Ангелина Засимова
Костры на чердаке
Десятая вещь. Олеся
Сколько можно лгать самому себе, Александр Александрович? В свои-то, мать его, четырнадцать годков. М-да. Ну и вымахал. Ну и лось. Реально лось здоровый. И че сутулишься? Жир пытаешься скрыть за горбатой спиной? Ты же еще крупнее становишься, Александр Александрович! Бесов пора изгонять. Бесов жира. Бегемота? Бегемот, он же Бафомет жирный. Неужели я превращаюсь в демона? Неплохо.
Да нет же, плохо. Мерзкий толстый увалень. Жирнющий как кусок свинины. Сто десять килограмм при росте сто восемьдесят. Жесть.
Почему Бегемота? Я недавно почитал, а потом глянул по телеку сериал «Мастер и Маргарита». Поэтому мои страсти увлекли меня в изучение того, что лежит по ту сторону Бога.
В то, что под землей.
Я знал, что внизу есть Осирис и Анубис. Но там есть кое-кто еще. Кто-то, кого упоминают в библии. А именно Дьявол.
До прочтения Булгакова я не особо задумывался о демонах. О Сатане и его подданых. Я открыл для себя новый мир.
К тому же у меня начал формироваться музыкальный вкус. Я влюблялся в музыку Dumma Borgir, Bafometh, Bathory, Gorgoroth, Belphegor, Slipkhot…
Мне ничего не надо было для счастья – только поспасть на их концерт в Москве хотя бы раз в жизни. Но оставалось одно: брать наушники и идти гулять в лес после школы.
Недавно звонил брат. Только маме. Она сказала, что с ним все хорошо и, возможно, позже он приедет в гости.
Я очень обрадовался! Наконец-то будет с кем обсудить мои дела!
***
В мае, в воскресенье я покрутил в руках библию, поцеловал ее в самый центр и спрятал под стол. Не мог… Просто не мог держать ее на столе одновременно со своими новыми увлечениями. Некомфортно. Это как материться при маме или курить в школьном туалете. Чересчур маргинально.
В моих лапах на час в день оказывался доступ к интернету. Мама разрешала столько. Я жадно искал, копировал или скачивал электронные книги. Добрался до самых разных… Я узнал, что существует церковь Сатаны Антона Лавея, узнал про Алистера Кроули – известного психа-сатаниста, который написал книги, которые ему нашептал Дьявол. Много чего прочел из криминальной журналистики.
На мои глаза попались труды Елены Блаватской – русской аристократки, которая зависала на Тибете, а потом переехала в Нью-Йорк и создала оккультное направление – Теософия. Я силился понять ее, но даже Кроули был более логичен, чем она.
Оккультизм оказался куда интереснее библии. Вот так. И что? Я полиглот. Вот и все. Оправдываться не собираюсь.
Дебри затягивали в себя. Я плавно изучал мистику девятнадцатого века, особенности ритуалов Викторианской эпохи, спускался ниже и ниже. Дошел до Средневековья. Сколько всего! Немного осилил «Молот ведьм», но этот великий труд про ведьм оказался тяжелым чтивом для юного меня.
Из всех оккультных направлений меня больше всего затянула некромантия. Наука о мертвых. О воскрешении мертвых. Я много чего помнил о Древнем Египте. Я проводил параллели. Некромантия местами уходила в египетские ритуалы.
Позже я познакомился с культом вуду. Некоторое сходство с изобретенным мной ритуалом было. С моими вещами. Только я оживлял кукол жертвоприношениями, а магия вуду оживляла или воздействовала на людей посредством тотема-куклы.
Моя магия была добрее, она сохраняла души в вещах. Или нет?
Когда немного разобрался в видах магии, то понял, что, возможно, я совершаю что-то не правильное. А именно не дают мертвецам уйти в мир духов, я запер их в клетках. Клетка – вещь.
Во всех трактатах, религиях и народах игры со смертью – опасная затея. Только Бог может забрать жизнь, только он может ее даровать. Любая попытка связаться с миром духов, ритуалы тянули за собой во мрак. В помешательство. В безумие. Куда угодно – только против Бога.
Хомяк Вениамин, пес Мухтар, сын кота Рис, карасик, щенок, свин, фазан и сорока. Все они в тюрьме. Я их запер и сделал своими тотемами на чердаке.
– И то верно, – показался Безобразный демон, он присел на кровать.
***
Случилась неприятность. Моя дорогая мама убиралась в комнате пока я был в школе. Она нашла мои тетради с записями про некромантию. И устроила скандал, конечно же. Я не ожидал от нее. Мне было очень-очень неприятно, что она полезла в мои личные вещи. Однако дорогая мама еще и отцу растрепала. И я в тот день пожалел, что пришел домой. Захотелось в лес. Слушать дэт-блэк метал и гулять.
Будто кусок от души оторвала.
Сука старая.
Ненавижу.
Тьфу, тьфу, тьфу. Так, не надо про мать словами плохими. А то… Мало ли. Все может быть. Еще раз. Тьфу, тьфу, тьфу и постучать. Но пыл мне необходимо было спустить, и я ушел на пару часов к деревьям.
Вернулся к шести вечера.
Кстати говоря, не стоит думать, что мои драгоценные родители перестали гнать друг на друга. Точно так же орали. Только я уже не замечал. Уходил.
Однажды отец звал меня с чем-то помочь, я ответил ему: «Нет, козел». Мама рядом стояла. Дала мне затрещину. Сказала: «Как ты смеешь на отца так говорить».
Я потерял последнее уважение к матери. Старая глупая сука.
Как же я устал.
Хочу уехать.
Хочу бросить эту чертову школу, взять рюкзак и уехать скитаться по норвежским лесам.
Хочу разговаривать с такими же, как и я. Хочу, чтобы на меня не повышали голос и не рылись в моих дневниках.
В школе проходил конкурс сочинений ко дню матери. Все ребята написали о том, как любят своих матерей. Абсолютно все. Писали, что их матери красивые, умные, добрые. А у меня рука не повернулось, потому что в моем случае это было ложью.
Я написал о маленьком мальчике, который три дня прожил с трупом матери в квартире и до последнего стучал по стенам, чтобы соседи услышали и вызвали полицию.
В шоке была вся комиссия по сочинениям. Я занял приз зрительских симпатий.
Надо понимать, что мама не просто влезла в дневники, а еще растрепала отцу о моих увлечениях, надеясь, наверное, получить поддержку. Или поржать с ним надо мной. Два чокнутых сплетника.
Я возвращался из школы, думал о шоколадке в рюкзаке, которую мне подарили за сочинение.
– Э, малой! – позвал батя. – Санек!
– Че тебе нужно?! – грубо отозвался я.
– Иди сюда! – кричал отец.
Пьяный голос просачивался через прохладный апрельский воздух. Я вздрогнул, заглянул за угол – пьянчуга забивал наших кур на мясо. Мое лицо кривилось, и я зашел в дом.
Надо было сделать уроки быстро, потом почитать хотел.
Знаете, иногда черную змею можно предчувствовать. Если она уже ползала внутри тебя, то ее появление, ее дыхание и шорох слышаться. И это дает крошечный шанс, чтобы сбежать от змеи или не пустить ее ползать по ребрам. А не кривиться и сгорать.
Если бы я знал, что произойдет. Если бы я поверил своей интуиции, если бы выскочил через окно.
Батя хлопнул дверью и опять позвал меня.
– Санек! – сказал он, показывая красную пьяную рожу в дверном проеме.
– Господи Боже, ч-что т-тебе нужно?! – раздражался я.
– Вот! Это тебе принес! Ты же занимаешься некромантией своей! – гоготал отец. Его рука, изрезанная в мясо, кровоточила. Этой рукой он поставил на мой рабочий стол миску, наполненную его кровью. Батя смотрел на меня. – Это для тебя!
Я завизжал как резанный. Бросился в угол комнаты, только бы не видеть это безумие. Господи, Господи, Господи, спаси и сохрани. Зачем? Я закрыл глаза руками и верещал:
– Уйди! Уйди! Уйди!
– Вот псих ненормальный, – спокойным голосом произнес отец, почесал репу и ушел. Как ни в чем не бывало. А чашку оставил!
– Сука… – выл я, не зная, как убрать руки от лица. – Блять!!!
Все же я набрался смелости, взял это безумие и быстренько вынес в сенца, чтобы не маячило.
Мама вернулась через час. Я рассказал ей об этом. Она попросила меня не преувеличивать, помыла чашку, а позже налила мне в нее суп и позвала есть.
Я чуть не проблевался.
– Ты серьезно? – сказал я уже без сил.
– Что такое? Кушай давай, – сказала мама, чавкая чаем.
Я развернулся и ушел, громко хлопнув дверью летней кухни. Я собрал рюкзак и вышел из дома. Мама выскочила навстречу.
– Ты куда?
– Куда н-надо, – бросил я. – Пусти.
– Сына, прекращай! Иди кушать! А то голодный весь день! – причитала мама. – Тарелка не понравилась? Так я в другую давай перелью.
– Ты с-совсем н-ничего не п-понимаешь? – говорил я, чувствуя, как злость и обида разъедают мои внутренности. – Ты с-с-совсем ничего не понимаешь.
– Что такое? На папку обиделся? Так давай он извинится. Сейчас позову. Сашка, иди сюда! А ты покушай, главное, – говорила мама, смотря на меня глазами невинной овцы.
– Да Господи! Хватит! – брыкался я. – Почему ты такая глупая?
– Ты смеешь так разговаривать с матерью!
– Да отстань ты от меня! – кричал я.
– Иди ешь! Сейчас же! Голодный ходить будет!
Я вырвался из лап мамы и убежал в свой родной и любимый лес. Только туда. Только там он мог меня понять.
Там, на поляне, которая стала для меня священным убежищем, я сел в кусты, подложив под зад рюкзак.
– Демон, ты здесь? Демон, ау, – звал я своего друга, выглядывая через тонкие стволы кустов.
Он не шел. Из моих глаз лились слезы. Я трясся и дергался.
– Демон, пожалуйста, приди, поговори со мной, – неумолимо звал я его.
Ветер теребил ветки, из которых вот-вот должны были пробиться почки.
– Что мне делать, демон? Я устал. Мне необъяснимо больно и плохо, – говорил я. – Я так устал. Я даже убить себя не могу. Духу не хватает. Демон, как быть? Куда мне податься? В детдом? Господи, кому я нужен в детдоме? Кабан здоровый. Мама не допустит, чтобы я попал в детдом. Она же работает в опеке. Господи! Демон! Кто-нибудь!
Кусты зашевелились.
– Демон? – я вздрогнул, выглядывая своего друга.
– Миу, мяу, – послышался знакомый голос.
– Тим? Ты чего здесь делаешь? – удивился я, видя, как голубые глаза моего кота смотрят на меня из-за кустов. Кот подошел и потерся об меня.
– Миу, – говорил Тим, продолжая тереться о штанину.
– Тим, что случилось? – спрашивал я, шмыгая носом. – Я тебя не ж-ждал, честно говоря. Но с-спасибо, что пришел. А вот демон тот еще негодник. Появляется к-когда ему вздумается. А когда мне н-надо – нет его. Спасибо, мой дорогой Тим. Ты настоящий мой друг.
Я подцепил кота и посадил старика себе на колени, почесал. Мы сидели и сопели с Тимом, пока не село солнце.
***
М-да, деревенские коты имеют неприятную особенность пропадать. Уходят в лес на неделю, а то на две. Зачем-то. Затем возвращаются. Но могут однажды и не вернуться – они уходят в лес последний раз, умирают там.
***
Прошло некоторое время. Тим стал подозрительно себя вести. Ходил в развалку, ел с неохотой. Когда я вычесывал его специальной пуходеркой, то на ней оставалось больно много шерсти. Больше обычного. Я боялся за Тима. Я спросил у мамы про ветеринара, но мама сказала, что это дорога и наш кот уже довольно старый. Сказала, что ничего страшного.
Возможно, я коллекционирую черных змей. Она дышала, рождаясь в подсознании. В тот вечер, в тот мерзкий вечер очередная змея вылупилась из яйца где-то в глубине меня.
У нас стоял один компьютер на всю семью. Свои честные два часа в день я зависал там, играл в какие-то игрушки, читал электронные книги, смотрел документальные фильмы, учил латынь и греческий языки.
В тот вечер мама взялась за побелку комнаты. Я спросил, нужна ли ей помощь, он отказалась. Поэтому я совершенно справедливо зависал в компе.
Змея выползала.
Дверь грохнула. Тим лежал под ногами, он сонно отскочил к печке. Запах соляры и алкоголя ударил в нос. Змея ползла.
Отец зашел в дом и злобно посмотрел сначала на мать, потом на меня. Вылетел пулей, не закрыв дверь, взял в сарае огромный нож и ворвался в дом. Эти гигантским ножом он закалывал свиней. Батя подскочил ко мне и начал со всей силы долбить по системному блоку.
– Маленький говнюк, сидишь в компе! Кто! Будет! Помогать! Матери! – орал он, продолжая долбить ножом системный блок.
Стоял. Орал. И долбил. Будто системный блок был живым.
Монитор мигнул и отключился.
Змея обвивала мои ребра. Я не чувствовал страха. Я молча встал, вздохнул, оделся и вышел на улицу, Тим поскакал за мной. И я сильно пожалел, что не научился тогда курить, щас бы сигаретку.
Не хотелось проявлять никаких эмоций. Мое задачей было дождаться, когда пьяный бич успокоиться, вернуться и проверить состояние кота.
Мы с Тимом присели на лавочку у дома, я смотрел на дом семьи дебилов и даже немного завидовал. Они такие спокойные и дружные. Тим улегся передо мной, жадно подставляя пушистое тело под последние лучи солнца.
– А! Сука! – пьяный батя выскочил из дома и бешено оглянулся. Подлетел ко мне, отпинывая со всей силы коты. – Ты, блять, почему матери не помогаешь?
Замер. Я окаменел. Зачем он пнул Тима? Я мог пережить утрату системного блока, но за что пинать больного старика? За что? Я заплакал, окаменев.
– Ревешь как баба! Тьфу, блять, кого я вырастил! – орал батя, развернулся, харкнул на землю и ушел.
Нет, нет, я не выдержал. Я встал, сжал кулаки пошел следом. Я шел за отцом. Он остановился у своей сараюшки с инструментами, взял пачку сигарету, закурил и обернулся.
– Че, бл…? – выплюнул батя, не успев договорить.
Я с большим удовольствием замахнулся и как следует засадил пьяному ублюдку в рожу. Он согнулся пополам, покраснел и закашлял. Потом пнул его со все силы коленом в живот и толкнул в грязь. И я бы продолжил, если бы не прибежала она.
– Ах, ты! Что ты творишь! Господи! – прибежала мама и стала помогать отцу подняться. – Господи, живой хоть!
Мама обернулась, заплаканная.
– Как ты посмел на отца руку поднять? Это же папа твой, – говорила мама в слезах. – Кого я вырастила? Сашенька, вставай, мой хороший, поднимайся.
Батя харкался и матерился.
– Ублюдок, фу, – ворчал он.
– С таким сыном и врагов не надо! – причитала мама.
Я проглотил обиду и ушел искать Тима. Батя отшвырнул его прилично. Я надеялся, что мой кот жив.
***
Поиски кота не увенчались успехом. Тим точно куда-то ушел. Господи, почему я пошел за мудаком, почему я сразу не пошел помогать моему коту? Я так корю себя за это. Повелся на эмоции. А мог спасти друга. Тима не была. Обычно коты уходят лечиться в лес, а потом возвращаются. Кот не вернулся. Прошла неделя, две, потом месяц. Прошло три месяца. Тим ушел навсегда.
Наверное, он так сильно его пнул, что больной кот получил травму не совместимую с жизнью.
Я искал Тима в ближайшей лесной территории. Не было его. Под каждый куст заглянул.
Если коты уходят в лес, то куда? Неужели они испаряются как Иисус и сразу попадают на небо?
Мой дорогой Тим, спасибо, друг. Я ошибался, ты не моя собственность, а полноценный друг. Я благодарен Богу, что столько лет у меня был настоящий приятель. Долго я хранил чесалку Тима с шерстью, но время пришло. Я собрал комок волосков, откопал в завалах первую вещь и засунул туда шерсть Тима. Напихал ваты, зашил и отнес на чердак.
Теперь у меня целых девять вещей. Все заполнены. Осталось две. Две, и я буду свободен. Так думал я. И они будут свободны, мои милые друзья.
– Саша, ты где? – кричала мама. Я быстренько слез с чердака и откликнулся. – К тебе Олеся пришла!
Одиннадцатая вещь. Отец
Прошло пару лет. Я сидел в лесу на берегу реки. Безумие моих родителей прогрессировало. Они будто не понимали, что творят. Для них это было нормой. Будто все так делают. Будто все так живут. А еще они хотели любви к себе и искренне не понимали, почему я к ним хорошо не отношусь.
Чудаки.
Просто чудаки, которые ломали мою психику с самого детства.
Почему в нашей стране осмотр психиатра совсем не обязательная процедура? Даже для официальных справок психиатр просто спрашивает: «Здоров?». Будто из вежливости спрашивает. И ставит пометку: здоров.
Столько времени я думал, что болен. Думал, что во мне столько болячек – от пят до души. Но я здоровый бык. А мои родители – психически-больные люди, которые из-за раза в раз убивали во мне личность, ломали меня ради своих страстей и страхов.
Постоянно мама доводила меня истериками, и я уже кричал от бессилия. Она называла меня дурным и сразу успокаивалась.
Уже скоро я смогу убежать. Уже скоро закончится мерзкая школа, и я смогу уехать.
Однако перед отъездом в Москву к брату мне нужно кое-что закончить. А именно…
Убить отца.
Я думал, размышлял над его расправой несколько лет. Думаю сейчас. Как все сделать хорошо?
Интересно, если я убью отца и дам маме инструкцию по мумификации, то она оставит батю как сувенир?
Итак, я сидел у реки в один из похожих майских вечеров. Олеся периодически находила меня. Она пряталась за деревьями и ждала, когда я позову ее к себе.
У нас с ней был секрет. Олеся кое-что показала, и я делал ей то самое. Как было: звал ее кивком, она подходила, ложилась и стягивала с себя трусы. Потом брала мою руку и засовывала под юбку. Пальцами я находил бугорок в ее промежности и совершался монотонные ритуальные движения. Медленно водил пальцем по кругу. Ей очень нравилось. Она извивалась, улыбалась и немного постанывала.
Мне процесс доставлял какое-то странное, сложно объяснимое успокоение. То есть ни то что бы Олеся сильно нравилась мне, но сам процесс вызывал приятные ощущения внизу у меня. Я не проникал в нее пальцами, был лишь на поверхности каждый раз. Чувствовал, как ее бугорок набухает и в какой-то момент Олеся сжимает ноги и извивается сильнее, потом убирает мою руку и некоторое время неподвижно лежит.
Олеся надевала трусы и молча уходила. Ну, мне не сложно, а человеку приятно. Почему бы и нет.
***
В конце апреля зазвонил мамин телефон. Незнакомый номер. Я решил не бежать и искать ее, а сам взял трубку.
– Ал-л-ло? – произнес я.
– Алло, это ты, Саша? – послышался слабый голос.
– Да! Привет! – признал я брата. – Как ты? Ты где? Почему звонишь так ре-ре-редко?
– Потому что разрешают звонить раз в месяц, и только маме. Я слаб. Нахожусь в психдиспансере у нас в городе, – ответил брат.
– Стоп. Что? Т-т-ты же в Москве…
– Мама договорилась, чтобы меня перевели сюда год назад, теперь я тут, – отвечал брат.
– Блин! Почему т-т-ты не можешь п-п-п-п-поехать домой? П-п-почему мама ничего не сказала?
– Я слаб, Саша, очень слаб головой. Мне нужно постоянное наблюдение доктора. Почему не поеду домой, спрашиваешь? В деревянную халупу с туалетом на улице? В эту содомию между отцом и матерью? Действительно. Лучше уж гнить в психушке, – говорил брат.
– То есть ты прекрасно з-з-з-знаешь, что п-п-п-происходит у нас дома? – спрашивал я тревожно.
– Это еще цветочки. А вот что было до твоего рождения – лучше не вспоминать.
– Откуда т-т-ты знаешь? А что было? Рас-с-с-скажи! – потребовал я.
– Знаю, потому что мама рассказывала мне. Я знаю, что отец убил Мухтара и щенка, знаю, что он задавил котят. Еще разбил компьютер вам по горячке… – вспоминал брат рассказы мамы.
– Еще он убил Тима.
– Что?! – воскликнул брат. – Мне жаль, Саш… Мне очень жаль. Я помню Тима еще крошкой.
– Да, – сказал я и прослезился. – За это я хорошенько вдарил м-м-мудаку. Чтобы т-т-ты знал.
– Я знаю… Мама говорила… – вещал брат.
– Расскажи, почему ты оказался в п-п-п-психушке? Что произошло до моего рождения?
– Хорошо. Наверное, это началось, когда отца посадили в тюрьму. Он сначала что-то украл на работе, ему дали условку. Потом по пьяни зарезал кореша. Тогда его посадили. Не знаю, что было в тюрьме, но мать туда исправно ездила на свидания, носила ему огромные сумки с одеждой и жратвой. А еще, пока бич сидел, мама сделала шестнадцать абортов за шесть лет. Когда бич откинулся, сделала еще десять. И того двадцать шесть абортов. Ты мог стать двадцать седьмым, но почему-то тебя решили оставить.
– П-п-продолжай, – попросил я. – Как т-т-ты оказался в психушке?
– Когда отец вышел из тюрьмы, он был очень агрессивным. Он все ломал, бил меня и маму, он выгонял меня посреди ночи из дома и спал на моей кровати. Знаешь почему? Потому что их с мамой кровать поломал. Я летом спал в лесу, а зимой стелил себе на чердаке у трубы. Там было тепло. Еще отец любил погулять. Он изнасиловал нашу соседку-дебилку, которая многодетная мать. А потом запинал ее живот, чтобы она потеряла ребенка. Он доставал бедную тетю Лиду, свою сестру троюродную, домогался до нее. Еще отец любил охотиться. Хотел сделать из меня настоящего мужчину, поэтому брал с собой зимой на охоту, высаживал в лесу с ружьем и уезжал домой. Я несколько километров плелся домой по холоду, а когда приходил, то бухой бич на меня кричал, что я не принес зайца или фазана. Мы взяли двух щенков в детстве – Мухтара и Беллу, девочку. В один из дней, когда мы поехали на охоту, то папа выпустил Беллу и дал мне ружье. Он сказал стрелять в собаку. Я отказывался, но бич начал мне угрожать, сказал, что прострелит мне ногу, а матери скажет, что я сам неумело обошелся с ружьем. Мне пришлось стрелять. Я убил Беллу. Муха после этого, будто почувствовал, стал агрессивным. С тех пор он был только на цепи. Еще отец вешался, когда пил. Пару раз было. Но наша любимая мама всегда успевала его спасти. Годы шли. Бывало, когда он уходил в запой, я прятался на чердаке по несколько дней. Я строил себе там шалаш, мама приносила мне еду. Малая часть из того, почему. Эй, Саш, ты плачешь? Не надо, – брат почувствовал мои слезы.
– П-почему т-так? Мне так жаль, – рыдал я. – Почему м-м-мама т-такая?
– Какая есть. Другой мамы нет, – сказал брат.
– Господи, п-п-почему… – плакал я. Взрослый парень, а плачет. Как малявка.
– Не надо, не плач, прошу. Все будет хорошо. Ты спрашивал почему я теперь в психушке. Когда закончилась школа, и я поехал учиться в Москву, то понял, что совершенно не приспособлен к жизни. Обратился к психиатру. Сначала мне выписывали таблетки, и я иногда ходил на прием к психотерапевту в пнд, а потом стало ясно, что это не помогает. Раз в год на пару месяцев я ложился в круглосуточный стационар, но в последний раз это затянулось. Я около года лежал в диспансере, затем меня выпустили, я немного поучился и поработал, затем положили обратно. Я не приспособлен к жизни в обществе. Иногда мне кажется, что у меня два дома: койка в диспансере и местечко у трубы на чердаке, – говорил мой брат.
– Как же т-так? – не понимал я. – Как тебя с-спасти? Чем т-тебе помочь?
– Ничем, лучше помоги себе, у тебя еще есть шанс вырасти нормальным, – говорил брат.
– П-п-почему? Почему ты не видишь даже шанса на выздоровление, брат? – спрашивал я с дрожью в голосе.
– Моя психика необратимо повреждена. Будто человека без ног заставить марафон бежать. Будто плыть без рук, будто смотреть представление без глаз. Я не приспособлен жить в обществе, пойми. Мне даже разговаривать тяжело. Сколько мы треплемся? Минут двадцать? Мне тяжело, голова взрывается.
– Подожди, – попросил я. – А если я убью отца? Я п-п-планирую его убить. Может, т-т-тогда тебе станет легче? Я уже думаю о п-п-подходящем ноже.
– Не нужно. Бог дает жизнь, Бог ее забирает. Ты испортишь судьбу этим грязным поступком. Я бы на твоем месте подумал о более щадящем наказании.
– Например?
– О распятии.
– Что?..
– Знаешь, когда я читал о распятии Иисуса, то думал… Почему Иисус не распял этих людей, а они его? Что было бы, случилось наоборот?
– То есть…
– Мне пора, Саш. Мне тяжело ворочать языком. Пока, – сказал брат и отключился.
– Стой… П-п-погоди… – сказал я гудкам в трубке.
К горлу подошел ком. Ненависть к родителям разрасталась в груди. Брат оказался прав. Незачем убивать, жизнь заберет Бог. Но наказать его я обязан. В этом мое предназначение.
Я не мог поступить иначе.
***
В мою безумную голову пришла мысль одна, другая. Нужно было сделать крест. Но из чего? Где взять доски?
Мама недавно купила новый системный блок, в кредит, разумеется. И я совершенно спокойно лазал в интернете. Множество методик распятия существовало. Но, главное, как именно поднять тушу отца? Чем? Устройством Геродота, которым строили пирамиды? М-да. Был бы отец каменным блоком, я бы использовал такой рычаг, но отец больше походил на сто пятидесяти килограммовый мешок с картошкой.
И я увлекся статьями о пытках. Я нашел столько способов пыток. Просто немыслимое… Затем паутина статей привлекла меня на сторону сексуальных пыток. В Древнем Риме рабынь намазывали течкой львиц, затем выпускали их на арену ко львам, которые чуяли течку и брали бедных рабынь, раздирая их на живую когтями. Сексуальные пытки привели меня на статьи о сексе и устройстве половых органов.
Божечки, в шестнадцать лет я впервые узнал, что такое секс во всех подробностях. Передо мной открылся ответ. Олеся. Я понял, что я делал Олесе, и мне так тошно стало. Господи! Какая грязь! Аж перекорежило. Такое чувство, будто дебилка меня изнасиловала. Она меня! А не я ее! Черт! Тошно и противно. Никогда не буду заниматься сексом. Грязь и мерзость.
***
В конце мая после выпускного ко мне подошла Олеся и позвала на речку. Я закончил школу всего лишь с одной четверкой – по математике. Олеся закончила школу с тройками. Учителя ее еле как дотащили до 9 класса.
– Пойдем, – кивнула она, – поиграем.
– Что? Нет, хватит, – отмахнулся я от нее как от назойливой мухи. – Не хочу.
– П-почему? – растерялась она.
– Потому что такие д-дела с м-мужем н-надо! – сказал я.
– Но ведь… Почему? Я не понимаю… Я так хотела это делать, но все мальчики мне отказывают, они уже это делали по разу, кто-то больше раза, а потом смеются и отказывают. Вот шутники. Ты тоже шутник, – говорила Олеся и смотрела на меня добрыми глазами. – Ладно, я думаю, мальчики не со зла и когда-нибудь еще сделают это со мной такие дела. Очень нравится мне. Ты если что приходи в гости, Саша! Я домой! Кушать!
Олеся, радостная, побежала домой вприпрыжку. Я смотрел на нее, и мое плечо дергалось от услышанного. Безумие. Просто какое-то безумие. Как не свихнуться-то?
У калитки ее встречал радостный брат Димон, которого родители собирали на вахту разнорабочим. Я знал, что Дима ждал Маринку, чтобы попрощаться. Но Маринка даже не думала прийти. У нее уже был другой жених.
***
Доски. Где найти доски? Я подумывал разобрать будку Мухтара. Но доски слишком короткие. Дело не из простых, но я нашел и смастерил за ночь нужную конструкцию.
А еще я кое-что придумал для отца. И для мамы, чтобы она уехала и не помешала осуществлению моего праведного плана.
Солгал. Солгал матери, что мне позвонили из психушки и сказали, что брат умер. В воскресенье. Я знал, что мама утром в понедельник поедет в морг. Она передала отцу, они какое-то время посидели, поговорили. Я ушел на чердак. Хотелось получше рассмотреть место, где спал мой брат. Я подошел к трубе и лег рядом. Как ему тут спалось? На соломке, на жесткой соломе. Мой бедный брат.
Все не просто так. Утром мама уехала в город, а отец сходил за чекушкой и пил в скромном одиночестве. Я зашел к нему на кухню.
– Ну что? – спросил я, смотря на бича.
– Че? – огрызнулся он. – Нет теперь сынки. Довели уколами скоты. Нормальным пацаном рос. Я его нормальным мужиком растил. Ни то, что тебя.
– Это ты его довел, – сказал я спокойно. – Это ты его убил.
– Че, блять? – выругался бич.
– Его убил ты. Ты во всем виноват. Я знаю, что ты заставил его убить Беллу. Я знаю, что мой брат спал на чердаке.
– Че, блять? – повторил я. – Да нравилось ему спать на чердаке этом, по кайфу было пацану.
– Поэтому ты спал на его кровати? – продолжал я.
– Че ты мелешь, – ругался отец. – Спал и спал…
– А твой сын спал на чердаке, – говорил я и чувствовал, как к горлу подступает ком.
Батя молчал.
– Иди, я приготовил.
– Че?
– Иди в сарай, – сказал я и помог ему подняться. Я довел пьяного батю до его сараюшки, мы зашли. На стене висел крест буквой Х. Отец молчал, опустившись на колени. Стоять не мог. Не в состоянии.
– Че, все? – прошептал он, шмыгая носом. – Это я Илюху убил, что ли?
– Ты, – подтвердил я.
– Че, давай, убей батьку, – сказал он. – Заслужил.
– Я знаю, но убивать тебя не буду. Это сделает Бог, – сказал я, пнул отца и приказал встать на табурет. Я привязал его руки и ноги к кресту бичовкой. Также обмотал бичевкой жирное тело, чтобы он не упал так быстро. Батя не дергался. Я достал из кармана пустой шприц и несколько ампул с анальгином и обезболивающим, чтобы бич не орал. Разбил, набрал и вколол ему в плечо.
– Че, все? – сказал батя.
Я отошел, чтобы взять молоток и гвозди.
– Почти, – произнес я и достал из его ящика тряпку, пропитанную солярой, и заткнул вонючий рот.
Медленно подошел, обернулся. И, как было показано на картинке в статье о распятии, прислонил гвоздь в нужной точке у запястья и начал вбивать. Бич заорал, но из-за тряпки голос притупился. Я долбил со всей силы. Бич покраснел от боли, продолжая орать в тряпку. Пытался вырваться, но я держал его крепко. Затем прислонил гвоздь ко второму запястью и вдарил. Хорошенько бил. После чего опустился и забил по два гвоздя в обе ноги.
Я отошел и полюбовался своим шедевром. Батя верещал в тряпку и дергался со всей силы. Вот-вот сломает сарай.
– Ну вот. Вот и все. Так должно было произойти двадцать один век назад. Именно так, понимаешь? За все мучения, все боли и за всю несправедливость. Все должно было произойти именно так, – говорил я, смотря, как отцу больно.
Приятное тепло разлилось в груди. Я смотрел и чувствовал удовольствие. Так хорошо было на душе. Тот, кто действительно заслуживал расправы – получил ее.
Бросив молоток, я взял канистру с бензином и побрел на чердак.
Забрался и посмотрел на свои вещички. Мои милые вещи. Целых девять. А надо было одиннадцать. Мне кажется, десятой вещью могла стать Олеся, а одиннадцатой отец. Но уже не выйдет так. Не пойдет. Облив моих друзей бензином, я достал из кармана спички и поджег одну из вещичек. Они вспыхнули.
Дома я взял заранее приготовленные рюкзак, сумку и поспешил на попутку. Когда уходил, то услышал, что рухнула стена сарая. Скорее всего бич снес гнилую стену, и упал рожей вниз. Я слышал его стоны. Слышал, как ему больно. Мать, озадаченная, вернулась на автобусе. Она видела, как я сажусь в грузовик и уезжаю в город, но ничего не могла поделать.
Дома ее ждал занимательный процесс. Я бы даже сказал паззл. Попробуй одновременно потушить пожар на чердаке и выцепить гвозди из рук бати самостоятельно без гвоздодера, я же спрятал его. Или позови соседей мужиков и опозорься.
И я точно знал, что необходимо найти брата, поговорить и решить, что делать дальше. И точно понимал, чем хочу заниматься. Мне надо готовиться к поступлению в духовную семинарию. Я хочу стать православным священником.
Таков мой путь.
Каков ваш?
