Анна Вик
Восхождение Хоноса
– Со мной никогда не разговаривал смертный… – оторопев, пробормотал я, и тут же «сейф» с очередным воспоминанием передо мной закрылся. – Я думал, о моем присутствии вы едва ли догадываетесь.
– Так и было. Вернее, так и будет наверняка тоже. Когда я проснусь, не удивлюсь, если забуду этот фрагмент сна, – хмыкнула Леся. – Но не суть. Перестань лезть в мое личное, понял? Не твое дело собачье, с кем я пью и сплю.
– Фу, как грубо!
– Да потому что пошел вон, индюк!..
Хлоп. Я больше не мог видеть ни частички ее прошлого, будто своей невидимой рукой она закрыла мне доступ к нему.
Тут девушка резко открыла глаза и обнаружила себя лежащей во полутьме. Солнце уже зашло, но багровое зарево, пробиваясь через окно мастерской, освещало приятным светом картину и меня на ней.
– Хонос, – пробормотала она. Чувствовала девушка себя паршиво после дневного сна.
Леся, как и предсказывала, не помнила ни секунды нашего разговора. Лишь имя Хоноса пришло ей на уста, что стало моею удачей. Ведь, если она так ловко прогнала меня из своего сна, ничто не мешало ей сделать то же самое в бодрствовании! Признаюсь вам, я не на шутку испугался. Да уж, кто бы мог подумать, что я испугаюсь какой-то низшей сущности, человека?!
– Хонос, – выдохнула Леся снова, поднимаясь с кресла. – И что же ты мне снишься, странный божок…
Божок?! Как ты меня, пигалица, назвала??
Девушка провела рукой по стене, чтобы включить свет, однако рычажок почему-то не сработал. По всей видимости, Отец не успел заплатить за электричество.
«Только этого не хватало, теперь придется выйти из дома!..» – вздохнув, недовольно подумала Леся, однако ничего не попишешь. Вот и началась самая что ни на есть взрослая жизнь.
На телефоне был один пропущенный вызов, от Отца с полчаса тому назад. Вмиг оживившись, Леся набрала ему, и, дождавшись заветного «соединения», воскликнула:
– Папа! Папочка!..
– Да, родная, – голос Отца звучал устало, однако радостно. – Все хорошо, ты уже разместилась?
Лесе даже не верилось, что с ним все было в порядке:
– Я заснула, – призналась она. – Только пришла в себя. Ваш подарок, это просто… Давай встретимся? Я закажу такси, приеду к вам, не могу больше здесь одна находиться…
– Придется, – вдруг оборвал ее Отец. – Прости, какое-то время нам вообще нельзя видеться. Посмотрим, что будет дальше, но сейчас это точно небезопасно. Я вообще уже жалею, что не отменил твою поездку, эта зона отчуждения – лишь условность, и я подверг тебя такому огромному риску сейчас…
– Да, лучше бы я осталась в Питере и спилась бы там с горя! – вдруг выпалила Леся, вмиг залившись слезами. – Ты же понимаешь, что я не могла иначе, что я бы все равно приехала. Мне не за чем жить, и ты мой единственный любимый человек…
– Не говори так, – голос Отца стал еще жестче. – Не смей. Во-первых, я не хочу больше слышать эти твои «сопьюсь», ты же не слабачка у меня какая. Во-вторых, будь готова ко всему. Как тебе сказала Оля, даже и к тому, чтобы взять ноги в руки и драпать из Ленинска как можно скорее. И в-третьих – не перебивай меня! – в-третьих, утри сопли сейчас же! Как поняла, прием?
Леся, как по мановению волшебной палочки, успокоилась.
– Поняла, – ответила она, вспомнив их старую шутку про радиосвязь. – Прием.
– Вот и славно. Подарок нравится?
– Не то слово! – воскликнула девушка. – Как ты его достал только, ума не приложу…
– Потом, как-нибудь при встрече расскажу. Побежал сейчас на вызов.
– Стой! – Лесе так хотелось слышать его голос хотя бы еще минуту. – А когда мы увидимся?
– Не знаю, милая, не знаю. Будем надеяться, что как можно скорее, но будь готова ко всему. На связи, люблю тебя.
– А я тебя…
И Отец повесил трубку, оставив ее в кромешной тьме и одиночестве.
V
Расплатившись в первый же вечер за электричество, она не знала, какими еще «взрослыми» делами ей стоило бы стоило заняться. На новом месте девушка, к собственному изумлению, и чувствовала себя совсем иначе. Отчего-то не хотелось ей больше себя жалеть, лежать часами и думать о вечном, как Леся прежде делала в Петербурге.
Проведя первый вечер за книгой, она заснула только глубоко за полночь, а наутро, наскоро сообщив Жози, что с ней все в порядке, решила-таки пройтись до центра города. Он был таким же несуразным, каким и показался ей за время короткой поездки с Амикусом. Всюду треснувший асфальт, здания, не видавшие ремонта как будто со времен постройки, удивительно контрастировали с жизнью, что кипела на улицах Ленинска. Возле громадной статуи Вождя, что стояла на центральной площади, собирались подростки, которые даже в ранний час уже приехали кататься на скейтбордах и велосипедах. Звуки, правда, что доносились из их колонок, заставили Лесю зажать уши.
В переулках, где было потише, превалировали молодые мамы с детьми, что говорили, в основном, о злободневном, однако не забывая о местных сплетнях и качестве маникюра в новом салоне.
«И чему только детей потом научат!» – думала про себя с негодованием Леся, проходя мимо женщин. Обойдя их, девушка заметила в конце улочки небольшую вывеску с дымящейся чашкой кофе. Именно его-то ей и не хватало. Хорошая кофейня могла бы стать вторым приятным сюрпризом в этом городишке, после отцовского подарка, конечно.
В кофейне, однако, Лесю поджидал скорее сюрприз неопределенной природы: прямо у барной стойки сидел никто иной, как…Амикус. Она надеялась было пройти мимо, словно не заметя его, однако мужчина, как назло, повернул голову, едва девушка закрыла за собой дверь. Леся, поймав на себе его пристальный взгляд, бросила в ответ вызывающий.
– Доброе утро… Ой, простите, ведь доброго сейчас быть не может, – улыбнувшись, хмыкнула она, присаживаясь рядом. – Как здесь кофе?
В ответ на приветствие он лишь кивнул. По всей видимости, здороваться его никто так и не научил за прошедшие сутки.
– Отвратительный настолько, чтобы проснуться до вечера, а затем прийти сюда за второй порцией и дожить до полуночи, – ответил Амикус, а затем обратился к бариста. – Ничего личного, приятель.
Парень лет восемнадцати, худой, похожий на суриката с огромными карими глазами, пробормотал что-то невнятное и отвернулся к кофемашине, продолжив имитировать бурную деятельность.
Заказав себе порцию эспрессо, Леся не обнаружила его таким ужасным, как представлялось. Выпив кофе, она отвела взгляд на витрину с десертами, отчего-то чувствуя искушение вновь посмотреть на человека, к которому испытывала, определенно, антипатию.
– Первые впечатления? – Амикус продолжал без зазрения совести сверлить ее взглядом полупрозрачных глаз.
– Забавно, конечно, – выпалила Леся, вспомнив про «маникюрные разговоры» на улице. – Что человеку, все-таки нужно что-то предметное, привычное для обсуждения. Даже когда все остальное из этого «привычного» катится в тартарары.
– Да, это уж точно, – усмехнулся мужчина, а затем указал на самый здоровый кусок из тортов с витрины. – Будешь его?
– Не знаю… – промямлила Леся, не осознавая толком, голодна ли.
– Значит, будешь.
Мужчина заказал два шоколадных kladdkaka 5.
– Ешь, может, мозги заработают, наконец, – он протянул ей тарелку с куском побольше.
– Спасибо, – Леся, смутившись, начала сперва выковыривать дольки шоколада, чтобы съесть их первыми.
– Ты бы вот такие мысли, – за один укус он уничтожил добрую половину своего торта. – Обличала в своих романах, а не тривиальщину строчила, что в книжных продаешь сейчас.
Леся едва не подавилась от удивления.
– Да, я еще вчера зашел и купил одну книжонку, – признался он. – Интересно даже стало, что ты там пишешь. Тем более вечер свободный был, я ее и прочел в один присест. Названия точно не скажу, что-то про драконьи планеты или драконьи мечты…
– «Грезы планеты Дракон» – Леся от стыда едва не покраснела. Это была ее первая книга, проба пера, которую она написала еще в четырнадцать, и с тех пор сама боялась перечитывать.
– Недурно, учитывая возраст, – Амикус поправил очки и доел остатки, негромко причмокнув. – Да-да, там с обратной стороны было сказано, во сколько ты это написала. Однако, как я понял, дальше того уровня ты не особо продвинулась. Серия за серией, одни приключения да попаданцы… Самой-то не скучно?
Теперь девушка во всю залилась краской. Конечно, Леся догадывалась, что литературно халтурит уже который год, однако, когда ей об этом сказал посторонний человек, она едва не захлебнулась от возмущения:
– Моим читателям нет! И мне тоже…
– А вот и неправда, – покачал головой мужчина, улыбаясь. – Так вот к дельным мыслям: вместо зверей да мистических существ, писала бы лучше о людях. О настоящих живых людях. Которые даже во время конца света говорят о ноготках, а знаешь почему они о них говорят?
Леся только пожала плечами в ответ:
– Потому что глупы, наверное. Без понятия.
– Да потому что, – Амикус приподнял длинную ложку, указывая ею на потолок, словно на нем что-то было. Девушка невольно посмотрела наверх, но не обнаружила там ничего, кроме старой массивной люстры, покрытой пылью. Взгляд ее секунд на пять застыл, сделавшись стеклянным.
– А?.. – вернулась к жизни она, ощутив вдруг, как глупо выглядела в эти мгновения.
– Потому что, – он потряс теперь ложечкой, подняв ее еще выше. – Никому не интересно придумывать эпитеты для происходящего ужаса вокруг. Зачем создавать метафоры страху, если ты в нем живешь? Чтобы сойти с ума, или, того гляди, детям своим проложить дорожку к неустойчивой психике?
– Это маскировка, – пробормотала Леся. – Лишь попытка к бегству от себя, защита…
– О! – воскликнул Амикус. – Правильно, защита. Только защита и поиск правды может быть разным. Можно зарыться в шмотье и процедурах, можно пробежать десять километров, а можно возвыситься над самим собой, занявшись более-менее важным делу. Посвятить себя Искусству, как бы громко это ни звучало.
Он остановился на минуту, будто выжидая, пока Леся осознает сказанное им.
– И ты тоже боишься, потому что высмеиваешь страх других, – мужчина, посмотрев на часы, начал собираться. – Мой тебе совет: перестань. Если хочешь хоть какую-то пользу принести здесь, займись делом. Или в прямом, или переносном смысле. Раз нарекла себя поэтом, будь им. Отец тебе подарил студию и время. Так садись и пиши.
– Как можно спокойно писать, когда он может в любую минуту оказаться в больнице?! С лучевой! – воскликнула Леся, вспрыгнув со стула. Ее устами теперь вновь говорила тревога, прорвав в ней всякую невидимую броню.
Амикус, стоящий во весь рост, оказался намного выше нее, отчего-то только теперь она это заметила, хотя и сама Леся была не из маленьких.
– А вот так, – отрезал Амикус. – Задушив в себе себя, на какое-то время, как бы парадоксально ни звучало. Не отрекаясь от «я», но и забыв о пародии на личность, которую ты из себя сейчас представляешь.
– Это, вообще-то, обидно! – оскорбившись, ответила Леся. – Я не понимаю, зачем меня опускать, в очередной раз… С тобой невыносимо общаться! Не удивительно, что у тебя, кроме моего отца, нет друзей.
Не удержавшись, она пустилась в ответные оскорбления, доставши из кармана неприятный козырь, о котором Отец ей как-то обмолвился в их задушевной беседе.
– Да я только хотел…
– До свидания. Рассчитайте меня, – бросила Леся официанту, в бешенстве потирая виски.
– Я заплачу, – Амикус, понял, что погорячился. – Я только хотел сказать, что ты способна на большее…
Но девушка уже не слышала его. В глазах потемнело от гнева. Уже не таким важным ей казалось то, что он и книгу прочитал, и помочь собирался, потому как фраза эта задела ее до глубины души.
– Не тебе судить о моих способностях, – взбрыкнула Леся и, бросив на стол тысячную купюру, поспешила из кофейни, не дождавшись сдачи.
Еще немного послонявшись по улицам Ленинска, девушка вернулась обратно в мастерскую, которая, несмотря на уют интерьера и некую «солнечность», что в нее привнесла Оля своей женской рукой, показалась ей совсем пустой. Неживой. Она чувствовала себя призраком в месте, исконный смысл которого так перевернулся. Творить не хотелось, но и бездействовать было тоже невыносимо.
От скуки Леся заварила себе еще кофе и попробовала поесть бутербродов, но это заняло от силы минут двадцать, после чего физические бодрость и энергия накрыли ее новой волной, которую нужно было теперь куда-то направить.
«А что, если Амикус все-таки прав? И я могу попробовать написать что-то, пока жду возвращения Отца?» – мысль, что ее посетила, казалась совсем безумной. Ведь она никогда не писала, будучи пустой. Сочинение всегда представлялось ей некоторым представлением миру своей сущности. Внутренние краски, что наполняли ее, пусть даже они имели форму злости, и обиды, и разочарования, выплескивались на полотно, обретали словесную форму и облик персонажа.
Сейчас же в Лесе не было ни-че-го. Из-за страха и осознания возможной утраты близкого, всю ее фантазию сковали чудовищные образы мира без Отца. Мира, в котором ей, словно беззащитному ребенку, совсем не будет места.
«Не будет, потому что у меня и нет настоящей жизни» – внезапно постигло Лесю новое потрясение.
«Все мои книжки, все эти приятели-деятели искусства, вечеринки… Никогда не были частью меня настоящей. Пусть я и общалась редко с родителями, мой мир и моя жизнь на самом деле всегда вертелись вокруг них и противоборства с ними. Поэтому я так собачилась с Жози, поэтому так боялась того, что скажет Отец на мой уход из архитектурного… Выходит я ребенок, двадцатиоднолетний ребенок?…».
Мысли потоком захлестнули ее. Но не их же выплескивать на бумагу, правда? Таких откровений и в Интернете хватает. А что тогда? Если она хотела приблизиться к Искусству, то здесь нужно было нащупать нечто серьезнее.
«Задушив в себе себя, на какое-то время. Не отрекаясь от «я», но и забыв о пародии на личность, которую ты из себя сейчас представляешь» – всплыли слова Амикуса в голове.
Поднявшись на второй этаж, Леся вновь посмотрела на «Падение», подаренное Отцом.
– Может, написать про бога, который вернулся в мир людей и ищет в нем свою возлюбленную Виртус? – пробормотала Леся, любуясь мной. – А что, это идея, Хонос? Только как бы ты проявил себя, в каком облике предстал?..
Честно признаюсь, мне всегда нравились демонические псы. Вроде Цербера, этот был вообще моим любимчиком. Но Леся, конечно же, не могла меня слышать. Ее блок наяву, казалось, был еще сильнее. Как будто ни единой частицы меня теперь ее микрокосм, ее матрица сознания не пропускала. Что и возмущало, и, признаюсь, вызывало некое восхищение. Теперь я был вынужден лишь наблюдать за миром ее глазами.
Спустя минуты колебаний девушка села за стол. Конечно же, сначала нужен был план и его она решила начертить на бумаге. Тезисы, герои, образы… Потратив минут сорок на первый набросок, она воскликнула:
– Какая тоска! – зачеркнув все написанное, она начала переделывать черновик.
Не сказать, что это занятие доставляло ей большое неудовольствие, но и приятного было мало. Она с детства не любила проигрывать, и потому по самолюбию ее всегда били любые неудачи. Конечно, глас рассудка подсказывал, что с первого раза (а иногда и со второго, и с третьего) у человека могло что-то не получаться, но другая ее часть, живущая эмоциями, порою вырывала узды контроля и хотела в те минуты вообще все черновики разорвать, разбросать по комнате, а затем лечь на пол калачиком, и, зарывшись в эти клочки бумаги, тихо умереть.
Ее мысли и поведение забавляли меня и умиляли, признаюсь. Я никогда еще не жил так долго в теле Творца, и эти муки, метания и воодушевление, что доводилось испытать юной девушке, были для меня как некий диковинный десерт. Проходили часы, и ее дух раскрывался на бумаге все ярче и ярче; к вечеру Леся, наконец, пришла к пониманию, что хочет сказать в своей повести. Ей и впрямь было что сказать, впервые за недолгую свою жизнь, она поняла, что сможет это сделать. Или хотя бы попытается.
Встав из-за стола с чувством, что прожила этот день не зря, девушка спустилась вниз и обнаружила возле входной двери конверт точь-в-точь, что получила двумя днями ранее, только этот был синего цвета. Внутри него был билет на вечерний сеанс «Властелина колец», что крутили, к удивлению Леси, в местном кинотеатре. И записка:
Извини. Если хочешь, присоединяйся к очередному побегу от реальности.
Амикус
Леся шумно выдохнула. Что же, пожалуй, не лишним было бы и снова выйти в
люди?.. Вот только стоило ли общение с Амикусом того?
«Если он нагрубит мне и вечером, то это будет последняя наша встреча в отсутствие Отца» – наконец, пришло решение к Лесе. Все-таки одиночество дало о себе знать, снова расковыряв страхи в ее душе.
До сеанса оставался час, и Леся хотела было уже выйти из дома, однако, бросив взгляд в зеркало, обнаружила в нем совершенно грустное создание. С одной стороны, ей было плевать на то, что там Амикус подумает, а с другой… Не очень-то и плевать. Она даже не знала, хотела бы нравиться ему или нет, но что-то подсказывало ей, что можно и приодеться.
В рюкзаке своем, конечно же, кроме футболок с джинсами, Леся ничего не обнаружила, зато в шкафу на первом этаже ни с того ни с сего оказались несколько платьев, вероятно, купленные Олей.
