Ангелина Засимова
Костры на чердаке
– Я х-хочу с-с-сам! – закричал я, покраснев. – Все в школе давно с-с-сами вытирают! Я с-с-сам хочу!
– Ишь какой! Ну, держи! – сказала мама и протянула мне заранее приготовленный моток туалетной бумаги. – Ну! Жду!
– Отвернись, – прошептал я. – П-пожлауйста…
– Ишь какой! Чего я там не видела-то? У родного сынули! Ну? Отвернулась!
– Нет. Ты ч-через п-плечо смотришь, – говорил я. – Выйди, п-п-пожалуйста.
– О-о-оспаде! – выругалась мама именем Господнем и вышла за шторы. У нас вместо дверей шторы были. – Ну?
– Но т-ты с-стоишь за шторой… – сказал я.
– Так я помочь тебе хочу! – продолжала давить мама. – Ты знаешь как? Сначала привстаешь, потом прикладываешь бумагу, затем от себя ведешь, потом к себе. Потом…
Дверь хлопнула, послышались тяжелые шаги послышались.
– Ой, Сашка, чего тебе?
– Там это… Суп кипит, – сказал тихим трезвым голосом папа.
– Ну так отключи! Ничего без меня не можете! – выругалась мама.
– Я убавил огонь, закинул картошки. А ты ч-че тут? – поинтересовался отец.
– Вон! Сына учу зад подтирать!
– А сам не может? – спросил отец с усмешкой. – Взрослый п-пацан уже.
– Ага! Как же! Вы без матери ничего не можете! – воскликнула она. – Ну, сына? Ты закончил?
– Д-да, – буркнул я. Мама раскрыла шторы. Рядом стоял отекший и тучный, но удивительно тихий и немного пристыженный отец. Он наблюдал за нами.
– Ну! Показывай! – приказала мама.
– Нет, – буркнул я. – Я гулять…
– А ну стой! – заверещала мама и схватила меня за руку. Я жалобно посмотрел на отца. Эта глыба испуганно смотрела в ответ, боясь сказать слово против матери.
– Да отстань от пацана, – произнес все-таки отец еле слышно. – Пусть идет.
– Ага! С грязной жопой идет? Чтобы позорил меня! А ну снимай штаны, иди сюда! – орала мама как ненормальная. Она зажала меня и одним рывком стянула брюки.
– Мама, отпусти… – заплакал я. – Н-не н-н-н-надо.
– Ну хорош, а, – добавил отец. – Отпусти пацана.
– Задница вся в говне! Смотри! А-а-а! – верещала мама как будто ее по голове ударили. – Куда ты с такой грязной жопой пойдешь? Позорить меня? Вон что люди добрые скажут! Что не научила задницу подтирать родному сыну! Иди сюда, кусок говна такой!
Я рыдал.
– М-мама, п-п-пусти…
Она оторвала от рулона кусок бумаги, сложила и очень грубо, будто наждачкой, прошлась по моим ягодицам. Я ревел будто кот, которого кастрируют.
– Мама, п-п-усти.
– Ну хорош. До свадьбы подтирать за ним будешь? А потом жене передашь, чтобы подтирала! – отец осмелился повысить голос.
– Ага! Жене! Учится путь! Роднее матери никого у него нет! – мама орала так, что стекла в окнах дрожали.
– Ну че ты орешь на него? Успокойся, – говорил отец, защищая меня. Он защищал меня от мамы только когда трезвый был.
Я вырвался из рук матери, натянул штаны и выскочил пулей через открытую дверь.
Бежал, бежал, бежал до самого леса. Там забрался в тернистые кусты орешника и лег, дергаясь и еле дыша. Меня изнутри разрывало от бешенства от беспомощности. Только-только во мне пробивались ростки самостоятельности, как мама их срывала.
Безобразный демон говорил:
– Отец молодец, что поколачивает маму. Она же сумасшедшая. Как с ней еще?
А в ответ я горько плакал и дергался. Потом пошел смотреть на речку с берега. Вода обросла льдом. Скопище прорубей покрылось тонким слоем льда. Рыбаки обычно ходят за рыбкой по утру, а уже дело к вечеру, вот дырки и затянуло.
Вернулся под ужин, весь окочурившийся. Мама принесла мне большую тарелку картофельного пюре с куриными котлетами, на картошечке блестела масленая жижа из-под котлет. Вкусное сочетание.
– Вот чай, – сказала она, когда вернулась во второй заход. Не успел я притронуться к чашке, она взяла и отхлебнула, даже не спросив меня. – Ой! А посахарить-то забыла! Ты же не пьешь такой! Сейчас сбегаю за сахаром!
Она ушла. В смысле не пью? Я даже никогда не пробовал чай без сахара. Посмотрев на чай, я решился пригубить. Мама говорила всегда, что он горький и не вкусный без сахара. Но чаек оказался приятным – немного горьковатый, с ароматом малины и легким травянистым послевкусием. Это прекрасно.
– Ну вот! Я принесла сахарок! Что такое? Дай насыплю!
Я прижал кружку к себе и выдул все.
– Мне п-понравился чай без с-с-сахара… – сказал я. – Я с с-сахаром т-теперь не хочу…
– Ишь какой! Ну выдумщик! Из покон веков чай пили с сахаром. Дед твой без сахара пил, так он сахарную сосульку в чай макал и нормально! Может, тебе как деду сделать?
– Не. Я без с-с-сахара хочу, – твердил я.
– Ну выдумщик! – поражалась мама. – Ну дает! Ладно, кушай, я отойду пока в магазин, конфеты закончились. Отнесешь тарелки на кухню? И попросишь папу, чтобы второй чай тебе сделал, а то как конфеты-то всухомятку есть будешь!
– Угу…
Мамочка ушла. Я пошел на кухню. Тени там не было. Я вымыл посуду под рукомойником, протер вафельным полотенцем и убрал на место. Потом чая себе налил из чайника, который стоял на печи, и чуть не пролил… Но Тень успел зайти и перехватить чайник.
– Ну, малой, ты чего? Поставь на стол его на подставку и наливай, – сказал Тень и не забрал у меня чайник, чтобы налить вместо меня. Он лишь дал подсказу, забрал свои сигареты и ушел. Я послушно сделал так и, действительно, кипяток не пролился. Я убрал все и вернулся домой.
Иногда Тень был добрым, и я даже уважал его за это. Спокойный, не лезет и не орет в отличие от мамы.
***
Утром в воскресенье я проснулся от шума. Вернулся отец с рыбалки и принес карасей целый таз. Малютки жалобно бултыхались в тазу у печи. Мама сказала, что вечером займется рыбой. Я попросил забрать себе одного карасика. Мечта об аквариуме теплела в моем сердце с каждым годом, но мама не разрешала, потому что у нас в доме очень нестабильная температура: рыбки сдохнут быстро. А еще аквариумом со всеми прибамбасами для кислорода рыбам был для нас дорогим удовольствием. Мамочка разрешила взять себе рыбку.
Пошарившись в сенцах, обнаружил пустую трехлитровую банку, набрал в нее воды ледяной из колонки и запустил туда сколького карасика. А еще раздобыл на кухне кусочек хлебушка для моего нового питомца.
Ура! Теперь у меня появился новый друг карась. Я спас его! Но тут пришел Безобразный демон и сказал:
– Он речной и скоро умрет в твоей банке.
Я подергался немного и призадумался. Умрет ведь, правда?
Мне так хотелось, чтобы карась жил, ведь я же спас его. Ему очень повезло. Он, кстати, мог бы еще оплодотворить какую-нибудь карасиху. А может, это и была карасиха. Я не умел определять пол рыб.
Смотрел, смотрел на банку и думал. Может быть, мое призвание спасать и помогать? Я уже спас Митьку и карася. Только вот не до конца спас.
Мой милый аквариумный карась, я верну тебя на родину. Решение принято. Долой развлечения, карасю место в речку. Я оделся тепло, нашел крышку для банки, сделал гвоздем две дырки для воздуха и закрыл плотно.
Потерпи, карасик, скоро ты вернешься домой. Я запихал банку в черный пакет и аккуратно понес все это дело на речку.
Шел и думал, какой же я молодец. Делаю хорошее дела. Речушка еле-еле покрылась льдом у берега, но вода еще просачивалась подальше. Открыв банку, я изъял скользкого друга, замахнулся и бросил его в воду!..
И не докинул. Карась приземлился не в воду, а на край льда, в пяти сантиметрах начиналась вода.
И надулся.
– Карась, давай же! Чуть-чуть!
Милый карасик бултыхался и дергался, чтобы придвинуться к воде, но его усилий было не достаточно.
Он был слишком далеко от меня, а лед слишком тонкий, чтобы у меня вышло помочь ему.
– Нет же, н-н-нет… Думай… – говорил я себе. – О! Палка! С-сейчас, к-карась, я помогу тебе!
Взяв корягу, я попытался дотянуться до рыбки, чтобы столкнуть ее, но ветка оказалась слишком коротка.
Карась перестал дергаться и замер.
Он сдох.
Безобразный демон говорил мне, пока я, глазами, полными слез, смотрел на труп карася:
– Ты маленький придурок, что ты натворил? Единственное, что ты можешь – убивать все живое. Тебе нельзя приближаться к животным. Это из-за тебя отец убил собаку и котов. Ты во всем виноват. Ты – маленькое ничтожество! Да, ты – жалкий убийца. И это твоя пятая вещь, сделанная собственными руками. Забери ее.
И я, шмыгая носом, как загипнотизированный пошел по тонкому льду и подобрал карася, промочив ноги до колен. Я оботру его полотенцем и запеку в духовке завтра да состояния уголька.
Шестая вещь. Щенок
За несколько дней до моего восьмого дня рождения
– Проститутка!
– Па-п-па!!! – заорал я во всю глотку и сделал твердый и злой шаг в его сторону. – Не смей так называть маму! Ты дебил, что ли?
– Что? Что-что ты сказал, пидорок маленький?! – заорал отец и бросил озверевший взгляд на меня.
– Сашка! На сына родного! Ты хоть подумал, как ты его назвал?! Ладно на меня, но на сына! Вот сволочь! – теперь озверела мама и слепила отцу затрещину.
Но папа не растерялся, замахнулся и крепко засадил маме по лицу так, что она отлетела в другой угол комнаты.
– Дура! – гаркнул батя и вышел, хлопнув дверью.
В этот день в моем сердце укрепилась важная вещь, которую я пообещал себе выполнить. А именно убить отца. Этот мудак заслуживал мучительной смерти.
– Мамулечка! – рыдая, я подбежал к маме и обнял ее. – Тебе больно? Мамочка… Мамулечка… Ты живая?
Я очень боялся, что Тень пришиб ее.
– Да, сынок, – произнесла мама потухшим голосом, не убирая руки от лица. – Принеси, пожалуйста, курицу замороженную из сенцев.
Я послушно принес. Она приложила ледяное мясо к опухшей щеке.
– Мамочка, – рыдал я, – давай вызовем полицию! Давай позовем дядю Валеру на помощь!
– Нет смысла.
– П-п-почему? – продолжал плакать я.
– Потому что полиция приезжает на бытовуху только если прибьет. А соседи в наши дела не лезут, у них своих по горло.
Я горестно посмотрел на телефон. На бессмысленный стационарный телефон.
– Т-т-тогда ч-что же д-д-делать? М-м-мамочка, я обещаю, что к-к-когда вырасту, то убью отца. Обещаю тебе…
– Ну что ты такое говоришь, сынок. Давай, выпей водички, вот так, и мне дай, – говорила она еле слышно.
Мама отодвинула от лица курицу и подставила руку ко рту, выплюнув зуб. Дрожь прошла по моему телу. Старый мудак выбил ей зуб.
– Мамочка… – всплакнул я.
– Да ничего. Это имплант. Старый был, давно менять пора, – говорила она, вставая с пола. – Все хорошо. Я сейчас принесу тебе чаю с булочкой. Иди к себе, мой хороший.
– Нет! Я пойду с-с-сейчас и з-задам бате! – сказал я и даже ногой топнул.
Мы услышали как завелась машина. Тень открыла ворота, запрыгнула в нашу гнилую тачку и уехала на все четыре стороны.
– Хоть бы он разб-б-бился… – шмыгнул носом я.
Мамочка промолчала и ушла на кухню. Но я не остался в стороне, оделся и побежал к отцу в сарай. Я раздвигал все шкафы, выбрасывал на пол инструменты, взял нож и порезал тряпки для машины. Я даже умудрился стянуть цепь с бензопилы и попинать ее. Разворошил все ящики. Потом пошел в гараж и начал колотить кирпичом по недоделанной печке. Остальные кирпичи посыпались. Я стянул с полок летнюю резину и разбросал ее по всему гаражу. Чтобы мудаку неповадно было. Он начал эту войну. Я не начинал.
И да, мне полегчало. Однако, когда мудак вернулся вечером, то ничего не заметил, бросил машину у дома и лег спать. А вот утром началось самое интересное. Я проснулся, умылся и побежал искать маму на кухню. Но… Ее не было. А потом я услышал шум из сарая.
– Сашка, давай собирай. Нет, это туда. А это? Давай убирай, – говорила мама.
– Вот… А пила-то теперь все? Хоть в ремонт-то примут? М-да… – кряхтел Тень.
Что? Что-что? Мама помогала этому придурку убираться? Я ничего не понимал. Я скорее побежал в сарай.
– Ты! – закричал я, увидев отца с будуна. – Ты!
Отец молчал.
– Сына, завтрак на печке, – сказала мама. Она была в медицинской маске.
– Ты! Т-ты! – злость пробирала меня до костей. – Мама! П-почему т-ты п-помогаешь этому ч-человеку! Этот ч-человек не д-должен быть тут!
– Сына, иди покушай, – говорила мама спокойно.
– Нет! – верещал я. – Ты! Зачем! Ему! П-помогаешь!
– Сынок! Выйди, тут взрослые сами разберутся без тебя!
– Успокойся, – сказал отец.
– А то что?! – заорал я во всю глотку. – Ударишь меня как ударил маму?! Да! Бей! Вот он я!
– Сыночек, миленький, – мама вывела меня из сарая, – иди покушай, пожалуйста. Через два часа мы везем папу кодироваться. Дядя Валера отвезет. Успокойся…
Мамы пыталась, но я был не приклонен. Я вырвался из ее рук и нырнул обратно в сарай. Тень пристыженно сидел на корточках и собирал разбросанные гайки. Я подошел и толкнул его со всей силы, наступил на грудь ногой. Он не сопротивлялся.
– Я убью тебя! Я обещаю тебе! Я убью тебя! – верещал я и брызгал слюной, полный злости. – Я! Убью! Тебя!
Мама оттащила меня за шкирку. Я верещал, дергался и кричал, что убью отца, а эта хрупкая женщина тащила меня кабана от него подальше. Она молча открыла дверь, втолкнула меня на кухню и подперла снаружи дверь палкой, чтобы я успокоился. На столе вкусно пах недавно приготовленный завтрак: рисовая каша с молоком, омлет с сыром, два творожника и чай. Я понял, что он без сахара, отхлебнув. И это было моей маленькой победой. Хотелось разбить посуду, но я сдержался.
После обеда мы поехали в город. Мама попросила дядю Валеру отвезти на нашей машине. Она повезла отца в заведение для кодирования от водки. Меня же закинула в гости к тете и ее дочке. Однако девочка была у репетитора, нам не удалось пообщаться. Тетя накормила вкусным супом, и мы сели смотреть телевизор. Моя тетя была очень красивая и добрая. И я порой жалел, что она не моя мама. Вечером дядя Валера с мамой забрали меня обратно в деревню.
Отца положили на пару недель под капельницу. И как же я был рад, Господи! Я был так рад, что он наконец перестанет пить, устроится на нормальную работу, и мы будем счастливой семьей. Я так хотел нормального отца.
Так сильно верил я, что папа справится и что волшебное кодирование поможет. Я ждал его и вместе с мамой уже посматривал из любопытства рабочие вакансии в газете. Правда, это было в городе или вахтой. А что плохого в вахте? У нас пол деревни по этим вахтам ездит на заработки. Подумаешь. И я точно знал, что на этих самых вахтах такие бабки рубят! Эх… Как жаль, что я мал, так бы тоже поехал.
Отец вернулся через две недели – бледный, похудевший и трезвейший! Господи! Как я радовался. Смотрел на него и радовался. Мой папа наконец станет нормальным, думал я. Как приятно теперь было смотреть на него. И я даже заранее гордился им.
До моего восьмого Дня Рождения оставалось пару дней. Когда я заходил на кухню, то видел отца за кружкой крепкого несладкого чая – внимательно, в очках он читал газету. Смотрел вакансии, конечно же!
Мама и папа даже не ругались теперь часто. Ну, мама всегда находила повод, конечно. Точно могу сказать: в эти дни я был счастливым ребенком, полным надежд на прекрасное будущее.
Мамочка смогла бы так много не работать, папа бы устроился на вахту и привозил нам большие деньги. Мы бы закрыли кредиты, купили хорошую новую машину. Меня на бокс и кружок по астрономии появилась бы возможность отвозить! Я так устал в этой деревне торчать один одинешенька… И мне бы купили ту большую книжку про звездное небо… Такую красивую и такую дорогую…
– Сыночка, ты же позвал одноклассников на праздник?
– Д-да, мамочка, – говорил я радостно. – Конечно. Ленька и М-Митька придут!
– А Олеся?
– Ну-у-у… Я звал ее. Но она вроде з-з-заболела, – пожал плечами я. Честно говоря, я не звал ее. Олеся была дурочкой, мне не хотелось с ней связываться особо. Тем более в том году она притащила на Мой День барахло.
Часы пробили мой День Рождения! Восемь лет как не было! Ух, как был я рад. Утром мамочка подарила мне крутую настольную игру про космос и большую карту звездного неба. А папа принес аж тысячу рублей! Шикардос! Это было самое классное утро за мои восемь лет!
Мама готовила к столу салатики, запекала курочку. Гости должны были подойти к часу дня. Мама меня намыла, расчесала и накормила пюрешкой с оливье. Неплохой завтрак. Потом я смотрел по телевизору передачу про звезды и потягивал какао. Мамочка сервировала стол.
– Тебе п-п-помочь, м-м-мамуль? – предложил я.
– Да ну брось, я сама, – говорила мама. А через некоторое время, когда начала носить салаты, прикрикнула на меня:
– Ни от кого помощи не дождешься! Ни от тебя, ни от отца! Где он, кстати?
– Н-не з-з-з-знаю, – пожал плечами я. – Так п-помочь тебе!
– Конечно! Накинь куртку, пойдем за салатами, – махнула рукой мама, и я побежал одеваться.
Мы перетаскали салаты, расставили «кружевные» стаканы для сока и бокалы для шампанского. Я сидел у окна и ждал гостей. Увидел вдалеке Маринку… Она шла рядом с одним из братьев Олеси, и они держались за руки. Я не совсем понял почему они это делали. У дома соседей парочка разошлась, брат Олеси зашел домой, а Маринка пошла к нам. Пожаловали знакомые из школы, а еще Митька и Ленька. Ребята подарили мне крутые машинки. Потом приехала тетя из города вместе с моей двоюродной сестренкой. Они мне подарили большой-большой грузовик. Я весь светился от счастья! И, честно говоря, немного ждал, когда все разойдутся, чтобы я смог втихоря наиграться с подарками.
Мы с мальчишками и моей сестренкой пили сок, уминали салаты и хохотали. Мама и тетя пили шампанское и болтали о чем-то на взрослом языке. И только Маринка постоянно с кем-то переписывалась в телефоне. Потом залаяла собака, и мама ушла.
– Ребят, а вот и наша гостья! Олеся! – произнесла мама дружелюбно, впуская в дом девочку. Она держала в руках ободранную плюшевую собаку. Мама обратилась к Марине:
– Тебя там ждут у калитки.
– А, ой, ща, спасибо… – Марина оживилась и ушла. Я подглядел в окно: у калитки ее ждал рыжий брат Олеси.
Я скривился. Ой, как я не хотел, чтобы за нашим столом сидела Олеся. Так ненавидел я ее! Пахла как псина немытая, еще и дура. Божечки… Но моя мама слишком добрая женщина. Вот прямо мать Тереза! Всех больных и убогих в дом.
– Это тебе, – сказала Олеся, еле слышно. Я посмотрел в ее мутно-голубые глаза и пожалел, что сделал это. Во внутренних уголках глаз скопилась грязь и слизь.
– С-спасибо, – выдавил я, брезгливо принимая из грязных рук девочки плюшевую собачку.
– Теперь у тебя будет собачка, – улыбнулась она.
– У меня уже есть щ-щенок, с-спасибо, м-можешь ос-ставить с-себе, – бубнил я себе под нос, не зная, куда деть эту дряхлую игрушку.
Перед моими коленями шевельнулась скатерть. Тим пожаловал. Я встретился с его пронзительным и тревожным взглядом. Есть он так просит паршивец.
– У тебя е…? Есть? Щенок? Щеночек? – продолжала бубнить Олеся.
– К-конечно. Бобиком з-зовут. Не видела, что ли? Во дворе бегает… – вздрогнул я.
– Щенок? Щенок. Хм, – сказала Олеся и задумалась. – Он бегает? Он не бегает. Он лежит. Теперь будет щенок всегда лежать. Поэтому я принесла тебе нового щенка. Щенка этого можно держать. И все.
Кот продолжал испепелять меня взглядом.
– Чего? – буркнул я.
Мама подхватила Олесю под руку и повела на кухню умываться.
– Та ненарфмальфная она, слуфай больфе, – бухтел Митька с набитым ртом. – Дуфа есть дуфа.
Кот начинает мяукать как ненормальный. Явно не жрать просит.
За окном раздается отборный мат. Мы все аж подскакиваем. Щенок начинает резво гавкать. Хлопок. Бобик жалобно скулит. Хлопок. Бобик скулит еще жалобнее. Хлопок. Мой пес продолжает скулить, но с хрипотцой. Я, распахнув глаза, начинаю выкарабкиваться из-за стола, весь дрожа. Хлопок. Бобик хрипит. Хлопок. Я несусь со всех ног, прямо в носках на холод выбегаю на улицу, сбивая Олесю, она падает. Я вижу красные следы на дорожке возле кухни и слышу, как заводится машину. Я бегу к гаражу. Этот мудак, до смерти пьяный, пересекается со мной взглядом, харкает на пол, запрыгивает в машину и уезжает.
Я смотрю вслед мудаку, который уезжает, которые оставляет наши хлипкие ворота нараспашку, и не могу вымолвить ни слова.
– А где твой щенок? – слышу голос Олеси. Он будто ватный. Молчу. Нет сил говорить. – Где Бобик-то? Ты же говорил, он тут?
Олеся говорила это и почему-то плакала. Она все прекрасно видела своими глазами. Но произошедшее для нее было не меньшим шоком чем для меня.
Странная эта Олеся. Она предсказала событие за несколько минут до того, как оно случилось. Ведьма? Пророк? Может, просто дура, которая наплела кучу всего, и это совпало?
Мама отвела нас обратно и посадила за стол. Я безжизненно ковырялся в салате ровно как год назад. Митька толкнул меня в бок.
– Слушай, все нормуль, я понимаю тебя.
– Чем? – выплюнул я сквозь зубы?
– У меня батя тоже синявит, еще и сидел. Твой тоже сидел? Ну, это у них после отсидки, они все такими дурачками выходят. А че там случилось? – говорил Митька.
– Ничего, – бурчал я.
– Че-то сделал? А че с собакой-то? – интересовался Митя.
– Ниче, – буркнул я и вылез из-за стола.
Мама с тетей отошли в спальню, болтали о чем-то. Я подкрался.
– Слушай, так давай! У меня есть номер психиатра, давай его в психушку упечем. Там тысяч десять, инвалидность поставят и все, будет лежать в стационаре, – предлагала тетя, держа маму за руку.
Мама пожимала плечами.
– Господи, не знаю уже, как с ним управиться. А не жестоко? – говорила мама, смотря на тетю.
– Нет. Нормально. С судами и тюрьмой сложнее будет… И дольше… Не хочешь с сыном у нас в городе пожить пока? Как раз сходим в ЗАГС, на развод подашь, м? – предлагала тетя.
– Не знаю… – вздыхала мама. – Он успокоится.
– Он не успокоится. Это же не в первый раз, да? На День Рождения родного сына так надрался. А дальше что? Поубивает он вас всех, – продолжала тетя. – Боишься одна заявление на развод подавать, так я с тобой пойду, говорю же.
– Не знаю… Очень все как-то не вовремя. Как мы без мужика в доме? – причитала мама.
– Хватит. Разведетесь, дом продадите, поделите деньги. У тебя в городе еще дом стоит. Его продашь, сложишь деньги и купишь себе с сыном квартирку. Ты же все равно в городе работаешь, ну?
– Ой, не знаю… – вздыхала мама. – Ладненько, подумаю еще… Так! А это что такое еще! Кто тебе разрешал подслушивать разговоры взрослых, сопля?
Мама подошла ко мне схватила за ухо.
– Б-б-больно, б-б-больно, п-п-пусти, ма, – умолял я.
– Ну, хватит, перестань, пусти его, – вступилась за меня тетя. – Пойдем на улицу поговорим.
Тетя обняла меня, поцеловала в щеку и сказала идти к ребятам. Они с мамой вышли.
Весь оставшийся день я молчал. Когда все разъехались, я забрался под стол в комнате и достал свои штуки для шитья. Настало время для пятой вещи. Спустив настольную лампу под стол, я принялся делать выкройку. Затем схватился за книгу, потом сходил выпил воды, потом опять взялся за выкройку. Немного подумал о плане убийства отца… Продолжил шить. Потом сходил за конфетой, пока возвращался под стол, захватил подушку с дивана, потом случайно оставил ее на столе. Разозлился на себя, встал и засунул ее под стол, сел. Оказывается, пока я бегал туда-сюда, случайно светильник поднял обратно, пришлось за ним подниматься.
Я сидел и думал: что же такое сшить? А потом думал про Олесю. И сразу же мои мысли переключились на Маринку и ее ухажера, потом про тетю подумал, затем мысли увели меня в сторону подарков… В этот вечер мне было чертовски сложно сосредоточиться. Моя психика заглушала таким образом боль. В итоге сделал один стежок.
Затем услышал вой двигателя и скрип ворот. Мудак вернулся. Я насторожился, подошел к окну и спрятался за шторой. По своему обыкновению он оставил ворота открытыми, не запер машину и пошел на кухню спать.
Мамочка попросил меня закрыть ворота и захлопнуть машину. На кухне начался очередной скандал. Я оделся, взял фонарик и пошел закрывать ворота. Потом пошел в машину. Я осмотрел переднее сидение, вытащил оттуда мусор, потом посветил фонариком на заднее. Кое-что меня заинтересовало? Я взял это в руки.
– Чего это? – удивился я, разглядывая красное кружево в белых пятнах. Понюхал. – Фу, мерзость? Это т-т-тряпка для протирания с-стекла? Или ч-ч-чего это? Фу…
Я бросил кружево обратно в машину. И только через много лет я узнал, что это были обыкновенные женские стринги и понял, почему мама так странно отреагировала и расплакалась, когда я сказал о находке.
Затем решил проверить багажник. К моему удивлению, там были совершенно не интересующие меня целлофановые пакеты с какими-то сушеными травами и целая коробка с DVD-дисками, на которых был изображены… Девушки… Сам не понимая причины, я залип на обложки дисков, как загипнотизированный. Мне было приятно на них смотреть, но я тогда еще не ведал, почему так приятно и любопытно.
Багажник таил не только это. Там лежала летняя шина. Я посветил фонарем и увидел свежую кровь и волоски. Пахло псиной. Быстренько сбегал в дом, взял целлофановый пакетик и ватку, собрал остатки крови и волосок Бобика. Это станет душой шестой вещи.
Спасибо тебе, Бобик, ты послужил хорошую службу. Земля тебе пухом, мой добрый друг! Я тебя даже немного любил, хоть и понимал в глубине души, что это ненадолго.
