A. D.
Отпуск
–Ты недооцениваешь меня. И человеческое воображение. Но позволь мне с высоты опыта сказать кое-что: по тебе видно, что ты не хочешь умирать. Более того: ты отчаянно жаждешь жить. Глубоко внутри ты кормишь целую стаю идей, надежд и мечтаний; ты просто боишься, что здесь им не выжить. Что мир задавит тебя рутиной, и некогда будет потчевать своих волчат отборными стейками. Ты боишься, что тебя разлучат с ними и посадят в поезд, следующий без остановок на конечную станцию. Поэтому ты продолжаешь прятать их от мира, думая, что убережёшь их, чтобы потом, когда они подрастут и окрепнут, они смогли покорить мир. Но только вот это не сработает. Слышала о том, что драконы мельчают, если их сажать на цепь?
Алиса раздражённо отвела глаза. Люк усмехнулся, покачал головой и продолжил:
–Ты откладываешь всё на потом, находя каждый раз новые оправдания: то тебе кто-то мешает, то наоборот – кого-то не хватает. Ты воспринимаешь людей как источники света. Кто-то для тебя – фонарик, освещающий только одно направление: не потому, что он застрял или не хочет видеть ничего больше. Он просто не может – его луч направлен туда, куда он смотрит. Если очень захочется, ты можешь заставить их повернуться: кому-то просто предложить, а кого-то долго и упорно тянуть за ремешок на ручке, чтоб он наконец понял твою точку зрения. А есть те, кто просто светится, как старые лампы с маслом внутри. Они освещают всё вокруг – мягко, ровно и очень приглушённо. В этом свете ты можешь видеть лишь кончики своих пальцев – но куда бы ты ни указал, ты всегда будешь видеть направление.
И в этих потёмках ты блуждаешь всю жизнь. Ты можешь выбрать ярко освещённый путь и до конца держаться за фонарик. А можешь выбрать кое-что поинтереснее, надеясь, что рядом всегда будет несколько лампочек. Потому что если испугаться темноты, которая придёт, когда лампы погаснут, то можно забыть, что и ты кое-как, но светишься.
–Я боюсь, что в конце концов не останется вообще никакого света.
Алиса шмыгнула носом, натянуто улыбнулась, закатала рукава блузки и направилась по мосту в сторону ворот.
–Ты знал, что эти ворота называют Вратами Удачи? Чтобы удача всегда была с тобой, в них обязательно нужно войти пешком.
Люк решил поддержать тему приятнее, чем разговоры о смерти и одиночестве.
–Куда ты хочешь пойти в первую очередь? Я думаю, ты выбрала самое стоящее.
–В первую очередь мне нужно проверить карму. Я встретила тебя – она либо чиста, как у младенца, либо всё обстоит хуже, чем у больной бездомной собаки.
Они подошли к воротам. Тёплые камни давали тень, но не спасали от жары; и всё же, оказавшись внутри, Алиса почувствовала себя спокойнее, будто оставила всё лишнее за толстыми стенами, а то, что казалось не лишним, взяли на себя зелёные листья необъятных фикусов.
Асфальтированная дорога для туристических автобусов бежала в окультуренные джунгли, но Люк свернул на неприметную тропинку, уходящую в дикий, но светлый лес.
–Давай, я знаю короткий путь.
Он с лёгкостью нырял под выступающие ветки и перепрыгивал ветвящиеся под ногами корни; Алиса же, со всей её любовью к избеганию любой физической активности, еле успевала следить за его стремительно удаляющейся спиной. Очередной проём между зарослями казался просто непреодолимым, но, следуя за исчезнувшей в нём ногой в чёрной лаковой туфле, Алиса вывалилась на открытое пространство и увидела кусочек невысокой стены, полностью оплетённый корнями. Храм королевы-матери встретил их трескотнёй и шуршанием.
–Так, теперь понять бы, с какой стороны мы зашли, – Люк задумчиво почесал щёку. – Я срезал справа от ворот, значит, мы должны быть…
–Пошли, на месте разберёмся.
Алиса с новыми силами бросилась к мосткам через стену. Вокруг не было ни гвалта туристов, ни щелчков фотоаппаратов – только звук её собственных шагов, неестественный для окружающего мира. Солнце прорезалось сквозь тучи, но потерялось где-то в листве, и до земли дошли только крошечные пятнышки, старающиеся добраться до остатков барельефов, на которых уже ничего нельзя было разобрать.
Они обходили храм по периметру, чтобы не упустить место, которое искали. Дойдя до невысоких узких башенок, Алиса остановилась, положила правую руку на развалины одной и закрыла глаза.
–Знаешь, почему нужно прикасаться к вещам двумя руками? Буддисты верят, что правая рука отдаёт плохое, а левая – берёт хорошее. Внутри этих башенок нет ничего хорошего, зато боли и страданий – половником черпай. Здесь королева держала танцовщиц – самых красивых и самых талантливых танцовщиц апсары для своего сына-императора. Чтобы сохранить их кожу белой, она перекрывала им всякий свет, даже танцы всегда проходили не раньше сумерек. Из-за отсутствия света они слепли взаперти, при этом оставаясь прекрасными и талантливыми. Кажется, сейчас нет королевы, хранящей ключи от наших башен. Только вот мы всё равно слепнем.
Алиса сжала руку в кулак до хруста в суставах, затем расслабилась и мягко провела по камням ладонью на прощание.
–Здесь должно быть недалеко, идём.
Люк с любопытством глянул на безобидные развалины и последовал за ней.
Вдоволь наплутавшись, они наконец вышли к высокой башне с конусообразным куполом. Она была небольшая – три на три, со сквозным проходом и небольшим алтарём с благовониями в середине. Алиса сразу проследовала к сплошной стене и прижалась к ней ладонями и затылком. Люк встал в проходе и переводил недоумённый взгляд с неё на круглое отверстие прямо над алтарём, сквозь которое бил нестерпимо яркий солнечный свет. Алиса усмехнулась и указала ему на противоположную стену:
–Нужно прижаться к стене как можно плотнее, обязательно касаясь обеими ладонями, и затем отдать ей всю тяжесть, которая у тебя накопилась, – она прикрыла глаза и выдохнула, казалось, весь воздух, что был в лёгких. – Потом нужно трижды ударить себя кулаком в грудь, слева, – после каждого удара был слышен тихий гулкий звук, будто язычок небольшого колокола обмотали шерстяным шарфом, – и чем чище звон ты услышишь, тем лучше у тебя карма.
Алиса отпрянула от стены, но не ушла; Люк же будто слился со стеной, закрыл глаза и стоял так долго, напряжённо сжав губы. Потом вдруг резко поднёс кулак к груди и ударил – Алисе пришлось зажать уши: глубокий, протяжный стон огромного медного гонга потряс башенку от основания до верхушки; снаружи зашумели крылья напуганных летучих лисиц, а вдогонку им уже бежал второй удар, накрытый, словно одеялом, третьим и самым мягким ударом. Люк наконец открыл глаза и чуть не упал на каменный пол. Оглушённые, они оба, щурясь, вышли на свет и, обессиленные, опустились на нагретые плиты. Избегая смотреть в глаза, каждый видел, что другой улыбается.
