Андрей Белый
Петербург. Стихотворения (сборник)

Полная версия

В вагоне

З.Н. Гиппиус

 
Жандарма потертая форма,
Носильщики, слезы. Свисток —
И тронулась плавно платформа;
Пропел в отдаленье рожок.
 
 
В пустое, раздольное поле
Лечу, свою жизнь загубя:
Прости, не увижу я боле —
Прости, не увижу тебя!
 
 
На дальних обрывах откоса
Прошли – промерцали огни;
Мостом прогремели колеса…
Усни, мое сердце, усни!
 
 
Несется за местностью местность
Летит: и летит – и летит.
Упорно в лицо неизвестность
Под дымной вуалью глядит.
 
 
Склонилась и шепчет: и слышит
Душа непонятную речь.
Пусть огненным золотом дышит
В поля паровозная печь.
 
 
Пусть в окнах – шмели искряные
Проносятся в красных роях,
Знакомые лица, дневные,
Померкли в суровых тенях.
 
 
Упала оконная рама.
Очнулся – в окне суетня:
Платформа – и толстая дама
Картонками душит меня.
Котомки, солдатские ранцы
Мелькнули и скрылись… Ясней
Блесни, пролетающих станций
Зеленая россыпь огней!
 

Август 1905

Ефремове

Станция

Г.А. Рачиискому

 
Вокзал: в огнях буфета
Старик почтенных лет
Над жареной котлетой
Колышет эполет.
 
 
С ним дама мило шутит,
Обдернув свой корсаж, —
Кокетливо закрутит
Изящный сак-вояж.
 
 
А там: – сквозь кустик мелкий
Бредет он большаком^[2].
Мигают злые стрелки
Зелененьким глазком.
 
 
Отбило грудь морозом,
А некуда идти: —
Склонись над паровозом
На рельсовом пути!
 
 
Никто ему не внемлет.
Нигде не сыщет корм.
Вон: – станция подъемлет
Огни своих платформ.
 
 
Выходят из столовой
На волю погулять.
Прильни из мглы свинцовой
Им в окна продрожать!
 
 
Дождливая окрестность,
Секи, секи их мглой!
Прилипни, неизвестность,
К их окнам ночью злой!
 
 
Туда, туда – далеко,
Уходит полотно,
Где в ночь сверкнуло око,
Где пусто и темно.
 
 
Один… Стоит у стрелки.
Свободен переезд.
Сечет кустарник мелкий
Рубин летящих звезд.
 
 
И он на шпалы прянул
К расплавленным огням:
Железный поезд грянул
По хряснувшим костям —
 
 
Туда, туда – далеко
Уходит полотно:
Там в ночь сверкнуло око,
Там пусто и темно.
А всё: в огнях буфета
Старик почтенных лет
Над жареной котлетой
Колышет эполет.
 
 
А всё: – Среди лакеев,
С сигары армянин
Пуховый пепел свеяв, —
Глотает гренадин.
 
 
Дождливая окрестность,
Секи, секи их мглой!
Прилипни, неизвестность,
К их окнам ночью злой!
 

1908

Серебряный Колодезь

Каторжник

Н.И. Русову

 
Бежал. Распростился с конвоем
В лесу обагрилась земля.
Он крался над вечным покоем,
Жестокую месть утоля.
 
 
Он крался, безжизненный посох
Сжимая холодной рукой.
Он стал на приволжских откосах —
Поник над родною рекой.
 
 
На камень упал бел-горючий.
Закутался в серый халат.
Глядел на косматые тучи.
Глядел на багровый закат.
 
 
В пространствах, где вспыхивал пламень,
Повис сиротливый дымок.
Он гладил и землю, и камень,
И ржавые обручи ног.
Железные обручи звоном
Упали над склоном речным:
Пропели над склоном зеленым —
Гремели рыданьем родным.
 
 
Навек распростился с Сибирью:
Прости ты, родимый острог,
Где годы над водною ширью
В железных цепях изнемог.
 
 
Где годы на каменном, голом
Полу он валяться привык:
Внизу – за слепым частоколом —
Качался, поблескивал штык;
 
 
Где годы встречал он со страхом
Едва прозябающий день,
И годы тяжелым размахом
Он молот кидал на кремень;
 
 
Где годы так странно зияла
Улыбка мертвеющих уст,
А буря плескала-кидала
Дрожащий, безлиственный куст;
 
 
Бросали бренчавшие бревна,
Ругаясь, они на баржи,
И берегом – берегом, ровно
Влекли их, упав на гужи;
 
 
Где жизнь он кидал, проклиная,
Лихой, клокотавшей пурге,
И едко там стужа стальная
Сжигала ветрами в тайге,
 
 
Одежду в клочки изрывая,
Треща и плеща по кустам, —
Визжа и виясь – обвивая, —
Прощелкав по бритым щекам,
 
 
Где до крови в холоде мглистом,
Под жалобой плачущий клич,
Из воздуха падая свистом,
Кусал его бешеный бич,
 
 
К спине прилипая и кожи
Срывая сырые куски…
И тучи нахмурились строже.
И строже запели пески.
 
 
Разбитые плечи доселе
Изъел ты, свинцовый рубец.
Раздвиньтесь же, хмурые ели!
Погасни, вечерний багрец!
 
 
Вот гнезда, как черные очи,
Зияя в откосе крутом,
В туман ниспадающей ночи
Визгливо стрельнули стрижом.
 
 
Порывисто знаменьем крестным
Широкий свой лоб осенил.
Промчался по кручам отвесным,
Свинцовые воды вспенил.
 
 
А к телу струя ледяная
Прижалась колючим стеклом.
Лишь глыба над ним земляная
Осыпалась желтым песком.
 
 
Огни показались. И долго
Горели с далеких плотов;
Сурово их темная Волга
Дробила на гребнях валов.
 
 
Там искры, провеяв устало,
Взлетали, чтоб в ночь утонуть;
Да горькая песнь прорыдала
Там в синюю, синюю муть.
 
 
Там темень протопала скоком,
Да с рябью играл ветерок.
И кто-то стреляющим оком
Из тучи моргнул на восток.
Теперь над волной молчаливо
Качался он желтым лицом.
Плаксивые чайки лениво
Его задевали крылом.
 

1906–1908

Серебряный Колодезь

Вечерком

 
Взвизгнет, свистнет, прыснет, хряснет,
Хворостом шуршит.
Солнце меркнет, виснет, гаснет,
Пав в семью ракит.
 
 
Иссыхают в зыбь лохмотьев
Сухо льющих нив
Меж соломы, меж хоботьев,
Меж зыбучих ив —
 
 
Иссыхают избы зноем,
Смотрят злым глазком
В незнакомое, в немое
Поле вечерком, —
 
 
В небо смотрят смутным смыслом,
Спины гневно гнут;
Да крестьянки с коромыслом
Вниз из изб идут;
 
 
Да у старого амбара
Старый дед сидит.
Старый ветер нивой старой
Исстари летит.
 
 
Тенью бархатной и черной
Размывает рожь,
Вытрясает треском зерна;
Шукнет – не поймешь:
Взвизгнет, свистнет, прыснет, хряснет,
Хворостом шуршит.
Солнце: – меркнет, виснет, гаснет,
Пав в семью ракит.
 
 
Протопорщился избенок
Кривобокий строй,
Будто серых старушонок
Полоумный рой.
 

1908

Ефремов

Бурьян

Г.Г. Шпету

 
Вчера завернул он в харчевню,
Свой месячный пропил расчет.
А нынче в родную деревню,
Пространствами стертый, бредет.
 
 
Клянет он, рыдая, свой жребий.
Друзья и жена далеки.
И видит, как облаки в небе
Влекут ледяные клоки.
 
 
Туманится в сырости – тонет
Окрестностей никнущих вид.
Худые былинки наклонит,
Дождями простор запылит —
 
 
Порыв разгулявшейся стужи
В полях разорвется, как плач.
Вон там: – из серебряной лужи
Пьет воду взлохмаченный грач.
 
 
Вон там: – его возгласам внемлет
Жилец просыревших полян —
Вон: – колкие руки подъемлет
Обсвистанный ветром бурьян.
Ликует, танцует: «Скитальцы,
Ища свой приют, припадут
Ко мне: мои цепкие пальцы
Их кудри навек оплетут.
 
 
Вонзаю им в сердце иглу я…
На мертвых верхах искони.
Целю я, целуя-милуя,
Их раны и ночи, и дни.
 
 
Здесь падают иглы лихие
На рыхлый, рассыпчатый лёсс;
И шелестом комья сухие
Летят, рассыпаясь в откос.
 
 
Здесь буду тебя я царапать, —
Томить, поцелуем клонясь…»
Но топчет истрепанный лапоть
Упорнее жидкую грязь.
 
 
Но путник, лихую сторонку
Кляня, убирается прочь.
Бурьян многолетний вдогонку
Кидает свинцовую ночь.
 
 
Задушит – затопит туманом:
Стрельнул там летучей иглой…
Прокурит над дальним курганом
Тяжелого олова слой.
 
 
Как желтые, грозные бивни,
Размытые в россыпь полей,
С откосов оскалились в ливни
Слои вековых мергелей.
 
 
Метется за ним до деревни,
Ликует – танцует репье:
Пропьет, прогуляет в харчевне
Растертое грязью тряпье.
 
 
Ждут: голод да холод – ужотко;
Тюрьма да сума – впереди.
Свирепая, крепкая водка,
Огнем разливайся в груди!
 

1905–1908

Ефремов

Арестанты

В.П. Поливанову

 

 
Много, брат, перенесли
На веку с тобою бурь мы.
Помнишь – в город нас свезли.
Под конвоем гнали в тюрьмы.
 
 
Била ливнем нас гроза:
И одежда перемокла.
Шел ты, в даль вперив глаза,
Неподвижные, как стекла.
 
 
Заковали ноги нам
В цепи.
Вспоминали по утрам
Степи.
 
 
За решеткой в голубом
Быстро ласточки скользили.
Коротал я время сном
В желтых клубах душной пыли.
 
 
Ты не раз меня будил.
Приносил нам сторож водки.
Тихий вечер золотил
Окон ржавые решетки.
 
 
Как с убийцей, с босяком,
С вором
Распевали вечерком
Хором.
 
 
Здесь, на воле, меж степей
Вспомним душные палаты,
Неумолчный лязг цепей,
Наши серые халаты.
 
 
Не кручинься, брат, о том,
Что морщины лоб изрыли.
Всё забудем: отдохнем —
Здесь, в волнах седой ковыли.
 

1904

Серебряный Колодезь

Веселье на Руси

 
Как несли за флягой флягу —
Пили огненную влагу.
 
 
Д’накачался —
Я.
Д’наплясался —
Я.
 
 
Дьякон, писарь, поп, дьячок
Повалили на лужок.
 
 
Эх —
Людям грех!
Эх – курам смех!
 
 
Трепаком-паком размашисто пошли: —
Трепаком, душа, ходи-валяй-вали:
 
 
Трепака да на лугах,
Да на межах, да во лесах —
 
 
Да обрабатывай!
 
 
По дороге ноги-ноженьки туды-сюды пошли,
Да по дороженьке вали-вали-вали —
 
 
Да притопатывай!
Что там думать, что там ждать:
Дунуть, плюнуть – наплевать:
Наплевать да растоптать:
Веселиться, пить да жрать.
 
 
Гомилетика, каноника —
Раздувай-дува-дувай, моя гармоника!
 
 
Дьякон пляшет —
– Дьякон, дьякон —
Рясой машет —
– Дьякон, дьякон —
Что такое, дьякон, смерть?
 
 
– «Что такое? То и это:
Носом – в лужу, пяткой – в твердь…»
………………………
 
 
Раскидалась в ветре, – пляшет —
Полевая жердь: —
 
 
Веткой хлюпающей машет
Прямо в твердь.
 
 
Бирюзовою волною
Нежит твердь.
 
 
Над страной моей родною
Встала Смерть.
 

1906

Серебряный Колодезь

Осинка

Л.М. Ремизову

1

 
По полям, по кустам,
По крутым горам,
По лихим ветрам,
По звериным тропам
Спешит бобыль-сиротинка
Ко святым местам —
 
 
Бежит в пространство
Излечиться от пьянства.
Присел под осинкой
Бобыль-сиротинка.
«Сломи меня в корне», —
Осинка лепечет листвяная —
Лепечет
Ветром пьяная —
 
 
Над откосами
В ветре виснет;
Слезными росами
Праздно прыснет —
– «Сломи меня в корне», —
 
 
Осинка лепечет.
Осинка – кружев узорней —
Лепечет
В лес, в холод небес,
В холод горний —
– «Сломи меня в корне», —
 
 
Осинка лепечет.
Листики пламенные
Мечет
В провалы каменные, —
Всё злей, всё упорней
– «Сломи меня в корне», —
 
 
Лепечет:
Бормочет
В сердитой сырости,
Листами трескочет:
 
 
«Свой посох
Скорей —
Багрецом перевитый,
Свой посох —
Скорее
Сломи ты: —
 
 
Твой посох
В серебре
Да в серебряных росах.
 
 
Твой посох
Тебе не изменит. —
Врагов одорожных в пространство
Размечет —
От пьянства
Излечит».
 
 
Молчит сиротинка
Да чинит
Свой лапоть
Над склоном зеленым.
 
 
Согнется поклоном, —
И хочет
Его молодая осинка
Слезами своими окапать.
 

2

 
И срезал осинку
Да с ней и пошел в путь-дороженьку —
 
 
По полям, по кустам,
По крутым горам,
По лихим ветрам,
По звериным тропам
Ко святым местам —
 
 
Славит господа-боженьку.
«Господи-боженька,
Мой посох
Во слезах —
Во серебряных росах.
Ныне, убоженький,
С откосов
В пустыни
Воздвигаю свой посох.
 
 
Господи-боженька,
Ныне сим посохом
Окропляю пространства:
Одеваю пространства:
В золотые убранства —
 
 
Излечи меня от пьянства!
 
 
В путь-дороженьку
Уносите меня, ноженьки, —
По полям, по кустам
Ко святым местам».
 

3

 
Привели сиротинку кривые
Ноги
Под склон пологий.
 
 
Привели сиротинку сухие
Ветви
В места лихие.
 
 
– «Замолю здесь грехи я»,
 
 
Зашел в кабачишко —
Увязали бутыль
С огневицею —
С прелюбезной сестрицею.
 
 
Курил табачишко.
Под вышкой песчаной
Склонил нос багряный
В пыль.
Бобыль —
Пьяница!
У бобыля нос —
Румянится!
 
 
– «Ты скажи мне, былиночка,
Как величают места сии?»
 
 
Отвечала былиночка:
 
 
«Места сии —
Места лихие,
Песчаные:
Здесь шатаются пьяные —
 
 
Места лихие
Зеленого Змия».
 
 
– «Замолю здесь грехи я!»
 

4

 
Плыла из оврага
Вечерняя мгла;
И, булькая, влага
Его обожгла.
 
 
Картуз на затылок надвинул,
Лаптями взвевая ленивую пыль.
Лицо запрокинул,
К губам прижимая бутыль.
 
 
Шатался детина —
Шатался дорогой кривой;
Вскипела равнина
И взвеяла прах над его головой;
 
 
Кивала кручина
Полынной метлой; —
Подсвистнула ей хворостина
В руках багряневшей листвой:
«Ты – мой, сиротина,
Ты – мой!»
 
 
Рванулась,
Метнулась,
Помчалась в поля —
 
 
Кружится,
Пляшет
Вокруг бобыля:
 
 
«Бобыль —
Пьяница:
У бобыля —
Нос румянится» —
 
 
Кружится,
Пляшет, —
 
 
Руками своими
Сухими,
Колючими машет.
 
 
На смех тучам —
Шутам полевым и шутихам —
Пляшет
По кручам!
 
 
_______
 
 
Гой еси, широкие поля!
Гой еси, всея Руси поля! —
Не поминайте лихом
Бобыля!
 

1906

Дедово

Песенка комаринская

 
Шел калика, шел неведомой дороженькой: —
Тень ползучую бросал своею ноженькой.
 
 
Протянулись страны хмурые, мордовские —
Нападали силы-прелести бесовские.
 
 
Приключилось тут с каликою мудреное:
Уж и кипнем закипала степь зеленая.
 
 
Тень возговорит калике гласом велием:
«Отпусти меня, калика, со веселием.
 
 
Опостылело житье мне мое скромное,
Я пройдусь себе повадочкою темною».
 
 
Да и втапоры калику опрокидывала;
Кафтанишко свой по воздуху раскидывала.
 
 
Кулаками-тумаками бьет лежачего —
Вырастает выше облака ходячего.
 
 
Над рассейскими широкими раздольями
Как пошла кидаться в люд хрестьянский кольями.
 
 
Мужикам, дьякам, попам она поповичам
Из-под ног встает лихим Сморчом-Сморчовичем.
 
 
А и речи ее дерзкие, бесовские:
«Заведу у вас порядки не таковские;
 
 
Буду водочкой опаивать-угащивать:
Свое брюхо на напастях отращивать.
 
 
Мужичище-кулачище я почтеннейший:
Подпираюсь я дубиной здоровеннейшей!»
 
 
Темным вихорем уносит подорожного
Со пути его прямого да не ложного.
Засигает он в кабак кривой дорожкою;
Загуторит, засвистит своей гармошкою:
 
 
«Ты такой-сякой комаринский дурак:
Ты ходи-ходи с дороженьки в кабак.
 
 
Ай люли-люли люли-люли-люли:
Кабаки-то по всея Руси пошли!..»
 
 
___________
 
 
А и жизнь случилась втапоры дурацкая:
Только ругань непристойная, кабацкая.
 
 
Кабаки огнем моргают ночкой долгою
Над Сибирью, да над Доном, да над Волгою.
 
 
То и свет, родимый, видеть нам прохожего —
Видеть старого калику перехожего.
 
 
Всё-то он гуторит, всё-то сказы сказывает,
Всё-то посохом, сердешный, вдаль указывает:
 
 
На житье-бытье-де горькое да оховое
Нападало тенью чучело гороховое.
 

Июнь 1907

Петровское

На скате

 
Я всё узнал. На скате ждал.
Внимал: и всхлипнула осинка.
Под мертвым верхом пробежал
Он подовражною тропинкой.
 
 
Над головой седой простер
Кремня зубчатого осколок.
Но, побледнев, поймав мой взор,
Он задрожал: пропал меж елок.
Песок колючий и сухой —
Взвивается волной и стонет.
На грудь бурьян, кривой, лихой,
Свой поздний пух – на грудь уронит.
 
 
Тоску любви, любовных дней —
Тоску рассей: рассейся, ревность!
Здесь меж камней, меж зеленей
Пространств тысячелетних древность.
 
 
Прозябли чахлою травой
Многогребенчатые скаты.
Над ними облак дымовой,
Ворча, встает, как дед косматый.
 
 
В полях плывет, тенит, кропит
И под собою даль означит.
На бледной тверди продымит.
Уходит вдаль – дымит и плачет.
 

Август 1906

Серебряный Колодезь

Пустыня

В.Ф. Эрну

 
Укройся
В пустыне:
Ни зноя,
Ни стужи зимней
Не бойся
Отныне.
 
 
О, ток холодный,
Скажи,
Скажи мне —
Куда уносишь?
 
 
О брег межи
Пучок
Бесплодный
Колосьев бросишь.
 
 
Туда ль, в безмерный
Покой пустынь?
Душа, от скверны, —
Душа – остынь!
 
 
И смерти зерна
Покорно
Из сердца вынь.
 
 
– А ток холодный
Ковыль уносит.
У ног бесплодный
Пучок
Колосьев бросит…
 
 
_______
 
 
Эфир; в эфир —
Эфирная дорога.
И вот —
 
 
Зари порфирная стезя
Сечет
Сафир сафирного
Чертога.
 
 
В пустыне —
Мгла. И ныне
Славит Бога
Душа моя!
 
 
Остынь, —
Страстей рабыня, —
Остынь,
Душа моя!
 
 
Струи эфир,
Эфирная пустыня!
Влеки меня,
Сафирная стезя!
 
 
– А ток холодный
Ковыль уносит.
У ног бесплодный
Пучок
Колосьев бросит… —
 

1907

Серебряный Колодезь

Горе

 
Солнце тонет.
Ветер: – стонет,
Веет, гонит
Мглу.
 
 
У околицы,
Пробираясь к селу,
Паренек вздыхает, молится
На мглу.
 
 
Паренек уходит во скитаньице;
Белы руки сложит на груди:
 
 
«Мое горе, —
Горе-гореваньице:
Ты за мною,
Горе,
Не ходи!»
 
 
Красное садится, злое око.
Горе гложет
Грудь,
И путь —
Далекий.
 
 
Белы руки сложит
На груди:
И не может
Никуда идти:
 
 
«Ты за мною,
Горе,
Не ходи».
Солнце тонет.
Ветер стонет,
Ветер мглу
Гонит.
 
 
За избеночкой избеночка.
Парень бродит
По селу.
Речь заводит
Криворотый мужичоночка:
 
 
«К нам —
В хаты наши!
Дам —
Щей да каши…»
 
 
– «Оставь:
Я в Воронеж».
– «Не ходи:
В реке утонешь».
 
 
– «Оставь:
Я в Киев».
– «Заходи —
В хату мою:
До зеленых змиев
Напою».
 
 
– «Оставь:
Я в столицу».
– «Придешь в столицу:
Попадешь на виселицу…»
 
 
Цифрами оскалились версты полосатые,
Жалят ноги путника камни гребенчатые.
Ходят тучи по небу, старые-косматые.
Порют тело белое палки суковатые.
 
 
Дорога далека: —
Бежит века.
 
 
За ним горе
Гонится топотом.
 
 
«Пропади ты, горе,
Пропадом».
 
 
Бежит на воле:
Холмы, избенки,
Кустарник тонкий
Да поле.
 
 
Распылалось в небе зарево.
 
 
Как из сырости
Да из марева
Горю горькому не вырасти!
 

Январь 1906

Москва

Русь

 
Поля моей скудной земли
Вон там преисполнены скорби.
Холмами пространства вдали
Изгорби, равнина, изгорби!
 
 
Косматый, далекий дымок.
Косматые в далях деревни.
Туманов косматый поток.
Просторы голодных губерний.
Просторов простертая рать:
В пространствах таятся пространства.
Россия, куда мне бежать
От голода, мора и пьянства?
 
 
От голода, холода тут
И мерли, и мрут миллионы.
Покойников ждали и ждут
Пологие скорбные склоны.
 
 
Там Смерть протрубила вдали
В леса, города и деревни,
В поля моей скудной земли,
В просторы голодных губерний.
 

1908

Серебряный Колодезь

Родина

В.П. Свентицкому

 

 
Те же росы, откосы, туманы,
Над бурьянами рдяный восход,
Холодеющий шелест поляны,
Голодающий, бедный народ;
 
 
И в раздолье, на воле – неволя;
И суровый свинцовый наш край
Нам бросает с холодного поля —
Посылает нам крик: «Умирай —
 
 
Как и все умирают…» Не дышишь,
Смертоносных не слышишь угроз: —
Безысходные возгласы слышишь
И рыданий, и жалоб, и слез.
 
 
Те же возгласы ветер доносит;
Те же стаи несытых смертей
Над откосами косами косят,
Над откосами косят людей.
Роковая страна, ледяная,
Проклятая железной судьбой —
Мать Россия, о родина злая,
Кто же так подшутил над тобой?
 

1908

Москва

Деревня

Купец

 
Прогуляй со мною лето:
Я тебе, дружок,
Канареечного цвета
Заколю платок.
 
 
Коль отдашь тугие косы
Мне на ночь одну, —
Сапожки на ноги босы
Сам я натяну.
 
 
Коли нонче за целковый
Груди заголишь, —
Под завесою шелковой
Ночь со мной поспишь, —
 
 
Так ужо из крепких бревен
Сколочу наш дом,
Так ужо с села поповен
В гости призовем.
 
 
Ты сумей меня растрогать:
Я – купец богат —
Сею лен, скупаю деготь
И смолю канат.
 
 
Борода моя – лопата,
Волосата грудь.
Не гоняюсь за богатой:
Ты моею будь.
Плачет девка, ручки сложит:
«Не томи меня».
Без него прожить не может
Ни едина дня.
 
 
Он – высокий, чернобровый,
Статный паренек,
За целковый ей ковровый
Подарил платок.
 

1908

Серебряный Колодезь

Свидание

Сергею Соловьеву

 
Ряд соломой крытых хижин
Встал со всех сторон.
Под одною, неподвижен,
Притаился он.
 
 
Над сквозным зеленым роем
Лепет льющих лоз.
Вьет и моет дымным зноем
Рой сквозных стрекоз.
 
 
Средь горшков, помой, корытец
Роет землю хряк^[3].
Уж алеет алый ситец
Там в дверной косяк.
 
 
Рдеет россыпь кос размытых,
Позументов блеск,
Бирюзовых глаз, несытых,
Бирюзовый всплеск.
 
 
Средь развешанных лохмотьев
Топчут ноги грязь.
Горсть провеянных хоботьев
Сыплет в коновязь.
 
 
Груди матовым опалом
Дышат из монист.
Под плетнем – навесцем малым
Молодецкий свист.
 
 
Тает трепет слов медовых
В трепетных устах —
В бледно-розовых, в вишневых,
В сладких лепестках.
 
 
Под соломенный навесец
Листья льет лоза;
И подъемлет тонкий месяц
Неба бирюза.
 

1908

Серебряный Колодезь

Стар

 
Выглянут лихие очи
Из-под камня; вновь
Выглянет грозней, жесточе
Сдвинутая бровь.
 
 
И целует, и милует
Девку паренек.
На лужок летит и дует, —
Дышит: ветерок,
 
 
Стелет травные атласы.
Не отходит прочь
Старичище седовласый:
«Сердце, не морочь!»
 
 
Парень девичий упругий
Обнимает стан.
Перешукнется в испуге
С лебедой бурьян.
 
 
Выглянут лихие очи
Из-под камня; вновь
Выглянет грозней, жесточе
Сдвинутая бровь.
 
 
Задымят сырые росы
Над сырой травой.
Заплетает девка в косы
Цветик полевой.
 
 
Парень девичий упругий
Оплетает стан.
Перешукнется в испуге
С лебедой бурьян.
 
 
Отуманен, в сердце ранен,
Стар отходит прочь,
Пал на камень бездыханен:
«Ты пролейся, ночь!
 
 
Борода моя – лопата;
Стар купчина я.
Всё – мое: сребро и злато.
Люба – не моя!
 
 
И богатство мне – порука ль?»
Ветр летит с реки;
А вокруг танцует куколь,
Плещут васильки.
 
 
Тяжело дыша от зноя,
Сел в густую рожь:
«Отточу-точу ужо я, —
Отточу я нож».
 
 
Задымят сырые росы
Над сырой травой.
Заплетает девка в косы
Цветик полевой: —
Улыбнется, рассмеется.
Жаворонок – там —
Как взовьется, изольется
Песнью к небесам.
 
 
Знойный ток и жжет, и жарит.
Парит: быть грозе.
Тучей встав, она ударит
Молньей в бирюзе.
 
 
Светоч бешено багровый
Грохнет, тучи взрыв: —
С кручи куст многовенцовый
Хряснет под обрыв.
 

1908

Серебряный Колодезь

На откосе

 
Вот прошел леса и долы.
Подо мной откос.
На реке огонь веселый
Блещет с дальних кос.
 
 
В зеленях меж гнезд и норок
Протоптал я стезь.
Берегись ты, лютый ворог,
Берегись, я – здесь.
 
 
Близок час: падешь в крови ты
На груди земли,
Здесь падешь, ножом пробитый.
(Ай, люли-люли!)
 
 
Ты не бейся, сердце-знахарь.
(Ай, люли-люли!)
За сохой плетется пахарь
Там вдали, вдали.
Отнесу тебя, сердешный,
В прибережный ров.
Будут дни: смиренный, грешный,
Поплетусь в Саров.
 
 
День пройдет: вечор на воле!
Лягу под лопух.
Не усну от горькой боли
Да от черных мух.
 

1906

Москва

Предчувствие

 
Паренек плетется в волость
На исходе дня.
На лице его веселость.
Перед ним – поля.
 
 
Он надвинул разудало
Шапку набекрень.
На дорогу тень упала: —
Встал корявый пень.
 
 
Паренек, сверни с дороги, —
Паренек, сверни!
Ближе черные отроги,
Буераки, пни.
 
 
Где-то там тоскливый чибис
Пролетает в высь.
Миловались вы, любились
С девкою надысь —
 
 
В колокольчиках, в лиловых,
Грудь к груди прижав,
Средь медвяных, средь медовых,
Средь шелковых трав.
Что ж ты вдруг поник тоскливо,
Будто чуя смерть?
Одиноко плещет ива
В голубую твердь.
 
 
Вечер ближе. Солнце ниже.
В облаках – огни.
Паренек, сверни – сверни же,
Паренек, сверни!
 

1908

Суйда

Убийство

 
Здравствуй, брат! За око око.
Вспомни: кровь за кровь.
Мы одни. Жилье далеко.
Ей, не прекословь!
 
 
Как над этой над лужайкой
Кровь пролью твою…
Забавляюсь балалайкой,
Песенки пою.
 
 
Веселей ходите, ноги,
Лейся, говор струн!
Где-то там – в пологом логе —
Фыркает табун.
 
 
Где-то там – на скате – тройка
В отходящий день
Колокольцем всхлипнет бойко:
Тень-терень-терень!..
 
 
Протеренькай, протеренькай
Прямо на закат!
Покалякаем маленько
Мы с тобою, брат.
Отстегни-ка ворот пестрый:
К делу – что там ждать!
И всадил я ножик вострый
В грудь по рукоять.
 
 
Красною струею прыснул
Красной крови ток.
Ножик хряснул, ножик свистнул
В грудь, в живот и в бок.
 
 
Покрывая хрип проклятий,
В бархатную новь
Из-под красной рукояти
Пеной свищет кровь.
 
 
Осыпаясь прахом, склоны
Тихо шелестят;
Галки, вороны, вороны
Стаей налетят.
 
 
Неподвижные, как стекла,
Очи расклюют.
Там – вдали, над нивой блеклой,
Там – вдали: поют.
 
 
С богом, в путь! Прости навеки!
Ну, не обессудь.
Я бегу, смеживши веки.
Ветер свищет в грудь.
 
 
К ясным девкам, к верным любам
Не придет авось, —
Как его стальным я зубом
Просадил насквозь.
 

1908

Серебряный Колодезь