципам. Разве я, наша партия не помогаем тебе? Разве ты не черпаешь силы в нашей коллективной мудрости? Говоря это, Кази укоризненно покачивал головой. Чего же тебе не хватает?
Это не все… не главное, ‒ запинаясь, произнес Хамзат. ‒ Когда я это сделал… Меня избили. Я хотел покончить с собой. Вот. ‒ Хамзат выставил вперед руки, закатал рукава и продемонстрировал свежие шрамы.
Кази нахмурился.
‒ Твоя жизнь принадлежит Аллаху, только он имеет право отнять ее. Всевышний прогневается. Твоя вина велика, и чтобы искупить ее…
‒ Я как раз и хотел искупить! Там, в общежитии, я уже умирал. Но меня нашел этот русский… Отвез меня к себе. Лечил. Я ему благодарен, хотя понимаю, что я ему нужен, и не знаю, если бы не это, стал бы он…
Конечно, не стал, ‒ Кази сурово посмотрел на юношу.
‒ Но без его помощи я бы умер. И меня не было бы сейчас здесь, с вами. И я бы не узнал и не сообщил вам эти важные сведения.
‒ Все так, ‒ кивнул Кази, ‒ но ты ничем ему не обязан. Это циничный негодяй. Разведчик, вербовщик. Он использует тебя, точнее, думает, что использует… Иначе бросил бы подыхать. Мы его перехитрили, но нельзя, чтобы он догадался. Так что постарайся… Ничем себя не выдавай. Должен ехать.
‒ Я и не отказывался, хотел с вами посоветоваться.
Во взгляде Кази просквозило одобрение.
‒ Молодец. Потом отдохнешь.
‒ Я вот что хотел спросить… ‒ Хамзат замялся, ‒ теперь переговоры о мире сорвутся? Снова война?
‒ Конечно, это многое меняет. Если умма30 узнает, что наша партия поддержала сделку Дзардана с этим… завхозом… ‒ последнее слово Кази произнес с видимым отвращением, ‒ это подорвет нашу репутацию. Мы не позволим этому случиться. Разоблачим и уничтожим обманщиков и предателей.
Хамзат вздрогнул.
‒ Но это жестоко. Опять прольется кровь. А вы говорите, что хотите мира…
‒ Чтобы добиться надежного мира, сначала нужно уничтожить своих врагов… ‒ сухо и нравоучительно сказал Кази, но подметив выражение глаз юноши, поправился. ‒ Однако Дзардан нам не враг. Он заблуждается, попал в расставленные сети.
‒ Его можно предупредить.
‒ Не следует! ‒ Кази поднял руку в упреждающем жесте. ‒ Это дойдет до русских, и они отменят миссию. А мы вскроем этот гнойник. Я отправлю туда Мушахида с отрядом. Он наведет порядок, и никто не усомнится в могуществе и влиянии «Джамиат-уль-Мохаммад».
Хамзат вскинул голову.
‒ Русских убьют?
‒ Для достижения мира сынам ислама не нужны посредники. Особенно русские… Они ничем не лучше проклятых амрике… Нечего им хозяйничать на наших землях, если их вовремя не остановить, потом будет поздно… Они враги нашей веры. Теперь окончательно ясно, они на все пойдут, чтобы вернуть свое влияние. Вот это и будет мир, который им по вкусу. Тянут одеяло на себя. Их не заботит наше духовное будущее, наша вера…
‒ Вы сказали, что Дзардан не враг.
‒ Не нужно мне напоминать, что я сказал и как! ‒ вспылил Кази. ‒ Не враг, но лишний в этой игре. Мушахид пощадит его, если будет возможность. Ну, а ты… ‒ Кази постарался, чтобы его взгляд излучал доброту и сочувствие, ‒ держись от него подальше, о себе заботься. Иди и готовься к путешествию. Мушахид тебя защитит. Тебе нечего бояться.
Когда Хамзат ушел, Кази взял со стола золотой колокольчик, резко тряхнул. Через минуту на пороге возник Мушахид.
‒ Вот что… ‒ словно размышляя, произнес Кази. ‒ Тебе нужно без промедления ехать к Дзардану.
‒ Что-то случилось?
‒ Да, этот мальчишка…
Выслушав, Мушахид задумался.
‒ Мы позволим русским провернуть их аферу?
‒ Нет, придется им забыть о лаврах миротворцев. Мы их уничтожим. Вместе с Дзарданом. Щенок просил за него, но во всем нужно идти до конца. Сделаем вот что. Наши силы находятся рядом с Ваной. Срочно отправляйся туда, бери людей столько, сколько нужно. А дальше…
Мушахид слушал бесстрастно, не выдавая своих чувств. И все же Кази уловил тень сомнения, пробежавшую по лицу своего ближайшего помощника.
‒ Ты с чем-то не согласен?
‒ Какое это имеет значение, ‒ пожал плечами Мушахид, ‒ я все сделаю, но жаль паренька.
‒ Бесспорно, жаль, ‒ Кази блеснул мелкими и острыми зубами, ‒ но он нам больше не понадобится и ни к чему, чтобы он заговорил и всё всем рассказывал. А без жертв нельзя. Убрать его и Дзардана. Это дискредитирует русских, покажет, к чему могут привести их авантюры. А этот болван, которого они посылают вместо Коромыслова, перед казнью должен сделать заявление. Обязательно на видео. И саму казнь тоже снять. Чтобы устрашить наших врагов. Чтобы все поняли, кто настоящий хозяин.
‒ Блестящий план, Кази! ‒ не скрывая своего восхищения, произнес Мушахид.
‒ Ну-ну, не торопись, ‒ Кази улыбнулся уголками рта. ‒ Он будет блестящим, если ты постараешься. Отправляйся. Этой же ночью. Нельзя терять времени.
***
Маленькая кавалькада продвигалась на северо-запад. Она состояла из двух джипов, поднимавших клубы пыли. В «тойоте “лэнд-круизер”» расположились завхоз Тренькин, Ремезов и Хамзат. Вел машину Ремезов. В такой же «тойоте», но старой модели ‒ четверо пакистанских рейнджеров. В первый день пути они миновали Кохат, пересекли Инд, успели проскочить Вану и заночевали в Мирам Шахе. Там лейтенант, возглавлявший группу сопровождения, попрощался, сказав, что по инструкции обязан их оставить и вернуться в Исламабад. Это уже была Зона племен, здесь нечего было рассчитывать на защиту армии и полиции, вся надежда ‒ на гостеприимство Муалима Дзардана.
Приезжих предупредили – по городу не разгуливать, оставаться в гестхаусе31. Чужаков здесь не любят. Ремезову уже случалось бывать в Зоне племен, а завхоз и Хамзат прилипли к окнам, всматривались в уличную сутолоку. День был будний, торговый. В дуканах хватало покупателей, работали автомастерские, ателье одежды, пекарни. Практически все мужчины были вооружены. С оружием в Мирам Шахе, как и во всей Зоне племен, проблем не было. Оружейники раскладывали на прилавках свой товар – российские и китайские «калашниковы», пистолеты, револьверы и пулеметы пакистанского производства. В глубине магазинов, несмотря на полумрак, можно было различить «игрушки» посерьезнее: гранатометы, безоткатные пушки и даже противотанковый ракетный комплекс «бахтар-шикан», гордость пакистанского военно-промышленного комплекса.
‒ Вот это да… во дают! ‒ приговаривал Тренькин, не отрываясь от окна. ‒ Даже выходить не надо, все как на ладони. А в городе наверняка арсеналов видим-невидимо…
‒ В зоне племен есть целые оружейные фабрики, ‒ пояснил Ремезов, ‒ пакистанцы замечательные копиисты, любую марку могут воссоздать. Но оригинальные изделия идут, конечно, дороже.
‒ Тут и женщины есть, ‒ удивленно заметил Тренькин, ‒ я думал, их всех дома держат.
‒ С какого перепугу? ‒расхохотался Ремезов. ‒ Такого правила в исламе нет. Если девушка не замужняя, она может выходить с кем-то из мужчин-членов семьи. Главное, чтобы не одна. Иначе будет считаться как бы ничейной и на нее всякий может позариться.
‒ Вот как? Интересно… ‒ завхоз облизал губы.
‒ А жены, матери или вдовы могут передвигаться совершенно свободно, но не открывая лица. Это не Исламабад или Карачи. На местных хиджабы, а афганки ‒ в голубых бурках.
‒ Это вот такие балахоны? ‒ завхоз выпятил подбородок в сторону двух женщин, проходивших под окнами гестхауса. В голубых бесформенных одеждах с мелкоячеистой сеткой, закрывавшей лицо. ‒ Как паранджа, да?
‒ Да, ‒ кивнул Ремезов, ‒ типа среднеазиатской паранджи. Ну, а тебе такое нравится? ‒ спросил он Хамзата, который в отличие от завхоза хранил молчание. ‒ Хотел бы, чтобы такие же порядки установили во всем мире?
Юноша неодобрительно посмотрел на Ремезова.
‒ Это их страна, их право жить так, как им нравится.
Ремезов собирался возразить, но потом как-то скис ‒ никакого смысла в дискуссии не было. Внезапно он понял, что Хамзата ни в чем не переубедить и все, что они делают, никому не нужно. Вся затея с подменой Коромыслова и миссией в Зону племен показалась ему бредовой, которая, даже если выгорит, ничегошеньки не изменит. Ни в Пакистане, ни в России. Только Коромыслов будет ходить гоголем, набивать себе цену и врать.
Талибы приехали вечером – на американском бронированном вседорожнике «хамви». Когда натовцы уходили из Афганистана, они побросали десятки таких машин ‒ надежных и незаменимых в условиях бездорожья и постоянных вооруженных стычек.
Старшим был молодой и немногословный парень по имени Сакеб. Ремезов знал, что он правая рука Дзардана. Попытался его разговорить, но мало что из этого получилось. Сакеб сказал, что ему поручено встретить русских и привезти на место. И точка.
Поездка заняла несколько часов. Русских посадили сзади, талибы устроились на переднем сиденье. Все это время завхоз рта не закрывал. Возможно, от возбуждения и волнения или оттого, что регулярно прикладывался к фляжке с виски. Болтовня отвлекала от ощущения тревоги, вполне понятного и естественного. Ведь теперь они могли рассчитывать только на себя и на покровительство Муалима Дзардана.
‒ Какая все так жизнь непредсказуемая! ‒ разглагольствовал Тренькин. ‒ Так взлететь! Так подняться! А?
‒ Вы себя имеете в виду? ‒ фыркнул Ремезов.
‒ А то! Я и подумать раньше не мог, чтобы меня с таким эскортом…
‒ Вы бы пить перестали. Там, куда мы едем, это произведет плохое впечатление. У талибов алкоголь под запретом. Унюхают и переговоры сорвутся.
‒ Успеется! Выветрится! Не о том речь! ‒ завхоз толкнул левым локтем в бок Ремезова, а правым ‒ Хамзата. ‒ Вы только подумайте, чего я достиг! Никаких университетов, книжек, экзаменов, а какое задание выполняю! Тайное! По личной просьбе лидера главной оппозиционной партии нашей замечательной и великой родины. А знаете, почему я так решил, а? ‒ Ремезов и Хамзат снова испытали удары локтями и поморщились. Локти у завхоза были острые и силу ударов он в ажитации не рассчитывал.
‒ Не знаю… ‒ признался Хамзат.
‒ Догадываюсь, ‒ не без иронии бросил Ремезов.
‒ Ну, так почему?
‒ Потому что иначе жить скучно и ваш маскарад перестал быть дурацкой, никому не нужной забавой и приобрел практический смысл.
‒ Обижаешь, Ремезов, ох, обижаешь! – взвился завхоз. ‒ Для тебя «дурацкой», поскольку завидки тебя берут, поскольку нет в тебе широты душевной и удали молодецкой, живешь ты серо и невыразительно, газетки почитываешь, с какими-то людишками встречаешься, а потом телеграммки пописываешь. И так до пенсии. Нет в тебе звездности!
‒ Чего нет, того нет, ‒ еле сдерживая смех выдавил из себя Ремезов.
‒ Вот, и по этой причине меня хочешь унизить, затейником представить ничтожным. Да, для меня это как молния в ночи! Мой звездный час! Но не забавы ради. А из чувства патриотической любви к родине.
‒ А что, бывает любовь к родине не патриотической?
‒ Бывает ложная любовь! – нашелся завхоз, ‒ а моя ‒ истинная, продиктованная светлыми надеждами!
‒ И к чему она приведет ваша любовь? Что она даст?
‒ Шанс проявить себя! – уверенно заявил завхоз. ‒ Я уже переговорил с Потапом Никодимовичем. Он возьмет меня в партийный аппарат. Личным помощником. Мы там такие проекты разработаем… Вся страна вздрогнет. У меня идеи есть, я расскажу…
‒ Потом расскажете, ‒ оборвал его Ремезов, которому надоело словоблудие завхоза. ‒ И хватит пить! Это крутые ребята. То, что они не поворачиваются и молчат, еще ни о чем не говорит. Высадят и пустят пулю в лоб – и никакие приказы и переговоры их не остановят! ‒ Ремезов вырвал у завхоза фляжку, открыл окно и зашвырнул подальше. Завхоз гневно заклекотал, но на этот раз Ремезов коротко и больно стукнул его локтем. ‒ Заткнитесь, ради бога, и вспомните лучше, что будете говорить. Текст не перепутайте.
‒ Все равно Хамзат будет переводить, они ж русского не знают, а я могу что угодно…
‒ Во-первых, кто-то может знать, хотя бы немного, а во-вторых, они к интонации прислушиваются, и если вы начнете всякую чушь лепить, то быстро смогут вас расколоть. Все! Едем молча и готовимся к встрече.
Пейзаж менялся. Редколесье и каменистая почва, изрезанная стекавшими с гор потоками, уступали место плодородным полям, где выращивали пшеницу, просо. По краям дороги росли финиковые пальмы, фруктовые деревья. Начиналась долина, по которой протекала река Точа. Скоро взору путешественников открылась она сама – быстрая, изобилующая перекатами и порогами.
Рядом с излучиной реки «хамви» остановился. Здесь их ждали несколько десятков вооруженных бойцов. Самого Дзардана среди них не было. От вопросов Сакеб отмахивался – дескать, ничего объяснить не может. Дзардан ушел с большей частью отряда, зачем, куда ‒ неизвестно, приказал ждать. И распорядился устроить приезжих в своей палатке.
Там все оказалось вполне комфортно. Толстые ковры, походные столики и стулья, вазы с фруктами, на лежанках – чистое белье.
‒ А что? Очень мило, ‒ завхоз плюхнулся на ковер, перекатился на спину и мечтательно уставился в брезентовый потолок. ‒ Отдохнем, наберемся сил.
В палатку внесли угощение ‒ афганский плов, мясо, приготовленное в кипящем масле, жареные курицу и баранину.
О! – захихикал завхоз, ‒ добрый знак. Раз кормят, значит, убивать не собираются. Подкрепимся. ‒ И с аппетитом принялся за еду.
Ремезов подошел к борту палатки, нагнулся и разглядел клеймо: «Сделано в России». ‒ Наша гуманитарка, сколько ее мы посылали в Афган и Пакистан… Чиновники тут же продают спекулянтам, а те выставляют на рынках. Талибы и моджахеды предпочитают наши палатки, считают их самыми лучшими. Так вот получается – от нас палатки и «калашниковы», от американцев ‒ «хамви» и прочая техника.
‒ Вас что-то тревожит? ‒ спросил Хамзат. ‒ Вроде бы нормально пока…
‒ Вроде бы… ‒ пробормотал Ремезов. ‒ Знаешь, парень, у меня дурное предчувствие. Может, ерунда все это и зря я беспокоюсь… Но странно, что Дзардана нет. Возможно, этому найдется простое объяснение.
‑ Изменить мы ничего не можем, давайте ужинать и спать. Завтра, наверное, все станет ясно.
Хамзат ошибался. Все стало ясно уже через пару часов.
Дело шло к полуночи. Тишину нарушали разве что шум реки и вой шакалов, которые охотились в ближнем лесочке. Но потом ночной воздух с грохотом разорвали выстрелы. Лагерь Сакеба расстреливали из автоматов и пулеметов, свистели мины и гранаты. На атакующих были черные шальвар-камизы, это давало им огромное преимущество перед защитниками, которых легко было распознать по белым пятнам рубах. Нападавших было гораздо больше. Это был не бой, а хладнокровное избиение. Не ожидая нападения, люди Сакеба не позаботились об охране, и сейчас их вырезали: сонных и беззащитных.
Наконец выстрелы, стоны раненых, крики о пощаде перекрыл звучный бас командира чернорубашечников:
Прекратить огонь!
Ремезов и Хамзат осторожно выглянули из палатки и узнали Мушахида, помощника Кази-ур-Рахмана.
Оставшихся в живых согнали на поляну перед палаткой. Вокруг валялись трупы, кто-то еще дышал – таких докалывали ножами. Победители усмиряли пленных, охаживали прикладами, требовали тишины и порядка.
Мушахид поднял руку, призывая к вниманию:
Сердце мое полно боли и горя… Все затихли. Братья мои! он обращался к бойцам Сакеба. Многие потеряли жизнь в эту ночь. Нельзя не скорбеть об этом… Но кто в том виноват? Оратор сделал паузу. Вы, и только вы! Ваши командиры предали ислам! Пошли на поводу у неверных! Будто русские могут нам чем-то помочь! Думаете, им нужен мир? Ничего подобного! За ними стоит режим в Исламабаде и проклятые амрике! Все они хотят разъединить нас и уничтожить поодиночке!
По толпе прокатился гул. Он отражал смешанные чувства: одобрения, подобострастия, почитания и облегчения – нашелся, наконец, человек, который говорит людям правду.
Мы не можем победить потому, что разделены. Каждый отряд действует сам по себе, вот почему врагам так легко с нами справиться. Мы должны подняться выше мелких амбиций, преодолеть свой эгоизм… Тогда мы свергнем этих продажных прихвостней, которые засели в Исламабаде, и предателей здесь, среди нас! И знаете, что нам поможет?