Анна Маэкса
Ангелок
Розовых очков Матвейчук не носил отродясь, и мнение о своём издании у него было не завышенное, а объективное. Он не утверждал, что никакая сила в мире не сумеет сломить гордый и непокорный дух их интернет-еженедельника. Однако еженедельник был зубастый и огрызаться умел, что прочувствовали на себе многие, кто пытался угрожать или иначе влиять на издание и его сотрудников.
– Чёрт с тобой, Комаров, поезжай.
***
Макс уже бывал здесь пару раз, но не подолгу – времени хватило лишь на то, чтобы понять, что вживую город гораздо симпатичнее, чем на картинках, которые первым делом выдаёт Интернет. Тут жила бывшая однокурсница Макса, Оля, и не просто жила, а трудилась пресс-секретарём УМВД по городу. Повидаться с Олей он планировал, но сперва надо поглядеть на Владимира Воронова, чтоб получить изначальное – пусть пока поверхностное – представление о вероятном противнике
Как выглядит Владимир, Макс знал, – нашёл того в соцсетях ещё до отъезда из Питера. Светить документами, проходя через школьную охрану, не хотелось, пришлось жертвовать временем – околачиваться вокруг школы, выжидая, пока из неё выйдет нужный человек. Когда нужный человек вышел, Макс нагнал его.
– Извините! Молодой человек!
Воронов впрямь и был молод, и выглядел молодо. Овальное лицо с чётко очерченными скулами, умеренно впалыми щеками, большими светло-карими глазами и по-детски полными губами. Он оказался высоким – примерно одного роста со 185-сантиметровым Максом. На дворе стояла середина мая, люди уже не носили сверхтёплую одежду, делающую любую фигуру если не бесформенной, то стёсанной; телосложение Воронова просматривалось хорошо – худощавый, но крепкий, подтянутый. Впрочем, чужая крепость Максима не пугала, он сам был не из хилых.
– Да?
– Вы в этой школе работаете?
– Да. – Светло-карие глаза смотрели с открытым любопытством.
– И как она? Хорошая? У меня друзья в этот район города собираются переезжать, перебирают варианты, рассматривают все за и против. Попросили меня узнать насчёт школы. А как я узнАю? У самого детей нет, знакомых, чьи дети сюда ходят, тоже нет. Вот, – Максим с притворным простодушием осклабился, – приходится к людям приставать. – И, укрепляя образ недалёкого, но доброго парня, добавил: – Извините.
– Ничего. – Воронов улыбнулся. – Школа у нас хорошая. Ну, не хуже многих. Конечно, сейчас во всех школах проблем хватает, в нашей тоже имеются, но хотя бы педагоги по всем предметам есть. И с детьми все стараются работать, чтоб никакого буллинга. Честно говоря, конфликты между ребятами всё равно бывают, но чтобы кого-то травили – нет. По крайней мере, учителя такого не замечают, а смотрим мы внимательно, глаза не закрываем. – Улыбка оборвалась усмешкой. – Да, вот вам и критерии хорошей школы: педагоги есть и дети в стаи для травли не сбиваются. – Он вздохнул, прям с искренним переживанием за отечественное образование. Встряхнулся, снова улыбнулся и повторил: – Школа у нас хорошая. – Почесал нос. – Мы стараемся.
– Выходит, школу рекомендуете?
– Рекомендую. – Воронов лучился нежностью.
Несмотря на весь свой цинизм, невысокое мнение о людях в целом и твёрдое понимание, что по внешнему виду судить нельзя, Максим подумал, что его информатор ошибся. Что не может быть убийцей человек, который столь трепетно относится к благородному делу обучения и воспитания детей.
– Володя! – окликнула девочка, вышедшая из школы. – Володь!
Она подбежала к ним, и Максима поразила перемена в лице Воронова. Только что бесхитростный энтузиаст рассказывал о любимой школе, и вдруг помрачневший собственник хмуро глядит на свою собственность и ещё хмурее на потенциального конкурента, которого, похоже, внезапно узрел в Максиме. Воронов напрягся, лицо помрачнело и теперь вполне походило на физиономию человека, способного убивать без колебаний.
– Я раньше закончила, так что домой вместе пойдём, – радостно сообщила «девочка».
Поначалу Максим решил, что это ученица, но теперь узнал – жена. Анастасия Воронова. Он видел её в соцсетях, но на снимках она выглядела взрослее, хотя тоже очень молодой. Вживую Анастасия смахивала на школьницу, причём необязательно на старшеклассницу – сошла бы и за ученицу девятого класса. А ведь ей, как и мужу, двадцать шесть, они вместе учились в университете.
Настя Воронова была маленькая, худенькая, с длинными – сейчас распущенными – тёмными волосами, чистой светлой кожей лёгкого золотистого оттенка, ярко-карими, практически чёрными глазами и узким заострённым личиком. Хорошенькая и поразительно милая. Уж на что Максим не привык умиляться, но даже он чуть не перешёл на сюсюканье, когда здоровался.
– Здравствуйте, – вежливостью на вежливость ответила Настя и приподняла брови, как бы интересуясь, кто он такой.
– Я тут для друзей кое-что выспрашиваю, – с преувеличенной застенчивостью объяснил Максим. – УзнаЮ про школу. Вы тоже учитель?
Взгляд Насти сделался настороженным, она перевела его на мужа: чего этому субъекту надо, он что, какой-нибудь проверяющий и выкапывает про нашу школу гадости?
– Друзья у него переезжают, – буркнул Воронов. От улыбки не осталось и следа. – Я так понимаю, хотят выбрать дом, где рядом школа получше.
– Точно, – Макс кивнул.
– Он помогает – проводит опросы. – С каждой секундой Воронов сильнее напоминал тучу. И с каждой секундой туча сильнее наливалась чернотой, наводя на мысли о раскатах грома и, главное, ударах молнии.
Настя улыбнулась, сделавшись похожей на котёнка, щурящегося от солнышка. Солнышко, кстати, впрямь выглянуло – небо прояснялось. Чего нельзя сказать о лице Воронова, там шёл строго противоположный процесс.
– Школа у нас хорошая, – поведала Настя.
– Я ему это уже сказал, – Воронов чуть ли не зубами скрипел. – Пойдём домой.
– Пойдём, – безропотно согласилась Настя, заправляя за ухо прядь прямых волос.
На солнце они вспыхнули каштановым сиянием, но внимание Максима привлекло не это. Когда тоненькая ручка малость высунулась из рукава куртки, Максим увидел на Настином запястье синяк, отливающий желтизной. Не мелкий синячок, а настоящий, внушительный опоясывающий синяк, как будто… нет, не как будто, а скорее всего, кто-то с силой хватал её и держал.
– До свидания, – клацнул Воронов и, взяв Настю под локоть, едва ли не поволок её прочь.
Она аж ойкнула. И бросила Максиму, уже через плечо:
– До свидания.
– До свидания, – сказал Максим им вслед.
***
Рассудив, что прежде чем опрашивать родню погибших, неплохо бы пообщаться с тем, кто больше знает об общей картине, Максим пригласил Олю в кафе. Он хотел вытянуть из неё всё, что ей известно, и не собирался скрывать свои намерения. Она ему нравилась, они отлично ладили, когда были студентами, между ними периодически вырисовывалось нечто околоромантическое, правда, в полноценную романтику так и не вырисовалось. В университетские годы Оля была одной из самых порядочных людей, которых Максим знал. Если в полиции творится неладное, Оля точно не в восторге. Возможно, по неким причинам она не сумеет рассказать, но сумеет намекнуть, в каком направлении рыть носом землю. Предупредит об опасности, если таковая есть. Хотелось верить, что Оля точно не сдаст и не подставит его, но эту веру Максим пока придерживал. Люди со временем меняются, и ему придётся действовать открыто и осторожно одновременно.
– Прекрасно выглядишь, – начал Максим с банального, но честного заявления.
Оля хихикнула, пододвигая свой стул ближе к столу.
– Спасибо. Ты тоже чертовски привлекателен. – Она положила предплечья на столешницу, склонила кудрявую белокурую головку набок. – Давай сразу проясним: ты меня сюда пригласил с романтическими намерениями или с деловыми?
Прояснять сразу Олька любила. Её стремление всё уточнить и обо всём заранее договориться Максима восхищало. Никаких недомолвок, неясностей, несостыковок. Если Оля чего-то не понимала или понимала не до конца, она без промедления спрашивала напрямик. В учёбе, в работе, в отношениях. Даже в сексе. Оля могла согласиться на что-нибудь экзотичное, поставив условие: «Сделаю, но ты подробно объясни – как», или сама подробно объясняла, как ей надо и как ей хочется. Максим считал это классной чертой, но почему-то она же его настораживала, почти пугала. Всякий раз, когда хотелось пожаловаться на запутанную женскую логику, он вспоминал Олю, у которой логика была прямая, как шпала, и прикусывал язык.
– Разве одно мешает другому? – Максим обольстительно осклабился.
– Значит, деловые. Итак, что ты хотел предложить или спросить?
Вот оно, ощущение лёгкого неуюта, привычно охватывающее его рядом с Олей. Её прямота не оставляет возможностей для маневрирования. Но сманеврировать Макс попытался, из принципа:
– Может, у меня романтические намерения на первом месте.
– Может, но сначала ты всё равно захочешь разобраться с делом. – Она выгнула одну из своих умело накрашенных бровей. – Ну?
Максим вздохнул.
– Говорят, нехорошие дела у вас в городе творятся.
– Они во всех городах творятся. Конкретнее.
– Изощрённые убийства, беспрецедентные по своей жестокости.
– Брось ты, прецеденты можно найти практически всегда.
– То есть сами эти убийства ты не отрицаешь.
– Если буду отрицать, ты поверишь?
– Нет.
– Тогда зачем тратить время?
– Почему полиция ничего не делает?
– Полиция делает то, что нужно.
– Скрывает преступления?
– Без комментариев.
– Что вообще творится?
– Ничего, – нарочито неубедительно промолвила Оля. – В Багдаде всё спокойно. У нас тоже.
– Да у вас похлеще, чем в Багдаде.
– Ты там был?
– Нет.
– Тогда не сравнивай.
– Оля, что происходит?
– Ни-че-го.
– Как с этим связан Владимир Воронов?
Её брови взмыли вверх, однако уже через мгновение вернулись на положенное место.
– Ни-как.
– С трудом верится. Он очень похож на человека, который связан с какой-то пакостью.
Олины брови опять поднялись и на сей раз остались на высоте подольше.
– Ты видел его?
– Да.
– Разговаривал с ним?
– Да.
– И что можешь предъявить?
– Мало что, – вынужденно признал Макс. – Кроме странных перепадов настроения и того факта, что Воронов, вероятно, бьёт свою жену.
Оля усмехнулась.
– Раз жена от него не ушла, видимо, её всё устраивает.
Настала очередь Макса орудовать бровями.
– Оль, не мне тебе рассказывать о домашнем насилии, психологии жертв и всяких разных сопутствующих обстоятельствах. Небось, не реже меня с таким сталкиваешься.
Он поразительно чётко вспомнил лицо Насти, увидел ясно- ясно, будто она сейчас стояла перед ним. И ещё яснее представил её в роли жертвы. Почему-то был уверен, что она из того типа жертв, которые до последнего надеются, что их мучитель исправится, убеждены, что он тоже страдает, и жалеют его сильнее, чем себя. И после каждого избиения либо другой мерзости верят: этот раз точно был последним, надо дать ещё один шанс. А уж если урод, который над ними издевается, ещё и просит прощения, объясняет, что просто не сумел сдержаться, и слёзно клянётся, что больше подобного не произойдёт, будут прощать ему что угодно, раз за разом. И ведь не назовёшь жертв глупыми, среди них попадаются очень и очень умные люди. Как они только умудряются увязнуть в этом?
– Макс, откуда у тебя информация? Точнее, от кого?
– Сама знаешь, что не скажу.
– Мой тебе совет: держись подальше от обоих Вороновых.
– Опять же – сама знаешь, что я твоему совету не последую.
– А лучше бы последовал.
– Я собираюсь поговорить с родственниками убитых. Если, мало ли, кто-то позвонит в полицию и нажалуется, прикроешь?
– Нет. Хотя бы потому, что через меня такая информация не проходит. Но если узнаю, предупрежу тебя.
– И на том спасибо.
– Деловой разговор закончен? – уточнила Оля, игриво постукивая по столешнице аккуратными полненькими пальчиками.
– Закончен.
– Тогда предлагаю вернуться к романтической части. Зря я, что ли, ноги брила?
– Изысканные у тебя представления о романтике, – весело отметил Максим.
Они оба знали, что что-нибудь серьёзное и долгосрочное между ними вряд ли завяжется, поэтому можно было ничего из себя не строить.
– Это я ещё не сказала, что сделала депиляцию. Правда, я её регулярно делаю, ты просто появился в удачное время, так что не обольщайся.
***
Стоя возле раковины в ванной, Настя рассеянно разглядывала свои руки. На запястьях пестрели свежие синяки, больше багровые, чем синие. Она включила холодную воду и опустила руки под струю, надеясь, что это поможет избавиться от боли и жжения. На секунду стало хуже, но потом впрямь полегчало.
– Прости, – прошептал бесшумно зашедший в ванную Володя и обнял Настю сзади. – Я не хотел делать тебе больно.
– Я знаю, – пролепетала она дрожащими губами, выключила воду. Попыталась улыбнуться.
Володя развернул её лицом к себе.
– Я правда не хотел. – Наклонившись, он взял одну Настину руку и осторожно прижал к губам повреждённое запястье. – Прости. – Сделал то же самое со второй рукой. – Прости. – Он чуть не плакал.
И Настя тоже чуть не расплакалась.
– Володь, ну ты чего. – Она всё-таки смогла улыбнуться. Встав на носочки, поцеловала его в макушку, нежно погладила по волосам и, наконец, прижала к себе. – Всё нормально. Я в порядке, честное слово.
***
На всю ночь Максим у Оли не остался – сам не хотел, да и она не предлагала. Он вернулся в гостиницу, а утром отправился в невесёлый поход по родственникам жертв. Вернее, по тем, кто лучше всех знал жертв. У замороженного в лесу мужчины не обнаружилось ни родни, ни близких друзей, только коллеги по стройке. И Макс, как ни старался, не добился от тех из них, с кем поговорил, ничего существенного. Григорий Михайлович Гурев, сорок пять лет, рабочий на стройке, сам рассказывал, что разведён и где-то в другом городе есть дети. Выпивал, но сильно не напивался, работу не прогуливал, подшофе мог подраться, но не калечил и его не калечили. Врагов вроде не было. Обычный мужик, короче.
Мать погибшего одиннадцатилетнего мальчика, пропитая вдоль и поперёк – определённо начала бухать задолго до смерти сына, – с истерическим повизгиванием сообщила Максиму, что её Димочка был хорошим мальчиком, самым лучшим, да как же она теперь без него-то.
– Плевать ей было на сына, всегда, – фыркнула соседка-пенсионерка, с которой Максим позже разговорился во дворе. – Он мог сутками домой не приходить, Ирка и не вспоминала. – Соседка покусала губу, о чём-то напряжённо размышляя. Вздохнула. – Нельзя так говорить, но я считаю: оно и к лучшему, что Димка умер.
«Знала бы ты, как он умер», – хотелось прошипеть Максиму. По официальной версии мальчик угодил под грузовик – тоже мало приятного, но и близко не тот ужас, который приключился на самом деле.
– Если у него мать алкоголичка, это ещё не значит, что у него самого хорошей жизни не было бы, – сурово пробубнил Максим.
Глаза соседки непонимающе расширились, затем она махнула рукой.
– Я не про то. Ирка – баба конченая, это да. Но Димка её сам по себе чудищем был, страшно представить, во что бы вырос.
– Почему чудищем?
– Злой был. Других детей постоянно обижал, особенно тех, кто послабее. Славику из второго подъезда чуть глаз не выбил, Юленьке из соседнего дома палец сломал. А уж со зверьём что делал… Однажды вон котёнка поймал да крышкой от консервной банки живот вспорол. Ещё и внутренности выпотрошил.
Как нормальный человек Макс ужаснулся. Как журналист заметил совпадение и задался вопросом, а совпадение ли это. А как писатель подумал, что история заиграла совсем другими красками, сюжет, вполне возможно, перевернулся с ног на голову.
Вернувшись к коллегам Гурева, не очень-то довольным, что их опять отвлекают от работы, Максим спросил, как Гурев относился к животным.
– Никак, – рявкнул один коллега. – Плевать ему было на них.
– Ни во что не ставил, – добавил другой, проходивший мимо. – Я с ним зимой работал, коттедж за городом строили, он двух собак в лесу в мороз привязал. Они на стройку повадились приходить, их подкармливали. Ну Михалыч и… Сказал, всё равно не отстанут; ружья, чтоб пристрелить, у него нет, с ножом мараться не охота. Взял верёвку, поймал обоих кабысдохов, увёл в лес, там к дереву привязал и оставил. А мороз был под тридцать градусов.
– И никто тех собак не отвязал?!
Собеседник пожал плечами, типа, а смысл, да и не наше это дело.
На душе у Макса сделалось гадко.
Он уже не удивился, когда выяснил, что растёртый об асфальт студент-мажор однажды ради развлечения привязал бездомного пса к машине и дал по газам… Приятели студента, явно не менее мажористые, рассказали об этом как о забавном приключении, с ностальгией. Сами-то не видят связи между гибелью несчастного пса и концом своего дружка? А, ну да, дружок ведь «попал под поезд». Впрочем, мажоры оказались не столь уж доверчивыми.
