Анна Поршнева
Приключение длиною в день
21. Рассказ девы морей. И что из этого вышло
Тут бывшая морская дева, конечно, думала, что у нее начнется какая-то волшебная жизнь, полная приключений, и любви. И в общем, так все оно и вышло. Русалочку почти сразу же подобрал на берегу какой-то заезжий маркиз, немного потасканный, но вполне еще годный для чистого чувства. Подобрал, влюбился, женился, и на нитке, подаренной ведьмой, расцвела прекрасная розоватая жемчужина. Но маркиз очень быстро надоел русалочке. Маркиз был не очень-то богат, и не пользовался популярностью среди окрестного дворянства. Маркиз предпочитал замкнутую жизнь в деревне и вообще оказался простой душой, а простые души русалочку не прельщали. Ей хотелось чего-то такого, выдающегося… И она сменила своего верного маркиза на какого-то великосветского хлыща. Хлыщ ее не любил, да и никого, кроме себя, не любил, но через него красавица познакомилась с престарелым принцем крови, который был очарован ее юностью и свежестью и украсил нить очаровательным перлом редкой серой окраски.
И тут русалочка поняла, что получить одну жемчужину – это скучно и банально. Надо собрать целое ожерелье, чтобы потом, когда настанет время, она могла выбрать себе самую красивую, самую ценную душу, и завладеть ею окончательно и навсегда.
Герцогов сменяли революционеры, революционеров – великие полководцы, полководцев – романтические поэты, поэтов – художники-новаторы, художников – оперные певцы, оперных певцов – звезды кино, а звезд кино… А звезд кино никто сменить не успел. Время кончилось. И вот русалочка сидит на берегу моря, перебирает свою, полную жемчужин дивной прелести нитку и не знает, что делать.
Она прервала рассказ и подняла на Максима Константиновича прекрасные, яркие, как море, глаза:
– Проклятая ведьма не сказала мне самого главного! Как воспользоваться этими ключами, – она тряхнула ожерельем, – и обрести, наконец, душу?
– Да, – согласился маг, – самого главного ты не узнала. Как жаль! Такая красавица! Повстречалась бы ты мне хоть пятьдесят лет назад, может, я бы и сумел тебе помочь. Может, и воспитал бы тебя…
Русалочка прервала его презрительным смехом:
– Знаю я, как вы, старички, воспитываете девушек!
Проводник пожал плечами:
– Что тут говорить, уже поздно.
– Да, – согласилась русалочка, – уже поздно. Через пять минут будет три пополудни, и придет мое 0время обратиться в пену морскую.
22. Пена морская
– А может, – вдруг встрепенулась морская дева, – может, еще не поздно! Может, кто-то из вас полюбит меня и отдаст мне свою душу прост так, без ключей и волшебства?
Хэм потряс головой и опустил глаза.
Василий взглянул на девушку – она была хороша. Она была прелестна, как только что распустившаяся ароматная роза, желанна, как прозрачный ручей в жаркий день, и она была несчастна, а Василий не мог вынести, когда кто-то рядом с ним был несчастен. В груди у подростка защипало, и на минуту показалось, что душа вообще ничего не значит, когда такая прекрасная девушка попала в беду, и он уже хотел согласиться, как вдруг Максим Константинович положил ему руку на плечо, и все поблекло.
– Ну, уж нет! – сказал маг строго. – Эти души я тебе не отдам, и не надейся! Да и тем, другим, – он кивнул на ожерелье, – по-моему, пора дать покой.
Русалочка ничего не сказала. Она только крепче сжала свое сокровище, вскочила и бросилась к воде. Секунда – и она уже плывет в открытый океан, все удаляясь и удаляясь.
Хэм ахнул:
– Она же их погубит, бессердечная тварь!
Но не успел он сказать эти слова, как Семен Семенович обернулся в тигра и поспешил за русалочкой. Сперва в волнах мелькала его рыжая полосатая спина, потом сменилась блестящей чешуей – и огромная рыба кинулась в погоню.
Между тем, где-то уже довольно далеко от берега раздался пронзительный крик – и моим героям показалось, будто морская пена окрасилась в нежный розовый цвет, напоминающий цвет девичьего тела.
А потом вернулся Семен Семенович, гордо неся сперва в рыбьей, потом в тигровой пасти жемчужное ожерелье.
– Да, – сказал Максим Константинович. – Триста лет она прожила, а так ничего и не поняла. – Хэм согласно кивнул.
– Чего не поняла-то? – Взволновался Василий.
– А вот того, что даже ты, мой юный друг, давно знаешь, – маг упаковал ожерелье в свой необъятный рюкзак. – Любовь – она не затем, чтобы брать. Любовь, она, чтобы отдавать. Вот если бы во всех ее приключениях хоть один раз она захотела не забрать чужое, а подарить свое, тогда, возможно… Но, что теперь говорить…
Василий, жутко всю дорогу мечтавший узнать, кто такой их проводник, решил воспользоваться моментом:
– А вы, – спросил он самым простодушным голосом, – вы когда-нибудь любили?
– А как же! – весело отозвался маг. – Любил однажды, когда был почти так же молод, как ты, и, возможно, раз в десять тебя глупее, – тут старик вздохнул, и вместо того, чтобы поведать трогательную историю своей любви, сказал доверительно:
–Подарила Она мне на память иголку… Костяную еще иголку, совсем не такую изящную да гладкую, как нынешние. – И Василию вдруг все стало ясно, так, как бывает ясно только подросткам, для которых все ново и все ярко. «Вот, – подумал подросток, – Вот с тех пор он и стал интересоваться иглами, может быть, даже коллекционировать, книги эти дурацкие покупать о происхождении швейной иглы. То есть думает, что иглами интересуется, а сам все о Ней вспоминает, и забыть никак не может. И также стало очевидно Василию, что Максим Константинович – действительно старик, глубокий старик, может быть, даже тысячелетний.
23. Все дальше от берега моря
Максим Константинович затянул завязки на своем рюкзаке, как-то щегольски забросил его за спину и сказал:
– Ну, что, пошли отсюда. Не нравится мне это синее море, какое-то оно недоброе. И вспоминаются тут все события грустные, не душегреющие.
И четверка вновь углубилась в пески. Только почему-то, чем дальше они шли, тем меньше это было похоже на пески. Появились чахлые кустики, потом колючки, потом и зеленая трава, и вот уже вокруг моих спутников волнуется необъятная степь, пахнущая чабрецом и донником.
Долго идти молча удобно, конечно, – дыхание не сбивается, ноги споро бегут, голова лишними мыслями не смущена…. Но скучно. Опять же, Василию любопытно, страсть: что за иголка, что за Она, и кто такой все-таки этот таинственный Максим Константинович.
А маг вне категорий, словно слыша его мысли, и отчаянно не желая отвечать на неудобные для себя вопросы, заводит разговор совсем о другом. И о таком важном и неожиданном, что у подростка все любопытство куда-то исчезает.
Проводник оглядывается на Хэма, споро шагающего рядом, и говорит строго:
– Так, на всякий случай, вдруг и не доведется уже больше об этом поговорить. Ты пса-то своего зачем обидел?
Хэм смотрит недоуменно.
– Ну, вот воли ты ему почему не даешь, взаперти зачем держишь? Ты уже третий год человеком живешь, а ведь все-таки, ты – собака.
Хэм пытается возразить, но старик смотрит так сурово, что мысль оборотня сбивается, и он только неопределенно машет рукой.
– Ты пойми, друг, ведь ему тоже хочется порезвиться, погулять, повыть на луну, наконец! А ты его запер внутри себя, ему там тоскливо и страшно. Вот сердце у него и не выдержало…
– Так что получается, – раздумчиво говорит Хэм. – Даже теперь, когда я могу быть человеком сколько угодно, я все равно не могу все время оставаться человеком?
Маг кивает.
– Раз в месяц давай ему свободу. Ему ведь много не надо – полдня, и он будет доволен, и заснет спокойно до следующего раза.
Василий потрясен. Выходит, обратный оборотень Хэм теперь должен жить, как оборотень обычный и ежемесячно становится снова псом. Ну, и дела!
24. Река Смородина
Летний вечер в степи прекрасен и полон романтики. И герои мои шли сквозь траву с легкостью (вероятно, потому что дело происходило в сказке – только в сказке легко идти через жесткую, вообще-то, и неуступчивую степную растительность).
Внезапно проводник повел носом, глубоко вдохнул и сказал:
– Вон оно что!
– Что, – встрепенулся размышлявший о своей непростой судьбе Хэм.
– Чуете?
Василий набрал полную грудь воздуха, Хэм принюхался по-собачьи, а Семен Семенович, едва заметный среди ковыля в своем пестром образе тигра, облизал нос.
Пахло остро и знакомо. Пахло так, как в детстве, когда Василий играл с родителями в прятки и пробирался сквозь ароматные кусты…
– Смородина! – закричал подросток.
– Да, – кивнул Максим Константинович. – Именно она, река Смородина.
– Река? – Василий вытаращил глаза.
– Ну да, река. Ваши филологи утверждают, что это река между царством живых и мертвых, и названа она так, от того, что страшно смердит, то есть воняет. Эх, – маг потряс печально головой, – понимали бы что! На самом деле, это река между тридесятым царством и царством… – и осекся.
– Каким царством-то, – не удержался Василий.
– Забыл, – как-то неубедительно сказал маг. – Правит в этом царстве кто-то… Ведь должен же там кто-то править… Ведь не бывает царства без царя… Эх, проклятый склероз! – заключил весело старик, и стало ясно, что дальше эту тему развивать он не намерен.
– Получается, – заинтересованно сказал Хэм, – что мы почти пришли?
– Ага.
– Но ведь есть какая-то загвоздка, я чую, что есть!
– Ага.
– Так какая? – настаивал (и, добавлю, довольно невежливо настаивал) оборотень.
– Ну, – начал с неохотой Максим Константинович, – нам нужно только мостик перейти и там уже до конца мира рукой подать… – Помолчал и добавил. – И мостик-то не велик – речушка узенькая… Вот только мостик тот стерегут.
25. Кто там бродит у моста?
-Да кто стережет-то? – не выдержал многозначительной паузы, которую выдержал после своего волнующего сообщения маг, Василий. Вообще, надо сказать, что подростку уже очень надоела атмосфера таинственности, окутывавшая их проводника. То ли Василий подозревал, что ничего таинственного в поджаром старике нет, то ли побаивался, что в конце концов тот бросит их на краю мира без помощи и поддержки… В общем, не ждал он от этого мага вне категорий ничего хорошего.
Семен Семеныч, видя волнение подростка, подошел к Максиму Константиновичу и положил огромную лапу ему на бедро, как бы говоря: «Ну, хватит уже волынку тянуть – рассказывай!» И проводник рассказал.
Оказывается первоначально подряд на охрану моста через реку Смородину взял на себя обширный и уважаемый клан, в котором, по большей части, состояли чуды-юды. Но случилась незадача. Риски сторожей оказались слишком велики. Месяца не проходило, чтобы к реке не подъезжал какой-нибудь добрый молодец и не сносил очередному чуде-юде все девять голов одним махом. Когда потери превысили половину членов, клан отказался от ранее принятых обязательств и расторг договор.
Потом на довольно значительное время у моста поселился Соловей-разбойник. И все было бы хорошо, но он зазнался. Пользуясь силой волшебного посвиста, он вообще перестал пропускать кого-либо, что в одну, что в другую сторону. Купцы роптали, местные жители жаловались на самый верх, и наконец, утомленные сложившейся ситуацией власти велели Соловью убираться куда подальше. Тот, конечно, пытался сопротивляться, но на помощь был призван отряд баб-ёг, который совместными усилиями наслал на разбойника непрекращающийся понос, так что тот был вынужден бежать с позором.
Затем у моста поочередно селилось несколько троллей. Охранники они были так себе, потому что мало-мальски смекалистый путник легко обводил их вокруг пальца, но вид имели внушительный и вообще создавали впечатление надежной стражи. Потом в стране троллей что-то случилось, старый тролль ушел разбираться, а новый так и не пришел.
И тут началась катавасия. Кто только не брался охранять переправу! Разнообразные волшебные животные, от единорога до морского змея, которому не пришлась по вкусу речная вода, и который удрал обратно в первый же день, не забыв прихватить с собой жалованье за полный месяц. Даже призраки стерегли мост. Оказывается, большинство добрых молодцев очень суеверны, и поэтому вид завывающей прозрачной фигуры отпугивал их куда эффективнее, чем реальные страшилы. «Но призраки, – сказал маг грустно, – предпочитали сторожить мост по ночам. – Так что весь белый день тут шлялся кто ни попадя и безнаказанно творил всяческие пакости»
– Так кто же сторожит мост сейчас? – попытался еще раз добиться от хитрого старика правды Василий.
– А кто его знает! Сейчас подойдем – посмотрим, – ответствовал тот и для убедительности приложил к глазам руку козырьком, что было совершенно ненужно, поскольку они уже подошли так близко, что прекрасно видели и саму реку Смородину, и довольно хлипкий мост через нее и того, кто грозно возвышался, перекрывая подходы к мосту и сверкая в лучах вечернего солнца алмазами на крепкой броне.
