Ангелина Засимова
Костры на чердаке
Мамочка стояла у летней кухни с холщовым мешком.
– Мамочка, вот мои друзья! – улыбался я, демонстрируя мяукающих котиков.
– Угу. Выбирай одного, остальных в мешок.
– А… Эм… Не знаю…
– Реще.
– М… Наверное, Рис. А зачем в мешок?
– Оставляй себе Риса, остальных клади.
Я осторожно положил каждый мяукающий комочек в мешок.
– Ты куда их?
– Да раздам пойду, – пожала плечами мама.
– М… Т-т-так поздно? – тень сомнения закралась в мое нутро.
– Ага.
– А м-м-можно с тобой?
– Нет. Посиди дома. Я скоро вернусь.
– Ясно, – пожал я плечами.
Я отнес Риса обратно на чердак. Жена Тима вернулась. Она обнюхивала соломку, на которой недавно были ее дети. Я подложил ей Риса.
– Д-держи сына. Остальных м-мама п-п-пошла раздавать, – сказал я, кошка неодобрительно на меня зыркнула, продолжая обнюхивать территорию. Увидев сыночка, принялась его вылизывать. Я сбегал ей за молочком.
Потом я услышал, как мамочка вернулась. Но я уже умылся и лежал, бессильный, в кровати. Интересно, кому она раздала котиков?
На утро я у нее пытался выведать эту информацию, но мама отмахивалась. Странная она. И утром вернулась Тень. Они орали друг на друга с самого утра. Я прятался в комнате. Потом проскользнул на чердак, чтобы поиграть с Рисом. Кошачье общество меня успокаивало. Я все чаще прятался на чердаке. И совсем не пересекался с Тенью целую неделю! За это время Рис немного подрос, и я теперь спускался с ним и всем кошачьим семейством во двор погреться на солнышке.
В один из теплых июньских деньков ничего не предвещало беды. Мы с моими друзьями котами проводили время, я их гладил и кормил. Но мамочка меня позвала помочь ей в огород. Там что-то надо было подержать.
Я отлучился буквально на минутку. Тем временем моя дорогая подружка-кошечка нежилась на коврике возле летней кухни. Коврик удивительным образом сочетался с цветом ее шерстки.
Мой мир рухнул в несколько мгновений и уже не мог стать прежним.
Это Дьявол так решил со мной поступить. Не иначе. Одновременно двери летней кухни отворились и из нее, проспавшийся после крепкой пьянки, показался папа. Он потянулся в пороге и, не глядя под ноги, наступил на коврик, который из-за ветра свернулся и прикрыл кошечку.
Хрусть.
– Не-е-е-е-е-е-е-ет! – заверещал я во всю глотку и бросился к летней кухне. – Не-е-ет!
– Ой, – Тень ойкнула и сделала шаг в сторону, вставая с кошки.
Хрусть.
– Да шо же такое-то, – выругалась Тень.
Я, весь зареванный, разворачивал коврик, видя хрипящую кошечку с переломанными ребрами. И я услышал в этот самый момент второй хрусть. Я усилием воли перевел взгляд и увидел бездыханное крошечное тельце белоснежного Риса, из которого сочилась алая кровь. Рядом стояла волосатая нога Тени в черном резиновом тапке.
– Ой, малой, извини, я случайно, че они тут развалились-то, – говорила Тень, закуривая папиросу.
Я смотрел на Тень и не понимал, настоящий он или нет. Он казался нереальным. Слепящее солнце оказалось вдруг не существующим. Тепло было не настоящим. Мое тело будто отделилось от души и ревело само по себе безостановочно. Я будто наблюдал со всем со стороны и ревел, не веря в то, что произошло. Мама кричала что-то – ее крики долетали через какую-то призму. Я смотрел на Тень и не ощущал, что она настоящая.
Не ощущал.
Не ощущал.
Не ощущал.
Как это «ощущать»?
Под ногами плыла земля и я рыдал, как проклятый. Рыдал, рыдал, рыдал. Никак не мог остановиться. Продолжал рыдать. Потом мама отвела меня домой и дала воды. Я встал перед зеркалом, не прекращая плакать, и в отражении был будто другой человек. Это не мое лицо, не мои руки. Я ущипнул себя, и боль донеслась в моем теле гулким эхом.
Лег на пол, сжался и продолжил плакать. Начал биться головой об пол только чтобы почувствовать эту голову. Бился, бился, пока не задергался и не начал икать.
Попозже пришла мама, принесла водички и конфету. Я отчетливо помнил, что мне не хотелось конфет.
Я смотрел на маму и не чувствовал, что она настоящая.
***
В тот мерзкий день я заработал пару новых болячек и чуть позже выведал, где родители похоронили котов. Я добрался до могилки сына кота, отрыл ее и отрезал кусочек ушка. Сделал все по строй схеме. Рис стал четвертой вещью.
Предупреждение: Очень жестокая глава!
Вот и зимушка прошла. Сосульки загремели. Мы с котом завороженно наблюдали за капающей водой. А еще я кашлял и горло болело. Я частенько болел по весне, и мамочка не выпускала меня из дома в такие дни. Тем более совсем скоро мой седьмой День Рождения, и я скоро пойду в первый класс. Болеть в такой день нельзя. Мне в голову пришли мысли о конфетах, переглянулся с котом и пошел порыться в мамином шкафу, но, увы, конфет не обнаружил. Я знал все ее тайники и всегда находил новые. Эх… Топ-топ-топ. Грох!
– Э-к-кх! Ух! А-а-а-а-п-ч-х!
Звуки раздались за дверью. Кот испуганно посмотрел на меня и бросился вон под кровать. Я замер и сжался, чувствуя ножками холодный сквозняк. Дверь открылась и повеяло запахом перегара с солярой.
– Малой, э! Держи! – Тень, замерзшая и раскрасневшаяся, стояла в прихожей и протягивала мне целлофановый пакет из магазина, наполненный фруктами и конфетами с вафлями. Я замер.
– Ну, бери, э! – повторила Тень. – Я метелки сдал.
Я боязно встал и забрал тяжелый пакет.
– Мамке оставь хоть, все не ешь, – шмыгнула носом Тень.
– Спасибо, пап, – буркнул я.
– Ага. Давай. Мамка когда придет?
– В шесть.
– Ясно. Кхм! – сказала Тень, прокашлялась и вышла.
Еще долго я не решался лезть в пакет. Оставил его на табуреточке у прихожей. Мне хотелось конфет. Но не этих. Эти страшно есть. Тень, конечно, их не отравил, они были магазинские. Но… В прошлый раз, когда Тень принесла большой пакет со вкусностями, мама закатила скандал и пошла все сдавать обратно в магазин. Поэтому я ничего не трогал. Мама ругаться будет.
И я оказался прав. Вечером мама вернулась, и, пока я пил чай с булочками, которые принесла она, я слышал, как она кричала на Тень. Весь двор слышал. Кажется, вся улица. Я попил чаек, взял Тима в охапку и забрался под стол. Закрыл глаза и принялся водить глазными яблоками в стороны. Три раза вправо и влево, потом сбился и начал заново. Потом вверх и вниз. Затем вздохнул четыре раза и сжал Тима шесть раз.
Мама умрет.
Тень убьет маму.
Тень может.
Мамочка, пожалуйста, только бы ты была жива. Только бы Тень не убила тебя.
Замолчала. Что это? Мне страшно. Почему мамочка замолчала?
Неужели Тень убил ее? Взял мамочку за волосы и уронил крепко о железный угол печи несколько раз. Теперь она лежит в крови, а он дальше лег спать. Боже. Нет, нет, нет.
Три раза через правое плечо тьфу, тьфу, тьфу. И постучать по деревяшке три раза.
Все хорошо. Мамочка будет жива. А что я буду делать, если она умрет? Куда я денусь? Кому звонить? Кого звать на помощь?
Я в детдом, да? Или меня оставят с папой. Где хуже? В детдоме или с отцом? Не знаю. Так. Или меня тетя из города заберет к себе? Или дядя на Сахалин увезет? Куда же я денусь… Но ведь папу посадят в тюрьму, если узнают, что это он убил. Я точно в детдом попаду. А если он расскажет всем, что мама просто уехала и закапает ее тихонько?
Мамочка, пожалуйста, не умирай. Я заревел и задергался. Мамочка, не умирай!
– Сына, – произнесла мама, заходя в дом. – Я покушать принесла. Иди сюда, руки тебе помоем.
Хух, мамочка жива. Вытерев слезы, я поскакал ужинать. Тем временем мама принялась за пакет.
– Господи! Ну и что он тут накупил? Апельсинов, ананаса два, яблок взял, колбаса какая-то дорогущая! Господи! Ну… Е… Куда нам это? А это? Сыр Пармезан! Ну артист! Ну дает! Дрова заканчиваются, а он накупил всякого дерьма. Ну так заработал ты, нет бы жене сразу принести деньги, так он сразу пропивать все и всячину всякую покупать! Господи!
– Мамочка, а ты будешь возвращать это в магазин? – спросил я, пережевывая куриную котлету «ёлочка».
– Да куда? Он же в городе брал. Куда… Есть теперь будем все. Ну, на День Рождения тебе. У тебя же праздник через два дня.
– М, хорошо.
– Пойду в холодильник уберу. Ну артист! Хоть бы тортик взял! А он ананасы и апельсины… О, Господи… Ну что за человек?
Мамочка ушла.
– Тим, ну чего тебе?
Кот подошел и начал жалобно смотреть в душу. Я понял, что он хочет и откусил немного от котлетки, дал ему.
На следующий день мне полегчало. Мамочка с вечера готовила салаты на следующий день, а еще она сбегала за тортиком в магазин вечером. Красота! Я уже размечтался о салате Мимоза, но он был строго на завтра. Эх… Моя сайра с яйцом и майонезом, эх… Ну ничего, я дождусь. Сколько слюнок уже вытекло!
В мой День Рождения утром мамочка принесла мне большую коробку с красивейшим самосвалом! А потом зашла Тень, трезвая и умытая, он вручил мне целых пятьсот рублей и шоколадку! Я офигел! И поблагодарил их.
Празднование моего седьмого дня было запланировано на вечер. Обещали приехать родственники из города с моей племянницей, а еще мама позвала соседскую девочку, которая была меня на два года младше. Ее звали Олеся, и у нее что-то не так было с речью и головой. Так мама говорила. Но Олеся была хорошая. Я с ней иногда здоровался. Правда, она из многодетной семьи, где все родители алкоголики. Но моя мама иногда, когда топила баню, звала их к нам мыться.
Я радостно играл с новым самосвалом. Потом мне позвонили родственники с Сахалина на мамин телефон, поздравили, потом еще тетя звонила и поздравляла.
Тим мурчал. Однако я заскучал к полудню и решился пойти прогуляться. Тепло оделся, обулся, позвал с собой Тима, но тот не пошел.
Настроение прекрасное! Погулял вокруг дома, полазал в сенцах летней кухни и посидел на лавочке у бани. И даже посмотрел, как с соседские коты делят территорию на крыше, шипя друг на друга. Как жаль, что Тим остался дома и пропускает зрелищный бой!
Ну и крыша у соседей! Я бы забрался и сделал там шалаш. Я бы там вообще много чего сделал! М-да! А это кто?.. Вот! Один из братьев Олеси залез на крышу и начал таскать какие-то мешки с чердака. То ли Миша, то ли Гриша, то ли Дима… У нее столько этих братьев было! И все на одно лицо.
Мама говорит, что мне с ними нельзя общаться, иначе нахватаюсь вредных привычек.
Ой, и солнышко. Как приятно нежиться под солнышком. Хм. Но у меня ведь есть своя крыша.
И чердак.
Я давненько не был на чердаке. Совсем забыл про него. Хм… Ой, надо бы проверить свою вещицу! Точно! Надо залезть, проверить вторую вещь и сбегать на могилку Вениамина. Мой друг, прости, что я забыл о тебе.
Подбежав к заборчику, я кое-что вспомнил. В начале весны Тень переставила будку с нашим добрым старым другом Мухтаром как раз под чердак. Потому что старое место он изрядно истоптал.
Мухтар был помесью овчарки и лайки. И, к сожалению, он не очень любил меня. Часто лаял, стоило пройти мимо. Ни с того, ни с сего лаял. Я пытался подружиться с Мухтаром, но пес меня не принимал.
Теперь Мухтар спал. Я боялся приближаться к нему, так как пес мог выскочить. Но, если обойти по краю, то, даже когда Мухтар лаял, цепь его сдерживала, и он не доставал до меня.
И я решился.
Осторожно ступил на территорию Мухтара. Шаг за шагом приближался к лестнице, ведущей на чердак.
В будке что-то зашевелилось. Я замер. Так. Либо на лестницу, либо резко бежать.
В это самое мгновение Мухтар пулей выскочил из будки и посмотрел на меня бешеными глазами. Залаял, оскалив зубы.
– Ааааааа! – заверещал я и отбежал.
Тень выскочила из гаража и смотрела на срывающегося с цепи Мухтара.
– А ну тихо, Муха! – заорала Тень. – Муха!
Собаке хоть бы что. Он продолжал бешено лаять на меня.
Моментально, озверев не хуже собаки, Тень подхватила полено из дровника и набросилась на пса. Вдарила на морде.
Пес заскулил, заплакал.
Я замер.
– А ну, сука! – заорала Тень и еще раз вдарила псу поленом.
– Папа, не-е-ет! – заорал я во всю глотку.
Залаяли соседские собаки.
– Папа! Папа! Не надо, папа! Стой, пожалуйста! – ревел я и кричал как бешеный.
Соседские собаки разрывались.
Мама выбежала из летней кухни в то же мгновение. Растерянная и испуганная, она закричала.
– Сашка! Нет! Сашка, стой!
Не было сил моих терпеть и смотреть, как он убивает нашу собаку. Я подошел и начал кричать прямо под Тенью, тормоша его за брюки.
– Папа! Остановись! Па-а-а-а, – не смог я выговорить последнее слово из-за спазма в горле и слез. Он рывком отбросил меня в сторону. Я ревел.
Мама взяла таз и начала бить отца по спине.
– Сашка! Сашка!
– О, кума, чего вы тут? Кум, ты че! – через забор показался сосед. Он подбежал к нам и помог оттащить отца от полуживой собаки.
– Сань, ты че, епт, беса попутал? Э?
Я дрожал и дергался. Не мог выговорить и слова. Дергался и мычал. Мычал и дергался.
Мамочка обняла меня.
Это не по-настоящему же? Это я все придумал?
Мухтар лежал. У него шла кровь из головы. Из рта. Из того, что осталось от морды… Мамочка тут же накрыла собаку какой-то тряпкой и подняла меня с земли. Я стоял у дровника и дергался, хрипел от слез и соплей.
– Давай водички выпей, сыночек, вот, – мама принесла мне кружку с водой и пошла в сарай за телегой.
– Ма-ма… Па… К-к-как… – не мог я собрать слова из букв.
В тот день я подхватил заразу, которая будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь – заикание.
– П-п-п… – пытался выговорить я, но не выходило.
Мамочка вытащила из сарая телегу и какую-то старую клеенку нашла в сенцах. Затем вернулась с соседом.
– Валерка, он живой? – спросила устало мама.
Сосед присел и поднес руку к носу пса.
– Дышит вродь.
Мама вздохнула.
– Надо его это… – сказал сосед. – О, сейчас.
Сосед сходил за кирпичом к отцу в гараж. Потом мама сказала мне отвернуться.
Хрусть.
– Господи, прости нас за наши грехи. Валерка, давай грузи его.
Сосед и мама погрузили тело Мухтара на клеенку и затащили тушу в телегу. Мама сходила за какой-то тряпкой и накрыла сверху пса. Сосед ушел, а мы с мамой пошли в лес на деревенскую свалку.
– Прости нас, Муха, – прошептала мама, положила руку на ткань, под которой была собака. Ее глаза вновь налились слезами. – Прости. Ты не заслужил. Прости, Бога ради.
И я приложил ладонь к ткани. Всплакнул.
Мама закрыла глаза и наклонила телегу. Туша собаки полетела в глубокую яму из старого мусора, который свозили сюда со всей деревни. Мама вздохнула, встряхнула головой, и мы отправились домой.
– Гости через час приезжают уже, давай это, умывайся, переодевайся и будем кушать, – сказала мама, когда мы зашли в дом.
Этим вечером я сидел, весь намытый и в новом свитере от тети, за столом. Мамочка переоделась в красивое платье и радостно встречала гостей.
Первые пришли наши родственники по папиной линии: тетя Лида, которая работала у нас фельдшером и ее дочь Марина – девушка в обтягивающих джинсах с залакированной прямой челкой, с розовыми длинными ногтями, от которой очень сладко пахло духами. Вроде бы тетя Лида приходилась мне троюродной тетей, а Марина троюродной сестрой.
– Здрасти! Ой, а дядя Саша где? – спросила Марина, не глядя вручая мне пакет с подарком.
– Да спит, устал, работал в ночь, – улыбалась мама гостям.
– А… – многозначительно произнесла тетя Лида. – Ну пусть. Кормилец же.
– Ага, – хохотнула мама.
Я молча кивал и сжато улыбался, принимая подарки. Гости веселились и пили шампанское. Я столько много времени думал о салате Мимоза, а теперь мне кусок в горло не лез. И я ковырялся вилкой в тарелке.
– А что это именинник такой грустный у нас? – улыбалась тетя.
– Да это он всегда такой. Сынок, улыбнись! – попросила мама. – Сейчас фотать вас буду!
Я сжато улыбнулся, мы сфотографировались. Потом пришла Олеся – странная соседская девочка. Она подарила мне какого-то старого резинового утенка. Немного расстроился, конечно. Думал, хотя бы шоколадку принесет или красивую машинку новую. Но я также сжато ей кивнул и произнес еле слышно себе под нос:
– С-с-спасибо.
Мама усадила Олесю за стол, наложила разных салатов, картошки, и девочка принялась уминать яства за обе щеки.
– Эх, как быстро дети растут. И в школу скоро уже, да?
Я кивнул.
Мне хотелось побыть одному. И поесть в одиночестве. Еле как я высидел весь вечер с гостями. Потом добрая тетя с племянницей, которая была в красивом платье принцессы и даже не разговаривала со мной, уехали в город на своей красивой машине. Олесе мама завернула с собой в пакет картошки и отправила домой.
– Кушать будешь? Я не убираю тогда пока, – сказала мама, видя, что я остался сидеть за столом.
Кивнул. Она ушла. Я жадно набросился на салаты, мясо и картошку. Ел и не чувствовал вкуса. Мне хотелось заполнить желудок до отвала. Наестся и лечь.
Покончив с едой, встал и пошел полежать. Однако меня подергивало немного. Желудок начало тянуть от тяжести. Конечно, целый день не ел ничего практически, а тут на тебе – разом в себя весь стол запихал.
Немного полежав, я попробовал вздохнуть и произнести что-нибудь.
– П-п-п-п. Кхм. П-п-п-п-привет. Ухх…
Плохо шло. Что-то случилось с моей речью. Я не понимал, что именно, но мне стало очень страшно, и я пошел за своими материалами. Я не трогал ткань и иголку с нитками пару месяцев, но сейчас мне необходимо было себя защитить. Настало время для третьей вещи.
Сегодня я сошью куклу, а завтра схожу на свалку за ушком Мухтара.
Мой оберег меня защитит. Мой злой ангел будет со мной всегда на чердаке.
Пятая вещь. Карась
Лето прошло смазано. Я практически не выходил из дома. Приезжал мой брат, пытался меня расшевелить и поиграть со мной, но я не давался и убегал. Еще он первый обратил внимание, что я стал заикаться. Мама думала, что само пройдет или генетика: отец тоже заикался иногда.
Мамочка отвезла меня к неврологу и логопеду. Мне постучали молоточком по коленям, послушали, позадавали вопросы какие-то – мама на них ответила вместо меня, потому что я не мог выговорить слова.
– Сколько тебе лет? – спрашивал врач.
– М-м-м-м-м-н-н-н-н…
– Ему семь, – помогала мама, печально смотря на меня.
– Мамочка! – возмутился доктор и поднял на нее взгляд. – Я ребенку задал вопрос, а не вам. Я хочу послушать его речь.
– Ой, ой, извините. Давай отвечай!
– М-м-м-м-м-н-н-е-е… – мычал я. В горле будто жаба застряла, будто огромный ком воздуха не давал мне произнести одно простое предложение.
– Вот же, видите, – печально цокнула языком мама. – А нам в школу скоро! Вот уже!
Доктор покачал головой, и нам выписали новые таблетки. Вроде бы фенибут и глицин. Старые отменили. Также рекомендовали записаться на расслабляющий массаж и нюхать масло чайного дерева.
Мама продолжала поить меня чаем с конфетами. Я их ел и не чувствовал вкуса. Она кормила меня картофельным пюре, жареной курочкой и майонезными салатами, но я чувствовал вкус будто притупленно.
Я взял за привычку ходить в лес один. Немного гулял, разминал ноги, стоял на возвышении и смотрел на сонных рыбаков в зеленых резиновых лодках.
В нашей речке чего только не водилось. И лягушки, и пиявки, и караси, а еще вьюны и семидыры. Семидыр-дыр-дыр. Тварь пиявочная и миножная! Ууу! Тварь!
На другом берегу у нырка плескались ребята. Вроде даже я расслышал голос Леньки. Мама запрещала мне купаться в нашей речке, потому что там неизвестное дно, а еще гадят коровы. В общем полно заразы. Легко глистов подхватить!
Местные ребята пугали меня конским волосом. Волосы эти обитают в песке и могут заползти в ранку на ноге.
Поэтому я не купался и плавать не умел. Но мне очень хотелось.
В тот вечер я крепко поужинал макаронами с кетчупом, двумя рыбными котлетами и закусил фаршированными блинами с вишней, которые оставались с завтрака. Хорошо и тепло стало в желудке.
– Сынок, – обратилась ко мне мама, забирая тарелки.
– Д-д-да? – откликнулся я.
– Тут это… У дяди Валеры сучка разродилась. Он щенков раздает. У нас собаки нет, вот он предложил взять. Хочешь пойти выбрать?
– Н-н-не з-з-знаю, – пожал я плечами.
– Сходи с папкой.
– Можно я н-н-не п-п-пойду?
– Сына, сходи, не нервируй маму, – произнесла она, надавив голосом на меня. – Он тебя ждет во дворе.
Мне пришлось встать с дивана, обуть тапки и выйти. Когда я встал, то у меня немного закружилась голова. Тень сидел в кресле у летней кухни и курил. Кстати говоря, он был трезв. Удивительное явление.
– Малой, пойдем, – сказал он, и мы пошли к соседям, но выходить за территорию не стали и просто перелезли через забор. Тень подсадил меня.
В соседской сараюшке на лежанке мостилась сучка Белла, а к ее груди присосались здоровенькие щенки.
– Выбирай, я жду тебя у с-сарая, – сказала Тень и вышла.
Я остался один на один с собаками. Я смотрел на щенят и ничего не чувствовал, честно говоря. Мне уже не хотелось связываться с животными. Но без щенка нам не уйти. Я присел на корточки и принялся рассматривать каждого. Сучка Белла пахла псиной, а ее дети… Нюх-нюх… Они пахли молоком и чем-то очень сладким. И мило скулили. И терлись о мои ноги.
– М… М… м… – скулили щенки, вновь присасываясь к груди матери.
Взял одного и почесал ему за ушком.
– Пацан, – удостоверился я, подняв ребеночка и прицельно осмотрев его достоинство. – Ладно, ты.
Вздохнул, прижал к себе щенка и направился домой.
– Назову тебя… Хм… Не знаю даже… Мама! – закричал я, перелезая через забор.
– Ой, какой сладкий! – улыбалась мама.
– Угу… – вздохнул я.
– Как назовешь?
– Н-е-е з-з-знаю, – пожал плечами. – С-с-с-сами н-н-н-называйте.
– Ну чего ты, сына? – цокнула языком мама, принимая щенка. – Давай Бобиком или Тузиком?
– К-к-как х-хот-т-т-тите, – бросил я и пошел в дом смотреть телевизор. Сегодня вечером обещали передачу документальную про космос. Не мог пропустить.
– Ну дает! Хм… – буркнула мама.
Потом началась передача про рыб. На ней я уснул, однако, утром удивительным образом очутился в кровати. Кто-то меня перенес. Хотя мне и на диване неплохо спалось.
Я позавтракал безвкусной глазуньей с кетчупом и творожной массой с курагой из брикета. Потом во дворе пересекся с щенком. Мама назвала его Бобиком. Говорит, это из мультика какого-то. Ага, ага. Щенок весело вилял хвостом и пытался привлечь мое внимание, но я был непреклонен и равнодушен как дерево.
Щенок не вызывал у меня никаких эмоций. Даже раздражал слегка. Дома я обнаружил Тима. После инцидента с его женой он обоссал все углы в доме и пропал на две недели, а потом вернулся и даже как-то больше не подходил ко мне. А когда видел Тень, то шугался, как ошпаренный. Только к маме подходил. У мамы и голубоглазого Тима была особая связь какая-то, понятная только им.
Первого сентября я пошел с мамой на торжественную линейку. Она приготовила с вечера букет ароматных лилий с огорода, нарядила меня и себя, и мы пошли. Оказалось, что моими одноклассниками будут Ленька, Митька с другого конца деревни и почему-то соседка Олеся, хоть она и немного «того», а еще младше. Однако ее мать настояла, чтобы девочку поскорее взяли в школу.
На первых парах знания давались легко. Мама надеялась, что когда я начну учиться и общаться с ребятами, то стану меньше заикаться. Но увы.
Поэтому мама купила массажное масло и каждый через перед сном делала мне массаж. Мне не нравилось это, у нее были всегда холодные руки. Расслабляться мало получалось. Не помогало.
В середине сентября случился мой первый ритуал по исцелению заикания. Моя тетя из города посоветовала заговор, который отвораживал заикание. Мама допускала вероятность, что меня сглазили. Она передала маме текст заклинания, брикет воска и еще настойку на змеином яде. Рекомендовала давать мне по ложке перед сном.
Обряд:
В проходе между кухней и проходом стоял табурет. Все зеркала в доме мама завешала и выключила свет. На печи плавился воск в кружке. Мамочка усадила меня на табурет, взяла кружку воска, кувшин и вознесла над моей головой. Приказала: «Молчи».
И она начала переливать воск из кружки в ковш, в котором была святая вода из церкви, приговаривая:
«Первым разом, добрым часом, шла Божья Мать по золотому мосту. Куда ты, Божья Мать идешь, что в своих рученьках несешь? Иду я к рабу Божьему (имя) испуг лечить, хворь снимать, выговаривать! Пойдите вы, хвори, на худое подворье, там трава не растет, там никто не живет. У меня в руках крест золотой, дал его мне Сын дорогой – Господь Иисус Христос. Я говорю, Он вторит: «Пойдите вы, хвори, на худое подворье, там вам житье, там ваше бытье». И будьте, слова мои, крепки, и станьте, дела мои, лепки. Что я не сказала, что не досказала, Богородица скажет, Господь Бог подскажет. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!»»
Мама дала мне водички, на дне которой был воск. Я сделал глоток и умылся остатками. Мне запрещено было разговаривать весь оставшийся вечер. Я съел таблетки и пошел спать.
Такие ритуалы мама проводила раз в месяц.
***
Мама говорила, что я не очень способный и рассеянный, наверное, пойду в отца, однако, я очень быстро научился читать про себя и написание букв давалось мне легко. Но читал вслух плохо очень. Учительница говорила, что я медлительный, но способный.
Хоть я и любил в облаках поплавать, но мне удавалось как-то вдумываться. И мне нравилось, что мои шустрые одноклассники подолгу ломали головы и делали кучу ошибок в то время, как я мог практически все. Правда, на физкультуре был последний и получал за это четверки.
У нас было четыре парты. За каждой сидел один ученик. Я на втором ряду. Когда я думал над примерами по математике, то начинал дергать плечами от волнения и быстро моргать. Но это проходило, когда я все решал и сдавал тесты учителю. Она меня хвалила, и я даже меньше заикаться начинал.
Осенью началась пора конкурсов: рисунки, подделки, сочинения. Писать я еще не очень умел тогда, а вот мастерить что-то руками обожал! И рисовать тоже! Очень расслабляло, я даже не дергался в такие моменты. Когда я показал рисунок маме, то она сказала, что я молодец, положила его в файлик, чтобы не помял и запихала мне в рюкзак, чтобы не забыл.
А вот когда я принес ей подделку из шишек… Я ёжиков на полянке сделал, то она крайне недовольно на меня посмотрела и приказала принести другие шишки. Мы посмотрели видео в интернете, и мама сделала подделку сама. Как в интернете было. Я хотел помочь, но она просила не лезть. Подделку мама тоже упаковала в пакет и оставила сохнуть на ночь.
По рисункам среди младшеклассников я занял аж третье место, а благодаря подделке первое! Мама очень гордилась мной. Наградили грамотой и шоколадкой, которую я тут же съел на перемене, пока другие ребята не видели.
Ленька со мной теперь перестал сильно дружить, он больше общался с Митькой. А тот был тот еще проныра! Хулиган! Он как-то мне подножку поставил, а я его толкнул. После чего особо не лез ко мне. А вот Олесю они часто тюкали. Она отставала от всех, поэтому Митька над ней шутил.
В середине октября, когда наша речка покрылась тонким слоем льда, ребята уже начинали выходить на лед. Хотя в школе всех предупреждали: нельзя!
Мои хулиганистые одноклассники позвали меня после уроков на злополучную речку. Я, Митька, Ленька и Олеська пошли на лед. Ребята бросили рюкзаки у берега и побежали скользить на ботинках по тонкому льду.
– Ребята, вы п-п-провалитесь! – кричал я, стоя на берегу.
– Нет! Я точно не провалюсь! Иди к нам, жирный! – кричал во всю пасть Митька.
– С-с-сам такой! – заорал я и задергался от напряжения. Неприятно и обидно очень.
– Жирный! Жирный! Поезд пассажирный! – хохотал Митька. Ленька и Олеся хохотали в ответ.
– П-п-п-пошел нафиг! – орал я ему, мое плечо дергалось от злости.
– Бее! – Митька показал язык, а потом развернулся, стянул штаны и показал мне свою голую задницу. – П-п-п-п-п!..
Ребята хохотали. Я покраснел весь от злости.
– Я т-тебе з-задам! – сказал я и ступил на тонкий лед. Инстинкт самосохранения куда-то испарился. Я сделал еще два шага и почувствовал…
Хрусть!
Я отпрыгнул на берег.
– А? – удивилась Олеся.
– Че? – буркнул Ленька.
– Да ничего, он крепкий! Во! Смотрите! – засмеялся Митька и начал прыгать на месте. – Крепкий же! Танк проедет!
Хрусть.
Лед треснул, и Митька моментально ушел под воду с головой. Ребята заверещали и бросились на берег.
– Хух!
– А Митька где?
– Ребята! – кричал Митька, показав голову из трещины. Он беспомощно хватался за острые края льда и пытался выкарабкаться, но лед ломался. – Ре-е-ебя-я-ята-а-а!!!
– Помогите! – Ленька приложил руки ко рту и закричал в сторону домов. Но никто не вышел. Только собаки залаяли.
– На помощь! – кричала Олеся. – Помогите!
Встав как вкопанный, я молча смотрел на Митьку. Беспомощный негодяй. Так ему и надо! Мне очень хотелось оставить его в холодной воде, потому что заслужил, но чувство какого-то долга, что ли, заставило меня соображать.
Во мне будто что-то разделилось пополам. Я почувствовал, что внутри меня две ипостаси. ОН и Я. Жгучие желание и чувство долга. Я дал ему имя – Безобразный демон.
Безобразный демон внутри меня радовался, но истинный Я, пробирающийся через демона, считал за честь помочь человеку.
На берегу валялась толстая ветка. Я схватил ее и потащил к трещине. Встал на несколько шагов до обрыва и протянул ветку Митьке.
Демон говорил мне:
– Кинь ветку, пусть подыхает!
Но я тряс головой и продолжал операцию по спасению.
– Л-ленька, Олеся, п-помогайте! – позвал я ребят. Они боязно подошли. – Митька, х-хватайся! Н-ну же!
Митька вцепился в ветку и потащил нас за собой, но мы сумели устоять на ногах.
– Т-тянем! – прокричал я. – Митька, д-держись!
Мы потянули со всей силы и вытащи Митьку на берег. Он дрожал.
– П-ползи к нам! Живее! – кричал я ему. – Ну!
Митька, весь дрожащий, дополз к нам.
– Б-быстрее д-домой его. Т-ты к-к-как? – волновался я.
– С-с-пасибо, – дрожащими губами произнес Митька.
Мы с ребятами подхватили его и поволокли до дома. Хорошо, что Митька рядом жил за речкой.
Когда я возвращался к себе, то меня корежило изнутри. Ругался себя за то, что упустил возможность избавиться от врага раз и навсегда. Винил себя за то, что помог.
Безобразный демон вздыхал и крутил пальцем у виска:
– Дурак.
После той ситуации Митька заболел и на какое-то время его положили в больницу. Учительница нам прочла нотацию про лед и сильно ругалась. И мама дома тоже ругалась на меня. Однако я не понимал почему. Я же спас Митьку, а на меня ругались. А Безобразный демон говорил мне:
– Дурак. Не надо было лезть спасать – тогда бы тебя жалели все и радовались, что сам живой.
Мама сильно разозлилась. Она не разговаривала со мной три дня и отобрала пульт от телевизора на целую неделю. Я был рад, что не отобрала конфеты, а я бы помер от безделья.
***
Я думал, что мама в наказание перестанет мне помогать с кое-чем. Я верил, что сам смогу заниматься этим самым.
– Я сам хочу, – сказал я ей однажды, сидя на горшке. – Я хочу сам!
– Какой сам!
– Ну мам…
– Да ты не вытрешь сам! – разгневалась она и наконец заговорила полноценно со мной после наказания молчанием. – Вставай давай, а то геморрой заработаешь!
