Анна Алекс
Второй шанс. Начало новой жизни
Глава V. Новый мир
– Что вы собираетесь сделать?! – ошарашенно уточнил Адашев.
Наша довольно своеобразная троица сидела за столом и пила хлебный квас. К моему глубочайшему сожалению, я попал в эпоху того времени, когда чай собирались привезти атаманы-казаки от китайского императора в подарок русскому царю лет через двенадцать.
Я отпил пенку и продолжил рассказывать своё, в принципе, приемлемое предложение, чтобы мы с Ивашкой охраняли русские границы по вечерам.
Алексей Фёдорович, естественно, был не в восторге. Вообще, изначально я рассчитывал на тет-а-тет с Трубецким, а каким образом в нашем дуэте возник окольничий, я так и не понял.
– Бессмыслица, царь-батюшка никогда в жизни…
Андрей Васильевич поднял ладонь, тем самым безмолвно затыкая Адашева.
– Кристиан, это действительно замечательное предложение. Мне кажется, такими уверенными шагами ты и твой дружок быстро добьётесь своего места в дворянстве! – Трубецкой постучал пальцами по столу. – С царём-батюшкой я договорюсь, точнее не я, а товарищ окольничий. Он как раз таки туда направляется, я прав?
– Но… Я пока не…
– Вот и решили! – победно ухмыльнулся боярин.
Я посмотрел на него как на Господа Бога. Моё воображение мысленно дорисовало ему нимб и ангельские крылья. Только что этот золотой человек спас меня, хотя, думаю, нас обоих, от часовой нудятины на тему «Почему крестьянам нельзя охранять границу».
Адашев с поджатыми губами встал из-за стола, пожал руку Трубецкому, меня, видимо, касаться не захотел и просто кивнул, а затем покинул вотчину под сопровождением слуги боярина.
– Ну-с, теперь поговорим без свидетелей, – резко изменился в лице Андрей Васильевич. – Кристиан, ты уверен, что вы действительно сможете охранять наши границы? Это не так просто, да и Адашев прав, вы с Иваном черносошные крестьяне, которые должны постоянно работать по хозяйству! Ну и Иоанн IV навряд ли согласится. Он мудрый царь, и наши с ним отношения в крепком доверии, но в долгу не очень хочется у него оставаться, сам понимаешь – не выгодно.
Я задумался и задержал взгляд на одной точке. Трубецкой прав, нельзя быть всегда уверенным на сто процентов, надо быть готовым к подвоху в любой момент. Но я ему безумно благодарен.
– Я понимаю, спасибо вам, Андрей Васильевич, за помощь, сообщите мне, пожалуйста, вердикт царя-батюшки, когда он будет известен.
– Обязательно.
Мы синхронно встали из-за стола и пожали друг другу руки, после я покинул помещение и направился к товарищу, который наверняка с нетерпением меня ждал.
***
– А я смотрю, ты прям везунчик на людей со старшим сословием, – скептически произнёс Ваня, параллельно удобряя поле.
– На мне просто магнит появился, как только возник шанс стать дворянином, – подмигнул я. – Кстати, ты придумал себе фамилию?
Товарищ замер на месте, Резвый, который бегал по всей земле, тоже присел.
– Э-э-э, ну, Васильев? – предположил Ивашка.
Я осмотрел его с ног до головы, потом склонил голову набок.
– Хм, ну неплохо, Иван Васильев и Кристиан Рыков. Но я бы предложил что-то более уникальное!
– Лукин?
– О, мне нравится! Иван Лукин, – я улыбнулся. Резвому тоже понравилась фамилия ещё одного хозяина, и он повилял хвостом.
– Так, хватит мечтать, пора быть реалистами и продолжить работу! Нам ещё четверть поля надо удобрить, – сделал важное заявление Ивашка, и мы вернулись к рабочему ладу.
Погода сегодня была пасмурной, солнце глубоко спряталось за тёмными облаками и выходить не собиралось, но вот дождя не было, хотя очень хотелось бы.
Вообще, в крестьянском деле положительно влияют два вида погоды:
1. Яркое солнце.
2. Грибной дождь.
И то, и то прекрасно сказывается на почве и влияет на её плодородие.
Но так как погода не подпадала под ожидания, удобрение было в наших, мужских руках.
***
С момента нашей встречи в вотчине у Трубецкого прошло около трёх дней. Всё это время мы с Ивашкой не сидели зря и наконец-то полностью закончили работу с полем, пару раз поохотились и починили сарай Василисе Егоровне, чему она была несказанно рада.
Но все эти дни я не находил себе места и окончательно понял, что чувство ожидания меня очень сильно душит.
Я не мог не думать о Москве, о своём доме, ведь совсем скоро я наконец-то вернусь туда. Но с каждым разом мои мысли рассеивались, и в голове была сплошная солома.
Ближе к вечеру я вышел прогуляться на цветочную лужайку в другой стороне от леса. Никто не возражал, хозяйка, правда, настояла, чтобы я сначала поел, а потом только шёл, ну и Ивашка, как истинный товарищ, побеспокоился о моем состоянии, всё-таки на Руси не было понятия одиночество.
Резвого решили оставить в будке, но как только я вышел из домика, его мокрый чёрный нос выглянул оттуда и послышался жалобный скулёж.
– Так, дружище, это запрещённый метод, нельзя таким шантажировать, – я легонько почесал его за ухом. – Да и я на такое не ведусь, разве что пару раз попадался на уловки Марселя.
Пёс озадаченно взглянул на меня, услышав другую, причём довольно странную для этой эпохи кличку.
– Что за Марсель? – послышался бархатный голос у меня за спиной.
Я аж подпрыгнул: неожиданно услышать кого-то так близко, стоя в сумерках наедине с собакой.
Повернувшись на пятках, я посмотрел в лицо человеку, который, видимо, любит подкрадываться и пугать людей.
Это был Трубецкой собственной персоной.
– Андрей Васильевич, это вы! – искренне обрадовался я и подошёл к калитке.
– Ну, вроде не Адашев, – засмеялся он. – Ты куда-то собираешься?
Я немного замялся на месте.
– Да-а-а, на цветочную полянку хотел сходить.
Он лукаво посмотрел на меня.
– Не против моей компании?
– Конечно нет! – сразу же ответил я.
– Тогда бери Резвого – и пошли, а то, если его тут оставим, обидится, они собаки чуткие, их надо всё время любить и уделять внимание, – спокойным голосом произнёс Трубецкой.
И мы двинулись в сторону назначенного места, – видимо, моему одиночеству не суждено было сбыться.
– Так что за Марсель? – неожиданно Андрей Васильевич прервал стрекотание сверчков своим вопросом.
– А, да так, один очень хороший пушистый кот. Чёрненький, – на моём лице наверняка заиграла улыбка при воспоминании о любимце.
– Я смотрю, ты больше кошек любишь? – улыбнулся Трубецкой, смотря на пса впереди.
– Ну да, можно и так сказать. Какими бы они привередливыми ни были, в глубине души они нам безумно благодарны. Ведь они для нас – мгновение в огромном пути, а мы для них – вся жизнь.
За разговорами мы и не заметили, как уже оказались на лужайке. Я не задумываясь упал на траву и сорвал полевой цветочек, который спрятался в зелёном бутоне.
Резвый прошёл чуть вперёд и принялся охотиться на букашек. Андрей Васильевич, недолго думая, присел рядом со мной, но всё же подстелил под низ епанчу, которая сегодня была тёмная.
С минуты две мы молчали и вслушивались в малейшие звуки природы, потом, когда на небе загорелась первая звезда, Трубецкой начал разговор.
– Кристиан, Иван Васильевич одобрил твою идею, но просил меня иногда приглядывать за точностью её реализации, – пояснил он.
Внутри меня началась дискотека, но лицо я старался сохранять серьёзное, нельзя визжать на всю лужайку при таких людях, ещё и поздно вечером.
– Думаю, неделька-две такого поста – и ты лично лицом к лицу встретишься с царём-батюшкой и станешь истинным дворянином.
Я повернулся в его сторону и глубоко вздохнул.
– Спасибо вам, Андрей Васильевич, я в большом долгу перед вами!
Трубецкой положил руку на моё плечо и пару раз похлопал.
– Не за что, дружище, в тебе есть что-то такое, из-за чего мне хочется помогать без всякого одолжения.
– Даже не знаю, что вас могло так зацепить! – искренне негодуя, улыбнулся я.
– Наверное, улыбка, даже сейчас она очень ярко сияет на твоём лице. – Андрей Васильевич пожевал губами и тоже улыбнулся. – А улыбка, улыбка – она ж как…
Он задумался, а я, не успев подумать, выпалил это слово, которое тысячу раз слышал от Вити:
– Как диагноз.
– Диа… диаг… что? – Трубецкой задумался, но при этом он засмеялся, как беззаботный ребёнок.
Матерь Божья! Надо срочно выкрутиться.
– Диагноз – это краткое заключение лекаря о состоянии здоровья человека, об имеющихся у него заболеваниях или о причине смерти, – объясняя, молился Богу, чтобы в шестнадцатом веке существовало слово лекарь.
Андрей Васильевич удивлённо наклонил голову, и его взгляд приобрёл странный прищур.
– Та-а-а-ак, и откуда ж мы такие заумные словечки знаем? И ставим боярина в неловкое положение?
Ясно, хотел как лучше, получилось как всегда.
– Книг много читаю, Андрей Васильевич! – я встал на ноги и свистнул Резвому. – Мы пойдём, а то Ивашка заждался.
– Беги, давай, а лекарям твоё словечко передам, пусть в голове своей держат, коль сами не придумали.
Я лишь немного ухмыльнулся и поспешил покинуть лужайку, пока не возникли вопросы, откуда я беру книги, ведь у черносошных крестьян они вряд ли были.
***
Прошло около двух недель с тех пор, как мы с Ваней караулим русскую границу по вечерам, через день. Каждый вторник, четверг и субботу я вдвоём с товарищем стоял на линии государств, по длине которой лежали в виде стены камни, тесно располагались друг к другу острые колья и остальная стража, мешающая врагу проникнуть внутрь.
При всей этой обороне каким-то чудесным образом в день нашего знакомства с Трубецким ногайцы всё же смогли проникнуть на нашу территорию, но, надо признать, в ту ночь стражи не было, да и каменная стена была иных размеров и более редкая.
Люди, которые так же, как и мы, охраняли границу, но делали это каждый день, целые сутки, поначалу скептически смотрели на наш дуэт, но вскоре у нас получилось наладить контакт и мы сменяли друг друга на посту с приятельскими улыбками.
Сейчас было пять утра, вот-вот на уровне наших глаз появятся алые лучи солнца. Природа на рассвете была невероятно сказочной, и если ночью всё стихало, то утром, наоборот, играло яркими красками.
Птички приятно щебетали весеннюю безмятежную песенку, маленькие дикие звери вокруг рылись в кустах и еле слышно перебегали по земле.
Меня ужасно ломило в сон под столь расслабленные звуки леса, но я держался из последних сил, пытаясь себя хоть как-то взбодрить.
Ивашка зевал в трёх широких шагах от меня, тем самым вызывая ответную реакцию, отчего я засмеялся.
– Так вот как вы границу русскую охраняете, хиханьки да хаханьки только и слышно! – послышался голос сзади.
Мы с товарищем резко развернулись, и если он виновато улыбнулся и поклонился с извинениями, то я закатил глаза и мысленно отправил гостя к царю, чтоб мозги делать ему, а не нам.
– И я тоже очень рад видеть вас, Кристиан Рыков, – чуть ли не выплюнув произнёс мои инициалы окольничий, мерзко улыбаясь.
– Взаимно, Алексей Фёдорович, ох как взаимно! – пришлось натянуть улыбку, хотя перед Адашевым я хотел это делать в последнюю очередь.
Ивашка наконец-то выпрямил спину и опять подозрительно посмотрел на мой диалог с очередным знатным человеком, но в этот раз он всё знал, ведь диалог в вотчине Трубецкого я пересказал ему от и до.
– Что же, ежели с любезностями покончено, то перейдём к делу, – он прочистил горло и посмотрел на небо. – Царь Иоанн IV Грозный требует явиться в его палату черносошного крестьянина Кристиана и черносошного крестьянина Ивана.
– У меня фамилия есть, – поправил я Адашева.
Товарищ, стоящий рядом, поперхнулся слюной от моей наглости перебивать окольничего при таком важном заявлении.
– Пока не станешь дворянином – нет, – резко отрезал он. – Явиться сию минуту, иначе ваш шанс уйдёт более вежливым людям. И да, у вас на сборы десять минут, постарайтесь надеть что-то приличное. Всё-таки не на поля идёте. Я зайду за вами ровно после назначенного времени.
Мы с Ваней посмотрели друг на друга, затем на остальную стражу и, кивнув в знак прощания, кинулись в сторону домика.
– Тиан, ты хоть иногда язык за зубами придерживай! – тараторил он во время бега. – Скажи спасибо, что Алексею Фёдоровичу хватило терпения и он вместо заявления о дворянстве не предоставил нам письмо о понижении до крепостных крестьян! У царя тоже так голосить будешь?
Я бежал, стараясь смотреть под ноги, но одна ветка была более коварна, и мои нижние конечности по воле случая запнулись об неё. Спасибо, что не полетел лицом к земле. На самом деле Ивашку я вообще не слышал, все мои мысли усердно цеплялись за одно слово: «шанс».
Вот он! Уже фактически в моей руке, осталось просто зацепиться за него и удержать. Возможно, совсем скоро я окажусь в Москве, моей Москве!
Мы ворвались в дверь достаточно нагло и неожиданно для Василисы Егоровны. Она застыла с кувшином воды прямо по центру прихожей.
– Тьфу на вас! Малахольные! – женщина схватилась за сердце. – Чего вы такие запыхавшиеся, куда торопитесь?
– Матушка! Нас сам царь-батюшка Иоанн Грозный в дворяне посвящать собрался, – радостно кричал Ваня, тесно обнимая Василису Егоровну.
Я в это время уже рылся в сундучке в поисках нарядной рубахи, которая обязательно должна быть красного, синего или белого цвета с узорными полосами на рукавах и подоле.
– Да что ты! Родненькие мои! Ванюша, Кристюша, – восторженно, на эмоциях говорила она. – Так надо ж скорей искать наряд-то подходящий, чтобы перед царём не позориться.
Теперь уже и они подключились к поиску одежды.
Спустя пару минут мы с товарищем были как женихи. Василиса Егоровна даже всплакнула, поцеловала нас в макушку и помолилась Богу.
– Ну, ребятушки, ни пуха ни пера!
Стоило перешагнуть порог дома, как перед носом возник Адашев.
– Вспомнишь солнце – вот и лучик! – съязвил я, имея в виду абсолютно другое выражение.
Окольничий закатил глаза, осмотрел нас с ног до головы, положительно кивнул и пропустил нас за калитку. Теперь перед моим взором представилась новая картина. На нас смотрели три лошади.
Первая была белой, с длинной ухоженной гривой, на которой было роскошное седло. Да и удила с поводьями выглядели недёшево, – очевидно, это конь Адашева. Вторая была меньше, коричневой с оттенком темнее гривы. На ней было обычное седло, слегка стёртое по бокам, и порванные в некоторых местах поводья. А в третью я влюбился сразу же. Она была полностью чёрная, как ночь. С мудрыми, глубокими глазами. Седло и повод были в более хорошем состоянии, нежели у второй, но до первой не дотягивали. Хотя этому невероятному коню и седло-то наверняка не нужно.
– Ну и что мы замерли? По коням – и вперёд! Царь долго ждать не будет, – окольничий, как и ожидалось, прыгнул на белоснежного красавца.
Я подошёл к чёрному коню и положил ладонь на его нос, а второй рукой приобнял за гриву. Животное было явно не против и расслабленно фыркнуло, лизнув пальцы.
Повернувшись на Ивашку и виновато склонив голову, я спросил:
– Ты не будешь возражать… если я… ну…
– Тиан, конечно нет! Тем более конь сам выбрал тебя, – товарищ понял меня с полуслова.
Благодарно улыбнувшись, я залез на своего красавца, а Ваня – на другую лошадь, и мы двинулись навстречу счастью.
Дорога была быстрая, лёгкая, но при этом с неким отстранением и тремором рук, что мешало контролировать коня.
Пришлось набрать в грудь больше воздуха, а также сконцентрироваться, ведь путь составлял около получаса. Ну и в таком великолепном обществе показывать свои эмоции было ни к чему.
***
Вскоре показались крыши Московского Кремля. При виде них захватывало дух, а сердце просто-напросто останавливалось.
В голове сразу возникли картинки нашего Кремля… Красной площади. Я вспомнил, как часто с Витькой выходил гулять по вечерам в студенческие годы по той местности.
В какой-то момент я словил себя на мысли, что могу пустить слезу, а этого делать было нельзя. Ивашка, скачущий слева, увидел моё странное состояние и хотел было положить свою руку на плечо, но во время езды это было тяжело сделать.
Спустя несколько минут Адашев остановил лошадь у главного входа, но спрыгивать с неё не стал, просто замедлил ход. Мы последовали его примеру.
По пути к палатам мы осматривали двор, на котором находились вотчины многих знатных бояр. Жизнь тут по-настоящему кишела людьми, хотя это и так было очевидно.
И вот мы спрыгнули с лошадей прямо перед царской палатой. Животных увели в ближайшую конюшню, а мы зашли внутрь.
– Доброго утра, царь ты наш батюшка! – склонился я перед самим Грозным.
Свои ощущения в тот момент описать не смогу. Одно дело – видеть его портрет на страницах учебника истории, книгах, интернете, другое – лицезреть вживую.
Он был сухощавого телосложения, достаточно высокого роста, что было видно даже в сидячем положении. У него был невероятно проницательный взгляд голубых глаз, а также ярко выраженные пышные усы и борода.
– Доброе, доброе, – Иоанн IV с небольшим интересом склонил голову вбок. – Алексей Фёдорович, что ж ты стоишь как не родной, али тебе места в моей палате мало?
– Никак нет, царь-батюшка! – Адашев поспешно отошёл и встал сбоку от Грозного.
Стража скептически осмотрела нас, но не повела ни единым мускулом.
– Кого из вас Кристианом чают? – сурово спросил он.
Я сделал шаг навстречу и вновь поклонился.
– Хм, хорошее у тебя имя, созвучное с сословием. Но тебя, видимо, не сильно устраивает положение, коли же ты военных успехов стал добиваться?
– Отец родной, не вели казнить, вели слово молвить! – поспешил я объясниться. – Устраивает всё в крестьянских буднях, да и ты, царь-батюшка, условия предоставил, на которые грех жаловаться, но хочу я свой путь по-другому построить, больших успехов добиться, Родину защищать, тебе верным другом стать.
Иоанн IV пожевал губами, посмотрел на своих придворных, а затем сощурил глаза на Ивашке.
– Что ж, и дружок твой такого же мнения?
– Всё так, царь-батюшка, никак иначе. А коли я совру, отрежьте мне язык! – пошёл на крайние меры товарищ.
Адашев закатил глаза от эмоционального порыва Вани, а на лице Грозного, что удивительно, приподнялся уголок губ, который перерос в незаметную улыбку, но тут же поспешил скрыться.
Царь встал с трона и, поправив шапку на голове, заявил:
– Я, царь всея Руси Иоанн IV Грозный, на правах, данных мне властью, перевожу Кристиана и Ивана из черносошных крестьян в дворяне, – он сделал паузу. – И коль уже сословие становится выше, то и фамилии должны зазвучать ярче. Присваиваю Кристиану фамилию Рыков, а тёзке моему, Ивану, – фамилию Лукин. Да будет так!
В завершение Грозный ударил посохом о ковёр, и возникла приятная тишина официальности. Вот он – вкус успеха!
Почему-то мой разум стал мутнеть, а краски царских палат – тускнеть, я начал постепенно терять равновесие, в какой-то момент и вовсе отключился, с надеждой очнуться вернувшимся в свою эпоху…
Часть II
Глава VI. Англия?
– Commissioned Officer? What's the matter?6 – послышалось в паре шагов от меня.
Я открыл глаза и тут же потерял равновесие, потому что не ожидал, что вместо мягкой кровати буду стоять на асфальте.
Парнишка, который, видимо, и вернул меня в реальность, успел подстраховать моё тело от падения.
Он был юн и одет явно не для нашего мира. Значит, я не в Москве, не со своим котом и не в своей квартире…
На парнишке сидел синий китель, пошитый по офицерскому образцу, и на ногах красовались серые бриджи. Форма явно не русская.
То есть я мало того, что не попал в свою эпоху, так ещё и не в Россию?!
– Commissioned Officer, are you feeling ill?7 – уточнил он, отряхивая мои брюки от пыли.
Кстати о брюках, да и не только о них, об одежде в целом. Я прошёлся взглядом по всей своей фигуре, докуда позволяло зрение, и удивился. На мне была традиционная красная форма, состоящая из отличительного полкового мундира, белой рубашки, серых брюк, которые поддерживались подтяжками, и обуви. Потянув руки к своей голове и нащупав шляпу, я понял, что это треуголка8.
Затем осмотрелся вокруг и обнаружил, что стою вместе с этим парнишкой возле морского порта, а необычные дома и нестандартные корабли, а также акцент и речь, судя по всему, мичмана9 натолкнули меня на мысль, что прямо сейчас я нахожусь в Англии.
– Yes, thanks! – всё-таки знания английского пришлись очень кстати. – Please remind me what's going on?10
– Господин офицер, вы объясняли мне дальнейший план подготовки перед пребыванием в Россию, показывая всё на наших флотах, а потом потеряли сознание…11 – бегло протараторил мичман.
– Пребывания в Россию?! – мои глаза наверняка округлились, после услышанного заявления.
– Так точно. Российскому императору Петру I требуется подмога английских офицеров для Персидского похода. Вас и ещё пару флотных и артиллерийских офицеров отправляют добровольцами. Да и вы, господин Форд, сами изъявили огромное желание присоединиться к армии Петра Алексеевича, – пояснил парнишка. – А меня направили к вам, потому что без мичмана управление корабельным судном – не самый лучший вариант!
Отлично! Что мы имеем?
1. Я снова (чёрт возьми) не в своей эпохе.
2. Вроде как у меня высокое звание.
3. У меня новая фамилия, осталось вычислить имя.
4. Мы едем в Россию!
5. Я попал в эпоху Петра I, которую знаю от и до, поэтому находиться здесь будет проще.
6. Если это Персидский поход, то сейчас либо тысяча семьсот двадцать второй, либо тысяча семьсот двадцать третий год.
– Спасибо, я понял. И когда же мы отправляемся в Россию?
Мичман посмотрел на воду, почесал руку и задумчиво произнёс:
– Примерно через недельку, если все будут готовы.
– Прекрасно! – искренне улыбнулся я. – А тебя-то как звать?
– Винсент Энфилд к вашим услугам, господин офицер! – он сделал лёгкий наклон головы, показывая уважение перед старшим по званию.
Вообще, вся эта схема чинов что в России, что в Англии интересна, я не раз заострял внимание именно на этой теме, поскольку надо знать много тонкостей и особенностей каждого положения, чтобы не оплошать перед уважаемым человеком и из-за этого не лишиться своего звания.
– Энфилд, тогда продолжим наши дела? – с большим энтузиазмом поинтересовался я.
– Продолжим, господин Форд! – улыбнулся мичман, и мы зашагали вдоль порта.
На берегу были расположены корабли и флоты, завораживающие своей красотой, но в России, конечно, лучше, особенно при Петре Алексеевиче, с нашими суднами никто не сравнится.
Матросы, которые приводили флоты в рабочий вид, замедлялись, чтобы посмотреть в нашу сторону и поклониться. Это удивляло, ведь я не до конца понял, какой у меня чин. Офицер, но какой, раз такое уважение?
Видимо, эту загадку я разгадаю не скоро, хотя желательно это сделать в ближайшие дни. Ведь чем раньше, тем лучше.
Когда мы прибудем в Россию, первым делом нас начнут распределять, кто в какой отряд идёт. Кто на флот, а кто в пехотную артиллерию. И для этого русским генералам потребуются наши полные данные, а именно имя, звание, старшинство (по званию, возрасту, отличиям и выслуге), статус (активная служба / резерв / отставка) и текущий пост каждого формально утверждённого офицера флота, от лейтенантов до адмиралов и лордов Адмиралтейства. Из всего этого списка я не знал ничего, кроме своей фамилии и того, что я офицер. А вот какой и чем руководящий – морем или сушей, – оставалось для меня большой тайной.
Вся эта загадочность убивала. А вместе с этим – терзало мою душу. Хотя и в моей жизни я многое о себе не знаю. Складывается впечатление, что я ни разу не показывал себя настоящего за время карьеры и моих отношений.
С Катей с самого начала всё было совсем по-другому. Мне даже сейчас трудно представить того искреннего, открытого, но глупого паренька, у которого была не любовь, а зависимость от человека. Отвратительное и очень тяжёлое чувство. Ни в коем случае нельзя привязываться к людям, а в особенности к любимым людям. Спустя время наши отношения кардинально изменились и зашли в тупик этого длинного жгучего лабиринта. В очередной раз, когда вместо того, чтобы спокойно сесть, обсудить и выяснить причину ссоры, я получил в свой адрес повышенный тон и отвёрнутую спину, во мне щёлкнула новая личность: Фелисов Кирьян Сергеевич – серьёзный молодой человек, который преподаёт историю в лучшем университете России и не станет терпеть к себе такое отношение.
В тот день я повернулся к Кате тем же местом, что и она ко мне. Произнеся одну простую фразу: «Я тебя понял», сам того не подозревая, я вонзил в её сердце тысячи острых игл, которые больно укололи по самолюбию. Наша контрастность личностей – Катина импульсивность и моя расслабленность – впервые дали о себе знать во всех красках.
Это было первой трещиной нашего обрыва…
На работе также открывалась другая моя сторона. Справедливый и рассудительный преподаватель отлично вписывался в университетскую среду. Таким меня считали ребята и коллеги. Я всегда благосклонно относился к их опозданию и порой невыученным рефератам, но они знали, что, если понадобится, я могу прикрикнуть, поэтому старались сильно не пользоваться этим.
С Витей же, скорее всего, я был собой. Покровский знал много чего обо мне и мог поддержать без лишних слов, одним лишь взглядом. С ним цветёт моя беззаботная, простая жизнь. Не зря он стал хирургом: вскрывает не только людей, но и мою душу.
– Господин Форд, о чём задумались? – вывел из раздумий мичман.
– О жизни, Энфилд, о жизни.
– А что вам задумываться, господин офицер? Она у вас самая лучшая, я уверен в этом! – парнишка слегка похлопал меня по плечу, но тут же осёкся, понимая, что переступил границу этикета.
Но я в ответ положил ладонь на его спину, дав понять, что всё нормально.
Мичман улыбнулся.
– Если вас что-то терзает, поделитесь со мной, – тихо, но с очень красивым английским акцентом промолвил он. – Я понимаю, что у нас очень разный статус и я не имею права вести себя так с вами, господин Форд, но что-то меня цепляет в вас. Видимо, душа. Вы открываете её каждому, не подозревая об этом.
Я замедлил шаг и, прикусив губу, задумчиво взглянул на парнишку. А ведь такие слова почти точь-в-точь говорил мне Трубецкой.
– За статус не беспокойся, я не очень люблю всё это разделение между людьми, но закон государства уважаю, – попытался вежливо разъяснить ситуацию. – А насчёт поделиться терзаниями – я подумаю!
Мы продолжили идти, уже болтая на лёгкие, непринуждённые темы, что мне и вовсе показалось, якобы я всю жизнь был офицером Фордом, который жил в Англии.
Но это было далеко не так, ведь на деле я простой преподаватель истории. Хотя, кстати, эта профессия сейчас мне очень пригодилась. Ведь, когда попал в эпоху Ивана Грозного, я смог с лёгкостью сориентироваться в происходящем и даже вспомнил некоторых исторических персонажей того времени. Как только вернусь в свою эпоху, обязательно прочту более подробную жизнь Трубецкого, уж слишком сильно он меня зацепил. Вроде за всё изучение истории и шестнадцатого века он был у меня на слуху, но почему-то акцента на его персоне я не сделал, о чём очень жалею.
Сейчас же я несказанно счастлив, узнав, что попал в эпоху Петра Алексеевича. Ещё в школьные года меня зацепили его подвиги, отважность и уверенность в достижении цели. А его фраза, которая в последующее время стала цитатой, особенно откликнулась в душе каждого любителя эпохи начала восемнадцатого века:
«Умение превращать поражение в победу – главное качество лидера». – Пётр I Великий.
Но ведь, помимо военных походов и государственной политики, император славился своими человеческими качествами. Да, в школьных учебниках Пётр Алексеевич раскрывается нам сугубо как правитель, лишь незначительные моменты его жизни пробегают мимо наших глаз, по сравнению с тем потоком дат и информации, которые мы получаем.
Но, если подробно порыться в его биографии, например в том же интернете, или сходить в библиотеку, музей и найти нужные зацепки, этот человек откроется нам с ещё одной, увлекательной стороны.
К примеру, Пётр Алексеевич получил слабое образование, поэтому всю жизнь писал с ошибками. А ещё у императора была любимая лошадь Лизетта, с которой он не пожелал расставаться даже после смерти. Он отдал приказ сделать из неё чучело.
Пройдя почти до конца берега, мы остановились возле какого-то небольшого белого здания с пристанью, из которого вышел мужчина, и Винсент сразу же поклонился перед ним.
– Доброе утро, господин адмирал Морган!
Адмирал, значит… Адмирал – высокий чин, выше мичмана и выше некоторых офицеров. Но проблема в том, что я не знаю своё офицерское звание и ранг, значит, не знаю, кланяться мне перед ним или нет.
Недолго думая, я всё же сделал поклон: если вдруг окажется, что по чину я выше его, то это была банальная вежливость с моей стороны.
– Энфилд, рад видеть! – улыбнулся мужчина, чья одежда была чем-то схожа на нашу с Винсентом, но и отличалась некоторыми деталями. Затем он перевёл свой взгляд на меня и приветственно склонил голову. – Киллиан, давно я тебя не видел. Что ж ты клонишься перед своим другом? М? Да, я выше тебя в звании, но не умнее. И наши десять лет совместной службы явно закрепили крепкие отношения между нами.
Я лучезарно улыбнулся. Киллиан. Красивое имя, звучит благородно. Мне нравится. Получается, я офицер Киллиан Форд.
– Прости, а… э… дружище! – damn12, я же не знаю его имени, а он-то обратился ко мне именно так. – Совсем запамятовал, видимо, солнце в последнее время сильно нагрело голову и я забылся. Ха-ха!
– Ха-ха! Эх, Киллиан, узнаю тебя, мой друг, – с искренней и беззаботной улыбкой обратился адмирал. – Энфилд, а как вы допустили солнечный удар моего многоуважаемого друга, если последнюю неделю вы постоянно ходите вместе в связи с подготовкой к переправе в Россию?
Мичман понял сарказм адмирала и сделал наигранно-виноватое лицо.
– Прошу прощения, господин адмирал, в следующий раз обязательно буду держать над господином Фордом зонт!
Наша троица дружно засмеялась.
– Катберт! Зайди! – послышался звонкий голос из здания, откуда выходил адмирал.
– One second please! – крикнул он в ответ с очень резким, командирским голосом.
Я ухватил возможность за хвост и обратился к другу уже по имени:
– Катберт, дружище, а ты сам-то в Россию собираешься?
Адмирал полубоком развернулся и застыл на пару секунд в забавной пантомиме. Сначала он пожевал губу, потом притопнул ногой, склонил голову набок и многозначительно цокнул. Когда он вновь посмотрел на меня, его зелёные, как тайга, глаза блеснули огоньком.
– Киллиан, ты же знаешь, что распределение зависит не от моего желания. Начальство смотрит на стремление и успехи во время всего нашего обучения, ну и непосредственно службы, – Морган накрутил на палец свои светлые усы и продолжил: – А ты наверняка помнишь, что в обучении была только одна яркая, голубоглазая звёздочка – ты. Ты мой друг, и никто больше. Ты думаешь, я просто так настоял на том, чтобы тебя повысили в должности до старшего офицера?
Меня только что окатили холодной водой и вернули трезвость ума. А ведь Катберт адмирал, он старше меня в звании и имеет право мной командовать, но он этого не делает и не просит вести себя по этикету в связи с нашей дружбой. И при всём при этом он не тянет меня за уши, раз, прежде чем стать старшим офицером благодаря ему, я был капитаном, которым стал явно по своим заслугам.
