Антон Конышев
Преломления
41. Сунь. Убыль.
При убывающей луне оскал не виден. Но всё ж когтями по спине полночный вой.
Когда появится кроваво-красный месяц, не дай вам бог бродить по лесу одному.
А если полная луна уравновесит чутьё звериное и человечью плоть,
Скорей серебряные пули отливают, на окнах ставни закрывают, торопясь.
Кому звериную природу не осилить, уже смирились с новым приступом и ждут,
Когда лицо, как маска, вытянется мордой, и когти оборотня изувечат длань.
Всегда боялись люди оборотня, будто в ночи встречаясь с ним на узенькой тропе,
Не сами первыми стреляли в волчье брюхо с ожесточением, неведомым волкам.
Им, глупым, кажется, что оборотня в жертву своим амбициям и страхам принося,
Они тем самым, словно убивают зверя в самих себе, смывая кровью все грехи.
Прекрасно зная кровожадность человека и ограниченность, и трусость и обман,
Уходит оборотней небольшая стая, не самой худшею из наших половин.
42. И. Приумножение.
Когда-нибудь, свой путь окончив, закону кармы подчиняясь,
Я появлюсь на белом свете смешным и ласковым щенком.
Того, что в этой жизни было хорошего во мне, дурном,
Возможно, хватит, я надеюсь, на беспородного щенка.
И стану нехотя учиться командам «фас», «сидеть», «лежать».
И старый дядька-дрессировщик почешет за ухом меня.
Я буду по-собачьи предан, по-человечески влюблён
В своих слегка чудных хозяев, во мне не чающих души.
Смеяться с ними, с ними плакать я так привыкну, что порой
Ночами станет мне казаться, что без меня им не прожить.
Не пустолайкой бестолковой! Хранителем семьи своей
Не пропущу чужих и злобных в собачий неприметный рай.
43. Гуай. Выход.
Слепой с глухим поводырём меня спросили как-то в поле:
«Где здесь поблизости тропа? Кругами ходим целый день.
До самых сумерек вдвоём кричали, звали на подмогу.
И что с того? Осипли лишь, а толку не было и нет».
И я, под проливным дождём мгновенно вымокнув до нитки,
Хотя и сам как раз спешил, повёл их за руку к тропе.
А те упёрлись, не идут. Как будто их ведут на плаху.
И повторяют без конца: «Мы были там. Там нет тропы».
Тогда я затащил на холм поводыря, как пень, глухого
И в ухо прокричал ему: «Смотри, болван, вон та тропа!»
Они насупились. Молчком до тропки в миг доковыляли.
Но через несколько шагов вновь сбились с торного пути.
44. Гоу. Перечение.
Ну что ты молчишь? Скажи же хоть слово! Терпеть не могу, когда изваяньем
Нелепым сидишь, сверкая глазами. Хоть голос подай! Иль ты не мужчина?
Я знаю, та грань, что соединяла, когда-то нас, милый, совсем поистёрлась.
Мне легче к чужому уйти человеку, чем просто понять, о чём ты подумал.
Слизняк бесхребетный! Полнейшая тряпка! В ответ кулаком по столу не ударит.
Сомнамбулой смотрит и бесится тихо. Как долго ты выдержать это способен?
Не смей прерывать! Мне рот не закроешь! Припомню все-все былые обиды.
И нет в мире сил, чтобы нас помирили. Отныне тебе не будет прощенья.
Как рыба молчишь, что в мойке на кухне. Таращишь глаза и терпишь, и терпишь.
Никак возомнил себя ты страдальцем? Ну-ну, помечтай. Воздастся за веру…
А помнишь тот день? Мы счастливы оба… Я тоже его пока не забыла.
За что нас господь исторгнул из рая? А впрочем, прощай. Мне не о чем больше.
45. Цуй. Воссоединение.
Сколько ты его ждала! И самой себе признаться,
Опасаясь, что вспугнёшь, не спешила до поры.
И, зажмурившись, плыла по волнам большого счастья
Меж цветущих берегов Клеопатрою в челне.
Этот крошечный изъян пусть тебя не беспокоит.
Он, конечно, очень мил. Он, конечно же, пустяк.
Знай, за твой прелестный стан всё всегда тебе простится.
И за твой прелестный нрав много возблагодарят.
Ты, любимая, затмишь солнце днём, сияя ярче.
И о красоте твоей не одну исполнят песнь.
Ускользающих минут не оплакивай мгновенья.
Счастьем вечность пропитав, сказка поселилась тут.
46. Шэн. Подъём.
Уж сколько промчалось столетий, и сколько сменилось эпох,
Как прокляли боги Сизифа бессмысленным жалким трудом.
С проклятием этим смирившись, не тратя рассудок на гнев,
Упорно катил он свой камень по гладкой отвесной скале.
Он видел закат олимпийцев, забвенье бессмертных богов.
Но снова и снова с упорством вставал у подножья горы.
Сизиф не стремился к вершине. Он даже не верил в неё.
Подъём доставлял ему радость, став смыслом его бытия.
Бывало не раз, на привале присев, чтобы дух перевесть,
Он видел людские фигурки, ползущие следом за ним.
И как же он был благодарен низвергнутым ныне богам
За редкое счастье – веками стремиться в манящую высь.
47. Кунь Истощение.
Были речи, но они неверны. Были звуки, но они пусты.
Музы не приносят людям хлеба, вдохновенье не снесёшь в ломбард.
Долгожданный гость, закрывшись маской, произносит шёпотом заказ:
«Нужен новый реквием. Вот деньги в кошельке. Извольте получить».
Песня мёртвых – реквием кому-то, как надгробный камень на пути.
Не судьбы ль посланник в полумаске приходил? А если бы и так!
Он оставил деньги. Это значит, детям не придётся голодать.
Нужен новый реквием? Извольте! Напишу воистину шедевр.
Говорят, талант не продаётся. Что ж, тогда привычным ремеслом,
Помолившись, возле клавесина буду зарабатывать на жизнь.
А умру – моя могила вскоре зарастёт высокою травой.
Но звучать уже не перестанет музыка моя в людских сердцах.
48.
Цзинь. Колодец.
У колодца старушка согбенная отдыхала, водицы испив.
Бормотала под нос неразборчиво и забылась старушечьим сном.
У колодца уставшая женщина, рукавом вытирая лицо,
О судьбе ли о бабьей печалилась? Иль воды не могла зачерпнуть?
У колодца красивая девушка от родимых подружек тайком
Причитала, что за нелюбимого её батюшка хочет отдать.
У колодца смешливая девочка собирала цветы для венка.
И в воде своему отражению долго корчила рожи, смеясь.
Эти образы, эти свидания вечно будет колодец хранить.
И вода, словно память народная, просочится ключами к корням.
Чтоб вернуться потом тёплым дождиком, свежим хлебом вернуться на стол.
Чтоб колодец с холодною, чистою правдою никогда не иссяк.
49. Гэ. Смена.
Помнишь, жёлтый август таял, в листопаде заходясь.
Ты шепнула мне смущённо: «Приходи, я буду ждать».
Кто бы мог тогда представить, что свиданием одним
Мы завяжем наших судеб симпатичный узелок.
Постепенно, шаг за шагом между строк читать учась,
Не заметили мы сами, что давно всё решено.
Знаешь, чувствую, что знаешь: не далёк тот странный час.
Час принятия решений и великих перемен.
Даже спрашивать не стану я гадалку о судьбе.
Всё предсказанное прежде ныне вижу наяву.
И тебя в красивом платье, и завьюженный февраль.
Присмотрись скорее, видишь? Значит, так тому и быть.
