Анна Бабина
Жена Дракона
Сергей помолчал немного, потом ответил тихо:
–
Я не виноват в том, что эта беда случилась с вами.
–
О да, вы не виноваты, виновата только я… – и Катя расхохоталась низким истеричным смехом.
–
Перестаньте, – жестко оборвал её он. – Никто не виноват. Этот человек, скорее всего, болен, но я не могу для вас ничего сделать.
–
Выдайте этот… как его… ордер. Чтоб не приближался ко мне на пушечный выстрел.
–
У нас нет такого механизма. Я действительно ничего не могу.
–
Лжёте.
–
Не лгу. Преследование, которому он вас подвергает сейчас, называется сталкинг, и ответственности за это у нас нет. К сожалению.
–
Так что мне остаётся: ждать, пока убьёт? Или самой… уйти? Отдать ему дочь?
–
Катя!
Она вздрогнула.
–
Я буду на твоей стороне. Что бы ни случилось. Я не должен этого говорить, ты же знаешь, но я говорю.
–
А с чего мне вам верить? С того, что вы мне тут красивые обещания даёте? С того, что один раз отнеслись, как к человеку, а не как к животному? С чего мне верить? Ты не знаешь, какая у вас у всех репутация?
Она и не заметила, как тоже перешла на «ты».
–
Я – не все, – сказал он. – Мне надо работать, Екатерина Алексеевна. До свидания.
Дракон
Возвращаясь к ночи, дракон разваливался посреди пещеры, выкатив зеленоватое пузо, и начинал рассказывать. Дрожа от омерзения и страха, она выбирала из чешуи мусор и насекомых, а девочка сверкала глазами из своего излюбленного угла.
Дракон рассказывал одно и то же. Ему доставляло удовольствие говорить о том, как оседали горячим пеплом непокорные деревни, как корчились в рыжем пламени люди, и темнели под солнцем выжженные поля.
Она стала залогом того, что весь этот ужас не случился с маленькой рыбацкой деревенькой у подножия утеса, похожего на старушечий палец. Другая деревенька, очевидно, откупилась русоволосой девочкой. Куда девались другие заложники, она не знала и знать, наверное, не хотела. Она делала, что велят: учила девочку поступать и говорить по-человечьи, покорялась, слушалась и уступала.
Текли дни; ничего не происходило. На пустоши нельзя было понять, какое сейчас время года. Холод и жара сменяли друг друга, по ночам блеклую траву глазуровал иней, а к полудню палящее солнце готово было прожечь дыры в человеческой коже.
Однажды в самый жаркий час, лёжа в сырости и прохладе пещеры, она почти задремала, как вдруг рядом с ней на пол опустилась девочка.
–
Скажи, а у тебя есть имя? – спросила она и по-драконьи оскалилась.
Она кивнула и хотела назваться, но имя не шло на ум. Оно скользило по границе памяти, словно рыбка у поверхности воды в солнечный день, изредка проблескивая плавником. Но назвать имя вслух она не смогла и, поняв это, неожиданно расплакалась.
Девочка некоторое время глядела во все глаза, а потом вдруг порывисто, но по-змеиному ловко скользнула к ней:
–
Что с тобой? Почему ты плачешь? Отец говорит, что плакать нельзя. Даже тебе, хотя ты и не дракон.
–
Отец прав, – поспешно ответила она.
–
Зачем он поступает так с тобой? Ведь ты не должна стать драконом.
–
Я должна подготовить тебя.
–
Но он забрал тебя там, где ты жила прежде. Тебе там нравилось?
Перед мысленным взором пронеслись убогие лачуги деревеньки, веснушчатые парни и их крепкие руки, норовившие ущипнуть за грудь или бедро, тяжелый кулак пьяного отца, что скользил по скуле, оставляя горячий след, опухшие мамины глаза…
–
Это был мой дом, – ответила она и отвернулась.
31
Катя не заметила, как растаяло: вышла однажды гулять с Танюшей, а снег исчез из городской палитры. Неряшливые мазки грязно-белого остались клочками объявлений, облупившимися откосами окон и последними островками зимы на истоптанных газонах.
Она терпеть не могла это время: город выглядел усталым и неопрятным, деревья простирали к небу голые, будто обугленные, ветви, всё казалось припудренным пылью. У Кати краснели и чесались глаза, крылья носа становились рубиновыми, под глазами залегали чёрные тени. Тянуло спать, работа не шла, голова гудела.
Женщины на бульваре сторонились ее. Лазоревая курточка, сменив яркую одежду на модное пальто кофейного цвета, по-прежнему смотрела с презрением. Всё это настолько измучило, высушило Катю, что она почти перестала бояться Дракона и нарочно уходила как можно дальше от дома.
В хорошую погоду они гуляли на набережной. Нева поспешно стряхнула остатки льда и рябила на колючем весеннем ветру, как бракованное стекло. В голубой тени Двенадцати коллегий остро пахло оттаявшей землёй, сухие прошлогодние листья беспомощно ползли по земле, издавая печальный шелест.
Катя не пряталась от ветра. Она подставляла ему лицо и руки, позволяя рвать шарф на шее и полы пальто. Ей казалось, что ветер выдувает из неё что-то отмершее, скопившуюся за зиму ненужную тяжесть и злость.
Однажды вечером в дверь позвонили. Катя знала, что это не Дракон. Звонок был аккуратный, тактичный, как уместный вопрос в личной беседе. За дверью стоял Сергей. Она не ожидала его увидеть, и машинально принялась приглаживать взлохмаченные волосы.
–
Я не вовремя? – спросил он, глядя на растерянную женщину. Сам он тоже выглядел смущённым.
Катя неопределённо мотнула головой. Она устала от одиночества и вакуума, который образовался вокруг, от неясности и нестабильности. Ей хотелось делиться, жаловаться и спорить, но она настолько отвыкла от живого общения, что вздрагивала, когда с ней пытались заговорить.
–
Мне уйти?
Его слова окончательно сбили Катю с толку. Если он пришёл как полицейский, то должен вести себя по-другому, напористо и уверенно. Она жестом пригласила его войти.
В кухне было тепло, пожалуй, даже слишком. На плите закипал чайник, в стекле, за которым лежали голубые апрельские сумерки, отражались их неловкие движения.
Заваривая чай, Катя обожглась, Сергей просыпал сахар. Усевшись напротив, она обхватила горячую кружку ладонями и вопросительно заглянула ему в глаза.
–
Я пришёл узнать, как у вас дела.
Получилось сухо и натянуто, Катя, ощутив это, мгновенно схлопнулась, как ракушка и ответила почти зло:
–
Пока жива, как видите. Но сколько это продлится, не знаю.
–
Катя, не надо.
Эти слова вырвались помимо воли, и удивили его самого. Он ожидал чего угодно: негодования, вспышки гнева, холодного и презрительного ответа, но она вдруг уронила голову, сжалась в комок и по-детски тоненько заплакала.
–
Баба не должна воспитывать ребёнка и точка!
Дракон ходит из угла в угол кухни. Он взбешён. Жена двоюродного брата на днях потребовала развода и собирается забрать детей.
Катя готовит ужин: пюре и котлеты. Танюшка сидит в детском стульчике и с восторгом теребит деревянную лошадку.
–
Я сделаю все, чтобы этого не случилось.
–
Что именно? – осторожно спрашивает Катя.
–
Все, что понадобится. Найму ему лучшего адвоката. Дойду до мэра. Помогу ему их выкрасть, в конце концов!
–
Ты не думал, что они, возможно, хотят жить с матерью?
Вертикальная складка перечеркивает лоб Дракона.
–
Не пори чушь! Она слабая, безответственная и… дура, прости Господи. Она их прикончит за пару месяцев. Там умишка-то бабьего во, с ноготок…
–
Раньше ты говорил другое…
–
Ты-то хоть помолчи! Разведёнка с детьми хорошо не устроится, запомни это! Мать рожает детей отцу. «Жена носит, муж рожает» – слышала такое? Раньше люди зря языками не болтали.
–
Но у Ольги две девочки… как он их воспитает?
–
Не у Ольги, а у Максима две девочки. У Максима, слышишь? Если баба довела до развода, значит никаких моральных принципов у неё нет и не было. Так как ей прикажешь детей воспитывать? Она, Ольга эта, сама сука порядочная, ты представь, какими она девочек вырастит!
Тут уж Катя не выдерживает:
–
Какими? Не ты ли сам мне говорил месяц назад, что Ольга и с хозяйством управляется лучше меня, и детки у неё всегда спокойные, и – о чудо – она даже работать успевает! А со мной все не так…
–
Да замолчишь ты или нет?!
От неожиданности она роняет ложку, которой накладывала пюре, и испуганно поворачивается к Дракону. Она и не успела заметить, как он окончательно взбесился. Раньше она могла предсказать приступы его гнева и даже иногда отвести их: сменить тему, промолчать, успокоить… Теперь это удаётся все реже и реже.
Напуганная криком, Танюшка принимается кричать. Лошадка со стуком падает на пол, и Дракон, ухватив ее за колесико, швыряет в стену. Фигурка разлетается вдрызг.
Катя бросается к Танюше – закрыть, спрятать, уберечь, но Дракона уже отпустило. Он деловито поднимает ложку с пола, вытирает тряпкой пятно и молча выходит из кухни.
Сергей растерялся. Работа в полиции приучила к женским слезам – искренним и не очень, но этот белый флаг, внезапно выброшенный Катей, напугал его.
–
Катя, ну что же ты… вы… Не плачьте.
Она подняла голову и прошептала:
–
Уйдите.
Дракон
И все же зима подступала. По утрам драконья пустошь покрывалась кисеей снега, который, приближаясь к земле, становился грязно-серым, как и все вокруг. На фоне гранитного неба падающие снежинки казались пеплом.
Однажды утром, выбегая из пещеры, девочка поскользнулась на замёрзшей лужице у входа и упала, раскровенив колени. Секунду она с недоверчивым удивлением и детской обидой смотрела на выступившую кровь, и вдруг заплакала – горько и тоненько, совсем как обычный ребёнок.
Она метнулась к девочке, уронив глиняный кувшин, с которым собиралась за водой. Кувшин разбился, но она даже не заметила.
–
Сейчас, сейчас, – приговаривала она, – подожди немного, я помогу. Только не плачь.
Девочка внезапно оборвала рыдания и с испугом уставилась на неё. Глаза-колодцы, а на дне – ужас.
–
Отец говорит, что драконы не плачут, – прошептала она. – Драконам не бывает больно. У Дракона одно только уязвимое место – глаза.
–
Наверное, это так, – помолчав, ответила она, – но ты… ещё маленький дракон. У тебя нет чешуи.
–
А может… – девочка перешла на шёпот, – я – вообще не дракон? Я же совсем не такая, как… он.
–
Я не знаю…
Ей тоже было страшно. Пот выступил на лбу мелкими капельками. Так легко сказать: «Ты – не дракон, ты маленькая испуганная девчонка, втянутая в страшную драконью игру». Но что если девочка выдаст, проболтается? Он может убить их обеих, а потом полетит искать нового дракона и новую мать для него.
–
Иногда мне кажется, что я не хочу быть драконом. Я не хочу жечь дома. Я не хочу забирать людей… летать и дышать огнём, наверное, здорово, но у меня пока нет крыльев.
–
Чтобы быть драконом, не обязательно иметь крылья и дышать огнём.
Она помогла девочке подняться и повела промывать раны. В голове молоточками постукивали слова: «У Дракона одно только уязвимое место – глаза».
32
В зале суда было жарко, как в печке. Лицо судьи, вынужденной сидеть в шерстяной мантии, покраснело и лоснилось. Развёрнутый в ее сторону вентилятор бестолково гонял сухой горячий воздух из угла в угол, прихватывая клубы пыли вперемешку с желтоватой пыльцой.
Дракону тоже было несладко: он как-то разом постарел и обмяк, на лбу выступили капельки пота, впалая грудь под футболкой тяжело вздымалась и опадала.
Одна только Катя мёрзла. Руки и ноги заледенели, к горлу подкатывала тошнота, на щеках выступил лихорадочный румянец. Ирина Евгеньевна, потея в чересчур тесном костюме, обмахивалась папкой.
Решался вопрос об экспертизе. Дракон злился и нервничал всё сильнее, брызгал слюной, один раз почти ударил кулаком по столу, но опомнился и сделал вид, что хочет махнуть рукой.
Однажды Катя забыла забрать из ателье его брюки, отданные в починку. Сначала он неделю выговаривал Кате, что такие «элементарные вещи» она должна делать сама, но потом смирился и разрешил потратить на это деньги. Деньги, которые она заработала переводами.
Катя всю неделю возвращалась с занятий поздно, и только в четверг освобождалась ещё до обеда. В тот день она специально отменила репетиторство, чтобы поехать на УЗИ и в женскую консультацию. Результаты исследования врачу не понравились, ей назначили повторный приём через неделю, и Катя, растерянная и испуганная, отправилась домой. Она совсем забыла и про брюки, и про конференцию в Дубне, на которую должен был ехать Дракон, перед её глазами плавали неясные сероватые тени, в которых врач увидела какую-то аномалию.
Через неделю выяснилось, что все с маленьким человечком у неё внутри в порядке, но тогда были только неизвестность и страх.
Она забыла про брюки. Прыгнула в электричку, чтобы ехать в Павлово, а проклятые брюки остались у портнихи. Она вспомнила о них только тогда, когда Дракон сел ужинать и заговорил о Дубне.
Ученым он был, мягко говоря, посредственным. Всеми успехами, которых добивался, он был обязан друзьям и знакомым. Диссертацию написала вторая жена, любившая его без памяти. Он любил ездить на слеты, симпозиумы, конференции. Выступал долго, обстоятельно, но часто зацикливался на одном и том же, вопросов не любил, даже боялся. На конференцию в Дубне Дракон попал по блату: его пригласил давний товарищ, достигший больших высот, которому он когда-то оказал крошечную услугу.
Он ждал этого выступления, этого триумфа (речи длиной в десять минут о проблеме, потерявшей актуальность лет двадцать назад), а она так его подвела. Дракон почему-то сразу решил, что Катя сделала это намеренно. У него побелели губы и потемнел лоб. Как могла она так поступить с ним? Об УЗИ Катя ему сказать не могла: Дракон считал, что ультразвук вредит ребёнку.
–
Тебе ничего доверить нельзя! – бушевал он. – Ты же знала, как важна для меня эта конференция, и не смогла выполнить элементарную, э-ле-мен-тар-ну-ю, просьбу! И ты собираешься брать на себя ответственность за ребёнка?
–
Пойми, – увещевала Катя, – я же не специально… я забыла, прости…
–
Ещё бы ты сделала это специально! Ты безответственная! Ты инфантильная! Ты…
Он ахнул кулаком по столу. Задребезжали чашки. Катя сжалась в комок и отпрянула в угол.
–
А, может, тебе доставляет удовольствие мое унижение? Может, ты, ничего не добившаяся сама, считаешь хорошей идеей вот так унизить меня?
–
Перестань, пожалуйста, это же абсурд…
–
Ответчик, вы поддерживаете ходатайство вашего представителя об экспертизе?
–
Да… уважаемый суд.
Катя машинально потрогала мочку уха, убрала волосы с лица.
–
Я не считаю, что кто-то вправе рассуждать о том, как мне воспитывать ребёнка!
–
Кто был после Петра Первого?
–
Елизавета?
Таня забилась в угол дивана, как испуганный зверёк: только глазки блестят. На коленях у Дракона большая книга, которую он читает вслух. Танюше неинтересно: куда интереснее двигать игрушечного верблюда по желтому пледу, представляя, что это пески пустыни. Зная, что дочь отвлекается, Дракон задаёт ей вопросы.
–
Дура! – взрывается Дракон.
–
Папа, папа, не кричи, не надо!
Танюша в ужасе сжимается в углу, пытаясь отгородиться от отца диванной подушкой. Он вырывает у неё подушку, швыряет на пол и топчет ногами. Девочка плачет. Катя спешит на помощь, но не успевает: расправившись с подушкой, Дракон видит верблюда – смешного верблюда с нелепой плюшевой мордой, подарок Катиных родителей – хватает его за шею и, к ужасу дочери, швыряет в окно.
Таня не плачет, она вопит. Катя, стуча зубами, подлетает к Дракону и, схватив его за локти, шипит, как змея:
–
Садист! Что ты делаешь? На ребёнке лица нет! Ты хочешь, чтоб она заикалась?! Ты этого добиваешься?
Дракон поводит плечами, чтобы освободиться, но не тут-то было: Катя держит крепко, злость прибавляет ей силы.
– Убери руки! – рычит он и делает попытку освободиться.
– Ты делаешь из ребёнка невротика!
– Да пошла ты…
От неожиданности руки Кати разжимаются: он ещё не позволял себе такого. Но Дракон не останавливается. Он заносит правую руку для удара…
–
Папа, нет, папочка…
Стремительной тенью Таня прыгает с дивана на пол и оказывается между ними, как будто её выключили в углу и включили посреди комнаты. Она успевает. Чернота отливает от лица Дракона, рука разжимается. Он делает вид, что поправляет остатки волос, но ладонь гладит пустоту.
–
Ты хотел ударить меня, – тихо говорит Катя. – Ты. Хотел. Ударить. Меня.
«Надо бежать», – произносит мамин голос у Кати внутри.
–
Истец, никто не будет давать вам советов, но в целях максимального соблюдения интересов ребёнка мы должны услышать мнение специалиста.
–
Во времена Древней Руси не было психологов, а отец был богом в своей семье…
У Ирины Евгеньевны вырвался резкий смешок.
–
Я вас услышала. Суд удаляется в совещательную комнату.
33
–
Пейте. И съешьте что-нибудь, пожалуйста.
Ирина Евгеньевна, Ира, Ирочка, совсем молоденькая девочка с непослушными рыжими волосами и веснушками на крупном носу, размешивала сахар в чашке. Не для себя – для Кати.
Они сидели в кондитерской. Ирина жадными глотками пила кофе, Катя угрюмо смотрела на остывающий чай. Странная апатия придавила её к стулу: ничего не хотелось, даже рот открывать лишний раз, но она мужественно пыталась усвоить то, что объясняла Ирина.
–
Вы такая уверенная, – смущенно проговорила Катя. – Я так путаюсь…
–
Это моя работа. Но, поверьте, я тоже не чувствую себя в суде так уж уютно. Не люблю состояние конфликта.
–
Так зачем же вы… там?
–
Мой бывший… друг… говорил, что я мщу своему отцу в лице этих мужчин. Это не совсем так. Я не желаю никому мстить. Просто не хочу, чтобы у кого-то ещё было… так.
Она взяла чашку, и Катя заметила, что длинные пальцы чуть подрагивают.
–
Что будет на этой экспертизе?
–
Ничего особенного. С вами всеми побеседуют, Танюше дадут поиграть, порисовать. Не то чтобы я возлагала большие надежды на эту экспертизу, но иных выходов у нас нет. Без экспертизы судья не сможет определить тот порядок, который хотим мы. Нет оснований.
–
Но ведь… он подвергает опасности ее жизнь!
–
Свидетели? Документы? Доказательства? Как говорится у нас, фактура.
–
Какие доказательства? На людях он – образцовый отец.
–
Что и требовалось доказать. Впрочем, шанс, что психологи отметят его негативное влияние на дочь, тоже минимальны. Они всего боятся, эти эксперты.
–
И что же делать?
–
Пытаться. Кроме того, как вы могли заметить, я постоянно его провоцирую. Я хочу, чтобы он показал своё истинное лицо.
–
Что нужно, чтобы лишить его родительских прав?
–
Екатерина Алексеевна, мы про это уже говорили… Долг по алиментам он гасит. На учетах не состоит. Агрессивное поведение в том виде, в каком оно есть сейчас, к делу не пришьёшь.
–
Он должен… попытаться меня убить? – с нервным смешком спрашивает Катя.
Она искала глазами, за что бы зацепиться, но взгляд повис в пустоте.
Дракон
С каждым днём становилось холоднее. Над пустошью носился острый ледяной ветер, свистя, как кнут. Они с девочкой спали в дальнем углу пещеры, тесно прижавшись друг к другу. Драконье тепло немного согревало воздух, но с потолка то и дело срывались холодные капли, и глухой храп в чешуйчатой груди не давал уснуть.
Она лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к рокоту чудища и тихому ровному дыханию девочки, которая не была драконом, но могла им стать.
Можно решить все разом, навсегда покончить с этим страшным унылым логовом и пепельной пустошью. Она видела на краю долины высокую скалу, с которой можно шагнуть в небытие. Если дракон обнаружит её отсутствие раньше, смерть будет более мучительной… но девочка! Девочка непременно станет драконом. С этими мыслями она уснула.
Проснулась от холода: дракон улетел, и пещера остывала на ветру. У входа хороводил снег.
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить девочку, она прошла в глубь пещеры, где беспорядочной кучей громоздились драконьи сокровища: драгоценная утварь, монеты, женские украшения. Переборов омерзение, она протянула руку и взяла маленький золотой браслет с орнаментом, лежащий с краю. Когда-то ей хотелось иметь такой… но не теперь. С чьей руки он сорвал эту красивую безделушку? Жива ли та, кому она принадлежала? Скорее всего, нет. От этой мысли ей сделалось жутко, и она с омерзением отбросила браслет. Он жалобно звякнул, ударившись о каменный пол.
Она хотела найти кувшин взамен разбитого и стала с внезапной злостью швырять драконьи сокровища в стороны. Наконец, под драгоценным хламом показался глянцевый бок расписного кумгана. Сойдёт. Она потянула за ручку кумгана, но он не поддавался: запутался в толстой золотой цепи. Другой рукой она ухватилась за цепь и дернула в сторону. Звякнули, осыпаясь, монеты, откатился в сторону кубок… Она едва не вскрикнула, когда из груды вещей к ногам скользнул изящный кинжал в позолоченных ножнах.
34
Катя проснулась со смутным ощущением надвигающейся беды. Рассвело, но небо ещё не потухло и сочилось багряным над косыми крестами нагроможденных на крышах антенн. День обещал быть жарким.
Кухня встретила тяжелой летней духотой. Всю прошлую неделю шли дожди, город пропитался влагой, как губка, и внезапная жара не высушила, а только распарила его.
Умыв ледяной водой липкое лицо, Катя села к столу и налила себе холодного чаю. Что-то странное, словно приближающаяся гроза, висело в воздухе, хотя небо сияло чистотой. Есть не хотелось, и Катя села работать. Перевод не клеился: хотелось добавить словам звучания и жизни, но статья выходила сухой, как картон.
Проснувшись, Таня начала капризничать: не захотела завтракать, читать, идти на прогулку. Глаза горели невыплаканной обидой.
К обеду Катя вымоталась так, что места себе не находила. Липкие щупальца тревоги шевелились в животе. Она несколько раз выглядывала в окно, но Дракон не показывался.
Жара не отступала. Воздух с улицы, казалось, не проникал в открытые окна, а висел плотной пеленой – хоть ножом режь. Таня, устав от духоты, уснула в комнате, Катя остервенело клацала по клавишам, стараясь не замечать, что выходит полный бред, когда по нагретому студенистому воздуху полоснул дверной звонок.
Катино нутро сжалось и пошло мертвой зыбью. Настойчивый и резкий, он не предвещал ничего хорошего. К двери она шла, как на Голгофу. В глазок виднелся обыденно-серый квадрат лестницы. Накинув цепочку, Катя, вся подобравшись, толкнула дверь.
Первым, что она ощутила, был запах – сырая и мерзкая вонь меди и свежей могилы. Несло кровью. Она вгляделась: кто-то вывернул тусклую лампочку, и лестница наполнилась синеватыми клубами полутьмы, но повсюду – на стенах, на потолке, на полу – темнели глянцевые маслянистые пятна. Кто-то заляпал лестницу кровью.
В ужасе захлопнув дверь, Катя ткнулась лицом в пахучий дерматин. Тошнота подкатила к горлу, и пришлось сесть на паркет. От сквозняка запах должен был быстро истаять, но, казалось, въелся во в неё самоё.
–
Мама?
–
Все нормально, малыш.
Чья это кровь? Чья бы ни была, Катя знала, кто принёс её к дверям их дома. Если хотел запугать, у него получилось. На ватных ногах Катя доползла до кухни, взяла сотовый и набрала номер Сергея. Ожидание показалось вечностью.
–
Да, Екатерина Алексеевна.
Она едва не взвыла от облегчения.
–
У нас на лестнице кровь.
–
Что, простите?
–
Кровь, везде кровь! Лестница вся в крови!
–
С вами все в порядке?
Отлично, он принял ее за чокнутую.
–
Со мной да. Ради бога, приезжайте… или…
Она хотела сказать «пришлите кого-нибудь», но промолчала. Ей хотелось, чтобы приехал именно он.
–
Я уничтожу тебя, – Дракон сказал это таким будничным тоном, что Катя даже не сразу поняла, что он имеет в виду.
–
Что?
Гудел блендер: она готовила пюре для дочери.
–
Я сказал, если ты или твои родители – князья Мышкины – задумают поднять на меня хвост, я вас изничтожу.
Катя выключила блендер, отставила в сторону пластиковую чашу с готовым пюре и посмотрела на него. В груди стало тесно, и она расстегнула пуговицу на кофточке.
–
Что случилось?
Она не могла взять в толк, что ему не понравилось. Ещё минуту назад они говорили, как ни в чем не бывало, о планах на праздничные дни.
Дракон швырнул на стол перед ней журнал. Накануне Катя купила его в киоске по пути домой, но прочитать так и не успела – её сморило, едва она опустилась на сиденье. Сон по пять часов в сутки давал о себе знать.
Это был обычный желтый журнальчик из тех, что пачками продаются в метро и на вокзалах. Она собиралась выбросить его в урну, чтобы не попался на глаза мужу, который не одобрял напрасных трат. Она даже не заметила, что на третьей странице красовалась статья: «Борись до конца: как звездные матери судятся с отцами за детей».
–
Перестань, это же просто статья. Я даже не читала её. Просто популярная тема…
–
Замолчи! – заорал он, и рот его скривился, став похожим на английскую S. – Вечно вы что-то замышляете против меня, шушукаетесь, болтаете, смеётесь, – он задохнулся и вынужден был осушить стакан воды. – Только попробуй, – хрипло подытожил он. – Я уничтожу вас всех, а тебя утоплю в твоей собственной крови!
35
–
Эксперт сказал, что кровь свиная.
–
Я должна радоваться?
Катя промокнула лоб салфеткой и перехватила трубку поудобнее. Она задремала, и звонок ворвался в её сон, испугав до холодного пота.
–
Нет, просто сообщаю факт.
–
Вы понимаете, что это он?
–
Возможно. Но доказательств у нас нет. Камера у входа в парадную засняла неясную фигуру в капюшоне.
–
Сукин сын, – вырвалось у Кати.
–
Согласен.
–
Это предупреждение. Мне. Он показывает, что со мной будет, если я не отдам ему Танюшу.
–
Он просто псих. Но я не могу посадить его за это.
–
«Я не могу посадить его», – передразнила Катя. – Слышу уже полгода. В следующий раз он подкинет к вашей двери мою голову.
–
Ка… Екатерина Алексеевна!
–
Да пошёл ты.
Катя отключила телефон. Перед глазами плыли круги. Она прошла на кухню, распахнула створку окна и высунулась наружу. Легче не стало. Сделав несколько глубоких вдохов, она опустила взгляд на бульвар. Тёмная фигура неподвижно застыла под фонарём. Лица Катя разглядеть не могла, но знала, что он смеётся.
Сны приходили вереницей чудовищ. Они наклонялись к кроватке Танюши и мохнатыми паучьими лапами касались нежного личика. Катя просыпалась от собственного крика.
Иногда казалось, что из комнаты откачали кислород: она хваталась ртом за душный воздух, и тут же выпускала его, как бесполезный балласт, падая в бездонный колодец.
Пытаясь выбраться наружу, Катя ломала ногти, цеплялась за липкие от пота простыни и боковины кровати, чтобы не упасть. Руки искали опору и не находили. Она уже не кричала от ужаса, только глухо стонала и вздрагивала.
Таня лежала с открытыми глазами среди призрачного сумрака ночи, боясь сделать шаг в сторону Катиной кровати. Её пугало, что мамы там не окажется, и рука наткнётся лишь на остывшие простыни.
36
Часы показывали пять. Катя сварила кофе, но пить не стала: он показался горьким, как желчь.
Поцеловав спящую Танюшу, Катя надела чистую белую рубашку и чёрную юбку, в которой ходила на занятия, тщательно причесалась и накрасилась.
В подворотнях таилась ночная прохлада, но небо уже сияло летней нестерпимо яркой синевой. Катя шагала широко и расторопно, точно зная, куда идёт.
Солнце жарко горело на куполах Оптиного подворья и масляными бликами растекалось по Неве. С раннего утра над крышами и тротуарами Васильевского колыхалось душное марево. Воздух прилипал к лицу, как мокрый платок. Вокруг чёрных боков ледокола “Красин” широкая река напоминала мелководье провинциального затона. В зеленоватой глубине призрачно колыхались водоросли, от воды исходил едкий огуречный запах. Пожилой краснолицый мужичок пытался что-то выловить из отравленной воды.
Катя остановилась у парапета. Прохлада реки манила. Парапет низкий, перевалиться через него – невелика наука…
Однажды Дракон едва не свёл её с ума. Тогда она чудом удержалась на грани безумия, но теперь, видимо, черед настал.
Началось с банальщины: Дракон утверждал, что «Белую ленту» они посмотрели вместе. Катя готова была поклясться, что никогда не видела фильм, но он пришёл в бешенство, будто от этого зависело все в его жизни.
–
Как ты можешь не помнить! – вопил он, топая ногами. – Я принёс тогда рахат-лукум, мы заварили травяной чай…
Катя вспомнила и лукум, и чай, но фильм ей почему-то представлялся другой. Впрочем, спорить она не стала: себе дороже.
Через некоторое время случилась другая история, гораздо более неприятная. Катя переживала один из худших дней лунного месяца, когда одновременно болят голова, живот и поясница, а перед глазами пляшут зеленые круги. Она с трудом дошла до плиты, чтобы приготовить Дракону завтрак и собрать контейнер с обедом на работу. Двигалась Катя медленно и неловко, перевернула чашку с кипятком, и в итоге Дракон прогнал её из кухни.
К вечеру стало немного легче: поясница и живот, замотанные тёплым шарфом, болели по-прежнему, зато дурнота немного отступила, и Катя осмелилась на вылазку за чаем – от дивана до плиты и обратно. Тут-то и заявился Дракон, да не один, а с двумя коллегами-учёными. Увидев Катю – с немытой головой, опухшую и укутанную с головы до ног, они поспешили откланяться, зато Дракон пришёл в неописуемую ярость. Он её, видите ли, предупреждал, что они придут, и она согласилась! Катя могла допустить, что он что-то такое упоминал, и даже признавала, что кивнула головой, думая о том, как бы не сползти по стене от головокружения и тошноты, но тут Дракон перегнул палку. По его словам, она, якобы, утром чувствовала себя прекрасно, и устроила представление только, чтобы ему насолить!
А потом началось: Дракон приходил вечерами и твердил, что звонил ей в обед и просил что-то сделать. Катя показывала ему список входящих, но он утверждал, что они говорили по домашнему телефону.
Он рассказывал друзьям и знакомым небылицы про её семью, а потом утверждал, что этими историями она сама с ним когда-то поделилась. Она стала всерьёз опасаться, что у мужа развивается преждевременная старческая деменция.
После рождения Танюшки «розыгрыши», как называла их Катя, прекратились, и она вздохнула с облегчением.
Однажды, придя домой после занятий, Катя решила сварить гречневую кашу, но оказалось, что крупа закончилась. Она была уверена, что несколько дней назад покупала пачку, но в банке не осталось ни крупинки. Катя полезла за пшеном, но и его тоже не оказалось. Открывая банки одну за другой, она чувствовала, как по спине бегут мурашки: исчезли сахар, соль, мука, макароны. Она готова была поклясться, что всё было ещё утром, но теперь… Она сходит с ума?
Дракону Катя, разумеется, ничего не сказала. Когда они сели ужинать картофельным пюре, он странно посмотрел на неё. У Кати внутри все переворачивалось от ужаса: она сходит с ума, она всё забывает, она…
–
Катюша, все в порядке? – спросил он. – Кажется, ты меня разлюбила, пюре совсем не солёное…
Похолодевшей рукой она протянула ему солонку, в которой на дне оставалось немного слипшихся кристалликов. Дракон недовольно скривился.
После ужина Катя взялась за уборку: работа по дому всегда успокаивала и настраивала на нужный лад. Она вымыла пол и, собираясь вылить грязную воду в унитаз, приподняла сиденье, чтобы не забрызгать. Под ободком унитаза она увидела прилипшие зёрнышки. Катя наклонилась, чтобы рассмотреть их. Крупинки гречки. Объяснение всему этому могло быть только одно – муж нарочно высыпал крупу в унитаз. Чтобы подшутить над ней? Наверное. в глубине души она знала ответ: Дракон начисто лишён чувства юмора, он просто хотел свести жену с ума.
