Ангелина Засимова
Костры на чердаке
Моя голова лопалась. Я собрался, силой оттолкнул маму к стене, схватил курту и вылетел из дома. Я бежал в лес. Без шапки. В распахнутой куртке. Бежал. Меня всего трясло.
Моя мама меня изнасиловала. Психологически.
Хотелось бежать безостановочно, пока легкие не перестанут качать воздух. Добравшись до развилки в лесу, я нырнул в орешник и пробрался сквозь тернии к полю. Пару лет назад тут за мной и Ленькой гнался отец.
Тогда это поле казалось клеткой, сейчас – спасительной кроватью. Я рухнул на замерзшую ноябрьскую землю. Лежал и дергался. Ревел и смотрел на него.
– За что все это мне, Боженька? Это п-потому ч-что я з-забыл о т-тебе и занялся Древним Египтом? – ныл я, смотря на небо.
Небо безмолвно пялилось на меня в ответ, не давая ответа. Я ждал тучки странной формы или молнии или внезапного затмения. Но Атон продолжал невозмутимо светить.
Рыдал как маленький мальчик. И не понимал почему я такой плохой сын. Неужели я сильно расстраиваю маму? Может, мне лучше уйти из дома, если я ее расстраиваю так? Зачем я тогда пришел на этот свет? Зачем она меня рожала?
Не хотелось существовать на этой Земле. Хотелось провалиться в царство Осириса и помогать ему бороться со двухсот тридцати метровым змеем Апопом, который выпивал подземный Нил.
Уехать бы поскорее отсюда в Египет, скорее бы вырасти. Я так устал. И я совсем не понимал, зачем мне быть здесь.
Лежал на холодной земле час, может, два. Затем, опухший и раскисший, побрел домой. Мама как ни в чем не бывало суетилась на кухне.
– Сынок! – позвала она. – Папа поймал трех фазанов, представляешь! Иди сюда.
Я не пошел. На диких куриц мне было наплевать, у них мясо жесткое и горькое.
– Сыночек! – радостно мама зашла за мной в дом. – Целых три фазана куда нам? Отнеси одного соседям, а я тете Лиде с Мариной отнесу.
– Не х-хочу, – бурчал я, разуваясь.
– Отнеси, отнеси, пока не разулся! – радостно просила мама, – давай. Делов пять минут. Туда и обратно. Кстати, Олесю вроде выписали уже домой. Лежит теперь отлеживается!
– Ну м-мам, – бурчал.
– Давай неси, – улыбалась мама нездоровой улыбкой.
Я глубоко вздохнул, взял в сенцах курицу в охапку и пошел до Олеси. Постучал по калитке, меня впустил папа одноклассницы. Придержал мне собаку.
Дом семьи Олеси выглядел как двухэтажный барак. Половина принадлежала многодетной семье, другая – каким-то пенсионерам, я их плохо знал. У нее было около десяти братьев и сестер, плюс мама с папой и бабушка. Все ютились на первом этаже, второй держали под кладовку.
Я вручил ее отцу фазана и хотел было свинтить, но отец почему-то сказал отнести птицу Олесе, заодно проведать ее. Как же я не хотел идти, но тогда мой характер был очень мягким, и чужому человеку отказать не смог.
Дом соседей трещал по швам, что называется. Лопнувшие стены, плесневелый потолок, у печки возле кухни гора золы. И пахло сигаретами. Родители курили в доме. Олеся лежала в детской на нижней кровати. В комнате была еще двухярусная кровать и раскладной диван.
– П-п-привет. П-п-поправляешься? – спросил я, смотря как губы девочки растягиваются в улыбке. В бесстрашной и счастливой улыбке. Я дернул уголками губ. Так улыбаться мне не удавалось.
– Привет, Саша! Я так рада тебя видеть! А у меня позвоночник немножко поломался, но ты не волнуйся! Вообще-то не очень поломался, чуть-чуть только! Но он чинится! Вот так да, – говорила она жадно, захлебываясь в радости. Где она эту радость выдрала? С чего бы радость?
– Это т-тебе, – сказал я и положил фазана на стол. – П-папа п-поймал.
– Ура! Это фазан! Ура! Я так рада фазану! Я хотела его! И мы теперь его съедим, представляешь? Мама почистит фазана, а папа его зажарит. Вот вкуснота будет! А я давно не ела. Будем вкусно кушать! Ужинать будем очень вкусна. Дай мне его, Саша, – говорила Олеся, продолжая улыбаться.
Мне пришлось подать фазана Олесе. Она схватила его, поцеловала, выдрала одно перо из хвоста и дала мне.
– Держи, Саша! Это тебе от меня! Ты мне фазана принес, а я тебе перо даю! Держи! – улыбалась она.
Я засмущался, взял перо и выбежал из дома, чуть не сбив Диму. Дебилка какая-то самая настоящая.
– Э, малой, ты куда так несешься, – хохотнул Дима, сутулясь и пряча руки в карманах. – Че, это, как сам?
– В порядке, – сказал я, смотря боязливо на Диму.
– Слушай, это, погнали, я с тобой до дяди Саши, мне надо сходить? – сказал Дима, жуя слова и совершенно не логично строя предложения.
– Д-да, идем, – я нахмурился, не понимая, зачем Диме понадобился мой отец. Мы пошли. И я не удержался и спросил:
– А ч-что т-тебе н-нада от отца?
– Да… – махнул рукой Дима. – Там…
Я пожал плечами. Мы перелезли через забор-перегородку, зашли в сенца и увидели открытую дверь. Странно. Холодно, а двери не закрыта. И мама еще не должна была вернуться. Или уже тут?
– Где батя твой? – спросил Дима.
– Не знаю, в с-сарае, н-наверное, – сказал я, и зашел в дом. Дима пошел проверять сарай.
Поразительная тишина и запах перегара ударили в мой нос. Мне стало нехорошо. Я почуял ноздрями присутствие Тени. И очень плохое было у меня предчувствие. Хотелось выйти из дома и дождаться маму. Но я сделал несколько шагов и завернул на кухню.
Меня парализовало от увиденного. Руки задрожали и заледенели. Глаза безотрывно смотрели на картину передо мной. И я чувствовал всем телом, как черная змея обвивает ребра и органы. Так зарождалась очередная психотравма, я чувствовал ее всей кожей, всеми мышцами и жиром.
Передо мной на полу лежал полуголый отец. Напротив стоял таз. Его запястья искромсаны ножом. Рука над тазом, из который стекает кровь. В тазу много крови. Отец бледный и без сознания.
– Э, Санька, нет там бати твоего, – говорил Дима, заходя в дом. – Ебаный в рот! Блять! Бляха муха! Ща сбегаю позвоню медичке! Бляха!
Дима испугался не меньше моего, выбежал на улицу и крикнул через весь двор своей матери, чтобы та вызывала фельдшера.
Мои пальцы крепко сжали перо фазана. Я безотрывно смотрел, как отец умирает, и в моем сердце тлела надежда, что это произойдет и ему не успеют помочь. Но пока что рано было для его кончины.
Черная змея принесла на спине Безобразного демона. Он говорил:
– Видишь? Они бегут. Сегодня его спасут. Нет смысла набирать кровь живого человека и делать из него вещь. Только из мертвого. А он еще не мертвый.
Я понимал, о чем демон. Все мои вещи были созданы из мертвых зверушек. Из живых толку не будет.
– Они бегут. Сейчас будет толпа. Спрячься на чердаке, – говорил мне Безобразный демон.
Я не мог ослушаться его. Мой старый приятель так давно не появлялся… Как же мне ослушаться? Мама и фельдшер хлопнули калиткой, ругаясь на ходу. Я выскочил из дома и пулей побежал на чердак, закрылся там. И я слышал голоса мама, тети Лиды, голоса Димы и его отца, которые помогали перетащить тушу отца на его кровать.
– Его час придет, и тогда ты создашь одиннадцатую вещь. Отец станет одиннадцатой вещью. Ведь так приятно, когда он умирает? Чувствуешь это? Приятное ощущение чужой смерти, – вторил Безобразный демон. – Ты позабыл о своих игрушках.
И правда. Давненько я не смотрел на свои штуки. Давненько не перебирал их. У меня теперь целых шесть вещей… Первая – кот Тим, который до сих пор жив только по воле Господа Бога, она пустая. Вторая вещь – мой добрый хомяк Вениамин, мой славный уголечек. Третья – добрый пес Мухтар. Четвертая – мой милый Рис, сын Тима. Пятая – зажаренный карасик, шестая – щенок, дорогой Бобик. Седьмая вещь – кабан… И восьмой станет фазан, не зря же Олеся дала мне перо. Не зря же фазана поймали и зажарят сегодня.
Все не зря.
И я сам – не зря.
Девятая вещь. Сорока
Со мной что-то происходило. Мое тело не принадлежало этому миру. Моя душа не принадлежала моему телу. Мое зрение падало, теперь я носил очки. Мои плечи дергались – я продолжал пить таблетки. Мой рот не мог выговорить внятно слова – я помалкивал.
Я не понимал, что это.
Иногда я открывал библию и молился Ему. Он слышал, но не отвечал. Когда я читал библию, то не заикался. Наверное, именно поэтому заглядывал в нее периодически.
Порой я сравнивал Иисуса и богов Древнего Египта. Почему-то бог в Библии пишется с большой буквы, а слово «бог» в египетской мифологии с маленькой. Иисус говорит: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов перед лицом Моим». Иисус не признавал других богов, но как жили люди до его появления? Я не мог толком осмыслить это, не мог и все. Я равно любил Иисуса, как любил Ра, Осириса и Сехмет.
Мне было невыносимо оттого, что я не мог объяснить свое состояние. Оно походило на бездну, в которую я падал и не чувствовал, за что ухватиться. Падал и будто ничего не ощущал кроме одного: тяжести собственного тела.
– Мам, а г-где м-мой брат? – спросил я однажды. Мама стирала. Она любила скопить целую кучу белья – своего, моего, отца, и за один день управлялась со стиркой. До боли в спине. До остеохондроза.
– Да это… Где ему еще быть… Неблагодарному… – отвечала она, не отрывая голову от таза, где полоскала белье.
– И вс-с-се же? – настаивал я.
– Да где… Где… – продолжала уклоняться она.
– Мама! – повысил голос я. – Где мой брат? Он уже очень давно не з-звонил. А его н-номер не дос-с-ступен!
– Да Господи! – она взъелась. – В дурке он!
Я замер.
– В смысле?
– В прямом. В психушке в Москве лежит. Депрессии у него, биоеопоолеарные расстройства, – говорила мама, коверкая заболевание. – Еще куча всего, чего он придумал себе. Его там в дурке таблетками напичкали, реально свихнулся уже!
– П-погоди… Позвонить ему м-можно? С-съездить к нему?
– Ага! Таки деньжищи, ехать к нему! Столько денег в него вбухано, в образование! А он! Неблагодарный! Мать все ради вас, а вы! Нельзя ему звонить, телефоны отбирают. Он там месяца на три…
Мама продолжала кричать о неблагодарности моего брата. А я ушел в комнату, сел на кровать и крепко призадумался.
Что же происходит с моим братом и что это за «биоеопоолеарные» расстройства? Благо тогда у нас уже появился компьютер. Мама купила себе для работы, а я в нем иногда зависал, читая статьи про Древний Египет. Только долго нельзя было сидеть, роутер съедал много денег.
Вбил в поисковике названия, и нашел кое-что под названием «биполярное расстройство» и «депрессия». Я жадно читал все, что было в общем доступе и поржался. Все эти статьи полностью отражали меня и мое состояние. Они описывали, что со мной происходит.
До вечера просидел, потом вернулась мама, накормила меня и накричала, что я слишком долго сижу в интернете.
Я лег спать с чувством, что близок к ответу. Вертел в голове разные диагнозы. Думал о биполярном расстройстве, о депрессии, о тревогах.
Еще я нарыл обсессивно-компульсивное расстройство. Болячка, при которой хочется все двигать, чистить, проводить ритуалы и держать в своей голове навязчивые мысли-паразиты.
В этом был я. И сегодня ночью ко мне пришел Безобразный демон, мы поговорили. С кем еще, если не с ним? Моя компания – это кот Тим и демон.
– Ты молодец: понял, что с тобой. Псих, – смеялся по-доброму Безобразный демон.
– Верно, – говорил я и смотрел как за окном колышется сирень, угадывая в тенях веток Безобразного демона.
– Почему так? – спрашивал я. – За что?
– На все воля сам знаешь Кого, – смеялся мой друг. – Он решает кому быть психом, а кому нет.
– Странно. Почему я? И должна ведь быть этому п-причина?
– Конечно. Вагон! – хохотал друг.
В проходе блеснули глаза Тима. Старик-кот запрыгнул на мою кровать и настороженно посмотрел на ветки сирени за окном.
– О, Тим, рад видеть! – произнес демон. – Как сам? Как делишки?
– Шшш, – зашипел мой кот, смотря в окно. – Шшш…
– Тим, ус-с-спокойся, это друг, – поругал я кота. – Итак, демон, ты расскажешь мне, почему я такой странный и что мне делать?
– Ну… – призадумался друг, выглядывая из-за веток. – Наверное… Еще поискать что-то завтра. Наверняка там писали, как это лечится. Тебе надо с ребятами общаться, а то один постоянно.
– Знаю… Но с кем? – пожимал плечами я.
– Знаю, не с кем. Да хоть с Димоном! Мозги хоть проветришь, а то сам себя консервируешь. Любовь к Осирису и Анубису уважаю, но… Надо пробовать с людьми болтать, – говорил демон.
– Ясно… А так в чем же причина?
– В чем-чем… В отце, – говорил демон и хохотал. – Он тебя калечит, мать изводит. Все из-за него. Разводится мама твоя не хочет, значит, батю надо убить.
– Согласен, но как его убить, демон? – сказал я и посмотрел на Тима, он безмятежно спал. – Я бы отомстил за всех собак и за сына Тима…
– Ай, ща расскажу! Способов завались! Смотри, можно его пьяного кирпичом ударить по башке, а остальным сказать, что упал бухой головой на печку! Еще можно в самогонку подсыпать отраву для крыс или знаешь че? Можно стекла натолочь в ступке и в жратву ему крошку подсыпать стекольную… Вот умора. Пыль стекольная незаметная, сожрет на раз! А уже в желудке она у него даст знать! Расцарапает все, откроется внутреннее кровотечение и бати как не было!
– М-да…
– Жаль, конечно, что когда он вены порезал, спасти успели, а то так бы сдох и проблем тебе меньше.
– Брр… – вздрогнул я. – И откуда у тебя такие идеи, демон? Вот ты настоящий псих!
– А то, – хохотал мой друг. – Короче, ты понял меня понял. Ладно, вижу, спать уже хочешь. Свидимся еще! Я рядом!
– Спасибо, демон, ты мой настоящий друг. Хоть я и знаю, что тебя нет, что я тебя выдумал, но ты в моем сердце, ты в моей душе, Безобразный демон. И никто меня так не поддержит как ты, дорогой друг… – говорил я, чувствуя, как Морфий окутывает меня.
***
В пятницу после уроков я подошел к Митьке и напросился к ним в компанию. Он без вопросов повел меня к друзьям за электростанцию. Пропасть тарзанка, столик, а подле него окурки и шелуха семечек.
– Здарова, Санек! – пожал мне руку Дима. – Как сам?
– Да н-нормально, – сказал я. – Ты как? Есть сигарета?
– Нормально, че. Конечно, братик, бери, не жалко. А че так? Ты же не куряешь? – говорил Дима.
– Вот решил. Надо, – ответил я грубо.
– Без проблем.
Дима дал мне сигарету. Она пахла сладкой вишневой конфетой. Я засунул ее в рот и подкурил от сигареты Димки. Сделал вдох, ничего не понял. Просто горько.
– Так ты в затяг. Через легкие, – дал совет Митя.
Мои легкие приняли смертоносный удар никотина, и я их чуть не выплюнул. Закашлял, выронил сигарету. Покраснел весь от горечи и жжения. Дима поднял мою сигарету, докурил.
– Нормально пошла, – смеялись парни. – Будешь еще?
– Нет, – кряхтел я, все еще откашливаясь. – Точно нет, фу, блин.
– Ну, мало кому заходит по первой. Привыкнуть надо. Дать ей волю. Потерпеть и кайфануть, – рассказывал философски Димка. – Сижка – вещь такая, к ней грамотным с подходом надо.
– Яс-сно, – сказал я. Мне полегчало. – Ладно, ребят, я п-пошел, воды н-надо вып-пить.
– Давай!
– Пока!
Я ушел. Мне неприятно стало с ними. Мне и было неприятно в той компании. А других не было. В деревне школа маленькая – шестьдесят человек. Ребята моего возраста крутились в компании Димы, поэтому альтернатив не было.
Дома я умылся и начистил зубы, чтобы не пахло. Мама убила бы, если бы учуяла запах сигарет. Потом залез в интернет, стал искать статьи про свои душевные болячки. Ничего во мне не кипело большой страстью так, как поиск ответов. И я нашел. Оказывается, чтобы вылечить депрессию и прочее, необходимо обратиться к психиатру и психотерапевту, они проведут терапию и выпишут таблетки.
Мама бы меня убила, если бы я заикнулся про психиатра. Одного сына, по ее мнению, уже сломали в психиатрической больнице, а второго «калечить» она не хотела. Странная. Я решил спросить у нее про психотерапевта и психолога.
– Ты когда-нибудь обращалась к психотерапевту? – задал я ей вопрос. Мама нарезала лук для зажарки.
– Ага! Щас! У меня все в порядке! А эти шарлатаны только деньги выкачивают! – фыркала мама. – Психологи эти ваши, терапевты по психике! Фу! Мерзкие люди, падшие!
– П-почему? А к-как же людям быть, если у них депрессия? – спрашивал я.
– Депрессия от безделья! Вот делом пусть займутся и никаких депрессий не будет! Ишь навыдумывали! – фыркала она, принимаясь за морковку.
– Хм… А как же обсессивно-компульсивное расстройство? – продолжал я.
– А что это? – спросила мама.
– Ну, когда н-навязчивые мысли о с-смерти, когда хочется все время переставлять предметы, когда делаешь ритуалы постоянно… Определенное количество раз шагаешь или стараешься наступить на каждую плитку, – говорил я.
– Ой, чепуха какая-то. То же мне! Напридумывал ты чего-то. Фигня полная, – сказала мама и закинула морковку в суп.
Я представил, что она окунает в горячий суп свою голову и покрывается ожогами. Тут же перекрестился, сплюнул три раза через плечо, топнул ногой четыре раза и шесть раз постучал по двери. Мама, увлеченная вонючим супом, не заметила.
В комнате я сидел на кровати и ждал закат. Делать совершенно ничего не хотелось. Я должен был выяснить подробности про моего брата. Я должен был найти истину и допытать маму.
***
Ломило от безделья и одиночества. Мне хотелось друзей, хотелось живого общения. Поиграть в конце концов… Ах, черти что! Не с кем общаться. Я застрял в глубокой российской дыре, откуда не было выхода. Мне приходилось ждать в безысходности момента, когда я закончу школу и уеду отсюда.
Брат говорил об этом.
Очень я не хотел возвращаться в компанию Митьки и Димы. Но Димон перехватил меня, когда я заходил домой после школы и опять позвал за электростанцию.
Ребята крутились на тарзанке, ели сухарики с хреном и курили одну за одной. Матерились, бесились, обсуждали старушек-учительниц и машины. Я сидел на краю обрыва, смотрел в пропасть. Думал о спокойствии и благодати, какие давал лес. Тарзанка болталась на ветру. Я внимательно посмотрел на нее и решился. Крепко обхватил руками скользкий руль, отошел, хорошенько разбежался и прыгнул!
Свободна.
Эйфория.
Страх.
Меня переполняли ощущения. Руки выскальзывали, но я успел зацепиться ногами за край обрыва и устоял. Кайф! Непередаваемый кайф. Ладони вспотели, поэтому я натянул рукава, чтобы ладошки не скользили. Взялся за руль, набрал воздуха полную грудь, разбежался и прыгнул.
– ААА! – кричал я от удовольствия, прокручиваясь в воздухе. Ветка скрипнула. Напрягся. Успел зацепиться ногами за обрыв и устоял. Подняв глаза, увидел, что ветка, к которой привязана веревка, и вправду треснула.
Знакомый четвероклассник выхватил из моих рук тарзанку, разбежался и крутанулся. Ветка издала короткий звук.
– Т-треснула в-ветка, – сказал я, подойдя к компании.
Позже к нам присоединилась Олеся. Она тоже ела сухарики и облизывала пальцы.
– Да ну, это дерево еще моих внуков выдержит! – хохотал Дима, обкуренный.
– С-серьезно, в-веревка м-может порваться, – вторил я в надежде спасти друзей.
– Да плюнь ты! – хохотнул Дима и пошел крутиться на тарзанке. Он обхватил тощей рукой руль, вторую руку приставил к затылку и салютнул нам, разбегаясь спиной вперед и падая.
Дима пролетел над пропастью, держась одной рукой за штурвал. Сердце замерло. И до моих ушей донесся третий хруст. Этот укурок приземлился на четвереньки и расхохотался.
– Олеся, хочешь крутануться? – прокричал Дима.
– Да! – заверещала девочка. Положила сухарики на стол и двину к Диме. Я схватил ее за запястье, она посмотрела на меня растерянными голубыми глазами.
– Нет, Олеся. Это оп-пас-сно, – сказал я. – Ты уже падала…
– Хм… – пожала плечами она и понурила голову. – Ладно…
– Олеська, поди сюда, – хохотал Дима. – Пусти ее, Санечек.
Девочка улыбнулась, ее запястье выскользнула из моих пальцев. Она весело побежала к Диме. Брат лично вручил ей руль, взял за хрупкую талию и оттянул максимально далеко. Олеся улыбалась.
– Поехала! – прокричал Дима. – Держись давай!
Олеся радостно заверещала. Я замер, смотря то на одноклассницу, то на ветку. Хрусть. Ветка треснула и полетела вниз вместе с Олесей. Девочка заверещала.
Меня будто перекосило.
Как в тот раз.
Когда Олеся упала. Только вот тогда девчонка не умерла. Бог спас.
– Ой! Сука! – взывал Дима. – Леська!
По спине пробежали мурашки. Дима выл. Ветка была огромная и могла запросто раздавить девочку.
Димон стоял на краю обрыва и ржал. Я медленно подошел и посмотрел в пропасть. Олеся стояла в еловых ветках и отряхивалась. Увидев меня, она задорно помахала рукой. Я вздохнул и злобно посмотрел на небо:
– За что ты так со мной? – спросил я полушепотом.
– Санек, ты че, все путем, – ржал Дима.
Смотрел на Диму, и меня передергивало. Обернулся – ребята курили и ели сухарики. Они даже не обратили внимание, что человек упал и мог погибнуть. Собрав силы в кулак, я пошел домой и даже не попрощался с ними.
Лучше уж быть одному, чем с такой компанией. Лучше век прожить на необитаемом острове, чем общаться с такими грязными и равнодушными тварями.
Больно и грустно. Мне не с кем было обсудить это. Мама даже радовалась немного, что я провожу время с Митькой и Ленькой. Она не знала, что они матершинники и куряки.
Сев за стол, я открыл свою энциклопедию по Древнему Египту и прошелся по всем богам. Мне стало малость скучно… И тут я увидел его – шумерского полубога Гильгамеша.
Великий царь города Урук держал в руках звероподобного друга Энкиду. Боги хотели создать для Гильгамеша врага и послали Энкиду, но герои стали друзьями и вместе пошли на Хумбабу. Чудовищный гигнат. Прямо как мой отец… Хумбаба походил на моего огромного батю.
Небольшая статья о Гильгамеше увлекла меня. В другой энциклопедии я нашел информацию, что царь Урука предсказал великий потоп. Прямо как в Ветхом завете. Это было любопытно. Тогда я понял, что некоторые вещи могли быть на самом деле. Я поверил в потоп, как когда поверил в Иисуса.
Под вечер я услышал крики. Отец громко матерился, мама кричала. Я побагровел, вскочил со стула, намереваясь вылететь на улицу. Но задел рукой библию, смяв страницу. Мне поплохело. Как можно было страницу смять? Побледнел и погрустнел. Пока какое-то время я расправлял страницу, крики закончились. Тревожным взглядом я посмотрел в сторону двери и, успокоившись, сел.
– Шалава!
– Скот!
Закричали. Я вздрогнул и сжался, посмотрел в окно. Долго смотрел, а они кричали. Небо темнело. Мои глаза закрылись, и я положил руки на библию. Они все еще кричали.
Пришел Безобразный демон.
– Ну! Ты же хотел помочь! Разрулить терки родичей! – говорил мой друг.
– Не знаю. Я устал вмешиваться, – произнес я правду. Другой правды не было.
– Фуа… – стонал Безобразный демон. – Отец мамку убьет. И что, в детдом поедешь?
– Поеду, значит, – отвечал я.
– Ой, дурак. Из-за тебя он маму и убьет! Потому что ты не помог!
– А если он меня убьет? – спрашивал я у Безобразного демона.
– Ничего не изменится. Если батя тебя хлопнет, то они продолжат точно также жить с мамкой. Да, посидит в тюрьме, потом вернется, и они продолжат ругаться, – хохотал демон. – Ты – лишний в этой семье.
– Почему? – на мои глаза навернулись слезы. – Почему я лишний?
– Подумай, – хохотал мой друг. – Ты им не нужен. Им нужны только скандалы и разборки. Они себя только любят.
– Не хочу жить, хочу умереть, – я бесшумно разрыдался.
– Ну, всегда можешь. Повесишься или вены порежешь? Как батя, – говорил Безобразный демон.
– Мама и папа даже не узнают о том, что я умер. Продолжат ругаться как ни в чем не бывало, да? – спросил я у Демона.
– Да, точняк, – ржал Демон, и его смех меня раздражал. Он смеялся неуместно, и я ему сказал об этом.
– Ты смеешься не в тему.
– Да, понял, понял, извини, – поправился друг. – Так вот: как убьешься?
– Хм… Пойду в лес и сдохну там с голоду… Или повешусь на дереве, – говорил я.
– Во дела! А не хочешь гульнуть напоследок?
– В смысле?
– Ну, выпить и покурить с ребятами, – предложил друг.
– Я мал еще для сигарет…
– И что? Ты же сдохнешь скоро, а так и не покурил нормально, как остальные парни. Все нормальные мужчины курят. Оглянись! Все мужики в деревне с сигаретой, а ты? Ну и лох, – вторил демон.
– Ты прав, – подтвердил я. – Завтра найду Димку с Митькой.
– Красавчик!
***
После школы я надыбал Митьку с Ленькой и напросился к ним.
– Дашь с-сигарету, Мить? – спросил я, опустив глаза.
– Тебе? Сигарету? Че? – посмеялся одноклассник. – Ты же цветоша, хах.
– Х-хоч-чу… С меня п-пакет с-сухариков с х-х-х-хреном, – предложил я.
– Да без б, хах, нормуль, – согласился Митька.
За электростанцией зажигал народ. Больше обычно. Пятиклассники принесли колонку. Пришли девочки. Даже Маринка, она опять выясняла отношения с Димоном. Ее подруга Надя пила пиво «Ягуар» с парнем на мотоцикле. Я пожал руки знакомым. И тут Митька протянул мне заветную сигарету, которую я сам попросил. Взамен одноклассник получил пакет сухариков.
Дешевая сигарета из ларька у школы пахла выхлопными газами. Мой нос непроизвольно сморщился. Как это можно было засунуть в рот и вдохнуть? Проще подставить лицо к выхлопной трубе машины и наслаждаться.
– А зажигалка? – спросил я.
– Держи, – сказал Митька, – давай подожгу, а ты вдыхай.
Он поднес зажигалку, сигарета затлела, и я вдохнул. И меня чуть не вырвало. В легкие будто серные кислоту залили. Как в первый раз. Я выронил сигарету, упал на колени, покраснел и закашлялся.
– Ой, попортил только, – сказал Митька. – Ты будешь докуривать?
– Н-нет, – говорил я, кашляя.
Почему у ребят получается курить, а у меня нет?
Я оклемался и опять подошел к Митьке.
– Есть че в-выпить? – спросил я.
– На, – сказал Митя и протянул мне газировку.
– Не, алкогольное, – поправил я.
– Так это блейзер, он с градусом, – сказал Митька, делая глоток. – На.
Я брезгливо взял бутылку, протер горлышко рукавом и глотнул горькую газировку. Сморщился. Сделал еще два глотка. Больше не смог, меня уже подташнивало.
– Во-во, все не выдуй, – переживал Митька.
– Не, спасибо, – говорил я, морщась. – Вода есть?
– Не, ток в ручье, – сказал он.
Мне хотелось пить. Я сделал шаг в сторону и почувствовал, как теряю равновесие. Закружилась голова. Я посмотрел на свои руки – они плыли. Приятное тепло дрожью прошло по моему телу. Я, шатаясь, пошел в глубь леса. Мне нужен был ручей. Мне нужна была вода, иначе стошнит.
Я дошел до ближайшего куста и проблевался прямо туда. Потом лег под деревом и свернулся калачиком. Мой желудок, шокированный блейзером, выдавал содержимое. Опять стошнило. Я ползал на карачках у кустов и блевал.
Вновь я думал о том, что никому не нужен. Никто не подошел и не помог. И мама, наверное, даже не подозревала, что со мной.
Почему мы в юном возрасте так хотим попробовать смерть? Ощутить ее вкус, такой желанный. Почему родители списывают все на переходный возраст и компьютерные игры? Ведь… Главная причина – они сами. Зачем жить, если нет любви? Зачем жить, если ты никому не нужен? Если тебя запугали и не к кому обратиться за помощью? Есть Бог, скажете вы… Какой ребенок в 10 лет догадается, что есть Бог? А кто объяснит малышу, что такое Бог? Что значит верить Богу? Остается лишь воображать и догадываться. Понимать самому. И никому-никому не рассказывать, иначе опозоришь маму.
Мне полегчало, и я поплелся дальше в поисках ручейка. Вот он. Я опустил лицо в воду и начал жадно пить. От лесной и ледяной воды мой бедный живот урчал и сжимался еще больше. Зубы сводило. Но другой не было.
Лег и стал смотреть на небо. Мне стало чуть-чуть легче.
***
Не хочу рассказывать про скандал, который закатила мама, увидев мое состояние. Про отмазки и прочее. Важно одно – настолько было мерзко, что на смерть не осталось сил. Я завалился спать. Однако на следующий день наверняка решил поступить как мужчина. Убить себя. Я собрал рюкзак, взял чистой воды, пару яблок, оделся хорошо, и сбежал из дома, пока мама отошла в магазин.
Лес упорно смотрел на меня и тянул в бесконечность без фонарей, без троп. Я не ведал сколько километров до ближайшего населенного пункта и кто мог поджидать меня среди деревьев: волки или медведи? Но точно знал, что необходимо идти дальше, проникая в чащу, куда уже много лет не ступала нога человека. Мое спасение, мой зеленый и колючий мир. Я орал и бил орешники, царапая руки. Только кустарники и сосны могли разделить и впитать тот невообразимый ужас, который разрывал мое сердце.
Начался дождь.
Он лил и лил, не пуская меня дальше.
– Ну что? – вышел из-за дерева Безобразный демон. – М-да. Ну и дела! Ха-ха.
– Не шути так, я дойду.
– Угу, просто пневмонию схватишь, ха-ха, – говорил друг.
– Какая разница? Я же иду умирать.
– Ты дурак, сегодня точно не твой день, – вещал приятель.
– Отвали. Я решил.
– Иди домой, покушай, – откровенно ржал демон.
– Да отвали ты! – кричал я, разгребая листья. – Я никчемный кусок дерьма! Для чего мне существовать? Я больной и никчемный?
– Ты здоровый бык. А вот твои родители больные на голову, – говорил демон.
– Ты же сам предложил мне умереть!
– Да я прикольнулся, а ты поверил.
– Да ты что! – ругался я в ответ.
– Есть кое-что. Тебе надо сделать это, а потом подумать о своей жизни.
– Что именно?
– Убить отца.
Обернулся и увидел, как демон уходит и хохочет, оставляя эхо по всему лесу. Я встал посреди кустов и поднял голову вверх, смотря на небо. Упал на колени.
– Прости меня, Господи. Прости, пожалуйста, я должен его убить, никак иначе, – говорил я, плакал и дергался.
Дождь хлестал как из ведра. Бам! Сверху что-то свалилось. Это была сорока. Мертвая. Ее убило потоком дождя. Я читал, что сорока символ счастья и удачи. Может, Он дал мне знак.
Я подобрал птицу, убрал ее в рюкзак. Материал для следующей вещи готов, осталось обработать.
Дома я переоделся, взял прибамбасы, свечи и поспешил на чердак. Там под пламенем свечей я хладнокровно разделал труп сороки, изъял органы и поместил их в баночки из-под леденцов. Разбил черепушку молотком и кровельным гвоздем, достал мозги. Сердце оставил. Затем вымыл в тазу с водой тушку сороки. Я поместил ее в заранее заготовленную емкость с солью и содой, хорошенько натерев и засыпав сверху натрий хлором. Поставил таз в угол чердака и накрыл своим старым пуховиком.
