bannerbannerbanner
полная версияКонан и потомок Пха

Андрей Арсланович Мансуров
Конан и потомок Пха

Полная версия

С оглушительным киммерийским кличем он ринулся ко вновь открывшейся невольно в диком рёве пасти, и влетел туда головой вперёд!

Ядовитых клыков он теперь не опасался, и ринулся прямо дальше – в почти метровую, как он уже пару раз увидел, глотку чудища!

Голова монстра вдруг вскинулась к небесам, сделав задачу Конана гораздо легче: теперь, даже не помогая себе кинжалом, зажатым в левой руке, он словно по скользкому ледяному катку летел прямо в недра мерзкого нутра змея! Однако внезапно глотка сузилась, и Конан понял, что началось главное место чудовища: его поганые внутренности, положенные любому живому, а не магическому, существу: сердце, лёгкие, печень… И всё остальное!

С новым кличем, перешедшим в рёв, и остервенением отчаяния киммериец принялся в полной темноте прорубаться сквозь какие-то отвратительно скользкие и податливые внутренности, уже не ощущая, как монстр мечется и лупит телом по земле: похоже, завал из камней смог хоть как-то ограничить свободу движений твари, и облегчил задачу варвара! Но омерзительно вонючие и скользкие потоки, вылетавшие фонтанами из разрубленных Конаном петлей то ли кишок, то ли – лёгких, и других частей мерзкой утробы, мгновенно покрыли киммерийца с ног до головы! Но опасался он только одного: не выпустить бы ставшую скользкой рукоять меча из пальцев!

Туловище под ним и вокруг него внезапно заходило ходуном: настоящее землетрясение! Похоже, до монстра наконец дошла опасность нахождения человека с мечом – внутри его тела! (Собственно, такое до любого дошло бы!) Особенно, если такой противник вот-вот доберётся до сердца!..

Толчки и рывки становились всё сильней. Варвар подумал, что если б не эти самые, мягкие и податливые, внутренности змея, расплющило бы его о твёрдую кожу со стальной чешуёй… Или размазало по ней. Но продолжал отталкиваться кинжалом и мечом от утробы, упорно продвигаясь вперёд.

Но вот наконец он и пробрался к главной цели своей атаки: где-то там, впереди, мерно бухало и отдавалось могучими ударами во всей окружавшей его плоти, чудовищное сердце монстра! Конан не стал ждать, пока воочию увидит его: это всё равно было невозможно в душной кромешной тьме, царившей вокруг! Доверяя своему чутью и слуху, он направил могучий удар туда – прямо перед собой!

Словно на него низвергнулся могучий водопад: поток густой и липкой горячей крови захлестнул его с ног до головы!

Оглушительный предсмертный рёв агонизирующего Шшуфинэса больно ударил по ушам даже здесь – в утробе монстра. Варвар понимал, что если б стоял сейчас снаружи твари – точно бы лишился слуха!.. Его бросало и кидало – так не болтало даже «Вестрел» в штормовом море… Наконец рывки и толчки стали слабее.

Стих и рёв, и прекратились окончательно судороги могучих конвульсий. Верхняя часть туловища монстра стала проседать, грозя прижать Конана к дну, если можно его так назвать, утробы Шшуфинэса. Варвар, отплёвываясь, и протирая залитые густой и липкой кровью глаза, понял, что если не хочет остаться навсегда погребённым в теле своего грозного врага, самое время выбираться. Пока трупное окоченение не превратило бронированную утробу, и челюсти монстра в смертельный капкан, разрубить или разжать который окажутся не в силах даже его могучие мускулы…

Разворот в теле поверженного змея, и упорное продвижение к его пасти приятным воспоминанием назвать было ну никак нельзя. Ноги скользили в потоках крови и петлях кишок, жарко и душно было, как в печи, тьма стояла кромешная. Да и передвижение на четвереньках, а затем и ползком, к любимым занятиям киммерийца не относились. Выбравшись наружу через с трудом приподнятую спиной верхнюю челюсть, киммериец не мог не выругаться всласть. Осмотр собственного тела, впрочем, порадовал: кровь на нём имелась только – противника. Определить это было нетрудно, поскольку она оказалась тёмно-бардового цвета.

Но Конан всё равно долго отряхивал и оглаживал себя: отвратительная жёлтая слизь и кровь чудища действительно покрывали его с ног до головы, вызывая даже у него, закалённого омерзительнейшими зрелищами выпущенных кишок, и расколотых черепов самых разнообразных монстров, тошноту и брезгливость. Да уж, в таком виде к его Величеству Наместнику Ксулибии, деду Дорвонну, не пойдёшь. Нужно помыться.

Однако где помыться здесь, в голой степи, и даже вон там – в дремучей тайге?

А впрочем – верно, есть тут, в чаще, примерно в миле от опушки, небольшой ручеёк. По нему он и подходил сюда, пытаясь, как обычно, запутать следы.

Мылся Конан долго и тщательно. В ручей пришлось сесть, а затем и лечь. Ощущать, как восхитительно свежие прохладные струи смывают остатки мерзкой слизи и сгустки уже запекшейся крови змея, было восхитительно приятно – Конан подумал, что с этим, таким новым, ощущением, не сравнится даже удовольствие от выдержанного вина!

Голову Конан мыл особенно тщательно, понимая, что именно ей досталось больше всех, когда он ломился внутрь монстра. Его густые волосы упорно не желали отмываться, и пришлось использовать песок, выстилавший дно ручейка. Штаны пришлось тоже постирать. Что же до сапог… Они текли и раньше. Но теперь внутри хотя бы хлюпала не кровь и мерзкая жёлтая слизь. А только вода.

Сидя обнажённым на крыше землянки псов, приглядывая за Храмом, и ожидая, когда вечернее солнышко хоть чуть-чуть просушит развешенную по веткам крыши одежду, Конан вздыхал.

Не получится про свой самый «крутой» подвиг никому рассказать. Чем тут хвастаться? Тем, что пришлось, словно золотарю, или мяснику, возиться в нечистотах и потрохах мерзкой твари?!

С другой стороны, если б не его инстинкты, заставившие пойти на этот, казавшийся смертельно рискованным, омерзительным и ужасным, шаг – чёрта с два бы он сейчас сидел здесь! Не-ет, он мирно переваривался бы в этой самой утробе, оказавшейся вполне обычной. Как у всех прочих существ из плоти и крови…

А принял он это решение, вот именно – инстинктивно, не думая. Потому что в таких моментах лучше всего доверять не мозгу и рассудку, а – вот именно – инстинкту и чутью! Это именно подсознание сказало ему, что снаружи бронированную тварь никак не проймёшь. А никаких других ловушек и подготовленных «сюрпризов» для чудища таких размеров Конан, конечно, не приготовил. Да и как бы он их приготовил – кто же мог знать, какой монстр ожидает в Храме, триста лет как заброшенном?!.. Казалось, что никто так долго прожить не может… Разве что – проспать?

А, ну да. Змей так и сказал, что он его разбудил. Чёртов Шшуфинэс, чего ему не спалось и дальше?! Вот ведь настырная и добросовестная скотина попалась! Неграл ему в печень!..

Впрочем, нет: меч ему в печень! И в сердце. Так надёжней.

Конан покачал лохматой и почти уже высохшей головой. Надеялся он только на то, что этот сюрприз оказался последним!

К Храму он подходил в очередной раз уже в сумерках. С собой, правда, нёс факел. Перед обрушившимся порталом, из которого так и торчала наружу передняя треть сплющившегося сейчас туловища Шшуфинэса, Конан факел зажёг. Он не хотел оставлять завоёванный с таким трудом и риском обломок древка на ночь – в ящике под алтарём. Мало ли! А вдруг теперь, когда у алтаря нет защиты, какой-нибудь шустрый пройдоха захочет прибрать древко к рукам, пока киммериец будет почивать на заслуженном отдыхе?!

Через завал обломков камней Конан перелез легко – прямо поверху. До алтаря добрался тоже без проблем – теперь каждый шаг в Святилище был ему отлично знаком.

Но обрубок древка варвар всё равно вытаскивал из ящика с помощью ещё одного куска полусгнившей доски: мало ли!..

Однако всё прошло спокойно, и вот вожделённый кусок палки наконец в его руке!

Ну и ничего особенного: он уже давно рассмотрел его, и примерно представлял, чего ожидать. Длина – как раз с его ногу. Действительно, чуть больше трёх футов. Толщина… Как у самого обычного древка копья. Довольно тяжёлое – не иначе, как из какого-нибудь благородного и долговечного дерева. Например, Священной Заморианской акации. Которая, как известно, живёт две тысячи лет, а не гниёт – вообще никогда. А пыль и грязь, осевшие на древке за три столетия, можно и смыть. Тёплой водичкой.

Но это – уже проблема старого Дорвонна!

Ночевал Конан в землянке псов.

Погрелся, и просушил у костра очага всё ещё влажноватую одежду. Поужинал очередным куском оленьей ноги. Повертел в руках древко. Поперебирал в свете костерка добытые рубины и алмазы. Со вздохом вернул драгоценности в напоясной мешочек-кошелёк – к глушилке, огниву, запасной тетиве, и прочим чрезвычайно необходимым мелочам. Но вот кусок палки туда не спрячешь. А в суму он не лезет – слишком длинён. Как же его нести, чтоб не мешал, и оставлял руки свободными?

Выход Конан нашёл простой: упаковал древко в одеяло Лидии, и перевязал верёвками из её же сумы: теперь эту штуку можно нести за спиной, как когда-то он носил меч.

Доставшуюся ему в «наследство» суму девушки, со всем его немудреным содержимым, он изучал тщательно и методично.

Вот запасные тетивы – целых три! Пригодятся. Вот бронзовые и стальные наконечники стрел. Десять штук. Тоже пригодятся. А вот запасные штаны и мягкие сапоги придётся просто оставить в суме: размер не тот… Кремень и кресало у Конана были свои, но остатки трута он тоже забрал. Как и пару ножей и свиток пергамента.

Свиток, разумеется, оказался картой. Конан внимательно сравнил со своей – той, что продал ему Крамер. Надо же: кто-то заморочился, и копия карты явно была сделана куда тщательней оригинала, и нарисована не больше трёх лет назад: чернила казались совсем свежими… Не иначе, Лидия давно планировала поход. Ждала только, пока подрастёт. Ну, и удобного случая.

Получается, когда Конан пришёл к старому Крамеру, сам и спровоцировал побег девушки от матери и деда… Ну как же! Конкурент! На то, что она уже явно считала своим… Глупая наивная малышка. Жаль её.

Впрочем, с таким характером и складом ума вряд ли из неё получилась бы порядочная домохозяйка. А с таким хлипким телосложением и совестливостью – циничная и беспринципная искательница приключений и авантюристка. Кинув карту Лидии в огонь, Конан без сожаления следил, как съёживается и горит свежий пергамент. Он предпочитал не копии, а оригиналы. Может, поэтому и оставался живым до сих пор.

 

Пододвинув к угасающему огню один из топчанов-кроватей, Конан вновь завернулся в остатки одеял и шкур. Засыпая, он смотрел на крохотные оранжевые и голубые язычки, думая о том, как там поживает Улюкен…

Проснулся Конан от ощущения опасности.

Снаружи землянки явно что-то происходило! Хотя там, на равнине и слышны были не звуки, а, скорее, намёки на звуки, Конан не стал ждать. Не мешкая, он в полной темноте, поскольку даже угли прогорели до золы, сгрёб на ощупь в одну руку поставленную под лежаком суму, в другую руку – одеяло с древком, и метнулся в дальний угол жилища. Там он закинул древко и суму за спину, а в руки схватил меч и кинжал.

Вовремя!

Потому что через вход полезли нескончаемой шуршащей, постукивающей, и побрякивающей, лавиной, старые знакомцы: крабы! Зрение киммерийца позволяло легко узнать их, поскольку на мокрых панцирях и клешнях отблескивали лучики луны, прекрасно обрисовывая его старых врагов, даже если б он ещё до этого не догадался кто это, по характерным производимым ими звукам!

Особого смысла прорубаться сквозь чёрную массу тел Конан не видел: запасной выход он, как обычно, подготовил! Поэтому вернул меч и кинжал на место, ухватился за свисавшую с одной из балок потолка верёвку, да и подтянулся кверху. Там быстро откинул одну из досок перекрытия, ветки, и выбрался наружу через образовавшееся в кровле отверстие.

Ого!

Похоже, дед Улюкена сильно его уважает! В ярком свете полной луны со всех сторон к землянке подступали буквально полчища крабов! К счастью, пока двигались они не сплошной массой, а разрозненно – поодиночке.

Поэтому варвар, даже не вступая в схватку, стремительной молнией просто пробежал сквозь не успевшие сомкнуться ряды, и ринулся в гущу леса, про себя посмеиваясь: попробуйте догоните, ублюдки заторможенные! На суше вы не больно-то побегаете!..

До рассвета, судя по-всему, оставалось не больше двух часов, поэтому Конан решил, что выспался он вполне нормально, и может целый день двигаться. Разумеется, с остановками на завтрак, обед и ужин. Остатки мяса оленьей ноги, предусмотрительно заранее срезанные с кости, и уложенные в суму, позволяли не терять время на добывание пропитания. Костра Конан, чтоб тоже не терять времени, и не выдавать своего местоположения, не разводил. И к вечеру выбрался к одному из небольших отрогов западного Алотоо.

Здесь его, разумеется, могут найти. Если догадаются, что он не стал возвращаться по той дороге, которой пришёл к Святилищу Аттаху, а сделал большой крюк, – то есть, если враг сможет снова воспользуются сведениями от своих шпионов.

Да, Конан теперь отлично знал, кто это: видел в небе над степью неуместных в глубинах континентов буревестников-альбатросов. Хоть те и парили на невероятной высоте, определить по характерным силуэтам, что это именно они, для варвара с его великолепным зрением проблемы не представляло. Как и для них – увидеть, что он проник в Храм, и убил самое страшное чудище, о котором старый пройдоха Дорвонн наверняка знал, но предупредить не позаботился, и быстро донести эту весть до нужных ушей… С другой стороны то, что они парят так высоко, позволяет легко прятаться от них, просто оставаясь под сенью деревьев.

Костёр Конан развёл под вывороченным бурей корневищем могучего лесного исполина – кедра. Он со всех сторон обложил яму в земле ветвями лиственных и лапами хвойных деревьев, для сохранения и тепла, и скрытности. Это делало ночёвку там же, в яме, на подстилке из листьев и мха, вполне комфортной. А главное – он был уверен, что так ни с воздуха, ни с земли никто огня его костра не заметит.

Как ни странно, именно так и произошло. И ночь варвар провёл спокойно.

Утром он двинулся уже куда положено – к океану. И добрался до побережья на пятый день пути.

На деда Улюкена, хитро…опого и коварного Дорвонна, он не сердился.

А что: очень даже логичное решение: Наместник клялся только не мешать Конану добыть древко копья. Про то, что он обязуется не пытаться затем отобрать уже добытое, речи не шло! И если удалось бы отобрать древко у варвара, и не позволить таким образом тому выполнить условия Договора, то не надо будет и самому соблюдать эти самые условия! И можно будет, возникни такое желание, или потребность – и разыскать, и прикончить незаконнорожденного внука…

Конан не обижался и не удивлялся – нормальное положение дел для…

Политика и правителя.

Соблюдать букву Договора. Но делать вид, что не замечаешь его смысла.

Да и ладно. Главное, что он что-то в этом роде и предвидел. И соответствующим образом подготовился. Интересно только, видели ли шпионы Наместника, каким именно образом он разделался с несчастным Шшуфинэсом.

Конану было немного стыдно за способ…

Древко копья Конан отмывал прямо в набегающих волнах прибоя.

Не забыл и сам зайти в волны по колено, а затем – и полностью. Заодно помывшись и сам: уж его-то запах всем обитателям океана наверняка знаком! Яркое полуденное солнышко позволяло легко осматривать окружавшую его пустынную местность с традиционным пологим пляжем: тот тянулся и тянулся, насколько хватало глаз, хотя от места упокоения несчастной Нэйлы Конан отдалился миль на пять.

Процессия с огромной раковиной заявилась к нему через два часа, когда и тело и одежда просохли – похоже, Наместник ждал выхода варвара к его владениям в другом месте. Том самом.

– Приветствую тебя, Конан-киммериец.

– Привет и тебе, Наместник Дорвонн.

– Я так понимаю, ты пришёл выполнить свою часть Договора?

– Да. – Конан не стал распространяться насчёт того, что надеется, что и Наместник теперь обязан соблюдать свою. Знал, что в этом нет смысла. Дед Улюкена и сам всё прекрасно понимает.

– Хорошо. Прошу тебя: передай моему слуге древко.

Конан вложил в клешню подбежавшего крабика освобождённое от одеяла и верёвок и отмытое древко. Тот поспешил усеменить к раковине и с поклоном передать то наверх. Клешня самого Наместника ни силой, ни размером не поражала. И казалась какой-то блёклой. Тем не менее, передвинуть переданное поближе к глазам она смогла.

Старый Дорвонн долго рассматривал древко, поворачивая то так, то сяк. Наконец, аморфная субстанция в раковине подытожила результаты рассматривания:

– Всё верно. Это оно. Благодарю тебя, Конан. Ты честно исполнил свою часть Договора. И я приношу извинения за мои попытки уклониться от исполнения своих обязательств. Как и благодарю тебя за то, что никого из моих слуг ты на этот раз не убил.

А мог бы.

– Конечно, мог бы. Потому как сильно рассердился!

– Да, ты имел на это право. Но… Ты ведь сразу, ещё тут, на берегу, догадался, что я постараюсь…

– Да. Если в Договоре не оговорено конкретно то, или иное, трудно ждать его пунктуального и точного выполнения.

– Вижу, профессиональный политик… Или правитель – из тебя выйдет отличный! И готов даже помочь тебе в этом. Если…

– Если я откажу в моей защите твоему внуку?

– Да.

– Нет, уважаемый Дорвонн. Я не откажу. Внук твой мне понравился. И с получением собственного престола я как-нибудь и сам справлюсь. Да и слово Конана – это слово Конана!

– Я должен в очередной раз высказать своё уважение тебе, Конан-киммериец. Собственно, это была лишь небольшая проверка. Поскольку я тоже никогда не отступаю от раз данного слова!

Так вот: подтверждаю, что ни я, ни кто-либо из моих слуг или приближённых никогда не будет пытаться нанести вред, или убить моего… незаконнорожденного внука Улюкена!

Показалось ли Конану, или при упоминании имени внука в голосе Наместника всё-таки прорезалась некая гордость и теплота?! Если так, то Улюкен – в полном порядке!

Расставались высокие договорившиеся стороны в полном взаимопонимании, и с уверениями в почтении и уважении. И с пожеланиями всяческих благ.

До озера Бирсакельмес Конан добрался за пять дней. Поскольку слово – словом, а и кое-какие меры предосторожности не помешают. Ему совсем не нужно было, чтоб его выследили по следам, или увидали сверху.

По поверхности воды, крошечными барашками набегавшей на пологий берег под ветвями могучей плакучей ивы Конан хлопал не без волнения.

Жив ли ещё его «питомец»? Помнит ли его?

Но Улюкен появился буквально через пять минут, подняв спиной здоровенный бурунище, и в том, что он киммерийца узнал, сомнения не было:

– Конан! Здравствуй! До чего же я рад тебя видеть!

– И я рад, Улюкен! Ну-ка, выберись на берег! Хочу посмотреть, как ты тут вырос.

И точно. Сын Нэйлы действительно и подрос – теперь в нём было не меньше трёх футов в длину! – и окреп: панцирь потемнел до густо-зелёного цвета, и вероятно отлично маскировал черепашонка в водах горного озера. Конан не удержался: погладил и похлопал по гладкой мокрой поверхности:

– Молодец! Отлично выглядишь!

– Спасибо! Ты тоже!

– Ещё бы! Хоть мне пришлось и солоно, фактически, как ни странно, за время всего этого приключения я не получил ни царапины!

– Какого такого приключения?! – по тону Конан догадался, что малыш уже про это самое приключение многое понял. Но разочаровывать не стал.

– Располагайся поудобней. Расскажу, конечно! Ну, о том, что я попытаюсь обезопасить твоё нахождение здесь, в отдалённом и уединённом месте, ты наверняка и сам догадался – умён же не по годам благодаря этой… Наследственной памяти!

– Ну… Была у меня такая мысль – что ты попытаешься с дедом… Договориться. И что он потребовал взамен?

– Хм-м… В-принципе, ничего такого, что сильно помешало бы моим планам…

Рассказ занял не меньше часа, поскольку Конан не видел смысла врать, или что-то скрывать, или пропускать – ведь от деталей что Договора, что самого процесса «добычи» древка зависела и жизнь, и Судьба малыша. Хотя, конечно, назвать почти стакилограммовое тело так уже и язык-то не поворачивался…

– Значит, дед подтвердил?

– Да.

– И все его носильщики, посыльные, Стражи и другие подчинённые, слышали?

– Да. Так что можешь быть спокоен – ты говорил, что дед слово обычно держит.

– Держит, всё верно. То есть – с этой стороны никаких проблем или неясностей нет. Но Конан… Скажи, что печалит тебя так сильно? Я же не слепой – вижу!

– Ну… – Конан замялся. Не думал он, что его подавленное состояние так легко сможет вычислить даже малец. Пусть и «подкованный» знаниями предков, – Жаль мне эту маленькую наивную дурочку. Лидию. Не должен я был позволять ей… Проявлять самостоятельность!

– Не кори себя. Твоей вины в её смерти нет. Да и она повела себя сама – вот именно, как дурочка. Да ещё и стреляла тебе в спину.

– Верно, стреляла. Но моей ответственности за её смерть это не снимает.

– Понятно. Скажи, Конан. Ты хотел бы, если б мог, вернуть её к жизни?

– Что за вопрос! Конечно хотел бы!

– Тогда я должен сказать тебе кое-что. – черепашонок вздохнул, и Конан понял, что неспроста он обо всём этом расспрашивал! – Я – отпрыск с королевской кровью. А предки мои ведут свой род от великого Пха! Это та самая черепаха, на которой изначально стояли три слона, когда ещё земля была молода, и имела форму не диска, а, скорее, блина. Пха и слоны и сейчас на месте, только скрыты от ваших глаз. И всё так же держат этот Мир.

Так что моя кровь, хочу я или нет – кровь Божества. Доставай-ка из сумы пузырёк с противоядием – я его там ощущал. Ехать на нём очень неудобно и жёстко.

– Хм. Извини. – Конан не подумал, что маленькая круглая стеклянная скляночка, которую он, действительно, внутри сумы оставил, логично рассудив, что её-то влажное одеяло и вода не испортят, может так сильно мешать черепашонку в суме. – Вот она. И что дальше?

– Дальше вылей это самое противоядие, и как следует прополощи посудинку. И крышку.

Конан, промолчав, однако поспешил так и сделать. Прополоскал от души и склянку, и пробку, вытряхнул все капельки до последней.

– А теперь дай мне один из твоих кинжалов. Тьфу ты – я хотел сказать – помоги мне. – черепашонок подставил передний ласт Конану, и ткнулся мордой в участок поближе к своему клюву, – Слегка надрежь мне кожу вот здесь.

Конан вздохнул. Он, кажется, понял, что хочет предложить ему малыш:

– Зачем, Улюкен?

– Не надо спрашивать об этом вслух, Конан. Ты и сам всё понял. Нужно сцедить мою кровь в твою бутылочку. Закрыть снова крышкой. Дойти. Откопать. И влить в рот этой твоей… Лидии.

– Понял. А почему разрезать – именно здесь?

– Чтоб я мог зализать. Моя слюна – тоже… Волшебная.

– Ну… Возражать не буду. Спасибо, Улюкен!

 

– Пожалуйста, Конан. По сравнению с тем, что ты сделал для меня – это самое малое, чем я могу тебя отблагодарить!

Конан не нашёлся, что ответить, но чувствовал, как горят уши. Поэтому чтоб порезать кожу на маленьком ласте собрал в кулак все свои душевные силы:

– Всё равно: прости, Улюкен, что будет больно.

– А ничего. Только режь сразу – как надо!

– Хорошо. – Конан волновался, но заставил руки сделать всё – именно как надо.

Когда в пузырьке набралось почти до горлышка, Улюкен, внимательно следивший за тем, как текла его алая кровь, кивнул:

– Этого должно хватить!

Конан поспешил склянку убрать, и закрыть пробочкой. Улюкен лизнул ранку.

Конан вытаращил глаза: не прошло и минуты, как не то, что ранка закрылась, но от неё на нежной коже не осталось и следа! Конан не смог удержаться:

– Но как же… твоя мать?!

– Она – не божественной крови, Конан. Поэтому не могла залечить свои… Или чьи-то раны. Так что это у меня – только от отца. Да и то, я думаю, что действие моей крови не будет столь же хорошим, как было бы, скажем, действие крови деда – разбавлена же напополам материнской! Так что поспеши: у тебя не больше недели, чтоб добраться до места упокоения твоей Лидии, и влить.

– Постараюсь, Улюкен! – Конан действительно, не мешкая, принялся снова собирать в суму то, что повынимал из неё, пока доставал склянку, – но я… Спасибо тебе!

– Пожалуйста, Конан! Я уверен, что могу на тебя положиться – ты не расскажешь никому о том, что я могу дать. И делать…

– Точно! Никогда! Ты… Умён не по годам – ну, это я уже говорил!

– А сейчас поспеши, время не ждёт!

– Ты прав. Даже мне, и даже без остановок на ночёвку, понадобится ещё дней пять, чтоб дойти. – Конан тряхнул головой, и прикусил губу. Но заставил голос не дрожать:

– Прощай, Улюкен! Будь счастлив!

– Прощай, Конан-киммериец! Береги себя!

– Ха-ха! Уж за это можешь быть спокоен! Собственная шкура – предмет моих первоочередных забот!

– Удачи тебе, северный воин!

– И тебе! Ну, прощай, малыш! И…

Спасибо ещё раз!

До места последнего упокоения малышки Лидии Конан добрался не за пять дней, а всё-таки за четыре. Глаза, красные от напряжения и бессонных ночей, слезились и чесались, тело молило об отдыхе, а в голове шумело, словно штормовое море. Но он заставлял себя двигаться со всей возможной скоростью, и если не бежал, то только чтоб не шуметь.

Однако никто и ничто не пытался остановить его. Так что вскоре он прибыл туда, где ещё не успела зарасти проплешина в лесной подстилке, и не слежалась свежая рыхлая земля. Не забыв оглядеться, и сбросив суму, Конан сразу принялся за раскопки.

Когда вырыл примерно метр, отбросил меч, чтоб случайно не повредить тело, и принялся рыхлую и отвратительно вонявшую сыростью, пропитанную торфом землю, рыть и выбрасывать наружу прямо руками. Ага, есть!

Тело он быстро вытащил из могилы, с удовлетворением отметив, что то ли сырость, то ли – отсутствие в почве тайги червей позволили этому телу сохраниться, в принципе, неплохо. Ну, за дело!

В первую очередь Конан отряхнул как следует всю миниатюрную фигурку от комочков земли и вытер своей многострадальной «перевязочной» тряпкой лицо Лидии. Теперь его черты не искажала гримаса дикой боли и отчаяния – скорее, было похоже, что девушка просто уснула…

Опустившись наземь, помолившись Крому, и пристроив тело на коленях, Конан аккуратно разжал сведённые челюсти, и осторожно влил столь же алую, как в самый первый день, кровь Улюкена в рот Лидии. После чего закрыл этот рот, и продолжал держать тело так же: на своих коленях, чуть приподнимая верхнюю его половину над землёй.

Некоторое время ничегошеньки не происходило… И он даже подумал, что всё равно опоздал! В сердцах он закинул опустевшую склянку в огромный куст папоротника. Варвар чуял, как свинцовый кулак отчаяния снова сжимает его сердце, как вдруг…

Тело на его коленях начало меняться!

Отверстия от штырей на груди, бёдрах и лбу – стали прямо на глазах затягиваться! И вот уже от них остались лишь крошечные шрамы! А затем и сама кожа стала менять цвет – из мертвенно-сизой, словно мороженной, дряблой, превратилась снова в белую, розовую, а затем – светло-коричневую, словно загоревшую, и упругую…

Но вот и торс малышки на его руках словно содрогнулся, по нему прошла дрожь – какая бывает у замёрзшего человека! Конан молчал, боясь поверить в чудо, и только продолжал молиться про себя: хоть бы Улюкен оказался прав! В который раз к нему в голову пришла жуткая мысль: не дай Митра, кто-нибудь случайно узнает, какими свойствами обладает кровь этого малыша – на него объявят охоту правители десятков стран! Чтоб заполучить вожделённое Бессмертие, неуязвимость, и вечную молодость!

Ну, нет – он никому и никогда, ни при каких обстоятельствах!..

Раньше он не думал над этим вопросом, боялся до конца поверить, хоть и надеялся всей душой! Но теперь, теперь…

Теперь в первую очередь нужно придумать что-то для возвращающейся к жизни молоденькой, и, следовательно, жутко любопытной девушки! Уж она-то не забудет спросить, как именно он умудрился её – !..

Тело на его коленях вдруг выгнулось дугой, с уст малышки слетел чуть слышный стон, перешедший затем в дикий крик и хрип! Но точно так же внезапно она и расслабилась, и откинулась снова на его руки и колени. Но теперь щёки порозовели, и грудь задышала: Конан видел частые и чуть судорожные подъёмы-спуски двух крохотных холмиков, над которыми он две недели назад так по-хамски подшутил, и теперь радовался, что они – такие маленькие, и не мешают этому самому дыханию, и с довольной улыбкой на лице слышал, как воздух вырывается из открытого рта.

Но вот открылись и её огромные глазищи!

Первым делом они уставились на него:

– Где я?! Ты… Кто?! – но вдруг пришло узнавание, и Конан даже не успел всерьёз забеспокоиться о потере памяти, – А, это ты… А с какой это стати ты держишь меня на руках?! Отпусти немедленно, похотливая волосатая обезьяна!

Конан не мог не улыбнуться:

– Ну, с возвращением! И ты мне нравишься! – но поднять на ноги, и отпустить Лидию не торопился, – Ходить-то сможешь?

– А почему бы это я не смогла ходить?! Я же… – тут она нахмурилась, и прикусила губку, – Постой-ка… Я же… Я!.. – глаза удивлённо раскрылись до опасных пределов.

– Ну да. Ты – это ты. В этом сомнений нет никаких.

– Отпусти меня. – похоже, она вспомнила, и голос сразу стал серьёзным и требовательным. Конан так и сделал, не без удовольствия отметив, что держится на ногах его бывшая конкурентка вполне себе уверенно. Встал и сам.

Лидия между тем ощупала свой лоб, и взялась руками за грудь. Потом, очевидно, сообразив что-то, приказала тоном, не терпящим возражений:

– Отвернись!

Конан, не скрывая ухмылки до ушей, отвернулся, продолжая, тем не менее, внимательно вслушиваться. Он безошибочно улавливал, что происходит там, за его спиной.

Вот его малышка снимает волосатую накидку. (Слышно, как та падает наземь.) Вот – распахивает курточку, вот – спускает штаны…

Зрелище, очевидно, впечатлило Лидию. За тяжким вздохом последовал сердитый вопрос:

– Это ты мне расстегнул куртку? И штаны?

Конан, во избежание недомолвок и придирок, поспешил уверить:

– Куртку расстегнул я. Когда пытался услышать твоё сердце. А вот бляха со штанов оторвалась сама. При твоём падении.

Лидия какое-то время молчала. Конан неторопливо повернулся снова лицом к ней, обнаружив, что девушка стоит со спущенными до колен штанами – всё верно. Самая большая рваная рана была на левом бедре! Вот именно – была.

Ну а теперь варвар увидел с огромным удовольствием только гладкую нежную поверхность. Вовсе не такую загорелую, как на руках, а, скорее, розовато-перламутровую. Шелковистая и упругая кожа. И красивая стройная нога. Пожалуй, её обладательнице всё же есть восемнадцать…

Лидия под его вожделённым взором словно очнулась: перестала застывшим взором пялиться в ближайшее дерево, и принялась, повернувшись спиной, сердито натягивать штаны, снова пофыркивая, словно норовистая лошадка. Конан протянул руку:

– Вот, кстати, твоя бляха. Можешь пришить.

– Ты подобрал её…

Лидия закусила губу снова, на лоб набежали морщинки. Конан не стал вилять:

Рейтинг@Mail.ru