Антон Сальников
Путь к спасению
Черная волна едва ли касалась побережья под светом ярких звезд, время от времени прячущихся за тучами. Из-за горизонта смертоносным маршем надвигалась по небу темная орда будто бы по приказу самого владыки теней: поглощать любой свет, особенно, исходивший от жизни. Но темнота еще была далеко, и у нас было время немного посиять друг ради друга.
Я выпучил пока еще целые губы, а Бояна ухватилась за них. Она старалась как можно меньше причинить мне боли, по крайней мере на данный момент. Небесных светил было много, и в такой дали от городского освещения с одной стороны и беспросветной тьмы с другой, они сверкали ярче факела. Меня нахлынула эйфория, которая согревает кольчугу с внутренней стороны. Так бывает, когда перед смертельной битвой видишь самый красивый закат в своей жизни, самое яркое почти что огненное небо, и самую красивую, самую милую и самую грустную девушку за все бесчисленные времена. Настоящее чудо над нашими головами в любое другое время могло бы стать свидетелем романтического свидания, но острый предмет под моим носом развеял все мечты. Существуют мечты, которые не сбываются вопреки заученным с детства сказок, но от этого мечты не становятся менее прекрасными.
Бояна старалась минимизировать боль, даже не подозревая, что физическая составляющая меня не пугает по сравнению с тем, как мучается сердце. Впервые я по-настоящему ощутил любовь. Оказывается, это обжигающее чувство. Оно как зараза порождает жар по всему телу. Организм будто бы пытается бороться против нее. Никакой вакцины. Никакого лечения. И никакого спасения. Против той одной металлической иглы в губах, в сердце впилось миллион таких же незримых, и никто не пытался нежными женскими руками сделать процесс менее болезненным. Я был без ума от ее глаз. Они будто бы копии того бесконечного пространства, в котором заточен весь мир. Сколько же обезумевших космонавтов безнадежно застряли в таком глубинном космосе. И даже если на горизонте вечности появится вполне респектабельный шанс прекратить все это, я добровольно откажусь от спасения. Я пленен твоим дыханием из лепестков только что отрывшихся цветов; твоей кожей, мягкой и шелковистой, как руки матери, бережно сжимающие ладошки младенца; наконец твоими алыми губами, сложенными в грустную ухмылку, соприкоснуться с которыми я желаю больше, чем жить.
– Ну вот и все, – пока я тонул во Вселенной, Бояна уже закончила.
– Спасибо, – так глупо звучавшее с закрытым ртом отозвалось болью.
– Болит?
– М-м-м…
Бояна приблизилась ко мне вплотную и прикоснулась губами к зашитому рту.
– А теперь?
Я готов был разорвать нити, лишь бы вкусить саму жизнь в полной мере. Целый мир затрясся и непременно рухнул бы, не будь хлипкой подпорки в образе здравого смысла. Ее игривый взгляд затронул низменные частицы души, где в вечном котле варятся похоть и страсть. Но вместе с ними свою мелодию играли и более возвышенные чувства, те, что кипят в груди, те, что невозможно потушить, опираясь на здравый смысл и логику.
– Знаешь, Данил, я хотела бы с тобой объясниться: ради чего мы идем на все это, точнее ради кого? – она как будто уговаривала меня сделать шаг с крыши небоскреба без парашюта, – у нас был человек, способный рискнуть многим, даже самым дорогим, – я уже занес ногу над пустотой.
– Пафосно будет звучать, но он был двойным шпионом, работал под прикрытием, и не так давно его накрыли. Изверги наказали его! Сделали так, что он больше не смог бороться. Они сломали его. И теперь моя задача… – Она положила руку мне на грудь, – наша задача – ответить за него. Проникнуть в логово и найти, чем ударить…
Я был уверен, что загадками мы все еще говорим о Джоне, но слишком увлекшись бескрайним космосом, я перестал проникать в суть вещей. Мы спасали того, кого все еще можно было спасти. Мне так казалось раньше…
– Ладно, видимо нам нужно плыть, – прозвучал призыв к возвращению в матрицу.
На берегу, куда мы прибыли по наводке Карлоты, помимо факела стояла одинокая лодка. Мы восприняли это как знак, тем более что тучи сгущались, и тьма пробиралась все ближе и ближе к нам. Мы с Бояной сели в абсолютно черное судно и немного отплыли, чтобы дать воле течения подхватить нас. Когда мелкие волны принялись во всю хлестать по бортам, я взял в руки жёлтый широкий скотч. Бояна подбодрила меня подмигиванием и накинула на себя плащ. Я последовал ее примеру и тоже покрылся полотном самой ночи. Маски уже были на нас. Мы были готовы. Так мы просидели около часа в полной тишине, но с бушующими стихиями внутри. Меня разрывало любопытство в отличие от девушки, чьи познания в области страха были глубже. А Бояну разрывал ужас в отличие о меня, чье незнание в области предстоящего нагоняло страх.
Так же неожиданно, как поцелуй, осветивший сердце, вдали зародился свет. Но это был холодный свет. Его четкие границы как лезвие разрезали материю тьмы. Он скользнул по морской глади и рассыпался на десятки мелких лучей. Как во время войны прожектора искали в покрове ночи своих жертв, так и сейчас я побоялся, что нас засекут и примут меры подобающее военному времени. Только когда свет приблизился вплотную и сомнений, что он идет прямо к нам не осталось, я решил посмотреть, куда расплескались его собратья. То, что я увидел, чуть не послужило разрыву шва на губах. Так сильно я желал кричать. Но весь крик утонул внутри меня. Сердце резко бросилось в спринт от легкого волнения до инфаркта. От увиденного мурашки, как те самые мелкие лучики, врассыпную кинулись по всей поверхности тела.
Десятки таких же дешевых лодок стояли рядом с нами, и еще десятки спрятаны за границей луча. Гробовая тишина, которая, казалось, была единственной спутницей, вовсе не свидетельствует о полном отсутствии кого-либо рядом. Но столько людей?! Многие армии мира позавидовали бы такой дисциплине, вестнице безмолвной покорности. Тот, кто не имеет собственного слова, обречен служить чужим проповедям.
Лодка с источником света подошла встык борт к борту. На ней было два человека в черных смокингах и в масках животных. На том, что держал большой корабельный прожектор имел лицо рыси, а другой, кто сидел за штурвалом – получил от нас оплату в размере одного шекеля. У него была морда морской свинки.
В полном молчании мы добрались до деревянного пирса. Меня удивила слаженная работа этих ребят. Весь алгоритм рассчитан до таких мелочей, что никому не приходилось стоять в очереди. Мне показалось, что даже за штурвалом человек–зверь идеально подобрал скорость для поддержания высокой степени пунктуальности. Излишнее внимание к точности обычно обосновано важностью события или же страхом перед наказанием. И что-то мне подсказывало, что одно исходит из другого.
На пирсе человек–рысь передал нас в руки ожидавшего человека–ворона. Тот поприветствовал нас поклоном и букетом цветов для Бояны. Как мне она потом объяснила, белые – это были гардения, фиолетовые – «Анютины глазки», а пару надломленных стеблей носили название «черноглазая Сьюзен». Я еще был крайне удивлен, как это люди в безукоризненно отглаженных костюмах с такой щепетильностью относящиеся к своим обязанностям могли подарить букет с таким дефектом? Впрочем, было странно и то, как здорово ворон разбирался в цветах.
Нас провели по темному саду с высокими кустами. Именно отсюда большая двуногая птица и набрала букет. Когда мы вошли в лабиринт со стенами из зелени, сопровождающий зажег керосиновую лампу, которую подобрал по дороге. Если бы не уверенный шаг огромной для сородичей птицы, я бы уже поднял панику. Казалось без хорошего секатора выбраться отсюда невозможно. С моим недугом и не крикнешь о помощи. Остается только метаться. Каждый вдох сопровождался ударом в нос запаха ухоженного подстриженного накануне сада. Мы шли долго, поворачивая то налево, то направо, пару раз мы прошли мимо таких же заблудших душ, которые направлялись в ту глушь, откуда мы только что выбрались. Какая-то дурацкая игра, где все роли были расписаны до мельчайших деталей. И в таком заранее уготовленном хаусе труднее всего было импровизировать. Я хотел было подсказать, что очередной паре не следует туда идти, но ниточный шов меня остановил. Наконец-то, спустя минут 40, не меньше, мы узрели свет, пробивающийся в конце туннеля, но вопреки привычному образу мыслей, этот свет не доставлял тепло и не опекал жизнь. Вопреки обжигающим краскам, он был холодным светом, порой отнимающим ее.
Перед нами возник дворец с огромными входными воротами и роскошной архитектурой в готическом стиле. Кроваво красная подсветка замка не освещала изысканные излишества зодчего искусства, а накинула на них пугающие бурное воображение теней, которые охватили все строение целиком и жаждали распространять свое влияние за его пределы. Мы были так близки ко входу, что весь размах строения оценить не удалось. Картина, что предстала перед нами содержала фасад с огромными узкими окнами, заостренными кверху над каждым схожим порталом. Небосвод, зловеще черный и тяжелый, буквально нанизан на многочисленные пинакли, соединенные с главным нефом шипастыми аркбутанами и контрфорсом, основу которого поддерживали каменные демонизированные сущности. В такую особо темную ночь казалось, что они вот-вот объявят о себе дикими воплями и ревами, на которые не способно ни одно животное.
Вслед за вороном, я и Бояна поднялись по широким ступеням и оглянулись на весь пройденный путь. Зелёный простор был бесконечен. Его возможный край так далек, что разделительная граница моря и суши размылась в темноте. Я сомневаюсь, что она вообще существует. Сообразительностью я не всегда мог похвастаться, но в данном моменте неотвеченных вопросов не осталось. Когда такие же бедолаги стали то там, то тут освобождаться из плена бесчувственного аккуратно подстриженного монстра, я понял, что это очередной способ последовательного прибывания. Почему-то хозяину всего этого безумия было очень важно, чтобы соблюдалась точная последовательность. Было в этом что-то сокральное.
Как только я сделал первый шаг ко входу, словно в насмешку надо мной небеса разверзлись, обнажив холодный белый свет.
На входе во дворец ворон погасил керосиновую лампу, поставил ее в сторону к сотне таких же и повернулся к нам своим клювом, загородив вход. Он вытянул руку, куда я, машинально, не обдумав действия, вложил конверт. Сопровождающий, а теперь уже контролер, бегло взглянул на приглашение, не воспользовавшись зеркалом, и любезно протянул:
– Рад, что вы, семья Санторо, услышали пожелания господина, – птица-человек учтиво поклонился.
– Что ж, добро пожаловать! – он отварил дверь, откуда хлынул поток сырости. Его голос мелькнул в той части мозга, что отвечает за память, но так и не смог уцепиться.
Делать первый шаг вовнутрь не хотел никто из нас. Я посмотрел в глаза Бояны и впервые увидел в них страх. Животный, первобытный страх. То самое зерно, которое зарождается глубоко в мозгу и через черепную коробку прорастает по всему телу, приводя его в дрожь. Ее глаза молили меня либо шагнуть вперед первым, либо схватить ее и убежать, скрыться и всю оставшуюся жизнь в приступах всепоглощающего испуга просыпаться по ночам. Она растерялась в такой важный момент, практически рассыпалась на частички, которые мне пришлось собирать. Теперь я понял окончательно всю недосказанность в ее словах, она знала, что нас ждет. Она все прекрасно знала, так же как ворон, рысь и все на этом проклятом острове. А я знал лишь одно, что повернуть назад мы уже не сможем.
Я улыбнулся насколько мне позволили швы и связанные с ними болевые ощущения, и шагнул в бездну. Внутри длинного коридора с красным ковром были расставлены свечи, служившие спасением от вездесущей тьмы, которая явно тут себя чувствовала, как дома. Каждый шаг отбивал ударом крови по виску. Еще никогда в жизни в меня не вселялся такой дикий ужас, передаваемый через дрожащую руку моей спутницы. В этот момент я всерьез задумался насколько Бояна храбрая девушка. Ведь когда предстоящее кажется тебе страшнее душевных пыток в жерле преисподние, то мало кто способен шагнуть в его сторону. Еще меньше людей способны пройти эти кошмары и проснуться однажды с твердой уверенностью, что светлое будущее действительно может наступить.
Тихим шагом мы дошли до конца одного коридора и уперлись в другой. Мне в голову пришла идея, что это может быть ещё одна проверка, куда мы повернем: налево или направо? На распутье, на стене нарисован символ, захвативший мое внимание. Он должен был здесь быть. И вот он уже везде. Весь этот огромный дом сумасшедших построен вокруг него. Красной краской начерчен круг с перевернутой звездой. Я и раньше видел что-то подобное, а сейчас он показался мне чем-то по-настоящему особенным. От него исходило тепло совсем недавно прерванной жизни. Там за стеной находится вся суть этого символа. Весь потаенный смысл спрятан в соседнем зале, осталось только выбрать нужный путь. Но единственный верный путь – прочь отсюда…
– Я почти уверена, что нам налево, – читалось в красивых напуганных глазах и в жесте вытянутой руки, дрожь которой постепенно пропадала. Так бывает, когда принимаешь неизбежное, когда понимаешь, что ураган, срывающий крышу с соседнего дома, догонит тебя, бежать уже нет смысла.
И я побрел на встречу с измученной запуганной судьбой. Ощущение было такое, будто я ступал по минному полю. Вот-вот что-то должно произойти. Взрыв, который покалечит мне душу и оставит меня, непригодного больше жить, существовать с в невыносимой реальности. Тяжесть от нее, словно соль на рану, будет сдавливать психику до критического момента, пока есть еще доля интереса просыпаться по утрам. Дальше – пустота. В любой другой обстановке, я бы прошёл весь коридор двумя шагами, но ужас от предстоящего постоянно увеличивал путь. Бояна, всегда смелая и решительная сжалась за моей спиной и шла шаг-в-шаг со мной, видимо, тоже боялась наступить на мину. Лишь ради нее я не бросил все и не убежал. А она ради меня пыталась вернуть себе решительность, но, честно говоря, это получалось паршиво.
И везде нас сопровождала тишина, даже в зале, где десятки молчаливых фигур бесшумно передвигались по огромным коврам. Она хранила тайны и порождала страх, который веял в воздухе и охватывал каждого в огромном помещении. Приглушенный свет с гигантских люстр едва ли озарял лица гостей. Это были страшные изуродованные морды. Не то люди, не то звери стояли и смотрели в одну точку. Они кого-то ждали. Того кто и был источником ужаса перед непослушанием. Мне показалось, что маски им были не нужны. Сними они их и ровным счетом ничего бы не поменялось. Их души уже не принадлежали им. И уродство, под мешковатым капюшоном не спрятать. Оно сочится наружу через глаза, через все гнойные раны, что покрыты их тела, через каждый жест, которыми они решались обмолвиться.
По щелчку дрожь пробежалась волнами по телу. Я вздрогнул, и тут же капли липкого пота намочили поясницу. Кто-то стоял сзади и схватил меня за плечо. Если есть хоть малейший шанс, что нас еще не раскусили, то им обязательно нужно воспользоваться. Но оружие, единственное в моем арсенале и весьма действенное, поразило цель. Я с наигранным спокойствием сделал полуоборот головой и краем глаза увидел чудовище. Буквально миг назад, оно собиралось меня пожрать. И все же мой ход сыграл свою роль. Когда значение имеет что-то одно единственное, почти что-то сакральное, то нет никакой разницы, что этого нет совсем или же наоборот – в излишестве. На меня смотрели и не смотрели десятки глаз. Говорили и молчали десятки ртов. Этот монстр имел множество лиц, искаженных гримасами и наложенных друг на друга. Будто бы собранный из страдающих грешников этот прислужник ада дернул меня за руку, указав головой направление к стене зала. Пришлось последовать за ним.
Он провел нас за собой в скрытую за черной шторой комнату, где на скромном столике стоял кувшин и несколько серебряных кубков. Мы рассчитывали потеряться в толпе, а такое особое внимание к нашим персонам могло нарушить весь тщательно непродуманный план. Эта процедура наверняка имела символические особенности, о которых я и Бояна, разумеется, не были просвещены.
– Братья и сестры передают через меня похвалу в вашу честь. Вы показали всем нам стойкость ваших сердец перед утратой и верность данной вами клятве, – глубоко под масками был слышан тихий голосок, – поэтому вам предстоит честь первыми увидеть Великого Создателя.
Каждая буква в каждом слове порождала волнение, растекающееся по телу. Если все, что здесь происходит правда, то на что все они способны, чтобы ее скрыть? В огромном доме читалось присутствие несметного богатства, а в прислуживании государственных органов – абсолютная власть. Деньги и власть – страшное сочетание для людей, чьи амбиции скрыты как минимум за зеркальным шифром.
Многоликий протянул нам по уже наполненному кубку и довольно странный крючковатый нож. Им я срезал швы и под пристальным присмотром отхлебнул черную жидкость. Кровавое послевкусие возникло вероятно из-за того, что я был не слишком осторожен с освобождением рта.
– Нет-нет-нет, – как будто меня отсчитывал воспитатель из детского сада, – вы же знаете, как нужно принимать дары нашего общества, – безумец ладошкой подпер снизу сосуд и направил его в рот, придерживая и запрокидывая, – до дна! Нужно до дна! – под несколькими измученными застывшими глазами я знал, что его собственные после этой фразы загорелись.
Вкус был очень непонятным, горечь, скрытая большим количеством подсластителей, еще и привкус металла, то и дело жидкость пощипывала ротовую полость. Убедившись, что я выпил без остатка, многоликий удовлетворённо кивнул и перевел внимание на мою спутницу. В безвыходной ситуации я помог ей освободиться от скотча и остался ждать, когда она решится повторить мой поступок. Из-за консультации Карлоты или из-за неподдельной боязни Бояна не поднимала глаза на говорящего, она их прятала в надежде, что после того, как всему этому придет конец, ей удастся сохранить частичку души нетронутой, и она будет по-прежнему принадлежать девушке. Еще секунда ожидания, как я бы схватил кубок и выпил содержимое за нее. Пауза затянулась. Возможно, Бояна услышала мои мысли и рывком отправила жидкость вовнутрь. Уж лучше бы пауза не кончалась никогда.
– Хорошо, мы гордимся вами. Тем не менее, низменные чувства могут вас охватить в любой момент, поэтому вы должны выполнить то, что вам было предписано, – в руке из глубокого кармана в черном плаще появился моток ниток и иголка, а в другой – клейкая лента, – но не бойтесь. Вам будет теперь совсем не больно, – после вручения этих предметов в руки многоликий исчез за массивной шторой, а вместо него появились две женщины с обнаженными грудями и огромными перьями, закрепленными на головах.
В черных кожаных чулках, подчеркивающих их достоинства, с ремнями по всему телу и в масках на пол лица, девушки принялись нам помогать. Та, что подошла ко мне, вставила нитку в ушко иголки и безболезненно пронзила мои губы. От нее исходил сладковатый аромат, перемешанный с ее дыханием, что меня неистово возбуждало. Сексуальный взгляд, игриво невинный, покусывание губ и работа языком напоказ повышали градус натяжения моих трусов. Сам не знаю почему, нарастающее возбуждение затмевало глаза. Напряженность ниже пояса уже почти достигла пика, и лишь чудом я не сорвался и не накинулся на желанные формы. Меня распирали животные инстинкты, я с трудом еще держал управление над своим телом. Во избежание тесной интимной связи моя потенциальная жертва закончила с делом и схватила меня за щеки как непослушного раба, приблизила к своему лицу, и когда я был так близок к желанному всем похотливым нутром резко повернула мою голову в сторону, прижавшись вплотную. Бояна уже была обмотана, как и полагалось по приглашению, а сексуальная девушка, помогавшая ей в этом, нанесла яркую помаду на свои губы, косившись на меня в процессе. Готов поспорить, что подобное зрелище возбудило бы кого угодно. Девушка из какого-то порнофильма схватила Бояну и прижалась вплотную к ее маске. Было заметно, что та ошарашена и из последних сил борется с постыдным желанием, которое внезапно в ней поселилось так же, как и во мне. Когда чертовка отшагнула назад, то на скотче остался ярко-красный отпечаток губ. Страсть захлестнула разум, а неистовое рвение удовлетворить порывы животной основы во мне обрело такой градус, что потушить его другим способом уже было невозможно. В тот момент я был уверен, что вот-вот получу свое, но девушка, зашившая мне рот, резким движением оттолкнула меня, и я вылетел обратно в зал вместе со спутницей. Вся эта безмолвная толпа стояла полукругом и довольными рожами, спрятанными под масками, кивали в знак одобрения. Я даже не заметил, когда начал играть орган, где-то в далеком углу зала, вполне возможно, что даже с самого начала. Музыка растекалась по краям помещения и резким рывком накрывала тех, кто находился ближе к середине. Я даже мельком видел ее щупальцы, но ухватиться так и не получилось. Что за коктейль я сейчас выпил? Что там было? И страх, и гнев, и стыд, и жажда удовольствия…
Эти молчаливые люди разбрелись по залу. Все они шли к определенной комнатке за большой массивной шторой. По одному, по два, они заходили и, видимо, пили из кубков. Процесс был настолько отлажен, что как только очередной «брат» или «сестра» подходили к комнате, ее уже освобождал предыдущий посетитель. Даже заданная скорость через помещение была продумана до мелочей. С каким же благоговением они относятся к своим ритуалам. Кого они бояться разозлить отсутствием строгой дисциплины?
Издали возникшая и со временем набирающая силы музыка сначала показалась продуктом измененного сознания, но позже, ее реальный факт существования был неопровержим. Идеально гармонирующая с обстановкой, каждой нотой эта мелодия проникала внутрь души и колебала нужную струну. В том состоянии происходящее вдруг показалось таким необходимым и в туже минуту обыденным. Все на своих местах. Идеальное сочетание. Тяжелые вздохи накатывали волнами надвигающегося шторма. Вопреки тому, что все вокруг такие медлительные, время пролетело быстро и толпа тяжело дышащих вновь заполнила весь зал в ожидании чего-то грандиозного. Музыка нарастала и тянула за собой ритм стука сердца. Мелодия тянулась плавно и спокойно, изредка с добавлением неожиданных переходов, которые будто бы меняя твой уровень на более высокий. Дисциплина уже было затеряна на затворках легкого волнения и животного возбуждения. Кто-то, кто уже не казался таким далеким, против воли отдался нескончаемой песне, которую, казалось бы, поет сама жизнь. И когда уже сердце вышло на предел возможностей толпа взревела. На высокий помост у дальнего края стены, где возвышалась кафедра с вырезанными непонятными символами вышел человек в красном одеянии. Его появление заставило толпу ликовать в безумном порыве сумасшествия. Каждому из нас казалось, что его голос важнее десятка других. И мы ревели от возжелания. Кто как мог. Только я своим словом могу творить жизнь, только я здесь подобен Богу. Краем глаза заметил, как Бояна хваталась за скотч, желая содрать его. Пару раз она была уже на грани. Моя Богиня!
– Братья и сестры, – человек в красном поднял руки вверх и вокруг повисла тишина, – я знаю, что ваши сердца переполнены. Всю грязь, которая столько времени копилась, нужно высвободить, и вновь направить себя на истинный путь. На путь к освобождению заточенной души! На путь к совершенствованию! – вся обезумевшая черная масса застонала в поддержку оратора, – вы знаете, что для очищения нужно избавиться от всего лишнего, ибо Господин не примет грязной плоти. Он не примет от нас жертву!
Вдруг я оцепенел от того, как быстро мои желания притворяются в жизнь. Прямо передо мной с хрупких женских плеч слетел плащ, а следом за ним и платье. Оголенная спина и ягодицы тянули меня, а сопротивление уже трещало по швам в области паха. Еще бы десяток секунд, и я точно не смог с собой совладать. Кроме того, уверен, что мое промедление развязало бы руки кому-нибудь рядом. Но механизм был уже запущен. Следом за ней плащи полетели на пол со всех сторон. Нудистские наклонности никого не удивляли. Отлаженный процесс «очищения» шел своим чередом. Как всегда. На удивление только двум людям из всего зала. А позже я пойму, что в нашей команде был еще один игрок…
Я немного затормозил с раздеванием, так как волнение сопровождал выброс адреналина. Один миг я все еще мог обдумано противиться, но голая Бояна и взгляд человека в красном уже захватили контроль над моими руками, стягивающими штаны.
Довольный выполнением команд предводитель развернулся и скрылся за алтарем, который невозможно было увидеть в темноте. Ногой люд последовал за ним в соседний зал, но через другие двери. Они были огромными и массивными, мы заходили в первые из пяти таких же, оставшихся запертыми. Здесь впервые возникла очередь, где против воли приходилось касаться друг друга. В этом узком дверном проеме градусник похоти достиг максимума и отказался работать в таких блудливых условиях. Уже ближе к следующему этапу я почувствовал запах чего-то паленного, и когда мы ворвались в зал, то дым, густой и тяжелый, как сок с мякотью заползал в рот. Я не уверен, что кто-то появился рядом и аккуратным движением вспорол мне новый шов, но легкие были полны. Бояна вдруг оказалась без скотча, но с закрытыми от эйфории глазами. Ладаны, развешенные по всему периметру, испускали благодать, и грех был ее не принять.
Свет, порожденный пустотой, упал ровной колонной в центр зала. Я видел, как мимо течет время, вполне осязаемое и податливое управлению, но я не обнаружил ни одной пылинки, которые всегда с таким рвением лезут к свету. Возможно, сейчас эти самые пылинки, словно мотыльки на ночной трассе, это все мы здесь собравшиеся. Верно, движемся на быстро надвигающийся автомобиль.
– Жрец уже здесь! – полный покорности и обожания голос прорвался через нарастающую музыку и болезненное восприятие.
Я оглянулся и увидел уже знакомую фигуру в красном. Она шагала неспеша, но твердо и уверено, так ходит хозяин дома, скорее даже хозяин жизней. Когда жрец дошел до столпа света, то там из ниоткуда возникло чудовище, возвышавшееся над всеми нами. Рога и огромные острые уши то ли у козлиной, то ли у свиной или у ослиной морды пронзали даже воздух и души каждого, кто осмелился взглянуть в глаза, сверкающие как бриллианты. На лбу у него сочилась кровью перевернутая звезда, а на животе вилась змея, причем я мог поклясться, что настоящая. Но не ужас в сердцах людей возник, а безмолвное покаяние. Я был уже один из них.
– Братья и сестры! Кто усомнился в преданной службе своей, тот не может больше среди нас находиться. Ибо как можно отвернуться от Великого Создателя Вселенной, когда он воочию престал пред нами? – рев исходил уже не от людей, так ревут только звери. Голодные, жадные до крови дикие звери.
Чудовище пожирало глазами, а мы ликовали и превозносили его. Оно издало нечеловеческий звук из пасти, подобный бездне, и стены сотрясались. Человек в красном поплатился за свою близость к козлиной голове своим обликом. Оглянувшись, я понял, что эта карма достигла каждого. Неестественно большие формы не могли не вызвать похотливое желание, но лица, спрятанные за масками до начала ритуала, вдруг вскрылись и стали еще ужаснее, чем были. Застывшие выражения, каким-то образом умудрялись издавать звуки, крики, вопли. Мир вокруг меня состоял из медленно сменяющихся картинок, и каждая последующая – страшнее предыдущей.
Впервые за весь безумный вечер я увидел людей без масок. Их привел жрец прямо к алтарю. Молодые, даже может очень молодые, мальчик и девочка, предрекая свою судьбу, покинули этот мир и встали где-то на затворках рассудка. Закатанные веки и открытый рот свидетельствовали, что никто в этом зале не действовал против их воли. Трудно действовать против чего-то несуществующего. Но мне они нравились. Это были красивые люди. С чистой приятной кожей. С нежными правильными чертами лица. С подтянутыми упругими формами. Они отождествляли красоту и непорочность, они чуть ли не стали собственным культом.
– Братья и сестры! Внимание! Узрите! Откройте глаза и скажите, что вы видите? – жрец вошел в антураж и уже был менее сдержан в жестикуляции, нежели раньше.
– Вы видите ложь, если считаете их красивыми, ибо их души переполнены гадкими мыслями об учениях неверных. Вы видите ложь, если считаете непорочными, ибо рвение служить неправде уже есть соитие с источником зла. Загляните глубже! Загляните! Они не смогут узнать правду, даже если та предстанет перед ними, в отличие от вас. В отличие от нас с вами!
Стоны от духовного превосходства и познания вспыхивали по всему помещению. Я не знал, что произойдет дальше, но был уверен, что это правильный исход событий. Все вокруг на удивление происходило по самому необходимому для экстаза сценарию.
Будь я проклят, если уродства, о которых говорил человек в красном не обрели осязаемый облик. Гадкие лица были искажены тупостью и упорством отречения истинных ценностей. Конечности, лишенные симметрии, складывались и раскладывались в хаотичном порядке. Душа, неизлечимо больная, проявила себя и ждала суда. Во мне пылала ненависть, и я желал всем безумно стучащим сердцем, ее направить на виновных.
– Лишь только жертва может спасти их. И только мы, кто знает правду, способны помочь заблудшим душам.
Блик света свернул в руке у жреца и через миг, что-то тягучее и липкое окропило лица первых рядов. Из-под пола закричал орган с мощными ритмическими барабанами, чудом слышимые из-за рева братьев и сестер. Ряды резко поменялись, так как почувствовать благодать должно все участники. Человек в красном раздавал наполненные кубки, а мы шли и делились с ближними. Мы делали все, что безмолвно от нас требовало чудовище, чей образ постоянно мутнел, теряя четкие границы. Вновь облик в руках и вновь радость от выполнения долга. Кубок в моих руках, а я в его власти. Общими усилиями мы удовлетворили монстра, сами ему уподобляясь, теперь осталось обуздать плоть.
Прикосновения волной накрыли все мое тело, на что мне приходилось отвечать взаимностью. Губы, плечи, грудь, ноги… Я уже не мог различить кого я обнимал, человека или комок из человеческих конечностей. Сочные груди мелькали мимо меня и за каждую я хотел ухватиться. И вдруг что-то знакомое пронеслось рядом, что-то из той жизни, в которой подобного не могло случиться. Бояна! Ее нагое тело трезвым шлепком отозвалось в голове. Только не ты, я прошу! Борьба! А я запросто могу проиграть. Свет и музыка игриво подталкивали меня обратно к краю, откуда я только что отшагнул. Я выхватил ее из рук двух мужчин и потянул в безопасное место. С боем через более активный финал Зюскинда я пробивался к тайной комнате. Обходя стороной акты соития и проскакивая между еще не приступившими к процессу партнерами все мокрые от похотливых выделений мы добрались до островка безопасности. За массивной шторой, потяжелевшей на пару десятков килограмм, мы спрятались в комнате, не способной нас устеречь. Мы слышали, как мир рушится вокруг и ждать не приходилось. Странное ощущение возникает, когда пытаешься побороть безумное рвение при помощи загнанного в тупик разума. Помощи мне ждать было неоткуда. Бояна просто ждала случая, чтобы напрыгнуть на меня, а если не получится, то не на кого-нибудь другого. На грани капитуляции перед возрастающим желанием воссоединиться я все же ворвался в бой, но было поздно. Меня опередили, но сдаваться я не собирался. Я озверел. Я буду биться до последнего вздоха. Именно так кричала моя тень, искаженная от ужаса. Единственное, что осталось от меня в этом мире. Я уже не принадлежал себе, я плыл в этом море обнаженных тел и бороться с течением я не смог. Болезнь, имя которой тьма, уже засела внутри, готовясь к прыжку, как хищный зверь. Тьма вокруг, в этих людях, внутри меня, и тьма в глазах…
