Анна Аксинина
Ненависть дождя
Какой сильный дождь. Стучит, как молотком по голове.
Я всегда знала, последнее, что я услышу в своей жизни, будет стук дождя…
15
Обогнув ограду поселка, тропинка вошла в маленькую березовую рощицу, где слилась с бетонкой. Дорога пересекла лесок, а речка, сделав изрядный крюк, подошла к роще с другой стороны. Дождь стал стихать, но тучи не разошлись. Вот – место встречи дороги и речки, вот и мост уже видно, он внизу темнеет на фоне светлой полоски воды. Речка здесь протекала по дну глубокой ложбины. Дорога шла под уклон, а за мостом опять лезла вверх на бугор, за которым была невидимая отсюда деревня Овсянка. Николай Николаевич часто уступал Марине руль, чтобы училась водить, но в этом месте, всегда вел машину сам. Довольно редкие днем заросли черемухи по сторонам дороги, сейчас были непроглядно-черными. Марина не пошла дальше, остановилась и покрутила головой, разыскивая машину. Не на электричке же она приехала?
– Наталья Васильевна! Наташа! – крикнула она наугад. Ответа не было, но в темноте возникло какое-то напряжение, угроза. Марина заторопилась высказать самое главное:
– Наталья Васильевна! Она никогда не переступит порог вашего дома! Я клянусь Вам, никогда!
Позади взревел мотор и вспыхнули фары. Марина резко обернулась. Машина выехала сбоку на дорогу и понеслась прямо на нее, набирая скорость. Марина махнула рукой в свете фар, но не убегала, чтобы дать время себя разглядеть. Но машина не останавливалась, и она побежала к ближайшим деревьям, ничего не видя и держа руку перед лицом, чтобы защитить глаза. Машина повернула за ней, не снижая скорости. В свете фар мелькнули белые стволы берез и ее длинная корявая тень. Тень прыгала по неровной земле прямо перед Мариной, значит машина – точно за спиной. Марина кинулась за дерево. Совсем рядом взвизгнули тормоза, раздался негромкий удар и треск, свет метнулся в другую сторону. Снова визг тормозов, машина вернулась на дорогу и понеслась под горку к мосту, виляя на скользкой дороге, красные огоньки метались то влево, то вправо. Внезапно она исчезла из виду, через мгновенье последовал приглушенный удар.
Стало тихо до звона в ушах, то ли на самом деле, то ли Марина вдруг оглохла. Еще она онемела и остолбенела. Только зрение еще служило ей, потому что каким-то краешком сознания она отметила, что вокруг нее почему-то светло. Ожила, оглянулась. Так и есть! На дальней опушке леса включились фары другой машины. В ту же секунду хлопнули дверцы, темные фигуры бросились бежать: одна – к берегу, а другая – к ней. Марина, не раздумывая, рванула по бетонке в сторону поселка. Кажется, у нее даже ветер в ушах свистел. Дождя уже не было, впереди ярко светились окошки ближнего дома. «Скорей к дому сторожа! У него – ружье, собаки…» Навстречу ей от самых ворот медленно выехала третья машина. Она развернулась и встала поперек дороги метрах в двух от Марины, резко остановившейся. Открылась дверца, в освещенном салоне сидел Виктор Александрович Краснов, как всегда – значительный и суровый. Он начал неторопливо выходить из машины и что-то говорить при этом, но уши Марины словно ватой заткнуло.
«Все они – заодно», – успела подумать Марина, и в глазах у нее совсем стемнело…
16
…«Марина! Марина!» – настойчиво повторял какой-то знакомый голос. Марина слышала его, но ей было так спокойно и хорошо, словно она парила в облаках. «Марина!» – позвал ее Андрей, и она удивилась слегка и как-то лениво подумала, почему его слышно, но не видно. Медленно-медленно появлялись новые ощущения: что-то давит на спину, и голове как-то прохладно, и не только голове. «Где это я лежу? И почему такая мокрая? Ну да, шел дождь. Дождь!?»
Сознание включилось, и четкая картина всего происшедшего заставила Марину резко подняться и сесть. Ее замутило и, наверное, вывернуло бы на изнанку, если бы в желудке было хоть что-нибудь, хоть маковая росинка. Она была в машине, на откинутом заднем сиденье, в промокшей одежде и в грязных туфлях, а рядом сидел Краснов-старший. Его старая потертая кожаная куртка тоже была мокрой, а ботинки – в грязи, а сам он был взлохмаченный и угрюмый. Машина стояла в каких-то непроглядных кустах, с выключенными фарами, внутреннее освещение было довольно слабым. Марину затрясло: то ли от холода, то ли от нервного напряжения, но не от страха. Он вообще атрофировался в этот момент. Лязгая зубами, она с трудом выговорила:
– Что со мной было?
– А Вы не поняли? Легкий обморок. Я еле успел Вас подхватить.
Марина разозлилась: «Прямо кисейная барышня! Хлопнулась в обморок на руки главного подозреваемого». Дрожь прекратилась, и она задала следующий вопрос:
– А что с ней?
Краснов поднял спинку ее сиденья, включил кондиционер (повеяло теплым ветерком), из бара достал темную квадратную бутылку и два стаканчика, плеснул ей немного, а себе налил почти полный, выпил залпом и только тогда ответил:
– Насмерть. Я сам проверил. Машина соскочила с откоса и налетела на старую бетонную опору. Она умерла сразу, удар головой.
Марина глотнула обжигающий напиток, кажется, коньяк. Пустой желудок возмутился, но тепло из него потекло по телу и к голове, не расслабляя, а помогая сосредоточиться. Виктор Александрович поставил бутылку и стаканы на крышку бара, как на столик. Марина вспомнила недавнее застолье в кафе, беспечное веселье. Краснов смотрел на нее совсем не так, как при первой встрече, не было никакой снисходительности, никакого умиления типа «Ах, молодость, молодость!» В его взгляде Марина прочла уважительное отношение к себе как к равному. «К равному – кому? Врагу или другу? Сейчас все узнаю». Марина дерзко посмотрела прямо в глаза Краснову и вызывающе сказала только одно слово:
– Ну?
Она вспомнила, как Андрей учил ее играть в настольный теннис на базе отдыха. Получалось еще не очень хорошо, а тут подошли двое, попросились поиграть пара на пару.
– У меня не получится, – отнекивалась Марина.
– Без паники, – ласково сказал Андрей. – И не пытайся лезть из кожи, просто перебрось шарик, а противник сам ошибется.
Воспоминание было сейчас совсем некстати, оно могло размягчить Марину, а надо быть очень собранной. Но тактику она выбрала безошибочно. Марина «перебросила шарик» – и противник среагировал:
– Вы правы, мне пора объясниться. Маша – моя дочь, она внешне очень похожа на свою мать, и хорошо, что только внешне. Я сразу вспомнил Инну, когда ее увидел в кафе. – («Только в кафе? А не раньше?»). – Но я всю жизнь был уверен, что ребенок погиб в лесу. И вдруг – дата и место рождения. Таких совпадений не бывает. – («Точно, он тогда в лице переменился»). – В тот же вечер я поручил своей охране расследовать это дело. Они хорошие профессионалы, тут же вычислили слежку, а когда доложили мне, что это киллер… Впрочем, неважно. Я приказал охранять Машу и, на всякий случай, – Вас тоже. – («Как я проверю, что он не врет? Про киллера сам сказал, я же могла этого не знать. Да, уж с ним-то несчастный случай был организован профессионально»). – Но вдруг вы обе исчезли из Москвы, а потом одна оказалась в Новосибирске, а другая – на этой даче. Это мои ребята Вас напугали?
– Нет, уже были три покушения за день до кафе: на дороге, в метро и вечером у подъезда.
– Черт! Три раза?! Я чуть не опоздал… Это тоже Вы помешали? Но как?
– Это неважно, главное, что киллер не выполнил заказ.
– Да, не выполнил. Наташа не имела никакого опыта в этих делах, не представляю, где она нашла такого придурка. Он не справился, и поэтому Наташа решила действовать сама. Она появилась возле вашего дома через день. Я не хотел верить, что это она замышляет против Маши, но она входила в вашу квартиру. Она расспросила соседей в вашем дворе и в соседнем, представилась библиотекарем из мединститута. Якобы, студентка Маша Белых не сдала книжку, а она ее ищет.
Так она узнала про дачу Галины Леонидовны, но и мы – тоже. Сегодня утром она приезжала в поселок, машину оставила в леске, а сама ходила высматривать Машу. Потом уехала, а к вечеру вернулась и в деревне дала мальчишке записку. Когда он ее передавал, мой человек стоял в кустах у соседней дачи. Как Вы прошли и мимо него, и мимо меня?
– По тропинке через огород соседей.
– Черт! Ведь жизнью рисковала! Но зачем? Мой человек записал ваш разговор с ее теткой и прилетел предыдущим рейсом. – («А еще его человек спер из альбома у тети Кати фотографию. Но у Натальи Васильевны уже была такая же. Значит, они действовали врозь? Значит, сговора не было? Значит, Андрей здесь не при чем?!») – Марина, ведь Вы уже узнали, что Маша вам всем – никто, не родня. Зачем же Вы пошли? Позвонили бы лучше мне…
– Умный человек, а пургу гоните! – не сдержалась Марина. – Вот Вы, например, откажетесь от Андрея, если явится кто-то и скажет, что он – биологический отец?
– Теперь, конечно, нет! Я столько лет потерял, долго наводил мосты и наконец начал общаться с сыном. Да я пошлю его… – против ожидания, он не выругался, – Пошлю туда, где он был эти 26 лет!
– Вот. Вы мне сами и посоветовали, что делать.
Краснов поднял лохматые брови и в изумлении взглянул на Марину, но ответить не успел. К машине подошел один из его людей, уже не молодой, видимо, – главный. Он держал зонт, и Марина обратила внимание на шум дождя и стекающие по стеклам капли. Краснов вышел из машины, но дверцу не закрыл.
Марина слышала весь разговор и поняла, что машину обыскали и можно вызывать милицию. Личность установят, документов полно, есть еще рецепт с тремя печатями, причина аварии будет очевидная. Теперь по дождичку лучше уехать, а Сева будет свидетелем, как будто сбился с дороги, когда ехал на новую дачу. Начальник охраны чем-то звякнул. Краснов отодвинулся, чтобы Марине могла увидеть две связки ключей, которые тот держал в руке:
– Узнаете?
Отметив про себя, что руки охранника – в резиновых перчатках, Марина для сравнения вынула свои ключи из кармана джинсовки:
– Эти – наши ключи: от тамбура, от входной двери и от квартиры одной нашей знакомой. «Но когда же она успела их сделать? Может, когда мы были в гостях? Она почти не сидела с нами, могла спокойно взять ключи из Машиной куртки, выйти и заказать где-то поблизости…»
Краснов приказал:
– Эти – на место, а эти – утопить, только подальше. Едем!
Тот кивнул и, отходя, махнул кому-то. Сразу подошел водитель, тоже с зонтом и сел за руль, видимо, он стоял во время разговора где-то поблизости.
– Куда Вас доставить? На дачу?
– Конечно, нет! Только – домой! «А сумка пусть полежит под крыльцом, я ее могу и завтра достать».
17
Оказалось, что в этой навороченной машине даже есть перегородка, отделяющая водителя, которая сразу возникла, как только они тронулись в дорогу.
Когда проезжали мост, Марина силилась разглядеть упавшую машину, но в темном пятне у самой воды ее можно было только угадать. Она представила мертвую женщину, мокнущую под дождем, хотя ей теперь уже все равно, и вдруг зарыдала. Ведь на ее месте могла сейчас лежать Маша или она сама!
Краснов, немного растерявшись, пытался ее утешить:
– Ну-ну, Марина! Что Вы? Успокойтесь! Вы же такая храбрая девушка! Вы проявили поразительную выдержку, вышли в одиночку на поединок… Господи! Я понял, почему Вы не обратились ко мне! Неужели Вы могли подумать, что я способен убить собственную дочь?
Марина покачала головой, рыданья вскоре прекратились, только еще текли слезы. Она промочила два бумажных платочка и достала третий.
Краснов выждал немного и, видя, что она успокаивается, продолжил разговор:
– Марина, а что Вы собирались сделать?
Марина почувствовала, что ей стало легче, схлынуло страшное напряжение последних дней. Она вздохнула и заговорила почти спокойно, только голос иногда подрагивал:
– Я хотела поговорить с ней, убедить. Объяснить, что несчастный случай уже не получится. И я не очень ее боялась. Ведь она же не убила ребенка, когда украла, а у нее была такая возможность. Думаю, если бы не дождь, не очередной приступ, она бы выслушала меня.
– Это я должен был поговорить с ней, но опоздал. Я любил ее. Она была совсем девочка, но как она меня чувствовала! Ни с одной женщиной никогда у меня не было ничего похожего на это. Надо было бросить все и двумя руками держать ее возле себя. Но я был молодой, глупый, считал, что все у меня впереди, я все смогу и все успею. Когда я потерял ее, то оказалось, что весь остальной мир для меня не так уж много и значит. Я приезжал к ее тетке, но та не сказала, где Наташа. Тогда я стал искать ее сам и нашел.
Представляете, я, как мальчишка, сидел полдня в машине во дворе ее дома, ждал, когда она выйдет. Она была замужем, но мне казалось, что она может вернуться ко мне. А когда дождался, то поразился, как она изменилась. Нет, внешне она была та же: прозрачная молочно-белая кожа, летящие волосы, голубые глаза, – даже чуть похорошела. Понимаете, раньше она была, как нежный тонкий цветок на ветру. Вот, выпил, и на поэзию потянуло, смешно? Да, именно такой она и была, слабой и хрупкой, хотелось укрыть, защитить ее от всего. А здесь вышла спокойная женщина, уверенная в себе, и счастливая. Знаете, всегда можно определить, счастлива женщина или нет. А она была счастлива без меня. Я больше часа смотрел на нее, пока она гуляла с мальчиком. Она вся светилась нежностью, и эта нежность была предназначена не мне. Я не посмел подойти к ней, боялся разрушить душевный покой, который она обрела. В тот вечер я единственный раз в своей жизни напился.
Краснов умолк и взглянул на бутылку. Марина подумала, что он нальет еще, но он резким движением задвинул ее вглубь бара. Прикрывая крышку, он чисто автоматически вежливо предложил:
– Хотите минеральную, сок?
– Да, спасибо! Сок, и поесть что-нибудь! – с энтузиазмом откликнулась Марина.
Краснов догадался:
– Вы что, не обедали?
– Честно говоря, и почти не завтракала.
– Черт! У меня только пачка крекера, – он протянул ей маленькую круглую упаковку и пакет сока. – Может, найдем придорожное кафе?
– Не надо. Сойдет и крекер!
Несколько минут длилось молчание. Марина хрустела крекером, запивая его томатным соком из пакета. Краснов смотрел в темноту за стеклами и, казалось, отсутствовал. Но как только она поела, он снова заговорил:
– Я все эти дни думаю, за что она так возненавидела мою дочь?
– Может, потому что Вы ненавидели свою жену?
– Нет, это не так, далеко не так. Мы познакомились на Кавказе, в Домбае, когда еще были студентами. Вместе с моим другом Ильей мы заработали деньги в стройотряде и взяли в профкоме горнолыжные путевки. Кстати, Вы его видели, это начальник охраны. Полуголодные, бедно одетые, без копейки лишних денег, мы сразу выделились хорошей техникой, которую приобретали в Москве, катаясь без подъемника на неуклюжих деревянных лыжах, окантованных железом.
Кавказ нам показался раем: кресельный подъемник, пластиковые лыжи, огромные трассы. На этих трассах встречалось много чьих-то сыночков и дочек, расфуфыренных, сорящих деньгами, прослышавших, что горные лыжи – это модно, престижно. Они просиживали вечера в барах, объедались шашлыками и наливались пивом, но, как правило, с трудом справлялись с лыжами. А мы с Ильей пьянели от гор, снега, солнца, скорости. У нас появилось развлечение: выбрав на склоне какого-нибудь пижона с ножками нараскоряку, мы на приличной скорости делали виражи почти у самых его лыж. Многие со страху падали, женщины визжали, а нам было весело.
Одна девушка в роскошном французском красном комбинезоне с серебристыми лампасами с перепугу поехала прямо на скалы. Она даже не догадалась упасть, а поворачивать просто не умела. К счастью, я смог ее перехватить и остановил, сбив с ног. Это была Инна, так мы и познакомились: лежа в сугробе. Она выглядела слабой беззащитной испуганной девочкой, но внешность часто бывает обманчива.
Сначала Инна понравилась мне, я даже немного увлекся, но жениться я не собирался, уж очень часто у нее менялось настроение. За два вечера с ней я просадил в баре всю скудную наличность, но наотрез отказался гулять на деньги своей обеспеченной подружки. Она закатила мне скандал и пошла с первым попавшимся ухажером, а я только пожал плечами. Это ее поразило. Она привыкла коллекционировать кавалеров, а я не хотел быть каким-то по счету. И чем больше я отстранялся, тем с большей страстью она меня добивалась. И добилась, даже родителей уломала, но наш брак был сплошной чередой скандалов. Меня держал не ребенок, каюсь, его вообще захватила и воспитывала теща, а карьера. Тесть ценил мои профессиональные качества и продвигал меня, но только как своего родственника.
В Новосибирске у меня буквально крылья расправились, и все дела ладились. Когда я приехал в ноябре в командировку, жена закатила мне такой скандал, что я уехал, считая себя уже свободным. Тогда судьба и подарила мне это недолгое счастье настоящей любви. От Инны не было ни писем, ни звонков. В июне я ждал, что мне с порога вручат повестку в суд на развод. И вдруг новость – она ждет ребенка, хочет сохранить семью, переезжает – страшно подумать! – в Сибирь. Я помнил, как утомлял ее маленький Андрей, она все время бросала его на бабушку. Я думал, это – мимолетная прихоть, и вообще сомневался в своем отцовстве.
Так и сказал Наташе. И невольно подтолкнул ее на этот страшный поступок.
– А сейчас что, не сомневаетесь?
– Нет. Я уже тогда все понял, в те две недели на даче. Работа позволяла, и мне пришлось взять отпуск за два года. Я ожидал, что наша совместная жизнь, как всегда, будет сущим кошмаром, и заранее жалел себя и Андрюшку. Но наш почти разрушенный брак начал склеиваться в нормальную человеческую семью. Вторая беременность изменила мою жену до неузнаваемости. Инна всегда была экстравагантной, часто меняла свой облик: одежду, прически, цвет волос. Я помню, когда она носила Андрея, я умолял ее бросить вечеринки, не курить, не утягиваться, выполнять предписания врачей. Ничего не подействовало. Сын родился раньше времени почти на месяц, но, слава Богу, здоровый. Кормить грудью она его бросила в октябре, не дотянув даже до полугода.
Но во время второй беременности Инна была полна всепоглощающей любви к будущему ребенку. Она была уверена, что у нее будет девочка. Инна перестала пользовалась косметикой и красить волосы, потому что краска может вызвать аллергию. Она не стриглась, так как длинные волосы удобнее закалывать, чтобы не падали на ребенка. Она привезла кучу детских вещей, а теща по ее просьбе присылала еще и еще. Она с восторгом приняла идею пожить на даче, пока не достроят дом, где мне выделили квартиру, ведь в сосновом лесу очень полезный воздух. Я нанял жену сторожа помогать ей по хозяйству. Инна старалась больше гулять, любоваться природой, она верила, что девочка от этого станет красивой. По лесу мы ходили втроем, а когда мы с Андреем уходили купаться на Обь, она разговаривала с будущим ребенком, что-то вышивала или копалась в детских вещах. Даже на меня стала смотреть с какой-то теплотой, пересказывала книги по уходу за новорожденным, чтобы я тоже был подкован. Андрею она говорила, что ему скоро купят сестренку, почему-то считая, что так он ее сильнее полюбит. Я с этим не спорил.
Меня пугала ее одержимость, я даже консультировался с врачом без ее ведома, но меня убедили, что такое с беременными бывает. Тогда и пришла уверенность, что Инна ни единой минуты не стала бы жить со мной, если бы я не был отцом будущего ребенка. Никаких заменителей! Только натуральный шелк, хлопок, лен! Только свежие фрукты, овощи, деревенское молоко! И…
– И только настоящий папа!
– Да, Вы меня поняли. Она стремилась создать ребенку идеальные условия. А что из этого вышло?
18
«Я помню тот ужасный день, первое июля, как будто он был вчера. Это был день рождения Андрея, а он лежал в изоляторе с ветрянкой. Медсестра жалела его и пускала к нему поиграть сына-ровесника, который уже переболел. С самого утра было очень душно, у меня было предчувствие не грозы, а именно беды. И все шло кувырком: родители жены прилетали, я поехал их встречать, а по пути заехал в роддом проведать Инну. И вдруг узнал, что ее выпишут сегодня и после часа выставят из палаты в коридор. Пообещал успеть к сроку и помчался в аэропорт.
Вообще-то, все пошло наперекосяк еще раньше: Инна не доносила больше месяца. Рухнули все планы, что теща приедет заблаговременно, устроит Инну к лучшим врачам по московской протекции и побудет с Андреем. Нужный роддом еще не открылся после ремонта, ее увезли в дежурный, переполненный. Вот поэтому и выписывали на пятый день, а рейс задержался сначала на один час, потом еще на два. Я извелся в ожидании, но ничего не мог поделать.
Встретив, наконец, тестя и тещу, я завез их на базу, чтобы бросить их вещи и взять нужные к выписке. Инну мы забрали из роддома позже всех, она была в слезах, никак не могла успокоиться. К тому же мы с тещей в спешке выбрали не ту одежду для нее и не то приданое для ребенка. Ада Сергеевна утешила дочь, что малышку лучше одеть в самое красивое дома, после купания. Когда мы приехали на базу, именинник уже спал, прождав нас целый день под присмотром чужих людей. Будить его не стали. Я отнес ему подарки и столичный торт.
Наконец все устроилось. Ребенка искупали, приодели, повеселевшая Инна села кормить дочь, и я даже умилился, глядя на них. Кажется, в ней действительно проснулся материнский инстинкт, с нее можно было писать мадонну. Уложив малышку, мы все засиделись за поздним ужином. Было непривычно уютно, настоящая домашняя обстановка. Даже про имя никто не спорил. Раз Андрея назвали в честь отца Инны, согласились назвать дочь в честь моей матери».
Марина встрепенулась:
– Простите, Виктор Александрович, а как звали Вашу маму?
– Мария Васильевна.
– Как?!
– Да, представьте себе, я хотел назвать дочку Машей, – Краснов невольно улыбнулся, но тут же снова помрачнел и продолжил.
Его рассказ оживал перед Мариной, как будто она сама все это видела: маленький домик под соснами, вечер беспокойного дня, за столом сидели и отмечали рождение девочки счастливые родители, бабушка и дедушка. А Наташа, мучимая головной болью и предстоящей разлукой, смотрела на это снаружи, надеясь, что любимый человек почувствует ее присутствие и выйдет к ней.
Жара к вечеру спала, из открытых окон сквозь кисейные занавески потянуло свежестью. Инна попросила шаль, муж принес и, укутывая, благодарно поцеловал ее, она улыбнулась. Для стоявшей под окном Наташи это было ударом в самое сердце. Она увидела за другим окном детскую коляску. Руки сами схватили маленький сверток, ноги понесли ее в лес. Не помня себя, она помчалась прямиком к единственному родному человеку.
Вдруг раскатился первый удар грома. Инна пошла в комнату к дочке, а остальные стали закрывать окна. Тут раздался ужасный крик Инны. Все кинулись туда, первым – Виктор Александрович. Он увидел пустую коляску, распахнутую дверь на веранду, и убегавшую в глубь леса Инну. Сквозь шум дождя слабо послышался ее крик: «Ребенка украли!» И – новый раскат грома.
У Марины, хотя она давно высохла и согрелась, мороз побежал по коже: «Какая страшная месть!»
«Я побежал за ней, но потерял из виду. Я кидался в разные стороны, звал ее, тут меня догнал Андрей Кузьмич. Вдвоем мы сообразили, что она не в силах убежать далеко и стали искать ближе к дому. Была темень, шел дождь, но при вспышке молнии мы нашли ее. Она лежала без сознания в самом начале оврага, сорвалась с обрыва. Ребенка нигде не было. Высота была небольшая, и она ничего не сломала, даже сотрясение признали незначительным. Когда ее привели в чувство, она не помнила, что с ней было. У нее был сильнейший шок. Когда ее пытались расспрашивать, она плакала, повторяла: «Где ребенок? Найдите мою деточку!» – и потом уже не успокаивалась без лекарства.
Сначала я был уверен, что Инна побежала за вором, но ни тесть, ни теща не расслышали, что она крикнула. Милиция искала ребенка, привозили собаку, но дождь смыл все следы. Потом я уже и сам стал сомневаться, не унесла ли сама Инна ребенка в лес в каком-то помутнении рассудка. Могло же ей показаться, что молния попадет в железную крышу, а в лесу безопасней. Совсем рядом был крутой берег Оби. Что, если она нечаянно выронила малышку? Сначала милиция предположила, что ребенка украли с целью выкупа. Поэтому все держали в глубокой тайне, ждали, что гипотетический преступник выйдет на связь. После недели безуспешных поисков милиция хотела закрыть дело, но я упирался со всей силы своего директорского авторитета: если мой ребенок мертв, покажите мне его тело.
Через неделю Андрей поправился, и все срочно отбыли в Москву. Андрею сказали только, что мама заболела. Инну показывали лучшим врачам, ее пытались лечить, но депрессивный синдром только усиливался. Она почти не разговаривала, часто плакала. Теперь Андрей стал ее утешением, он молча подходил к ней, она обнимала его, гладила по голове и успокаивалась. Инна все еще надеялась, что девочка жива и отыщется. Она забрала в Москву все детские вещи и берегла их. Но когда обнаружили останки в расшитых ею пеленках, она выпила флакон снотворного. Ее не спасли. Никто из нас, конечно, не стал бы ей сообщать эту весть, но она подслушала разговор со второго телефона.
Теща считала меня виноватым в смерти Инны, а тесть не спорил с ней в семейных делах, отношения с ними у меня испортились окончательно. Мне разрешалось посылать деньги и дарить Андрею подарки на Новый год и день рождения, который бабушка под разными предлогами ни разу в дальнейшем не праздновала 1 июля. Больше – никаких контактов. Когда в девяносто первом Андрея Кузьмича отправили на пенсию, он не смог с этим смириться, с ним случился инфаркт. Его вдова через полгода вышла замуж за старого друга семьи. Андрею как раз исполнилось восемнадцать, он поступил в Плехановский институт. Ада Сергеевна разменяла свою министерскую квартиру, выделив Андрею небольшую квартирку в районе средней отдаленности. Свой долг перед внуком она посчитала выполненным и занялась новой семьей. Только тогда я начал сближаться с сыном.
Даже когда я похоронил найденного младенца как свою дочь, я не мог подумать на Наташу, что она способна на такую ужасную месть. Ведь я любил ее. Сейчас я понимаю, что она тогда посчитала именно девочку причиной того, что мы расстались, а она не смогла родить, и под влиянием болезни, дважды пыталась убрать ее с дороги. Но двадцать лет спустя, когда ее жизнь состоялась, откуда вдруг эта ненависть? Как она вышла на Машу? Зачем наняла убийцу? Неужели боялась, что я все узнаю, и буду мстить ей? Я никогда теперь не получу ответа.
– А я знаю. Ее приемный сын – Олег Ярославский – привел Машу в дом как свою девушку, а она узнала ее.
– Как? Не может быть! Ее приемный сын, тот мальчик…
– Да, вырос, встретил Машу и влюбился. Он поехал в Австрию на полгода, а перед отъездом пригласил нас к себе и с мамой познакомил. Наталья Васильевна не была уверена, что Маша – дочь Инны, но она нашла доказательства у нас дома, выкрала старые письма и фотографии. Ей помогло то, что у нас уехали отдыхать родители, а потом и соседи. Думаю, она сравнила фото годовалой Саши и маленькой Маши.
– Нет, вряд ли. Дети меняются очень быстро, поверьте. Когда Андрей был маленький, я после каждой командировки буквально не узнавал его. Наверное, она нашла дату и место рождения Маши.
– Да, верно. Бабушка тайну унесла в могилу, никому не выдала приемных родителей. Но она совершила оплошность: не исправила место рождения на Красноярск, а родители в суете переезда не особенно об этом беспокоились. Ведь они думали, что взяли свою родную племянницу, дочь тети Тани. Потом они приехали в Москву с двумя дочерьми, обе родились в Сибири. И никто ничего не подумал. Здесь для многих Новосибирск и Красноярск – почти одно и то же место.
– Марина, а как Вы узнали, что Наташа – мачеха Олега?
– Я сначала даже не подозревала, что она ему неродная, они очень привязаны друг к другу. Я думала, что она выглядит молодо, следит за собой.
– У них разница в возрасте всего 15 лет.
– Я увидела у Зои Гавриловны фотографию, а сегодня утром вспомнила, на кого эта женщина была похожа. У меня хорошая зрительная память. То, что Олег ей не родной сын, сразу стало понятно, ведь он старше Маши. В восьмидесятом, когда Наталья Васильевна приехала в Москву, ему осенью исполнилось пять. Но она очень любила его. Ее муж недавно умер, остался один Олег. Она никак не могла допустить, что бы он женился на Маше, привел в дом ненавидимый ею образ, живое напоминание о совершенных ею преступлениях. Может быть, она еще колебалась, но эти дожди доконали ее. Я надеялась остановить ее, пообещав, что Маша никогда больше не появится на ее пути.
– И Вы смогли бы это выполнить?
– Конечно. Уж постаралась бы! Хотя, я уверена, что у них – любовь, – и подумала: «Но лучше плакать вместе с Машей, чем по ней».
– Теперь все будет хорошо, – в голосе Краснова зазвучало воодушевление. – Я дам Машеньке все, что она пожелает. Моя дочь ни в чем не будет знать отказа. Захочет – поедет учиться за границу, может жить в Англии или Италии.
Марина, нахмурившись, отрицательно покачала головой.
– Что-то не так? Марина, разумеется, вы можете поехать вместе.
– Нет, я хочу, чтобы все осталось, как было.
– Почему?
Марина заговорила не сразу, она старательно подбирала слова. Если Краснов не согласится сейчас с ней, то остановить его будет также невозможно, как танк на полном ходу.
– Виктор Александрович, поймите, если рассказать, то надо рассказать все. Ведь Маша чуткая, она догадается, что от нее что-то скрывают, и рано или поздно она узнает все. И тогда она не сможет быть с Олегом, а она его любит. Прошлое встанет между ними, и она будет несчастна.
Краснов задумался, опустив голову, а Марина взглянула в окно и с удивлением обнаружила, что доехала почти до дома: машина по дуге выворачивала с МКАД на Мичуринский проспект. Она требовательно посмотрела на Краснова, и он сказал:
– Ну что ж, пусть хоть она будет счастливой. Сделаем, как Вы хотите. Ведь я, Марина, теперь в долгу не только у Вас, но и у Ваших родителей. Об этом мало кто знает, но Вам я могу сказать, что Мария Васильевна Краснова была моей приемной матерью.
19
Прошел год. Сначала – о грустном.
Олег прилетал на одни сутки на похороны матери. Мы с Машей как раз вернулись с дачи, когда он обзванивал друзей и знакомых. Те из них, кто был в городе, Маша и я помогали ему. Но в основном, все организовали сотрудницы фирмы, где Наталья Васильевна работала главным бухгалтером, да двоюродная тетка по отцу. Олег на людях сдерживался, но вечером после похорон плакал навзрыд в колени Маше. А потом сделал ей предложение по всей форме, и Маша сразу ответила согласием. Тут я выступила в роли старшего члена семьи в отсутствие родителей. Я напомнила о годичном трауре и назначила свадьбу на следующее лето.
