Анна Кудинова
39 долей чистого золота
Я хлебнула чаю и взглянула на нее:
– Помните, вы сказали (она поменяла позу и выразила лицом: наконец-то заговорила) в тот день, – продолжила я, – когда мы приходили к вам первый раз, что я встречу человека, так мне кажется…
– Тебе кажется, что ты его встретила? – перебила она мою тягомотину.
– Угу, – кивнула я, – но…
– Но он не проявил интереса, – помогла она договорить.
– Именно.
Мне стало не по себе: я со своей вселяющей жуть ногой, неспособностью вызвать ничего, кроме жалости и отвращения, претендую на то, чтобы заинтересовать джентльмена в выглаженном костюме и начищенных лакированных ботинках на столичной ежегодной выставке гончарного мастерства. Мне стало стыдно и жалко себя, на еще влажных щеках выступил румянец, и захотелось поскорее уйти. Я вдруг поняла, что именно ее слова, услышанные мной в первую нашу встречу, и сбили меня с правильного пути. Не нужно было вообще приходить и подвергать себя всем пройденным ступеням унижения в своих собственных глазах. Лучше бы я сегодня сделала заготовки для новой партии тарелок, доработала макет и раскрасила то, что уже готово, полки магазина пустуют, в то время как я тут занимаюсь самоутверждением. Мастер был бы разочарован мной сегодня, даже несмотря на успех на выставке.
Гадалка взялась за колоду, отступать было поздно. Она разложила карты в непонятном для меня порядке, потом собрала и снова разложила, но уже подругому, по мне, так логики в этих раскладках не было никакой.
– Это был не он, по всей видимости, – сделала она заключение.
– Понятно, – с облегчением сказала я, собственно, не ожидая ничего другого.
Мы еще немного поговорили о выставке и о Сое, дождь затих, словно освободив путь домой, и я, поблагодарив эту на вид совершенно обычную женщину, отправилась обратно. Во дворе меня лаем проводил пес, стряхивая оставшиеся капли дождя с коричневой, словно шоколад, шерсти.
После этого визита все встало на свои места, я погрузилась в работу с новой силой, Соя не отставала, пытаясь во всем подражать мне, это радовало и развивало во мне чувство ответственности за человека, зависимого от моих действий. Теперь мне предстояло не подвести не только надежды умершего мастера Василия Петровича, но и надежды вполне живой Сои, возложенные тяжелым грузом на мои и без того загруженные плечи.
Лето пролетело как один день, я успела лишь заметить это по тому, как июньские ягоды сменились осенними плодами: сладкую сочную землянику, жгучий редис и ароматную малину заменили наливные пухлые яблоки и кислые, словно лимоны, сливы. Грибы я не люблю из-за свойственных им червей внутри, при виде которых меня кидает в дрожь и аппетит напрочь отступает. Они всегда проходят мимо моей кухни, хотя, помню, пару раз Соя вытаскивала меня в лес покормить комаров и мошек, она собирала грибы, а я опустошала лесные кусты голубики. После она закрывала грибы в банки и настойчиво угощала, уверяя, что ни одного червячка не проскочило мимо ее зорких глаз.
Осень была теплая и сухая, солнце светило по-летнему, грело спину и заставляло щуриться на улице – обычно все радуются такой погоде, но не я. Это самообман, подобный тому, когда люди вдруг ждут, что зима не настанет вовсе. Зима придет ровно в срок, ни днем раньше и ни днем позже, даже если столбик термометра будет держаться летнего июльского уровня.
Вчера я видела Мишу. Он шел по березовой аллее под руку с НЕЙ и немного прихрамывал, она поддерживала его, позволяя на себя опираться. Я не предполагала, с чем связана хромота, возможно, он потянул ногу, подрался или просто упал на ступеньках, не заметив, куда ставит ногу. Но я точно знала, что они идут в сторону дома от его матери, так как она жила недалеко, в начале аллеи, и, судя по направлению движения, они шли прочь от ее дома. Время было уже позднее, скорее всего они поужинали у нее и направились домой. Миша давно уже был взрослым и неоднократно женатым человеком, но привычка ужинать у мамы текла у него в крови вместе с остальными кровяными тельцами и была от них неотделима. Это прекрасно, когда у человека есть традиции и привычки, не покидающие его на протяжении всей жизни, разумеется, если они хорошие.
Золотистая березовая листва лениво каталась по чистому сухому асфальту, я шла за ними, примерно в ста метрах, и представляла себя на ЕЕ месте – это было бы смешно и нелепо, мы оба хромали бы, одновременно, но по-разному, по очереди опираясь на мою палку-помогалку. Жуткая картина получилась бы, прохожие, наверное, кидали бы мелочь нам вслед, настолько это было бы жалким зрелищем. Я замедлила шаг, чтобы не приближаться к ним, столкнуться лицом к лицу мне вовсе не хотелось, я давно исчезла из его жизни, дабы не испортить ее, и это было правильное решение, я была уверена в этом. Но тем не менее эта уверенность не избавляла меня от томительной скудной грусти, жившей во мне с тех пор, как мы перестали общаться. Она выла по ночам в моей душе, словно голодный старый волк в лесной чаще, в надежде быть услышанной. Хоть он и был совсем не тем человеком, который, по моему мнению, должен быть рядом со мной, он был именно тем, с кем я чувствовала себя хорошо, тем, рядом с кем не хотелось, чтобы день заканчивался, не хотелось расставаться, не хотелось думать о прошлом и грустить. Но, несмотря на все это, я противилась ему так, что не оставляла никаких шансов на то, чтобы быть рядом с ним. Они свернули в конце аллеи, я мысленно попрощалась с ним и пошла дальше своей дорогой, ускорив шаг до обычного темпа».
5
«Соя повесила колокольчик на дверь, чтобы слышать, когда в магазин кто-то заходит, и он раздражающе звенел все утро. Я просила ее этого не делать, так как во время подсчета мне нужна тишина, но она все равно повесила, потому что, как ей казалось, это элемент безопасности.
– Теперь, никто не сможет войти к нам бесшумно, – говорила она.
К нам и без колокольчика не входят бесшумно, дверь достаточно громкая, и покупатели при входе, как правило, всегда здороваются, а еще наш маленький городок не славится грабителями магазинов гончарной посуды, да и вообще преступниками в целом. Все жители очень мирные и знают друг друга в лицо и не только.
– Бояться нечего и некого, – неоднократно объясняла я Сое, но она все равно видела во всем подвох и заговор, злодеи разгуливали по городу, норовя завладеть ее бренным телом и нашей скудной выручкой, как будто им больше нечем заняться.
К полудню эхо колокольчика звенело у меня в ушах даже тогда, когда в магазине царила тишина, и я решила переместиться в подсобное помещение и закрыть двери, дабы избавиться от этого ужасного навязчивого звона. На некоторое время мне это удалось, я сосредоточилась на работе и погрузилась в мир цифр, сводя кредит с дебетом этого месяца. Испуганная Соя вбежала в подсобку, тут же захлопнув за собой дверь. Ее перепуганные глаза были еще и невообразимо расширены от удивления. Она подбежала ко мне и под действием эмоционального потрясения стала махать руками и пытаться мне чтото объяснить.
– Он! Это он! Там! – все, что удалось мне разобрать.
"Неужели долгожданный разбойник пришел грабить магазин? – думала я. – А как же защитный колокольчик? Неужто не сработал? "
– Кто? Кто пришел? – спокойно, усаживая Сою на стул, спрашивала я.
– Он, тот самый! Тот самый!
Казалось, Соя увидела кого-то, статусом не ниже самого Господа Бога, но его появление, рассуждая логически, в нашем магазине казалось маловероятным, мы такого не заслужили уж точно. А версия, что он зашел купить пару моих тарелок, и вовсе казалась дремучей. «Возможно, – рассуждала я, – зашел Миша, но он так сильно не напугал бы ее своим визитом, а более зайти никто не мог».
Соя вздохнула и вытянула вперед трясущиеся руки:
– Это он, тот самый, с выставки.
И продолжила тревожно жестикулировать. Я сделала шаг назад и села на стол, по телу пробежал холодок, словно электрический разряд, заставив сердце биться сильнее и громче, в висках застучала горячая кровь, переполнив сосуды.
– Как он нашел нас? – с ужасом проговорила Соя. – Как?
Я тут же представила его в глазах Сои – он вежливо кланяется, улыбается и снимает шляпу, оголяя черные, как смоль, винтовые рога, глаза его полыхают красным огнем, парализуя нас своим дьявольским очарованием, словно беспомощных бабочек.
– Нас несложно найти, Соя, мы ведь живем не в каменном веке, – успокоила я ее и попросила оставаться на месте до тех пор, пока я сама ее не позову.
Она кивнула несколько раз и налила стакан воды. Я вышла в зал тихо, как только могла. Не знаю точно, зачем, но почему-то мне показалось, что так я застану его врасплох и это что-то мне даст. Он стоял совершенно спокойно и разглядывал витрину с товаром, ничуть не изменив позу, услышав меня.
– Добрый день, – поздоровалась я с его спиной.
– Здравствуйте, – в процессе поворота, не видя меня, произнес он и немного наклонил голову, выразив свое почтение.
На самом деле, в отличие от испуганной Сои, я знала, как он нашел нас, – когда я отдавала купленную им вазу на выставке, то успела сунуть в нее визитку с адресом и названием магазина и своей мастерской, которые подготовила заранее, накануне выставки. Скорее всего, он обнаружил ее не сразу или сразу, но ехать сюда не было никакой нужды. Секрет крылся в том, что его заставило явиться к нам сегодня.
– Чем обязаны такой честью? – проговорила я, вырвавшись из плена своих мыслей и догадок. – Вам интересна наша продукция? – я продолжала разглядывать его тонкие пальцы и яркие бирюзовые глаза, поглощающие меня без остатка.
Он отрицательно, с долей сожаления покачал головой, я же, в свою очередь, продолжала ожидать ответа.
– Вы не поверите, – сказал он, поняв, что так просто перевести тему на тарелки не выйдет.
– Не поверю, конечно, – согласилась я.
Но он все же попытался:
– Я просто проезжал мимо.
Он улыбнулся, блеснув своим необычно ровным верхним рядом зубов.
– То есть в прошлый раз, на выставке, вы просто проходили мимо и вот так, невзначай, уделили нам немного своего, наверняка ценного, времени, а сейчас, смею заметить, волей судьбы, просто проезжали мимо и решили повторить свои незамысловатые действия?
– Именно!
Я вздохнула и прошлась по нему взглядом с головы до ног. Он был безупречен, как и в прошлый раз: вся его одежда сияла чистотой и была выглажена до каждого малейшего уголка, стрелки на брюках, словно тонкие лучи, разрезали ногу на две равные части, устремляясь в сверкающие мысы лакированных ботинок. Он был полностью симметричен и идеален настолько, что в его внешнем виде невозможно было разглядеть ни одного недостатка. Я почувствовала, как спина и шея от волнения стали влажными и рубашка неприятно прилипла к лопаткам. Соя не выдержала заточения, она аккуратно подслушивала наш разговор на протяжении всего времени, разглядывая нас одним глазом в дверную щель. Мне нечего было скрывать от нее, я упрятала ее только с той целью, чтобы она не ляпнула чего лишнего, не высказала своих мыслей вслух и не выгнала его раньше времени, вернее, раньше того момента, когда я пойму, зачем он здесь.
– Может быть, хотите чаю? – любезно пригласила я гостя пройти в нашу небольшую скромную кухню.
Он с радостью согласился, сделал шаг к двери и почти столкнулся со все еще напуганной Соей, которая в тот же самый момент решила показаться нам, дабы не быть уличенной в подслушивании.
– Здравствуйте! – сказала Соя, играя лицом, у нее это плохо получалось, но было лучше, чем глупые, бессмысленные вопросы, которых все же не удалось избежать: – Как вы нашли нас?
Соя округлила свои черные наивные, испуганные глаза. На самом деле истинная причина страха крылась не в этом незнакомце, которого Соя была способна уложить одним ударом правой тяжелой руки, будь он бандитом, насильником или хоть самим рогатым чертом. Истинный страх вызывала мысль, что бывший муж сможет так же легко отыскать ее, в случае если ему вздумается. Его она боялась больше всего на свете, и мысль о том, что ей когда-то придется вернуться к прежней жизни, заставляла ее трястись от страха, словно серого зайца в лесу, услыхавшего выстрел охотника.
– Я не успел представиться, – сказал он, будто не услышав ее вопрос, – Филипп.
Он протянул Сое руку, немного наклоняясь к ней.
– Я Соя, а она Лесма, – немного напряженно ответила она и снова повторила вопрос.
Перед тем как ответить, он бросил взгляд на меня, потом на нее, недоумевая, зачем она спрашивает это повторно, зная, что визитка с адресом была в вазе. Он, конечно же, не догадался, что визитка не являлась частью упаковочного материала для всей прочей посуды, а была вложена лишь в конкретном случае и предназначалась именно ему. Этот секрет я решила оставить с собой навсегда, в случае если, конечно, он сам не разболтает. Он не разболтал.
– Я ехал по трассе из Санкт-Петербурга в Москву, – начал он свой выдуманный рассказ для любопытной неугомонной Сои, – и тут над лобовым стеклом моей машины начала кружить маленькая белая птичка.
– Белая? – прищурившись, переспросила Соя.
– Да!
– Попугай?
– Нет, гораздо меньше, – показав пальцами ее размер, продолжил он: – она будто звала меня.
– Так это не птичка, а бабочка, судя по размеру, – перебила рассказ она.
Я засмеялась. Он украдкой взглянул на меня и тоже улыбнулся.
– Нет, это была именно птичка, и тут птичка вдруг свернула на проселочную дорогу, показывая мне путь.
– Брешет, – сказала Соя, глядя на меня, – нет таких птичек.
Я продолжала смеяться над Соей и над тем, как весело Филипп рассказывал историю.
– Может быть, это действительно была бабочка, которую легко было принять за птичку.
– Брехня! – снова повторила Соя, словно ребенок, которому не понравилась сказка на ночь, и тут же встала на звон колокольчика входной двери.
Мы посмеялись еще немного вместе, и я решила перенять эстафетную палочку глупых вопросов, раз уж все равно они имели место быть.
– А чем вы занимаетесь, Филипп, раз посетили выставку гончарного мастерства?
– На выставке я и правда оказался случайно, никакого отношения к этому чудесному ремеслу не имею, к большому сожалению. Моя семья владеет небольшой фабрикой по переработке дерева. Там трудятся мой дядя, отец и два моих брата – с утра до вечера гнут спину ради того, чтобы сохранить семейное ремесло.
– Это хороший и выгодный бизнес, – с уважением оценила я.
– Не всегда. Бывает, что продажи идут плохо, много материала бракуется, – как и везде, есть свои подводные камни. Порой отец месяцами сам стоит за станком, чтобы фабрика смогла выжить. – По его интонации и опущенным вниз глазам стало ясно, что он не одобряет действий отца. – Семейный бизнес чреват тем, что грядущему поколению не остается права выбора, они рождаются и умирают с профессией и делом всей своей жизни, хотят они этого или нет.
Я посмотрела на него, он закинул ногу на ногу и неоднозначно покачал головой.
– Такое бывает в любом деле, – как профессионал заявила я.
Филипп отказался от чая, и я предложила ему воды, уловив момент близости к нему в попытке рассмотреть его руки на близком расстоянии: они были хирургически чистыми и гладкими, как у младенца, совсем не такие, как могли бы быть у человека, обрабатывающего дерево. От такой работы кожа черствеет, на ней неизбежно появляются шрамы и ссадины, ногти желтеют и расслаиваются.
«Как же так? – думала я. – Птичка размером с бабочку?»
Интерес к нему разгорался во мне все сильнее и сильнее, словно деревянные дома, пылающие в сухую июльскую ночь.
– Значит, – говорила я, стоя к нему спиной, – вы не поддержали свою семью в этом нелегком труде?
Пытаясь разузнать о нем побольше, я включила семейного психолога.
– Нет, не совсем, – он снова закинул ногу на ногу и отбросил рукой упавшие на лицо волосы. – Дед был резчиком по дереву, он жил этим, начал вырезать, когда ему было всего одиннадцать, и стругал дерево до самой смерти, даже когда его руки стали уже негодны для этого, тряслись и не могли удержать нож, он все равно резал. Он отдал этому делу всего себя без остатка, оставив после смерти множество резных картин, колоколов, лестниц и даже несколько деревянных храмов, выполненных полностью из резного дерева. Эти работы прекрасны, но вместе с ними он оставил свой цех и бремя тянуть его, не допуская мысли о том, что в его семье могут быть те, кто не живет этим ремеслом, например, художники или врачи, может быть, инженеры или юристы. Он не дал шанса отцу, а тот, в свою очередь, не дал его нам.
– Но вы не занимаетесь деревом? – рискнула предположить я, обернувшись к нему и бросив холодный взгляд.
– Не занимаюсь.
Он рассматривал меня, словно деревянный брус, прежде чем приложить к нему острие своего холодного стального ножа, – жадно и поглощающее. Это приводило меня в замешательство.
– И? – продолжила я в ожидании. – Вы окончили юридический?
– Нет, – ответил он. – Теперь моя очередь задавать вопросы.
– Я вся внимание.
Он немного помедлил:
– Что с ногой? Сбила машина?
– Почти, – я тоже решила сохранить интригу и ответила в его манере. – Было очень больно, просто невыносимо, операция за операцией. Врачи смотрели с грустью, и никто не решался меня обнадежить, они лишь с жалостью качали головой и обещали сделать все, что от них зависит.
В мыслях промчалась карусель событий прошлых дней, Андрей Сергеевич все еще жил в моих воспоминаниях как отдельная их часть и даже вызывал некоторые нескромные чувства, которые вновь стали теплеть после исчезновения Миши из моей жизни. Его я тоже вспомнила, но очень быстро, он пролетел, словно истребитель в голубом ясном небе, и моментом скрылся из виду, оставив лишь шлейф затихающего самолетного гула.
Филипп усмехнулся, поняв, что я играю в его игру, видимо, он ожидал, что расположить меня к излиянию души будет проще. Ошибкой было решить, что я вот так просто солью все свое содержимое в прозрачную емкость, которую он вдруг подставил мне под ноги, для детального рассмотрения каждого отдельного фрагмента. А если бы, предположим, я даже сделала это, то он смог бы увидеть в ней лишь муть и отдельно плавающие фрагменты без возможности связать их друг с другом.
Соя появилась через некоторое время и, как всегда, не разочаровала своей прямотой:
– Вы еще тут? Время уже к вечеру клонится, нам пора закрываться, да и вам еще путь предстоит непростой, если вы, конечно, не собираетесь остаться. Никогда не знаешь, куда приведет птичка размером с бабочку и насколько она задержится.
Соя усмехнулась, поставив молодого человека в неловкое положение. Он тут же встал и начал прощаться, еще раз аккуратно, чтобы никто не заметил, осмотрев мою ногу. Я в ответ так же аккуратно рассмотрела его, в тот момент, когда он подошел ближе. Одна Соя ничего не рассматривала, а вместо этого уточнила:
– Брать что-нибудь будете или с пустыми руками уйдете?
После этого визита у него было уже две моих работы: вазочка с выставки и горшочек для каши из последней партии посуды, который Соя тщательно завернула в несколько слоев газеты, чтобы не разбился по дороге, и с присущим ей подозрительным взглядом вручила сверток Филиппу, протиснувшись между нами, когда мы уже прощались у входа».
6
Таня захлопнула дневник и вытянула руки вверх, распрямив спину.
– Ой-ой-ой, – протянула она, – шея затекла, и в ногах ежики.
– Покрути ею в разные стороны и попрыгай, – посоветовал Витя, – это поможет. Что скажешь насчет этого Филиппа, он ли тот прекрасный принц, явившийся сделать старуху счастливой? – поинтересовался он, пока Таня разминала ноги и шею.
– Думаю, да, скорее всего они влюбятся друг в друга через некоторое время, поженятся и будут жить долго и счастливо.
– Это неинтересно, – сказал Витя и плюхнулся на кровать так, что из подушки вылетело несколько перьев. – Может быть, он все-таки окажется вором и насильником?
– Может быть, прочесть тебе Хораса Уолпола, например, «Замок Отратно», там будет как раз то, что тебе хочется услышать.
– Можно, только после того, как мы закончим с дневниками старухи, надо же узнать, чем закончилась вся эта история.
– Послушай, – Таня практически вплотную прислонилась к его двери, – может, мы сходим на улицу? Хочешь,
я отведу тебя в парк? Сегодня хорошая погода, солнце, тебе нужно выходить, твоя кожа наверняка белая, как молоко, а это нехорошо. Я знаю, что уже предлагала тебе это и ты отказался. Но я решила: может, ты передумал?
Витя молчал. Слышались только звуки, доносившиеся из глубины его квартиры, скрип пола и фон работающего телевизора.
– Я выхожу, мама выводит меня по воскресеньям, – признался он через некоторое время.
– Что-то я не припомню такого. Когда это было последний раз?
– Может, в том месяце или предыдущем, сейчас я сам отказываюсь выходить, чтобы не пропустить момент твоего появления, понимаешь? Это важно для меня. Ты важна для меня.
– Больше я не буду приходить к тебе в воскресенье.
– Почему? – с волнением возмутился он.
– Ты тоже важен для меня, а прогулки важны для твоего здоровья, я больше не буду приходить к тебе по воскресеньям, – твердо повторила она и сдержала свое обещание.
Следующий день выпал на воскресенье. Это было полезно для них обоих, Таня занималась растяжкой с самого утра до позднего вечера, а Витя, дав ей клятвенное обещание, вышел гулять с мамой после обеда и провел на улице не менее часа, а то и двух. Тане очень хотелось увидеть Витю, она смотрела в окно, практически не отходя, но, к сожалению, так и не увидела никого, подходящего под его описание. Наверное, пропустила – злилась она на себя.
«Всю неделю я провела в мастерской за лепкой новой партии посуды, мне удалось изготовить почти пятьдесят предметов, мной был поставлен новый рекорд, так как ранее получалось произвести не более сорока. Работа вымотала меня, и я решила в этот день уйти пораньше домой, где меня ждала неразделанная курица, купленная накануне в фермерской лавке, и немного вина, которое осталось в холодильнике. Я поднималась по лестнице на шестой этаж долго и утомительно, будто, умирая, погружалась в преисподнюю, где моей грешной душе предстояло подвергнуться вечным мукам. Я остановилась на пятом, поставила сумку на пол и присела на широкий подоконник, чтобы перевести дух. Во дворе бегали дети, один мальчик в синих штанах ударил по мячу ногой и побежал, его голос был звонкий, громкий, но неразборчивый. Я закрыла глаза и вспомнила это удивительное чувство, когда бежишь, касаясь обеими ногами земли, отталкиваешься от нее, как от пружины, прыгаешь и словно паришь в воздухе. Это ведь так легко!
Я скучала по этому чувству, скучала так, что в горле вставал ком, хотелось выпутаться из оков, связывавших меня и сковывавших мои движения. Когда-нибудь я проснусь утром, встану с кровати, и обе мои ноги будут целые и невредимые, я буду смотреть и наслаждаться их симметричностью и красотой, я буду вытягивать их вперед по очереди, а затем встану и начну танцевать, так что никто не сможет остановить меня. Я открыла глаза и посмотрела на свои ноги – мои глупые безнадежные мечты растворились в сухой, жестокой реальности, грани которой безжалостно сдвинулись и сдавили меня изнутри. Мне оставалось пройти двадцать одну ступеньку до момента, когда я окажусь дома, ни больше ни меньше. Я знала каждую из них в лицо и могла бы даже им дать имена, учитывая трудность их ежедневного преодоления…
Дома я достала курицу и бросила на разделочную доску, надела фартук, сделала глоток вина и взяла самый большой нож, которым легко удавалось перерезать куриные кости. В дверь аккуратно постучали. Я замерла на миг, перебирая в голове варианты возможного гостя: Соя первой пришла на ум, но она вряд ли явилась бы просто так, учитывая, что мы недавно попрощались, только в том случае, если случилось что-то очень серьезное и срочное, но тогда она барабанила бы в дверь со всей силы, не переставая, словно набивая азбуку Морзе.
Стук повторился. Я ковыляла по коридору с ножом в руке, попросту забыв его положить, и чувствовала, как мое сердцебиение усиливается с каждым шагом. Я знала точно, что он появится снова, это был лишь вопрос времени, я не знала, кто он и какие цели преследует, не знала ничего из того, что, казалось, нужно было бы знать. Я просто ждала его, ждала каждый день, и это ожидание было словно живой водой, я питалась им, оно давало мне утреннюю силу и вечерний покой.
Я зажала в руке дверной засов и замерла на мгновенье, перед тем как дернуть задвижку, мне хотелось потянуть этот момент, кровь полыхала во мне, словно бушующий океан в разгар шторма, разбивая все обстоятельства об острые прибрежные камни. Я вспоминала его взгляд, улыбку, смех и жаждала увидеть его снова. Именно из этих моментов и состоит жизнь, жизнь настоящая, такая, которую нельзя спланировать, предугадать или забронировать, словно билет на поезд.
Я открыла дверь в тот момент, когда он занес руку, чтобы постучать еще раз, и решила не дожидаться его объяснений, а сразу констатировала факт:
– Ты проезжал мимо моего дома, и маленькая белая птичка размером с бабочку указала тебе мой точный адрес, подмигнув левым глазом и помахав крылом?
Филипп задумчиво кивнул головой:
– Не совсем так, на этот раз птичка была большая, совсем не белая и совсем не хотела махать мне крылом и давать твой адрес, – он развел руками и улыбнулся, видя невозмутимую вопросительную гримасу, застывшую на моем лице. – Птичку звали Соя.
– Ну, в это я точно не поверю, Соя скорее умерла бы в муках, – жестикулируя рукой с ножом, ответила я. – История с птичкой была более правдоподобной.
– Ты меня недооцениваешь, – Филипп одернул пиджак и сделал шаг назад, глядя на нож.
– Ты меня тоже! – я снова взмахнула рукой. – Не пугайся, я не планирую тебя убивать.
– Самооборона?
– Скорее, – протяжно ответила я, – приготовление ужина.
Филипп снова улыбнулся, будто ужин предназначался для него. Я отошла назад и сделала приглашающий жест той же рукой с ножом:
– Разувайся вот тут!
– А тапочки?
– Тапочек у меня нет! – крикнула я с кухни, воткнув нож в курицу. – Я не ношу, а гости ко мне не ходят.
– Почему? – послышалось из коридора.
– Как ты представляешь на мне тапки? На одной ноге?
– Почему гости не приходят? – переспросил он, мгновенно очутившись за моей спиной.
Я вздрогнула от неожиданности и немного растерянно ответила:
– Не сложилось. Ты меня так не пугай больше, ладно? Я не люблю, когда у меня за спиной кто-то резко появляется.
Филипп снова улыбнулся:
– Я помогу?
Не дождавшись моего ответа, он вымыл руки, закатал рукава рубашки по локоть и взял нож из моих рук, приблизившись ко мне на расстояние, опасное для моего самообладания и контроля над ситуацией. Мы встретились взглядом на мгновение, и я с прежней алчностью и присущим мне любопытством заглянула в его бездонные глаза. Если бы можно было остановить время и замереть в нем, то я бы выбрала именно этот момент, мне было бы не скучно провести вечность, глядя в завораживающее отражение его души. Я налила еще один бокал вина и протянула ему, а затем взяла свой и удобно расположилась на стуле в предвкушении зрелища.
– То есть я сегодня имею честь оценить твои кулинарные способности?
– Нет, конечно. Готовить ты будешь сама, я лишь помогу разделать, ты ведь не любишь этого?
Я ненавидела разделывать курицу и прочую мясную продукцию, меня воротило от вида крови и запаха сырого мяса.
– Что ты, я просто обожаю вскрывать куриные кишки, это мое любимое вечернее занятие, я черпаю из него вдохновение, – это было что-то вроде неудачного сарказма, на счастье, не заострившего на себе внимания.
Филипп управлялся с ножом так, будто занимался этим всю жизнь. Буквально за несколько минут он с хирургической аккуратностью отделил филе от костей и кожи и уступил мне место у кухонного стола – с каждой минутой он вызывал все большее удивление и непонимание. Я представляла все возможные цели его появления в моем доме, но ни в одной не могла утвердиться окончательно. Я была даже готова согласиться с Соей в том, что он маньяк, желающий поиграть со своей жертвой, перед тем как убить ее. Но даже эти мысли не заставили бы меня прогнать его – обаяние и шарм этого человека так глубоко проникли в меня, что я была готова умереть в его руках и сочла бы такую смерть достойной.
Сразу после ужина он удалился, его уход казался таким же быстрым и неожиданным, как и появление в моем доме. Я убрала остатки еды, помыла посуду, приняла теплый душ и легла в постель. Уснуть мне, конечно же, не удалось, я долго лежала с открытыми глазами и прокручивала в голове этот необычный вечер, пытаясь уловить детали его поведения, слова или что-то еще, натолкнувшее бы меня на разгадку тайны этого человека.
Следующий визит он нанес мне в понедельник утром, на часах было примерно начало седьмого, я уже проснулась от уличных звуков – они сделали мой сон чутким и прерывистым, но еще не собиралась вставать. Я узнала его по характерному аккуратному стуку в дверь, будто бы извиняющемуся за столь неожиданный визит.
– Доброе утро.
– Здравствуй! – я встретила его в ночной сорочке чуть ниже колен и босиком, посчитав, что мой неприличный вид совершенно гармоничен с его столь же неприличным визитом.
Филипп выглядел уставшим и немного растерянным, словно малыш, который впервые вышел во двор один и тут же вернулся домой, испугавшись потеряться. Рубашка была помятой, рукава засучены по локоть, и на одном из них просматривались странные пятна, похожие на размытую кровь. Я поняла, что это не ранний визит, а скорее поздний, вероятно, он работал над чем-то всю ночь и явился ко мне, чтобы поделиться своим успехом или, напротив, разочарованием. На этот раз я ничего не сказала про птичку-бабочку и не стала удивленно спрашивать про столь несвоевременный визит, лишь молча, кивком пригласила его войти. Он впился взглядом в мою больную ногу и не сводил с нее глаз до тех пор, пока мы не оказались на кухне. Я предложила ему чай, душ и чистое полотенце, а затем села на стул и собрала в хвост растрепанные волосы, он сел рядом на корточки и аккуратно взял мою ногу в свои руки:
– Можно?
Я кивнула в ответ, хотя, если честно, мне это совсем не понравилось. Он рассматривал мою ногу, наклоняя и поворачивая ее в разные стороны, нажимал на сросшуюся костяную мозоль, прощупывал шрамы и сравнивал по длине со второй ногой, пытаясь понять, сколько сантиметров кости не хватает. Его движения и действия были схожи с теми, что производил доктор Андрей Сергеевич, из чего я сделала вывод, что он скорее всего врач.
– Ты медик? – спросила я.
Он поднял глаза, посмотрел на меня, улыбнулся и снова занялся ногой, ничего не ответив. Чайник вскипел, и я, вынырнув из рук Филиппа, встала и налила кипяток в кружку. Он обнял меня и поцеловал в щеку:
