Анна Маэкса
Ангелок
I
Даже когда мучения несчастного животного накрывали Настин разум, ей хватало самоконтроля, чтоб не разнести в пух и прах окружающее пространство. Настя только извивалась, стараясь ничего не лупить, а если и лупила, то саму себя. Вот и на сей раз она, дико ворочаясь, мотая головой, молотила кулаками не по кровати, а по собственным бокам.
– Настя, Настя, Настя! – донёсся голос Володи через марево отчаянной боли, страха и непонимания. – Настёна! Настя! Настенька… – Голос становился не громче, но отчётливее, уже не просачиваясь сквозь пелену, а разрезая её, разметая в клочья. – Настя.
Настю трясло, она тяжело дышала и была мокрой от пота. Понадобилось время осознать, что она в своей постели, а на ней Володя. На ней – в смысле, на Насте, хотя и на постели тоже. Володя сидел поверх Настиных ног, руками держал её запястья.
– Настя… – Он глядел на неё тревожно-тревожно и нежно-нежно.
– Володь…
Он улыбнулся ей, отпустил её руки, перелез на край кровати, но продолжал смотреть на Настю.
– Ты как?
– Я как? – изумилась она. – Ты как?! – Её родителей и сестёр эдакие приступы пугали до полуобморочного состояния, она ж орала, будто её режут (соседи вызывали полицию, пока им не «объяснили», что у Настеньки случаются тяжёлые эпилептические припадки). Это всегда было настолько страшно, что мать с отцом, в конце концов, не выдержали, прихватили младших дочек и переехали на юг, предварительно продав квартиру почившей родственницы, а свою жилплощадь оставив Насте.
– Я-то что? – Володька моргнул. – Не меня же тут колбасило. – Он потрогал её лоб. – У тебя, кажется, температура.
– Да, такое бывает. – Настя вдохнула и выдохнула. – Скоро пройдёт. Я сильно тебя напугала? – Зря она рассказала Володьке о себе. Дальше врать было нельзя – либо говори правду, либо расставайся. А расстаться с ним Настя не могла. Стоило подумать об этом, и сердце словно наливалось раскалённым железом. Но было бы лучше, если б она нашла в себе мужество порвать с Володей. Для него лучше.
– Сильно. – Володя погладил её по щеке. – Я не за себя испугался, если ты от этого расстраиваешься. Я испугался за тебя.
Иногда ей хотелось верить, что он с ней из-за жилья. У Насти пускай и старенькая, да двухкомнатная квартира, а у Володи – общежитская комнатка, её ещё родители купили, когда переехали из деревни (после их смерти в этой комнате Володя жил с бабушкой и дедушкой, которые перебрались в город, а свой деревенский дом вскоре продали, потому что требовались деньги). Обычно девушки убеждают себя, что парни питают к ним искреннюю любовь, а Настя твердила себе, что Володе от неё нужна исключительно квартира. Твердила, убеждала, находила доводы, но напрасно. Она знала его. Знала, как одногруппница, которая видела, что Володя Воронов всегда готов помочь другим и даже врагов не поливает грязью. Знала, как «коллега» – они оба работали с первого курса, чтоб прокормить себя. Знала, как девушка – он вёл себя с ней очень просто и очень заботливо. Знала, как обладательница сверхъестественного чутья – Володя сроду не обижал животных. И людей не обижал, по крайней мере, первым. Он был представителем настолько редкой разновидности человека, что хоть в Красную книгу заноси.
И он любил Настю. Почему-то. Знал ведь теперь, кто она, что она может вытворить и иногда вытворяет, а всё равно любил.
– Мне-то что сделается?.. – Она убрала с лица волосы и застыла, уставившись на свою руку. От Володиной хватки на запястье остался синяк. Настя проверила другую руку – на той синяк тоже имелся. – Ой.
– Прости, – Володя виновато скривился. – Очень больно? Я сейчас лёд из холодильника принесу или мазь.
– Ничего не надо. – Боль, типичная для подобного повреждения, действительно была, и это Настю поразило. В неё, случалось, и из гранатомёта стреляли – ни царапинки, ни зудинки. А здесь обычный человек держал её за руки. – Просто странно.
– Что странно?
– Что бы со мной ни случалось, повреждений на мне никогда не остаётся. А после тебя – вдруг синяки.
– Настька, я нечаянно. Прости.
Она покачала головой.
– Тебе не за что извиняться. Рядом с тобой я чувствую себя нормальной. Не представляешь, какое это счастье.
***
Порой становилось вконец невыносимо. Из-за разрезаемой или рвущейся кожи, из-за отбитых внутренних органов, из-за ломающихся костей и их осколков, впивающихся в тело, из-за десятков других пыток. И из-за совершеннейшей безысходности. В такие минуты Настя боялась, что сойдёт с ума. Убить себя она пыталась не раз и не два, без толку. Но сейчас у неё есть Володя, против которого у неё совсем нет никаких особенных сил, потому что она его любит больше всех и всего на свете. Володя, который может оставить на ней синяки и наверняка причинить любой другой вред…
– Убей меня, – выпалила Настя, заливаясь слезами. – Убей меня, пожалуйста! Ты единственный, кто сможет, Володя! Пожалуйста, убей меня!
В первые мгновения он остолбенел от ужаса. А потом взял в руки себя – фигурально и Настю – буквально. Обнял, продолжая сидеть на полу, куда она, рыдая, опустилась, обхватил ногами, как бы заключая её в кокон, положил Настину голову себе на грудь, стал гладить по волосам, спине и плечам.
– Дурочка. Как же я тебя убью, если я сам без тебя жить не смогу? И вообще, разве убийство – выход? – Он поцеловал Настю в висок. – Всё будет хорошо.
Укачивая её, точно ребёнка, Володя тихонько запел:
– Тили-тили, трали-вали,
Как на стрежень выплывали
Расписные лодочки,
Стенька посерёдочке.
Баю-баю, детки,
Он везёт конфетки.
Будьте, дети, паиньки,
Кто не ляжет баиньки –
Ну-ну-ну да ну-ну-ну
В набежавшую волну.
Гав, гав, гав – собачка,
Ква, ква, ква – лягушка,
И-го-го – лошадка
Сели у окна
И глядят, как в речке
Бе-бе-бе – овечки,
Му-му-му – коровка,
Буль-буль-буль – княжна.
И глядят, как в речке
Бе-бе-бе – овечки,
Му-му-му – коровка,
Буль-буль-буль – княжна.
– Странная песня, – всхлипнула Настя. Она ещё плакала, но уже подзатихла.
– Ага, – согласился Володя. – Дальше и того страннее. Допевать?
– Допевай.
Он поцеловал её в лоб.
– Шёл отряд в дальний путь по реке,
Шёл отряд в дальний путь в челноке,
А вожатый девчонку одну
В набежавшую бросил волну.
А вожатый девчонку одну
В набежавшую бросил волну.
– Вот это поворот…
– Мы плавать умеем,
Мы строим и клеим,
Ныряем до самого дна.
Не то что вот эта
Капризная Света
И нежная, словно княжна.
Не то что вот эта
Капризная Света
И нежная словно княжна. – Он обнял Настю крепче.
– И всё?
– Наверное. Или я дальше не помню.
– Мозгодробительно, однако. – Она сделала то, на что минуту назад не была способна, – улыбнулась. – Тут тебе и запугивание детей, и отсылка к Стеньке Разину, и производственный конфликт… Откуда ты эту песню взял?
Володя тоже улыбнулся.
– Мама мне её пела, когда я маленький был. Может, я, конечно, не совсем правильно запомнил. Может, это вообще две разные песни.
– Не знаю, как насчёт «запомнил», но спел ты хорошо. – Настя ещё дрожала, но это была уже остаточная дрожь. И тело, и разум понемногу расслаблялись.
– Полегчало?
– Да. – Настя собиралась поцеловать его в щёку, промахнулась, и поцелуй пришёлся на подбородок. Тоже неплохо. – Спасибо.
***
Августовским вечером шёл себе по проезжей части мужик. Вроде трезвый, но однозначно в неадеквате. Неравнодушные граждане вызвали скорую, подъехала психиатрическая бригада. Мужика остановили на обочине, а запихать в машину не смогли, как ни старались женщины-медики и водитель. Мужик был крупный, не нападал, однако ж упирался мощно, бормотал что-то бессвязное.
Володя и Настя, просто гулявшие по городу, застали именно эту часть действа – когда медики пытались завести мужика в салон скорой, а он отбрыкивался, цеплялся, за что мог, мычал и протестующе ревел. Уж ему и говорили, что всё будет хорошо, и стыдили, и убеждали, и грозили – толку ноль. Случайные свидетели приостанавливались из лёгкого любопытства, однако почти сразу возобновляли шаг.
– Ну, чего ты? – Володя положил руку мужику на плечо, аккуратно, чтоб тот не испугался и не разозлился. – Как маленький капризничаешь. Врачей надо слушаться, правда ведь?
Мужик снова что-то промычал и уселся на ступеньку машины, вцепившись пальцами в свои нечёсаные волосы. Володя присел перед ним на корточках и мягко спросил:
– Тебя как зовут?
Что удивительно, мужик посмотрел на него почти осмысленно и даже ответил:
– Мишка.
– А меня Володька. Может, внутрь заберёмся, а, Миш?
Настя стояла поодаль и наблюдала. Ей достаточно было ткнуть пальцем, чтоб «Мишка» как миленький влетел в салон. Но тогда б она перепугала человека, который без того не в себе. Володя не пугал, Володя уговаривал, настойчиво и бережно, не сюсюкался, будто с умалишённым, а обращался уважительно, хоть и немного наставительно, словно взрослый к ребёнку.
Володька. Её Володька, которого на практике в школе класс отъявленных хулиганов полюбил, как родного. Володька, который взялся учить играть в шахматы соседскую девочку Аню (забавная такая девчушка, курносая, с родимым пятнышком на левой щеке), потому, что она заинтересовалась, а никто из взрослых, кроме него, интерес не поддержал. Он и поддержал, и подогрел, и, когда понял, что сам Аню больше ничему не научит, помог найти тренера, согласившегося с ней заниматься бесплатно. Володька, который пел Насте странную, но успокаивающую колыбельную, когда ей было совсем плохо.
Володька, который теперь вздрагивает и хмурится всякий раз, когда Настя знакомится с новыми людьми, – он боится, что новый знакомый окажется живодёром и Настя не сдержится. Володька, которому, возможно, скоро придётся бросить каратэ из-за появившихся признаков астмы, хотя в подростковом возрасте его уверяли, что он свою астму перерос. Настя боялась, что возвращение или обострение возникло на нервной почве, а самым нервным в жизни Володьки была она.
– Спасибо, молодой человек, – поблагодарила одна из медиков, когда Михаила таки поместили в салон.
– Хороший у тебя кавалер, – постановила стоявшая рядом с Настей бабулька и вроде бы заговорщически подмигнула.
– Да, – не могла не согласиться Настя. – Лучше всех.
Скорая уехала, немногочисленные зеваки разошлись, Володя вернулся к Насте и приобнял её.
– Домой или ещё погуляем?
– Володя, давай расстанемся.
Он ухмыльнулся, будто она сказала ерунду, бессмыслицу.
– Не, Настя, давай поженимся.
– Я же с тобой серьёзно разговариваю, – Настя закусила губу. Хотелось плакать. Неужели он не понимает, до чего ей тяжело ему такое предлагать?
– А я с тобой, думаешь, шучу? – Он быстро переместился, взял её и поднял на вытянутых руках. – Честное слово, Настька, выходи за меня замуж!
«Нет, не выйду! Не выйду!» – должна была категорически отказать она, но получилось лишь сдавленно прошептать:
– Да зачем тебе я… такая?
– Затем, что никакая другая мне не нужна. – Он повернулся градусов на сто восемьдесят, это было не полноценное кружение, однако добротный полукруг Настя выписала и невольно засмеялась. – Ты честная, ты порядочная, ты добрая – не со всеми, но те, с кем ты зла, сами виноваты. Я это не одобряю, но признаю. А ещё ты сильная, и я не про физическую силу, а про силу духа. Оценила, как красиво сказанул?
– Сильная духом я только потому, что ты рядом.
– Ну и зачем ты тогда меня гонишь? – Он поставил её на ноги и чмокнул в нос.
– Без меня тебе будет лучше, чем со мной.
– Кто сказал?
– Хотя б твоя астма.
– Настёна, не раздувай трагедию. Астма у меня была и до тебя.
– Но до меня она ушла, а со мной вернулась.
– Что там вернулось-то? Парочка полуприступов. Ингалятор всегда с собой, всё будет нормально.
– А если не будет?
– Не будет нормально – будет как-нибудь по-другому, что с тобой, что без тебя. Я от тебя не отстану, не надейся. Думаешь, ты уйдёшь, и в моей жизни прям засияет солнце, засверкает радуга, запоют птички, распустятся цветочки, и никаких проблем от слова «совсем»? Мне и не нужны радуги-цветочки, мне ты нужна, Настёна. Потому и зову замуж. Пойдёшь?
– Пойду, – шокировав саму себя, ответила Настя. Растерянно рассмеялась, прильнула к Володе, обняла его. И позволила себе перестать тревожиться, хотя бы в эти минуты.
Володя тоже обнял её. А люди, проходящие мимо, глядели да умилялись. Какая славная пара. Оба такие молодые, такие трогательные, такие симпатичные. Особенно девушка – чистый ангелок.
Конец
(9 января 2020 года – 12 февраля 2024 года)
