Андрей Кошелев
Константин Великий. Равноапостольный

Король готов знал, что у него нет шансов, но отказаться было хуже, чем проиграть. Одолеть его оказалось проще, чем Далмация. Когда Эрманарих рухнул со скамьи, Константину захотелось поставить ему ногу на грудь. Вместо этого он наклонился и помог подняться поверженному противнику.

X

Лициний пристально следил, как развивалась кампания Константина против готов. Он понимал, что его шурин хочет обезопасить тыл, перед тем как возобновить междоусобицу. Без императора и полевой армии земли Иллирии были легкой добычей. Но ударить в спину соправителя, который воюет с врагами Империи, ужасное вероломство. Оно бы поставило Лициния на одну ступень с самыми презренными предателями в истории Рима. Поэтому он готовился к войне и ждал.

В те времена было принято превозносить даже самые малые успехи правителей. Все ожидали, что чтецы на форумах будут зачитывать красочные вести о полчищах разгромленных варваров, десятках захваченных городов, короле Эрманарихе, на коленях вымаливающем пощаду. Вместо этого звучали краткие сводки, режущие слух своей сухостью. Император намеренно приуменьшал свои успехи, создавая впечатление, что дела идут плохо.

Люди Лициния перехватили письмо Константина Фаусте. Меж строк сквозило отчаяние. Он писал о серьезных потерях, нехватке провианта, болезнях, тревоге, что вспомогательные войска германцев могут перейти на сторону врага. Император заранее знал, в чьи руки попадет его письмо.

Лициний преисполнился решимости поставить точку в борьбе с Константином, как только потрепанные иллирийские легионы вернутся из-за Дуная. Для этого он собрал две армии. Одна стояла во Фракии под командованием Квинта Агриколы, верного соратника августа Востока в борьбе с христианами. Другая, более многочисленная, расположилась у стен Никомедии, ее Лициний собирался возглавить лично. Своим советникам он поручил подготовить обоснования для будущей войны, чтобы ни у кого не возникло сомнений в справедливости его действий. Но они не понадобились: все случилось иначе.

Пока Лициний готовился к войне, сытые и отдохнувшие легионы Константина шли по землям готов. Заключив мир, император поделился своими дальнейшими замыслами только с главными военачальниками. Всем остальным было объявлено, что армия возвращается домой. Но повели ее другой дорогой. Вместо Паннонии она пришла во Фракию. Пограничные части августа Востока не осмелились ей препятствовать.

Легионы Константина встали лагерем возле границы, возвели частокол, окружили его рвом и земляным валом. Вспомогательной коннице батавов император приказал затаиться поодаль. Вскоре прибыли посланники Квинта Агриколы, потребовавшие разъяснений. Константин велел прогнать их.

– Господину не подобает объясняться перед слугами! – сказал он.

Наслышанный о бедственном положении Западной армии, Агрикола подумал, что это готы вытеснили ее сюда, отрезав остальные пути. А теперь изнуренные легионы отказываются идти дальше. Он решил воспользоваться моментом, разгромить могущественного августа, пресечь междоусобицу и прославиться. Отправив своему господину гонца с вестью, что соправитель предательски вторгся в его земли, военачальник Лициния во главе армии направился к лагерю Константина.

Он потребовал сложить оружие и открыть ворота. Со стен ему ответили: если его солдаты немедленно не отступят, это будет приравнено к объявлению войны. Агрикола попытался с ходу захватить лагерь штурмом, но получил отпор. Тогда он окружил его, намереваясь взять Константина измором: больших запасов провианта у Западной армии быть не могло.

На следующее утро в предрассветном тумане на солдат Агриколы налетела конница батавов. Как только в стане противника начался переполох, легионеры Константина вышли из лагеря и атаковали с другой стороны. Застигнутые врасплох, зажатые в тиски, люди Агриколы не смогли организовать сопротивления. Сам военачальник был ранен стрелой в спину и упал с лошади, под копыта собственной конницы, мчавшейся позади. Всадники даже не попытались остановиться, его растоптали. Казалось, вместе с утренним туманом развеялась и фракийская армия Лициния. Кавалерия Константина до вечера преследовала разбежавшихся солдат, чтобы не дать им снова собраться в отряды.

Довершив разгром, император отправил к Лицинию гонца с сообщением, что тяготы военной кампании вынудили его армию искать убежища в землях родственника и соправителя. Подчеркивая свои мирные намерения, Константин просил позволения дать войскам отдохнуть и набраться сил, прежде чем он уведет их домой.

– Мчись, как ветер! – велел император гонцу. – Ты уже сильно припозднился.

Благодаря этому посланию все начинало выглядеть так, будто междоусобица, к которой оба правителя тщательно готовились, началась из-за недоразумения, а вина ложилась на плечи Агриколы, позволившего себе самоуправство.

Если Лициний вступит в переговоры, Константин потребует у него Фракию вместе с Византием. С такого плацдарма он сможет уничтожить зятя в любой момент.

Узнав о гибели фракийской армии, Лициний начал догадываться об истинном положении дел. И даже обрадовался этому: они сразятся на равных.

Констанция вместе с сыном стояли у высоких двустворчатых дверей, покрытых темным золотом, украшенных драгоценными камнями и фресками, на которых юноша с развевающимся за спиной плащом убивал огромного быка. Одной рукой он держал его за рог, другой вонзал в грудь меч. На его устах играла легкая улыбка. Глаза животного были наполнены яростью, пасть разинута в предсмертной агонии. Над головой юноши парил орел, а еще выше, как бы с небес, за этим наблюдал бородатый мужчина со строгими чертами лица и шипастой, лучистой короной на голове. За дверьми начиналась лестница, ведущая в подземное святилище Митры. Лициний просил у него благословения перед походом против Константина.

Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Констанция хранила спокойствие, но фрески давили на нее. Она отводила от них взгляд и мысленно просила мужа поскорее выйти. Наконец тяжелые двери отворились, из непроглядного мрака появился Лициний с двумя личными слугами.

Он был облачен в парадные доспехи: панцирь из двух покрытых золотом стальных пластин, передняя повторяла форму тела атлета с рельефными мышцами живота и груди. Лицо супруга покрывала маска из засохшей крови жертвенного быка. В руках шлем с высоким пурпурным гребнем, на голове корона, как у мужчины с фрески. Он шагал грузно и устало. Мальчик, не узнав отца, испуганно попятился.

– Трусишка, – печально вздохнул Лициний. – Почувствовав страх, нужно сделать шаг вперед и грудью заслонить близких. Только так можно стать храбрецом.

Он потрепал сына по светлым волосам. Чем взрослее становился Лициний-младший, тем сильнее он походил на мать. Долговязый, остролицый, с бледной, как у большинства Флавиев – Констанциев, кожей. Прежде август досадовал из-за этого, но сейчас ему было так приятно, что на него смотрят две пары столь схожих глаз.

– Гектору пора проститься со своей Андромахой, – произнес Лициний, обращаясь к жене.

Констанции хотелось обнять супруга, но кровь на его лице непреодолимо отталкивала ее. Догадавшись об этом, он сказал:

– Армия стоит у стен, солдаты должны увидеть, что меня благословил Светоносный. Я смогу смыть кровь не раньше, чем мы выступим в поход.

– Пусть боги, перед которыми ты преклоняешься, пребудут с тобой, их самым достойным слугой! – прошептала Констанция. – Я буду молиться Господу о твоем скором возвращении… с победой.

Последние слова дались ей с трудом, но она чувствовала, что должна их сказать. Лициний снял корону, отдал ее одному из слуг и водрузил на голову шлем.

– Твой брат сделал мне самый дорогой подарок в жизни. Я всегда буду благодарен ему за это. – Он улыбнулся супруге. – Когда все закончится, я буду милостив к нему и его детям. Не грусти, мы с Константином чужие друг другу, а наши дети уже кузены между собой. Чтобы им не пришлось лить братскую кровь, мы прольем чужую! Это наш долг, так должно быть!

– Глупые мальчишеские игры… – не сдержалась Констанция, ее взгляд был полон горечи.

– В таком случае весь мир принадлежит мальчишкам. – Лициний подмигнул сыну.

Мальчик подошел и обнял отца.

– Я долго откладывал твое посвящение; когда вернусь, ты станешь митрийцем, – сказал ему Лициний.

Он мягко высвободился из объятий, подошел к супруге и шепнул ей на ухо:

– А если я потерплю поражение, покрести нашего сына. Пусть тогда Христос хранит его.

Солдаты возликовали, когда из ворот Никомедии выехал их император, благословленный самим Митрой Светоносным. Армия Востока выступила в поход.

XI

Крисп прибыл в Фессалоники незадолго до того, как началось вторжение готов из-за Дуная. Он чувствовал общее волнение, но сам был спокоен, зная: что бы ни случилось, отец даст варварам отпор. Портовую гавань города по приказу Константина расширили, насколько это было возможно. Но она все равно не могла вместить весь военный флот. Часть кораблей стояла на приколе, другая в доках, а третью просто вытащили на сушу.

Подъезжая к порту, Крисп не увидел на горизонте леса из мачт. Их сняли и сложили вдоль палуб. Римские моряки всегда так делали, вставая на продолжительную стоянку. Издали сыну императора корабли казались похожими на деревянные островки. Основу флота составляли триеры. Спустившись, Крисп внимательно рассмотрел одну из них, стоявшую близко к берегу.

Вид у судна был внушительный. Три ряда весел, расположенных в шахматном порядке друг над другом, словно лапки чудовищной многоножки, тянулись к воде. Спереди, чуть ниже ватерлинии, находился железный таран из трех мощных зубцов, каждый в виде орлиного клюва. Корпус охватывали четыре продольных канатных пояса. Нос изгибался в виде плавника, рядом с ним была установлена вспомогательная мачта со спущенным парусом. На скулах корабля сверкали глаза, мистический символ защиты от проклятий и порчи, белые, с ярко-голубой радужкой и черными зрачками. Пять из шести якорей сбросили в воду. Шестой, самый главный, в виде львиной лапы с когтями, висел, подвешенный на балке, немного выдававшейся за пределы корпуса.

Последний раз Крисп видел военные корабли еще в детстве. Триера произвела на него впечатление. Он вздохнул, понимая, что не может даже представить, каково это – командовать одним таким судном, не говоря о целом флоте. За триерой стояло несколько либурн – кораблей поменьше, пониже и всего с одним рядом весел. Их Крисп не стал разглядывать, направился дальше, к Сеннису Флору. Тот расположился в доме смотрителя порта. Это был маленький каменный особняк рядом с доками. Смотритель с семьей съехал, полностью предоставив свое жилище высокопоставленному военачальнику.

Несмотря на скромные размеры, дом показался Криспу пустым, сохранившим лишь следы былого уюта. Сеннис Флор вышел встретить юношу в начищенных до блеска доспехах. Он был гладко выбрит, редкие седые волосы тщательно причесаны. От него исходил приторный аромат благовоний, с которыми прислуга явно переборщила. Лицо было опухшим. Под красными глазами залегли мешки. Сеннис говорил неохотно и с трудом.

– Я готов передать флот под твое командование, благороднейший Крисп, как мне приказал Божественный Константин, – сказал он после положенных приветствий.

В руках у него был свиток, видимо с распоряжением императора.

– Я приехал учиться, а не командовать, – улыбнулся Крисп. – Какой из меня флотоводец. Отец хочет, чтобы я стал твоим помощником и учеником. Корабли останутся в твоем подчинении, высокородный Сеннис.

– Я уже приготовился освободить для тебя дом, – пробормотал тот.

В его взгляде читалось напряжение. Поначалу Крисп решил, что Сеннис не хочет уступать командование. Но потом догадался: у старика похмелье.

– Мне не нужен целый дом, хватит и нескольких гостевых комнат. Я устал с дороги да в горле пересохло. Прошу, вели подать еды и вина.

Они разделили трапезу. Осушив несколько кубков, Сеннис почувствовал себя лучше. Он рассказал, что во вверенном ему флоте около сотни триер и двухсот либурн. Его люди уже давно без дела. Фессалоники – солнечный портовый город, в котором много выпивки и женщин. Сеннис старается держать их в узде, но кораблей слишком много, чтобы найти для всех дело.

– Ничто так не распускает, как скука, – подытожил он. – В прибрежных водах тесно от патрулей. Да и они давно поняли, что охранять им, по сути, нечего. Окрестные пираты не смеют даже носа высунуть. А выходить в открытое море опасно и глупо: можно потерять корабли.

– А если придет приказ выступать? – спросил Крисп. – Флот же не готов!

– Тогда я устрою всем знатную взбучку. Они у меня встряхнутся. – Старик сжал кулак. – Часто и без повода так делать нельзя, иначе последний страх пропадет. Но не беспокойся, – спохватился Сеннис, – любой приказ Божественного Константина будет выполнен! Я не подведу его.

– Но вы не отплывете сразу и потеряете время, – заметил Крисп.

– Флот не легион, он не может с ходу сорваться с места, особенно после нескольких лет простоя, – пожал плечами старик. – Если на море шторм или нет попутного ветра, всегда приходится ждать. Фессалоники не подходят, чтобы держать в них столько кораблей. Но лучших баз поблизости нет. А Равенна слишком далеко, оттуда никуда не успеть.

Крисп чувствовал, что Сеннис чересчур расслаблен. Вино и бездействие повлияли на него. Ему не верилось, что война между соправителями может скоро возобновиться. У Константина проблемы с готами, а Лициний уже давно не проявлял враждебности. Крисп понимал: нужно это исправить, но брать все в свои руки он был не готов.

После трапезы они направились в порт.

– На триере сто семьдесят гребцов, – рассказывал Сеннис. – У каждого борта двадцать семь весел верхнего ряда, столько же среднего и тридцать одно нижнего.

Командовал судном триерарх. В экипаже, кроме гребцов, были кормчий – гортатор, который задавал ритм гребле, отбивая такт на барабане, прорат, сидевший на носу и указывавший курс, а также плотник, лекарь, сорок солдат корабельной пехоты, канатных и вёсельных дел мастера. Всего около двух с половиной сотен человек. Кроме таранов, триеры были вооружены онаграми и небольшими скорпионами, которые обслуживали солдаты.

– При абордаже гребцы тоже могут драться, у них под банками, на которых сидят, есть кинжалы и щиты, – продолжал старик. – На либурне экипажа в три раза меньше.

Каждое судно казалось не просто боевой единицей, а отдельным живым существом. Ни одного раба среди экипажа не было, во флоте служили только свободные люди, получавшие жалованье.

Сеннис с Криспом прошлись вдоль берега, осмотрели корабли, вытащенные на сушу, зашли в доки и казармы. Нарушений сын императора не замечал. Но в каждом движении большинства матросов, солдат и рабочих ощущалась лень. Сеннис предложил Криспу вернуться в дом и отдохнуть.

– Мы еще не все осмотрели, – ответил тот. – Позволь теперь я нас поведу.

Он стал задавать направление, старик еле поспевал за ним. Они заглянули в каждое строение, имевшее отношение к флоту: в арсенал, амбары, склады с материалами, снаряжением и провиантом. Крисп постоянно о чем-то спрашивал у Сенниса и людей, которые им встречались: о рационе моряков, состоянии оружия, качестве досок и канатов. Они вернулись в особняк уже затемно. Старик так выбился из сил, что сразу отправился спать. Крисп вызвал к себе смотрителя дома.

– Много ли вина в погребе? – спросил он.

– Пять бочонков, благороднейший, – ответил смотритель.

– Распорядись наполнить один кувшин. Затем запри погреб и ключи от него отдай мне, – приказал Крисп.

Утром, впервые за долгое время проснувшись с трезвой головой, Сеннис стал догадываться, что едва ли сын императора приехал лишь для обучения. Отказавшись от завтрака, он решил немедленно заняться флотом. Как и обещал, старик заставил своих людей встряхнуться. Порт Фессалоников ожил. Корабли вытаскивали на берег, отскабливали днища от наросших водорослей и налипших ракушек. Разводили костры, на которых варили смолу, распространяя удушливый запах.

Солдаты и гребцы сновали всюду, словно муравьи. Сеннис покрикивал на них, его угрюмое лицо было багровым от раздражения, глаза слезились от паров смолы. Поначалу Крисп ходил следом за ним, только наблюдая за происходящим. Однако, вспомнив слова отца, что необходимо вникать в каждую мелочь, решил поработать вместе со всеми.

– Нет такого умения, которое было бы лишним, – ответил он на изумление Сенниса.

Скоблить и смолить было утомительно, от едкого запаха першило в горле. Но постепенно Крисп втянулся. Он подмечал, как работают гребцы, перенимая их движения, перебрасывался с ними шутками, говорил о жизни и службе. Работа растянулась на недели. Оснастку всех кораблей тщательно проверили, заменили подгнившие и протертые тросы, залатали прорехи на парусах.

Сын императора трудился вместе со всеми, не требуя никаких поблажек, чем заслужил уважение среди солдат и гребцов. Вечерами Крисп и Сеннис Флор сидели на балконе особняка с видом на море, пили вино. Старик рассказывал о флоте, навигации, морских сражениях, плавно переходя от науки к байкам и историям из своей службы.

– Финикийцы, греки, карфагеняне были прирожденные мореплаватели, а Рим основали пастухи, – говорил Сеннис. – Но сейчас все их воды принадлежат нам, потому что римляне всегда умели учиться, особенно на своих поражениях. – Он делал глоток и продолжил: – Вот карфагеняне у Эгатских островов думали снова нас превзойти. Как всегда, маневрировали, хитрили, вклинивались в наш строй. Окружат одно наше судно двумя своими, ликуют, бросаются на абордаж. А мы число корабельной пехоты увеличили настолько, что ее стало больше, чем на двух их судах вместе взятых. Так еще и гребцы оружие достали. Прием простой, зато какой эффективный! В тот день мы выиграли все схватки и разгромили карфагенян.

– Это сражение было столетие назад, – напомнил Крисп. – А ты рассказываешь так, словно участвовал в нем.

– Мне обо всем поведал отец, ему дед, а тому прадед… Мой род веками служит Риму. Та битва – наша победа.

Крисп старался не давать старику напиваться. Когда он чувствовал, что Сеннису уже хватит, то начинал жаловаться на головокружение, просил унести вино и подать свежий виноградный сок. Крисп выматывал и без того уставшего за хлопотный день старика разговорами, пока тот не начинал клевать носом, что-то бормоча заплетающимся языком. Тогда он желал Сеннису доброй ночи и звал слуг.

– Как бы он ни просил, не подавать ничего крепче воды или сока, – шепотом приказывал им Крисп. – От его гнева я вас защищу, а от моего вас ничто не спасет!

После того как корабли привели в порядок, начались учения. Крисп ходил в море на либурне, сев за весло. Жители Фессалоников толпами высыпали посмотреть, как гребет сын императора.

– Вон Крисп! Вон! – кричал тоненьким голоском мальчик, сидевший у отца на закорках. – Крисп! Крисп! – Он махал ручкой светловолосому гребцу на проплывавшем недалеко от берега корабле.

– Нет, сын Константина там! – возражала ему стоявшая впереди женщина, указывая на уходящую за горизонт либурну.

– Корабль с Криспом еще из порта не вышел, – доносился старческий голос из середины толпы.

Многие из этих людей будут рассказывать своим детям и внукам, что однажды они собственными глазами видели сына императора, орудующего веслом, поприветствовали его, а он помахал им в ответ.

Крисп даже представить себе не мог, насколько трудно быть гребцом. Он быстро выдохся, постоянно сбивался с ритма, несмотря на бой барабана, и вскоре сильно пожалел о своей затее. Экипаж, который поначалу ему очень обрадовался, досадовал, что сын императора не выбрал себе роль полегче.

«Лучше бы сел на носу и смотрел на воду», – вздыхал капитан либурны, глядя на него.

Руки у Криспа отваливались, но гордость не позволяла отступиться. Сын императора скорее бы умер, чем опозорился на глазах у всех. Чтобы не дать отчаянию взять верх, он прикрыл веки и попытался найти силы внутри себя. Губы сами собой стали нашептывать молитву. Ее слова вдруг вошли в такт с ударами барабана. Крисп перестал сбиваться с ритма. Ему по-прежнему было очень тяжело, но появилась уверенность, что он сумеет выдержать, и это отогнало подступавшее уныние.

Сойдя на берег, сын императора пообещал себе больше никогда не браться за весло. А на следующее утро, несмотря на боль во всем теле, снова взошел на борт либурны и сел на банку. Так Крисп поступал изо дня в день, пока не встал на один уровень с остальными гребцами. Он обгорел на солнце, кожа пропиталась морской солью, мускулы налились и приобрели четкий рельеф. Крисп чувствовал себя сильным, как никогда. Держался сын императора на либурне так просто, что ее капитан осмелился в шутку выдать ему жалованье гребца за месяц. В ответ Крисп позвал весь экипаж в местную таверну, где угостил пивом, жареной рыбой и отваренной в меду говядиной. Они устроили небольшой пир.

Затем Крисп попробовал себя в роли одного из двух рулевых на триере. Он смог прочувствовать, каково это – направлять корабль. Отрабатывая сложные маневры, вроде быстрого разворота, сын императора позволял старшему помощнику триерарха в запале грубо бранить себя. После учений, весь бледный от осознания того, что натворил, старший помощник попытался извиниться перед ним. Это был старый сутулый седой моряк, его руки напоминали крабьи клешни.

– Тебе ничего не грозит, – успокоил его Крисп. – В тот момент я это заслужил. Ты верно исполнял свой долг.

Сын императора поучаствовал и в тренировках корабельной пехоты, давшихся ему намного проще. Ее учили сражаться, держать строй и маршировать так же, как обыкновенных легионеров. Но были и особые приемы, которые освоил Крисп: как бросать абордажный крюк, перебегать с борта одного корабля на другой по доскам или взбираться на него по веревкам, оборонять свою палубу от атак и тушить пожары.

За год, проведенный в Фессалониках, он узнал о флоте все, что мог, слушая других и пробуя своими руками. Это было интересное время.

Когда собирался шторм, небо затягивало хмурыми косматыми тучами, по морю гуляла тяжелая рябь, люди прятались кто куда. Старик Сеннис становился мрачнее и ворчливей обычного, а Криспа охватывало радостное томление. Он выходил на балкон особняка и любовался буйством природы. Выл шквалистый ветер, острые капли дождя кололи руки и лицо, молнии сверкали на горизонте, пронзая бушующее море, раскаты грома доносились с небес. Стена темной воды с шипением разбивалась о волнорезы, вздымая белую пену. Крисп хватался за поручень, чтобы тверже стоять на ногах. Сердце трепетало. Он дышал полной грудью, и на душе было страшно… и так хорошо.

– Вот Ты где, Господи! – шептал Крисп. – Вот Ты где!