Анна Кудинова
39 долей чистого золота
Тишина, словно пресс, давила на меня со всех углов больничной палаты и под тяжестью моих размышлений выкраивала капли пота на лбу и шее. Я скинула одеяло и закрыла глаза –
космос, открыла глаза – стены, снова закрыла. Это ад, я попала в ад. "Он ведь больше не придет, а я этого не хочу, пусть он пользовался мной, пусть так, но он был рядом и делал меня счастливой, такой, какой не смог сделать никто. Мне было хорошо с ним, и это главное. В конечном итоге все люди так или иначе пользуются друг другом, так устроен человек: нам всем друг от друга что-то нужно, мы все вампиры – пьем нужное и позволяем отпить у себя, а иначе люди жили бы отшельниками, существовали поодиночке, не здоровались, не общались, просто проходили мимо друг друга, словно тени…"
Я посмотрела на цветы – они были прекрасны, молча, с виноватым видом лежали на столе, некоторые головки уже начали сплющиваться от собственной тяжести и нехватки воды, казалось, даже до меня доносился их свежий весенний аромат, напоминавший запах парфюма, остававшийся после Филиппа еще на некоторое время.
Следующие несколько дней ручка двери была статична, за исключением тех моментов, когда ко мне наведывался медперсонал – его я не считаю, а также с ним Андрея Сергеевича, который теперь относился к этой же категории. Хотя сердце мое и екало при его появлении, я старалась подавлять всяческие мысли и воспоминания о том времени, когда мы были больше, чем доктор и пациент.
Вечерний прием начался чуть раньше, наверное, потому что была суббота и все врачи к этому времени уже разошлись, остались только медсестры и дежурные по отделению. Шаги по коридору проходили мимо моей двери снова и снова. "Наверно, про меня все забыли", – думала я, когда в дверь постучали и ручка начала робко нагибаться вниз.
– Можно? – Мишина лохматая голова пролезла в дверь и вывернулась на девяносто градусов.
– Конечно, заходи! – я восторженно подпрыгнула в кровати так, что боль судорогой прокатилась по ноге и ударила в ступню, все еще зафиксированную металлическими жгутами.
Миша подошел ближе, я приподнялась и распахнула объятия. Он обнял меня, сжав немного сильнее, чем нужно, от него пахло мамиными семечками и потом. Это его фирменный запах, он с ним всегда, причем в одной и той же неизменной консистенции, даже не представляю, как ему удается ее сохранять.
– Что случилось? – спросил он, разжав объятия и протянув мне маленький букетик синих осенних цветов – кажется, тех, что растут на клумбе во дворе больницы, – с желтыми серединками, я помню их еще с прошлого раза.
– Я упала с лестницы, вывих, пустяки, скоро выпишут, – я понюхала букет и попросила Мишу взять банку на подоконнике и заполнить ее водой.
– Это не пустяки, нужно быть внимательнее, так и голову расшибить можно.
– Расскажи, что у тебя? Какие новости?
– У мамы был инсульт. Слава богу, все обошлось без последствий, на работе все по-прежнему, без изменений. Больше мне нечего рассказать, – Миша пожал плечами и тут вспомнил: – Ах да, Пашка, помнишь Пашку?
Я отрицательно покачала головой и нахмурила брови:
– Нет, Пашку я не помню.
– Ну и бог с ним, – махнул рукой Миша и сел на стул рядом со мной.
На тот самый стул, на котором сиживали Филипп и Андрей Сергеевич. Я скинула одеяло и придвинулась к краю.
– У меня ничего особо не поменялось, ты же знаешь, – пожал он плечами, – расскажи лучше, что у тебя. Как мастерская? Кстати, если тебе нужна помощь, то я всегда рад, ты только скажи, могу грузить, перевозить или еще что… Как твоя помощница поживает?
– Соя? У нее все хорошо, она сейчас за главную и, на удивление, справляется лучше, чем я могла бы предположить. Признаюсь, дела в мастерской сейчас идут неважно, – я опустила взгляд в пол, – может, я просто устала тянуть все на себе, а может, просто не пошло.
– Не может такого быть, не узнаю тебя! Это все из-за того парня, что тогда должен был прийти к тебе?
Я не находила слов:
– Нет, точнее, да, из-за него. Но это все в прошлом. Я жалею, что так вышло, правда.
– Куда делась та девочка, которая была готова сдвинуть горы ради своей мастерской? А как же покорить мир? Совершить глобальный гончарный переворот и завладеть рынком? Ведь в каждом доме, на каждой кухне, в каждом шкафчике для посуды должны стоять изделия твоей мастерской, только после этого можно будет вздохнуть спокойно и сложить руки! – Миша подбадривал меня, как мог, и добился даже больше желаемого.
У меня выступили слезы на глазах.
– Ну ладно тебе, не такая уж я и сильная, видишь, споткнулась на первом же препятствии, сама того не подозревая, – я шмыгнула носом и улыбнулась.
– Все будет хорошо, я в тебя верю. – Миша положил свою огромную горячую ладонь поверх моей синей холодной кисти. – Я тебе помогу, и Соя поможет, у нас все получится, приступим к этому сразу, как ты поправишься.
Я, соглашаясь, покивала и еще раз шмыгнула носом.
– Мне действительно стало легче после твоих слов, – поблагодарила я Мишу.
А на самом деле мне стало еще хуже и больнее, Филипп отдалялся от меня с каждой секундой все дальше и дальше, словно превращался в нереальное, фантастическое воспоминание, больше походившее на вымышленный образ.
Мы поболтали еще немного, Миша то и дело поглядывал на часы, видимо, торопился куда-то.
– Ну, я побегу, – он поднялся и сунул руки в карманы брюк.
– Спасибо, что навестил меня, твой визит пошел мне на пользу.
– Я еще забегу, если позволишь?
– Конечно! Я буду ждать.
Миша хлопнул дверью, но тут же снова открыл ее и просунулся на полтуловища:
– А если надо будет тебя носить, только скажи, я крепкий парень!
Он просунулся еще немного и продемонстрировал мышцы на руках. Я засмеялась…
Я проснулась раньше обычного и открыла глаза, от холода знобило, ватное больничное одеяло ничуть не согрело меня в эту холодную ночь. В окне наливался рассвет, в коридоре было тихо, я взглянула на часы – без четверти пять утра. «Он больше никогда не придет, я больше никогда не увижу его…»
На столе в полумраке были видны силуэты двух букетов – маленького и большого. Большой совсем загрустил, розы склонили свои красные головы набок, будто тосковали вместе со мной, а маленький стоял прямо, распушив лохматые ветки, все мелкие бутоны, разбросанные в беспорядке, тянулись вверх, к свету, к будущему, к жизни…
Сегодня должны приехать мои родственники, чтобы договориться о выписке. Сестра хочет снова забрать меня к себе, в эту маленькую, тесную комнатку, в которой я задыхаюсь сразу, как только туда попадаю. Она считает своим долгом заботиться обо мне, в ее понимании это выглядит так: я сижу на кровати, а она подносит мне еду – я в безопасности. Вечером она помогает мне принять душ и меняет постельное белье, и опять же – я в безопасности. В выходные она помогает мне выйти на улицу и сажает на лавочку возле дома, чтобы я подышала воздухом, потом уводит домой – догадались? Правильно – я в безопасности. Это, безусловно, очень ценно, особенно для человека в моем положении, или, проще сказать, калеки. И я это, правда, ценю, но – не в обиду ей – предпочитаю лучше умереть, тем самым освободив ее и себя от такой жизни.
Я выберу другое – вернусь к себе, вернусь к работе, займусь мастерской и магазином так, чтобы мастер мог снова гордиться мной, наблюдая с небес за моими успехами. Обязательно навещу Александру Алексеевну, она стала редко покидать дом с тех пор, как вышла на пенсию, – я почувствовала запах ее гостиной, вспомнила ее голос, когда она говорит и смотрит на меня сквозь свои приспущенные очки, увидела маски, что висят на стене и прожигают меня своим укоризненным взглядом, будто знают обо мне то, чего не знают все остальные. По телу разлилось внутреннее тепло. Видимо, в моем организме есть резервный запас тепла, который высвобождается, когда это крайне необходимо, и сейчас, видимо, именно такой момент.
Дверь скрипнула и приоткрылась – это утренний обход, медсестра принесла градусник, шприц для укола и таблетки. «Неужели два часа пролетели так быстро?» – подумала я и, не открывая глаз, повернулась к стене, отклячив зад и готовясь к тому, что сейчас туда всадят иглу.
Медсестра села на стул, это очень странно, потому что обычно она все делает очень быстро и исчезает, словно ее и не было, остается лишь боль в заднице и легкий спиртовой шлейф. Скорость – ее главное преимущество, если бы оно было свойственно доктору Андрею Сергеевичу, то, между нами, никогда бы ничего не произошло.
Медсестра заговорила голосом Филиппа:
– Ты уже перебарщиваешь! Я, между прочим, сижу к тебе лицом.
Я вздрогнула и моментально повернулась, забыв о том, что мне противопоказаны резкие движения, в груди застучало сердце, озноб исчез, тело зажглось, словно его облили бензином, а затем меня бросило в пот.
– Что ты тут делаешь в такое время? – я протерла глаза и попыталась пригладить волосы.
Филипп улыбнулся:
– Приехал, чтобы изменить твою жизнь, одевайся.
– Как?
– Кардинально, одевайся.
– Мне нельзя одеваться, я… – я была в полном недоумении, слова не приходили в голову, во рту пересохло, словно я вещала, не умолкая, целый час.
– Хорошо, тогда пойдем без одежды. Но я должен тебя предупредить, что на улице холодно, давай возьмем хотя бы плед.
– Так, хватит! –Я выставила руку вперед. – Ты все время шутишь, это, конечно, здорово, я это очень ценю, но сейчас я действительно тебя не понимаю. Куда ты собираешься забрать меня и зачем? Меня же еще не выписали.
– Послушай, – Филипп встал и подошел к окну так, что лучи рассвета нежно обняли его статный благородный силуэт. – В этой дыре тебя не вылечат. Я разговаривал с доктором – они на полвека позади тех технологий, которые могут излечить тебя. Просто поверь – твою ногу можно переделать. Я не обещаю, что она будет прежняя, но исправить ее в лучшую сторону можно, ты будешь ходить без палки, на двух ровных ногах, это, безусловно, нелегко, потребуется много времени и терпения, но я сделаю это, обещаю.
– А если не получится? Что, если ничего не выйдет? Ты же должен понимать, в любой медицинской практике есть процент неудач, нельзя не учитывать его.
– Ты права, – Филипп повернулся к окну, – но и в обычной жизни тоже есть риск. Ты уже упала с лестницы и оказалась здесь, а могло бы все закончиться хуже, но это не остановило тебя и не остановит в дальнейшем, ты будешь снова и снова преодолевать эти ступеньки, думая о том, что опять можешь упасть.
Я набрала полные легкие воздуха и тяжело выдохнула.
– А зачем тебе это? Какой твой интерес? Только не ври, пожалуйста, – на полтона ниже сказала я.
Филипп подошел, сел на стул, на котором вчера сидел Миша, взял меня за руку и сказал:
– Для меня это практика, но это не все. Ты нравишься мне, ты не такая, как все, и я знаю о тебе кое-что.
– Что? – удивленно спросила я, сердце заколотилось с новой силой так, что если бы медсестра сейчас послушала его, то перевезла бы меня в кардиологию.
– Я знаю, что у тебя есть секрет, который не знает никто, – произнес он, немного наклоняясь ко мне.
Я замерла и закрыла глаза, чтобы не подавать никаких признаков жизни до тех пор, пока не решу, что ответить. Это что-то типа защитной реакции, как у страуса, который прячет голову в песок.
– Ты пытаешься меня заинтриговать, но я на это не куплюсь, у всех людей есть секреты, это нормально. Почему ты не сказал мне сразу, что ты хирург? – сменила тему я.
– Ты бы не поверила, – спокойно ответил он.
Я, конечно, ожидала более развернутого ответа.
– И все?!
– Да.
– Так что будет, если ничего не выйдет? Если твоя грандиозная задумка потерпит поражение в борьбе с моим недугом, что тогда? Ты просто привезешь меня обратно в эту палату со словами: "Извини, дорогая, так вышло, удачи тебе! " – и пришлешь букет красных роз в утешение?
Филипп бросил взгляд на стоявший радом с его завядшими розами меленький, но очень живой букет.
– Это цветы, которые растут внизу на клумбе? – нахмурив брови и указав на него пальцем, уточнил он.
– Да, это именно они!
На его лице застыл немой вопрос.
– И кто осмелился принести их сюда, позвольте поинтересоваться?
– Никто, они пришли сами!
Филипп засмеялся.
– Ты не ответил на мой вопрос.
Он встал и молча сделал несколько шагов по комнате, будто принимая какое-то очень важное решение, затем подошел и сел на стул:
– Если не получится, то я женюсь на тебе, идет?
Все, что я писала выше про стук моего сердца, – полная чушь, можно сказать, оно тренировалось, а вот сейчас забилось по-настоящему, его толчки долбили в уши, виски и под лопатку справа. Я даже не знала, чего хочу больше – чтобы операция прошла успешно или нет.
– А если все получится, то не женишься? – Я сделала обиженную гримасу, это было не специально, она сама собой образовалась на моем лице.
Филипп рассмеялся и обнял меня по-детски:
– Ты хочешь все и сразу, но так не бывает.
Через его плечо я смотрела на маленький букет на столе, сердце мое сжималось, и я старалась не думать о Мише, Сое, мастерской и обо всем остальном, что я так безжалостно перечеркиваю в это мгновенье. Невозможно было поступить иначе, ведь это уже пройденный этап моей жизни, с которым мне просто жаль прощаться, а впереди меня ждала новая, удивительная жизнь. И пусть мне страшно и стыдно перед теми, с кем я поступаю нехорошо, но это моя жизнь, и я имею на нее право. Соя меня поймет, она и сама когда-то бросила все и убежала от своей жизни в поисках лучшей доли.
– Одевайся, я обещал медсестре, что мы уйдем до обхода.
Филипп был заранее уверен в успехе своего визита, такая самоуверенность ставила под сомнение принятое мной решение. Но чары этого удивительного человека вновь заполнили каждую клеточку моего организма и помутили рассудок, его просто не было, как не было граней между реальностью и иллюзией, как будто я шла по водной глади над бездонной пропастью и не знала точно, в какой миг она поглотит меня, заключив в свои объятия».
Глава четвертая
1
Таня захлопнула дневник:
– Всё!
– Старуха оказалась куда интереснее, чем можно было предположить. Как ловко она крутила своими ухажерами! А про монету по-прежнему ничего не выяснилось, – с разочарованием прокомментировал Витя. – Сколько там еще дневников осталось?
Таня отложила прочитанную книгу и посмотрела в глубь комнаты, где на столе лежали еще два нетронутых дневника: один потоньше, в красной обложке с цифрой три, а другой в черном кожаном переплете, толще всех остальных, и на нем ничего не указано. Таня засомневалась и выдержала небольшую паузу.
– Остался один, красный! – сказала она, убедив себя в правильности своих слов.
Папа говорил ей, что иногда складываются ситуации, в которых обман допустим и не считается чем-то ужасным, но только если он идет во благо того, кого обманули. Точнее это можно назвать недосказанностью. Вот Таня и решила прибегнуть к этому гуманному способу сохранить Витино спокойствие, дочитать обе части она все равно не успеет, а оставлять его наедине с неизвестностью, скрытой в страницах этой книги, ей совсем не хотелось, это терзало бы его всю жизнь.
«Я приеду в другой раз, может, на Новый год или следующим летом и обязательно прочту его, скажу, что случайно нашла еще одну часть, она была спрятана между матрасами в кровати или в глубине шифоньера. Я что-нибудь придумаю, Витя ни за что не догадается, и мой обман во благо сохранится в секрете навсегда», – думала Таня, пока в комнате царила немая тишина. Ей и самой было интересно закончить эту историю и узнать, что же все-таки заставило старуху подарить эту монетку несчастному слепому, но город ждал ее и с каждым днем все сильнее манил к себе.
– Моя мама варит грибы, ты чувствуешь? – спросил Витя своим грустным, одиноким голоском. – Я не люблю запах грибов и вкус их тоже не люблю, может потому, что я никогда не собирал грибы сам, не чувствовал того восторга, с которым некоторые рассказывают о своих походах в лес. Я слушал передачу, в которой говорилось, что грибы – это плесень, а про плесень я много чего слышал нехорошего. Грибы представляются мне какой-то гадостью и ассоциируются с наросшей на теле болячкой в месте удара или ссадины.
Таня приблизилась к двери и, сунув нос в щель рядом с петлей, сделала вдох – это запах вареных сыроежек, то ли он действительно просочился через щель в двери, то ли донесся из ее воспоминаний: именно такой запах окутывал кухню деревенского дома, когда бабушка готовила осенний ужин.
– Грибы вкусные, но я их не ем из-за червей, очень редко можно встретить грибное блюдо, в котором не присутствуют маленькие белые червячки, похожие на нити. В детстве меня убеждали, что это макарошки, и я верила, но со временем обман раскрылся, и я перестала есть грибы. Вишню и финики я не ем по той же причине.
– Ты мнительная, – констатировал Витя.
– Немного, – пожав плечами, ответила девушка.
Она ходила по комнате и осматривала каждый уголок.
– Знаешь, у меня такое странное чувство, будто я все это уже видела, все мне кажется очень знакомым: каждый уголок, стены, потолок, эта шифоньерка. Я откидываю крышку и сажусь на стул перед ней, чувствую, как мои локти касаются ее, затем я провожу пальцами по шершавой поверхности, я словно знаю каждую их этих ямок. И запах – запах дерева и корицы, он будто врывается в мое сознание, когда я смотрю в глубь этого шкафа.
– Я не понял: это ты сейчас все видишь или тебе это все кажется?
– Я сама не понимаю, вижу я это или мне все кажется.
– Может, ты просто слишком засиделась в этой комнате? Это я привычен к такому образу жизни, а тебе нужно порхать, словно бабочке, дышать свежим воздухом и греться в лучах летнего солнца.
Таня не слышала, что говорит Витя, она держала в руках красную часть дневника и медленно гладила пальцами обложку, вглядываясь в нее, словно пытаясь рассмотреть то, чего не видно обычным взглядом. Мягкая ткань, на ощупь похожа на мелкий бархат, словно он стриженый и такой приятный, что хочется трогать его. Правый верхний уголок немного затерт – в ее голове, словно вспышка молнии, мелькнула толпа людей перед прилавком в каком-то большом магазине: в основном женщины. Таня вздрогнула и взялась пальцами за потертый край – толпа расступилась, продавщица, одетая в синий жилет и желтый галстук, повернулась, нагнулась вниз и достала из-под прилавка ярко-красную тетрадь, она улыбнулась и протянула ее вперед…
– Эй, ты уснула или ушла так, что я этого не услышал? – Витя стучал в дверь ладонью, звук получался глухой и объемный. – Почему не отвечаешь?
Таня пришла в чувство:
– Извини, я задумалась.
Она подошла ближе и села к двери:
– Знаешь, мне показалась, что я видела, как старуха покупает эту красную тетрадь, я понимаю, это звучит маразматически, я бы и сама отошла на шаг от человека, который такое утверждает, но я уверена в этом, не знаю как, не могу объяснить, но я точно видела этот момент.
– Видела где? – недоумевая, спросил Витя.
– В своей голове, как бы в своем сознании, может, старуха пытается связаться со мной и что-то сказать, может такое быть? Ведь есть же спиритические сеансы, на которые якобы являются души умерших и общаются с живыми людьми, хотя я, конечно, сама в это не очень верю.
В состоянии эмоционального возбуждения Таня всегда активно жестикулировала, этот случай не был исключением, она так размахивала руками, что ей стало немного жарко и захотелось открыть окно, которого в этой комнате, к сожалению, не было. В воздухе возбужденно витала пыль, будто поддерживая монолог Тани.
– Ты верно заметила: они являются якобы, и ты сама в это не веришь, хотя не могу утверждать обратного, я слышал про все эти штучки, но реальных фактов существования сего волшебства до сих пор не выявлено, может, это твоя бурная фантазия подливает масла в огонь?
– Может, – отрешенно сказала она.
– Попробуй залезть еще раз в этот спиритический канал своего мозга и поискать там что-нибудь про монету. (А вдруг это правда? – думал Витя. – Чего только не бывает в этой жизни!) Знаешь, один философ, не помню точно его фамилию, говорил, что в нашем сознании живет утверждение того, что мир существует исключительно таким, каким мы его видим, слышим и осязаем своими шестью чувствами. Мы очертили границы реальности, и за их пределы для нас выхода нет, но на самом деле, по утверждению ученого, это не так, границы гораздо шире нашего восприятия, просто мы не можем коснуться их.
Таня старалась повторить попытку, она напрягалась, расслаблялась, закрывала глаза, гладила уголок красной тетради снова и снова, но в этот раз все было безуспешно, в голову лезли только собственные фантазии, которые ограничивались сказанным в предыдущих частях.
– Ничего не выходит, будто канал закрылся, – сказала она после неудачных попыток. – Это само собой как-то произошло и больше не получается.
– Ладно, давай забудем об этом на время, может, она сама снова свяжется с тобой, когда придет время, – предложил Витя.
Таня согласно кивнула и открыла первую страницу красной тетради.
