bannerbannerbanner
полная версияКонан и потомок Пха

Андрей Арсланович Мансуров
Конан и потомок Пха

Полная версия

– Спасибо, Конан. Очень питательная штука. Можно ещё кусочек?

– Да конечно! – варвар, если честно, оказался слегка удивлён тем, что малышу вполне по вкусу людская, непривычная, пища. Но пока это помогает поддерживать его рост и заглушать чувство голода – он готов пожертвовать для такой цели хоть все свои сухари! Но… Не в первый же вечер!

Поэтому киммериец ограничился ещё двумя кусками сухаря, прокомментировав это так:

– Улюкен. Боюсь давать тебе сразу много. Как бы у тебя от непривычной пищи не… э-э…

– Ты хочешь сказать – что у меня могут быть проблемы с кишечником и пищеварением?

– Ну… Да. – Конан, если честно, действительно опасался, как бы на малыша не напал – тьфу-тьфу! – прострел. Потому что совершенно незачем им оставлять после себя и такие следы! И ещё он снова подивился, откуда такой маленький черепашонок может знать про такие тонкости работы организма. Да и вообще: Конана жутко интересовало, почему малыш разговаривает, словно…

Словно нормальный взрослый мужчина! Опытный, и самостоятельный!

– Не бойся. У меня, как у младенца, крепкие желудок и кишечник.

– Вот кстати, Улюкен: всё хочу спросить. Откуда ты знаешь наш, ну, людской, язык? И вообще – ты словно уже вообще: знаешь всё на свете! И ничему не удивляешься! Как такое вообще возможно?!

– Ну, это просто, Конан. У нас это называется – Память Предков.

– В смысле – предков?

– В прямом! В меня… Как бы это сказать… При зачатии попадает уже готовая память! Причём – память всех тех, кто родил меня! Моих родителей, моих дедушек и бабушек, прадедушек, прабабушек – с обеих сторон! Ну, и так далее – до где-то десятого колена. Но память настолько далёких предков видна и ощущается уже смутно. Как в тумане. А память моей матери и отца – она вот здесь! – черепашонок похлопал себя ластом по голове, – И она свежа и разборчива! Я не могу только вспомнить, что говорила тебе моя мать, и что говорил ей ты – эта часть её воспоминаний видна совсем плохо.

– Ещё бы! Твоя мать – да охранит Митра Пресветлый её Душу! – когда говорила со мной, уже была смертельно ранена! И очень ослабела от раны, и потери крови.

– Да, наверное, всё дело в этом.

Конану пришла в голову новая мысль:

– Так вот почему твой дед так хочет тебя убить! Чтоб ты не мог рассказывать о том, чего никому постороннему знать не положено! Наверное, твои предки… Не отличались высокой нравственностью, рассудительностью, и спокойствием духа?

– Вот уж точно. Я вижу, как мой дед в восьмом колене (По отцовской линии!) устроил дворцовый переворот, чтоб на трон Ксулибии сесть самому. И как из-за интриг моего прапрапрадеда, наш род сослали сюда, в глухую провинцию! Но прадеду удалось выслужиться, и он смог получить привилегии, сан, должность, и передать трон деду.

– Погоди-ка, Улюкен. Я ничего не понял. Ведь я сам, своими глазами, видел: Наместник – это огромный моллюск, живущий в гигантской раковине! Такая скользкая и бесформенная устрица просто не может быть твоим дедом!

– А вот и нет, Конан. Никакая это не устрица. Дело в том, что раковина – это древний символ царской… Ну, или – наместнической, власти. И когда умирает её предыдущий обитатель, тот наследник, что официально назначен, вылезает из собственного панциря, и забирается в освободившуюся раковину! Отказываясь тем самым от своего бренного тела, и удовольствий и хлопот, связанных с ублажением его потребностей, и всецело отдаваясь в заботливые руки служек, прислужниц, и Стражей!

Конан поморгал. Думать это не помогло. Он спросил:

– Извини, Улюкен. Так, получается – это твой дед и живёт сейчас в этой огромной раковине? Но почему тогда… Его глаза… Они так странно выглядели – словно сидят в мешке аморфной слизи!

– Всё верно. Из-за того, что тело Наместника, ну, или Царя, не сковано больше жёстким панцирем, – Улюкен кивнул головой себе за спину, – оно становится как бы… Да: ты верно сказал: аморфным! Бесформенным. Напоминающим, вот именно – мешок со слизью! И проблем у этого тела – море. Для этого и нужны буквально десятки слуг, и тех, без кого сама жизнь царя стала бы попросту невозможной: переносчики, подавальщики, разжёвыватели пищи, убиратели отходов жизнедеятельности… Ну и так далее!

– Так, получается, что даже детей сделать своей жене такой бедолага-Наместник не может?!

– Да, Конан. Сделать детей он уже не может. Поэтому он должен позаботиться об этом, пока ещё находится в статусе наследного Принца. И в панцире. И силён и молод!

– Как… Твой отец? Прости! – Конан подумал, что это был бестактный вопрос.

– Ничего, Конан, я не обижен. Да, как мой отец. И ты опять прав: именно из-за моих наследственных Знаний, перешедших от него, дед так сильно стремится разделаться со мной. Тут, – черепашонок снова постучал ластом по своей маленькой голове, – как ни странно это звучит, достаточно дерьма, чтоб деда сняли с его «почётной» должности, ещё и предав суду и смерти. Особенно если б мне и правда удалось добраться и рассказать обо всём самому Императору.

– Вот как! – Конан невольно хмыкнул. – Ну и дела. Наверное – интриги, шантаж, взяточничество, подсиживание, заговоры и коварные убийства исподтишка?

– Именно так, Конан-киммериец. Прапрапрадед обладал в этом смысле очень изощрённым умом. А вернее – хитростью. В этом с ним мог бы поспорить, наверное, только сам тогдашний Император.

– И ты… Хочешь отомстить деду, рассказав обо всём его Величеству?

– Вот уж нет, Конан! Меня, не понаслышке знающего все эти интриги, кипящие страсти, и проблемы, больше всего волнует не вопрос мести. Странно, да? Ты, как сухопутный человек, наверное, не можешь этого понять – как так: моего отца и мать подло убили, а я даже не хочу расквитаться за их смерть?

– Ну… – Конан поймал себя на том, что снова чешет многострадальный затылок, – Да! Я в этом смысле – реалист. И как-то привык к мысли о том, что за плохие поступки преступникам обязательно должно воздасться! А зачастую и сам служил орудием такого… Возмездия!

– Нет, Конан, не нужно тут никому мстить. Или кого-то убивать. Или даже – рассказывать о чьих-то преступлениях императорскому Суду. Все эти дела, вся эта грязь – неотъемлемая часть нашей жизни! Жизни тех, кто властвует, или близок к Власти…

Впрочем, можно не объяснять – так обстоит дело, наверное, и у вас?

– Ну… – киммериец вздохнул. Вспомнил невольно десятки случаев из своей обширной практики, – Согласен. Примерно так и обстоит. Но… Как же ты собираешься жить дальше? Ведь получается, что над твоей головой всегда будет нависать угроза убийства!

– Нет, Конан, не будет. Если ты действительно отнесёшь меня в непроточное озеро, там я буду в безопасности – ищейки деда не смогут меня обнаружить. А мне ничего другого и не надо: только вот именно – спокойно жить, расти, плавать. И никем не править! И думать всегда только о себе, ни под кого не копая, и никого не предавая! Ну, и, естественно, не ожидая поминутно острой клешни в спину!

– То есть, ты не хочешь «предавать» деда – только потому, что он – твой дед?

– Ну да! В том числе – и поэтому. И рассказав о тех гадостях и подлостях, которые творили он, и его отец и дед, я как бы бросаю тень и на своего отца. И на мать. Да и на себя! Что ни говори – а колоссальный опыт закулисных действий имеется теперь и у меня! И мне не хотелось бы…

– Применять его на практике?

– Точно!

– Так… – Конан побарабанил пальцами по рукоятке меча, – В таком случае понятно, почему ты говоришь, что жизнь одинокого отшельника тебя устроила бы. Но непонятно другое. Как ты можешь гарантировать, что дед оставит свои попытки найти тебя?

– Никак. Но я знаю, что он очень рационально мыслящий, и практичный правитель. Он не захочет больше терять преданных и могучих слуг, посылая их на верную гибель. Потому что сделать их верными и преданными достаточно… э-э… Затруднительно! А в том, что ты без проблем убьёшь и других, если он пошлёт их, он уже наверняка не сомневается. Поскольку найти следы твоей «работы» будет нетрудно.

– Да уж… На том, как говорится, стоим. У нас, наёмников, жизнь обычно… сложная. И отнюдь не мирная. И за мной шлейф из трупов и покалеченных воинов тянется в прошлое, как ни за кем другим… Единственное, что может меня хоть как-то оправдать – так это то, что все они были плохими! И нападали обычно первыми!

– Конан. Я ни в коем случае не хочу тебя ни в чём обвинять. Да и вообще: хоть мы, живущие в Океане, и следим за тем, что происходит у вас, на суше, но никогда ни во что не вмешиваемся! То, что меня преследовали и пытались убить достаточно далеко в глубине континента – скорее, исключение! А так…

У нас, жителей пучин, и своих проблем хватает!

– Ну, это-то я понял… – Конан подбросил валежника в начавший прогорать костерок, – Думаю, так обстоит дело и везде. И если и правда – есть подземелья Мардука, так и там наверняка то же самое: интриги, зависть, подсиживания и убийства из-за угла… Чтоб сесть на трон, и получить «почётное» звание самого крутого и злобного в мироздании какашки!.. На то и верховная Власть – чтоб каждый хоть чуточку амбициозный и мнящий себя хитро…опым умник стремился опустить в заветное кресло – трон! – свою задницу!..

– Вот уж точно. – черепашонок не по-детски задумчиво смотрел в огонь, и никакой детскости или наивности в его огромных глазах Конан не видел, – Власть, она… Влечёт!

– Это ты от деда знаешь?

– Да. И от всех остальных. Но именно поэтому она меня самого и страшит. Отсюда, с большого расстояния, и из наивности моей юности, я могу точно сказать: я не желаю её! Уж слишком много хлопот и проблем от всех этих закулисных интриг! Наверное, со временем я бы и смог находить удовольствие от всего этого… Остроту, так сказать, ощущений… Но покамест всё это меня лишь пугает. И угнетает. Эта игра – ещё не по нраву мне!

– Что ж. В трезвости подхода тебе не откажешь. – Конан подумал, что даже если малец говорит то, что думает, это не гарантирует, что на тех же позициях он останется, когда подрастёт. И заскучает тут, в Бирсакельмесе, – Но сейчас… Как ты смотришь на то, чтоб просто поспать – чтоб отдохнуть?

 

– Отлично смотрю. Правда, я в отдыхе нуждаюсь не столь сильно как ты. Мы, юные черепашата, спим куда меньше, чем взрослые. Или люди. Потому что всё свободное время проводим в поисках еды. Чтоб побыстрей вырасти!

Так что спи, Конан-киммериец. А я посторожу. Если что – я разбужу тебя!

Спал Конан, если честно, отлично. Как бревно – без сновидений или беспокойства. Юный Улюкен и правда: сторожил. Это варвар видел, когда пару раз просыпался, чтоб подбросить дров в костерок: внимательные чёрные глаза иногда моргали, но охватывали, казалось, всё, что окружало походный лагерь. На вопрос киммерийца малыш ответил:

– Ничего страшного! Отосплюсь, когда буду ехать в суме на твоей спине.

Конан посчитал, что это вполне логично. И справедливо.

В путь они отправились, подкрепившись, как на ужин: Улюкен прожевал пару мочёных сухарей, Конан доел вяленное мясо. Вот теперь варвар имел новую заботу: где взять добычу на прокорм?

Впрочем, за этим дело не стало: на одной из прогалин, куда он вскоре вышел, паслось небольшое стадо не то оленей, не то – газелей. Конан похвалил себя за то, что не стал выбрасывать свой плохонький, но вполне рабочий лук. Первая же стрела уложила одного из небольших животных на густую мягкую траву. Грохнувшееся наземь животное стало биться, но ранение явно оказалось смертельным: стрела прошила шею насквозь! Стадо, высоко подпрыгивая, и косясь на человека, ринулось в чащу. Конан поспешил облегчить мучения жертвы, подойдя, и перерезав ей горло. Огляделся. Нет, никого и ничего подозрительного… Ярко светило, пробиваясь сквозь листву и лианы, утреннее солнце, и приветливо чирикали какие-то птички, нисколько не встревоженные коварным убийством одного из обитателей леса. Варвар криво усмехнулся: стало быть – не пуганные они тут все.

Иначе и газель не подпустила бы его столь близко.

Собственно, он так и думал, что не найдёт в этих местах особо много охотников, землепашцев, торговцев, или вообще – хоть кого-то из людей. Никто не хочет селиться, или даже просто проходить по проклятым землям!

Суму с черепашонком Конан аккуратно поставил под толстую сосну. Осторожное приоткрывание клапана выявило, что малыш мирно спит: его даже не побеспокоил выстрел. Ещё бы: бесшумное же оружие!.. Конан принялся за разделку туши.

К обеду они добрались до очередной реки. Киммериец разбудил Улюкена:

– Давай-ка, полежи пока на травке. А я намочу одеяло, да пообедаем! Ты, кстати, как относишься к жаренному мясу?

– Думаю, что плохо отношусь. Поэтому если пробовать – так только сырое.

– Ага. – Конан кивнул, – Тогда подожди. Сейчас нарежу.

Варвар действительно очень быстро нарезал тонких полос с одного из уже лишённых шкуры окорока, и покрошил их на мелкие кубики:

– Ну-ка, попробуй.

Улюкен попробовал. Пожевал на одной стороне рта, склонив голову туда, попробовал пожевать и на другой стороне. Задумчиво, как бы оценивая вкус, проглотил. Сказал:

– Нет, Конан. Кушать мясо не смогу. Это же – не рыба, к которой привыкли десятки поколений моих предков!

– Ну и ничего страшного. Значит, тогда поделим припасы просто: тебе – все оставшиеся сухари и сухофрукты. Мне, – Конан кивнул лохматой головой, – весь шашлык!

– Спасибо! – Улюкен действительно занялся выложенными перед ним варваром намоченными сухарями, Конан же занялся разведением костерка, и нанизыванием на прутики кубиков мяса. Через полчаса с трапезой было покончено.

– Ну что? Попробуем и дальше передвигаться по воде? – Конан уже перетаскивал к берегу приглянувшееся ему полусгнившее бревно.

– Да, наверное. Ведь плыть всё-таки – намного легче, чем пробираться через такую чащу! – черепашонок обвёл глазами гущу зарослей, которую они покинули.

– Ну… – Конан подумал, что для кого – как, но малышу об этом не сказал, – Определённые трудности есть, конечно, у каждого способа передвижения. Ладно, залезай обратно – одеяло готово!

Действительно, черепашонок уже легко и привычно забрался в суму, и расположился там быстро. Конан подумал, что донести его нужно бы поскорей – а то малыш и правда – растёт! Буквально на глазах. И занимает уже почти всю длину сумы! Если так пойдёт дальше, задние ласты и хвост просто будут свешиваться оттуда!

Но пока что варвар взвалил суму снова на плечо, да оттолкнулся от берега очередной вырубленной в лесу палкой-шестом. Путешествие вверх по течению началось…

Через трое суток они наконец прибыли на побережье Бирсакельмеса.

Для этого пришлось проплыть по двум рекам, уже вброд пройти по трём горным ручьям, с весьма бурным и непредсказуемым течением, и перебраться через три горных хребта – каждый следующий выше и круче предыдущего! К концу путешествия задние ласты Улюкена действительно свешивались из сумы. А сам «малыш» весил никак не меньше половины барана. Очевидно, роль сыграло и то, что Конан смог выловить на походную рыболовную снасть пару здоровенных форелей, прямо-таки кинувшихся на немудрёную наживку из того же сухаря.

Поэтому к вечеру очередного нелёгкого дня Конан, спустив суму с подопечным наземь у ног, и осматривая действительно дикую местность глубокой горной лощины, где и находилось трёхмильное в длину и полумильное в ширину озеро, испытывал определённое облегчение. Правда, кое-что ещё предстояло выяснить:

– Улюкен! Просыпайся. Ты должен выяснить, достаточно ли для тебя здесь прокорма. Потому что если нет – пойдём искать следующее озеро. Правда, я не знаю, как оно называется – оно не подписано! – но на карте оно есть. И – недалеко.

Малыш весьма шустро работая подросшими и окрепшими ластами, легко преодолел пять шагов до воды. Поводил головой по сторонам, нюхая – Конан отлично слышал, как в окружавшей их умиротворяющей предзакатной тишине работают маленькие лёгкие, гоня воздух через ноздри! – попробовал воду. Обернулся:

– Ты подождёшь минут пять? Всё, что мне нужно, я выясню быстро!

– Да я подожду тебя всю ночь. Потому что ночевать так и так буду здесь, на берегу.

– Ну, тогда я поплыл!

– Давай-давай.

Глядя, как расходятся круги на месте, где из глаз скрылся уже не столь маленький, как вначале, хвост, Конан испытывал определённую грусть.

Задача, вроде, выполнена: черепашонок доставлен. Однако… Определённое сомнение всё же имелось у варвара глубоко в душе. А ну как упрямый дед всё же захочет разделаться с малышом?! Кое-какие мысли и задумки в этом плане у киммерийца уже имелись, но делиться ими с малышом он не хотел. Незачем внушать тому, возможно, несбыточные надежды.

Киммериец занялся разбиванием лагеря и сбором валежника – благо, в густых зарослях уже настоящей северной тайги, обрамлявшей водоём, опавших сучьев и поваленных стволов имелось вполне достаточно. Улюкен вынырнул, когда он как раз закончил.

– Всё в порядке, Конан-киммериец! Прокорма и мне, и даже, если честно, моим детям, появись они у меня, вполне достаточно! Так что – благодарю тебя ещё раз! За терпение, и сохранение моей жизни! Моя мать… наверное, радуется там, в пучинах Лирваны!

– Вот и хорошо. – Конан буквально ощутил, как с души свалился увесистый булыжник, – Я рад, что ты устроишься. Но… Как ты будешь зимой? Вода, наверное, будет холодной? А то и вовсе – замёрзнет?

– Нет-нет, не замёрзнет! Я нашёл ближе к центру водоёма бьющие со дна тёплые ключи! Похоже, здесь мне будет даже теплее, чем было бы в Баскунчуке!

– Ага. Понятно. Ну что ж. Рад за тебя. Теперь остаётся лишь уповать на милость Богов, и природную лень и реализм твоего деда.

– Да, остаётся только это. Да и никогда я не поверю, что хоть кто-то из его чёртовых крабов-стражей способен преодолеть те препятствия, что преодолел ты. Ну вот не ходят крабы по джунглям, тайге, и горам! Да ещё сутками напролёт!

– Пожалуй. Думаю, если б не Ворхул, они и в Баскунчуке тебя не достали бы.

– Точно. Ну, располагайся на ночлег, ужинай, а я пока… Поем и сам, да и осмотрюсь получше.

– К ночи-то – приплывёшь?

– Конечно! До неё примерно час. Думаю, управлюсь.

На этот раз они разговаривали несколько в необычных позициях. Конан, уже наевшийся шашлыка, привычно ковыряя щепочкой в зубах, лежал на расстеленном плаще у небольшого костерка, грея об него спину. Улюкен же полёживал в воде, так, что его панцирь почти полностью был погружён в воду, а наружу торчала только голова, опиравшаяся на покоящиеся на берегу передние ласты.

– …нет, Конан. Никого опасней щук и карасей тут нет. Да и те весьма небольшие. Похоже, я тут самый крупный хищный водоплавающий!

– Это хорошо. Значит, никто не помешает тебе дорасти до нормальных размеров. Ну а что с водорослями?

– Вот чего-чего, а их вполне хватает. Лет так на пятьсот, надеюсь, едой я обеспечен. Да и охотиться в местных реках никто мне не мешает. А тут есть и рыба, и раки.

– Ну что ж. Рад за тебя. Значит, ты тут благоустраивайся, а я двинусь потихоньку по своим делам.

– Да, конечно. – показалось ли киммерийцу, или в тоне малыша действительно послышались грустные нотки, – Извини, кстати, за то, что пришлось столько сил и времени потратить на меня!

– Э-э, Бэл его задери, о чём ты говоришь?! Никаких извинений не нужно! Я и сам хотел – и помочь тебе, и выполнить последнюю волю твоей Матери – да упокоит Митра Пресветлый её Душу! Но если честно, ещё больше я хотел бы и отомстить за её смерть.

Жаль, что я не умею жить под водой – а то твоему деду – ты уж извини! – не поздоровилось бы!

– Ну, это-то я понял… – Конана уже не удивляла здравость суждений и трезвый взгляд на жизнь у столь юного существа. За время путешествия он привык к этому, и сейчас свободно разговаривал с Улюкеном как с равным, – Но не думай, что я питаю к нему тёплые или родственные чувства. Всё-таки, это именно он сделал меня сиротой! Изгоем. Изгнанником. И я никогда не смогу ни вернуться в океан, ни оставить после себя потомство!

– Да, это, конечно, жаль… – Конан пошкрёб подбородок, – Но если на трон Наместника сядет кто-то другой – сможешь ли ты вернуться? Ведь тогда этот кто-то, севший туда, почти наверняка истребит под корень весь род предыдущего Правителя?

– Всё верно. Нет, Конан, вернуться не смогу. Ведь я, так или иначе, всё равно принадлежу к роду моего деда! Следовательно – тоже подлежу уничтожению! Как носитель крови нашего Рода, и, соответственно, как – вот именно! – возможный претендент!

– Кром! Верно. Значит – получается, никак ты не сможешь вернуться. Жаль.

– Не нужно жалеть, Конан-киммериец. Ведь именно здесь, вдали от этих интриг и дрязг – единственное место, где такой, как я, действительно может прожить полную, и спокойную, и не прерванную «внезапной» кончиной, или «трагической случайностью», жизнь.

– А вот, кстати. Всё хотел спросить – сколько же лет вы живёте?

– Минутку, Конан… – черепашонок задумался, – Дело в том, что нам непривычны ваши способы исчисления времени. Мы там, у себя, ведём счёт годам по фазам луны – один полный Цикл – один год. Но если принять, что в вашем годе примерно тринадцать наших Циклов… Мы можем прожить до трёхсот ваших лет. Или даже больше.

– Ого! – Конан, собственно, чего-то такого и ждал. Уж больно крупна ему показалась Нэйла. Вероятно, черепахи растут до самой смерти. Об этом он и спросил.

– Точно. – черепашонок кивнул, – И чем полноценней питание, и спокойней жизнь, тем крупнее становятся представители моего племени! Именно поэтому дед и еле помещается даже в той, гигантской, раковине! Он уже достаточно стар – ему не меньше двухсот тридцати ваших лет! То есть – две с половиной тысячи наших Циклов.

– Надо же… – протянул Конан, – Значит, к концу жизни ты будешь помещаться здесь… С трудом! Боюсь, как бы кто из моих братьев – Ну, людей! – не надумал поохотиться на тебя!

– Вот уж нет! Озеро и большое и глубокое. До дна – не меньше трёхсот футов. А если учесть, что мы можем всплывать для дыхания не чаще, чем пару раз за ночь, то я надеюсь, никто не то, что не увидит, а даже и не догадается, что здесь живу я. Ну, разве что только тот, кто сможет меня почуять. По запаху.

– Ну, настолько чувствительных носов у нас, людей, нет. Разве что только у собак.

– А ничего. Если кто-то придёт сюда поохотиться, и с ним будет собака, я просто не буду попадаться ни на глаза, ни на нюх.

– Вообще-то, я не думаю, что сюда действительно кто-нибудь придёт. По-крайней мере, в ближайшие годы. Ещё слишком свежа память о том, что здесь, на этих землях, случилось. И земли эти до сих пор считаются проклятыми. Гиблыми. Вот и боятся люди сюда соваться!

– А что здесь произошло, Конан?

Конан подумал, что и правда – откуда черепашонку, или его предкам, знать, что случилось на этих заброшенных землях, где сейчас не осталось даже следов от поселений, настолько хорошо время поработало над всеми этими посёлками и городками. И кто, а вернее – что! – мешает любопытствующим и желающим снова заселить их. Рассказать?

 

А почему бы и нет? Тем более, что людские проклятья, болезни, и даже легендарная гигантская Ехидна вряд ли угрожают жизни и здоровью черепахи.

– Хорошо. – он улёгся поудобней, заодно подкинув дров в костерок, – Слушай. Правда, не поручусь, что всё это – правда, и действительно случилось. Потому что прошло уже триста с чем-то-там лет. (Как раз, кстати, почти возраст твоего деда.) А людскому воображению, как известно, нет предела. Многое искажается, преувеличивается, приукрашивается при пересказах. Но легенды гласят следующее…

Когда луна ещё была замужем за светлооким Фэбом, а Солнце было супругом волоокой Пулибии, правил на этих землях старый мудрый король – Ортур, так и прозываемый: мудрым. Однако дети у него пошли явно не в отца. А в мать. Прекрасную, но уж очень порывистую и непосредственную Жерсинию.

Так что за судьбу королевства Ортур испытывал, и, как мы увидим в дальнейшем – весьма обосновано! – определённые опасения. Поэтому в своём завещании он назначил своим преемником не старшего сына Лома, а среднего – Володимира.

Об этом объявили всенародно, поскольку старший сын вроде, добровольно – не будем пытаться угадать, чего именно ему стоила эта «добровольность»! – отрёкся в пользу среднего. А в толках о праве престолонаследия о младшем, слывшим весьма взбалмошным и любвеобильным, речи вообще не шло. Не будет её и дальше. Поскольку когда началась война, этот самый младший сын не долго думая собрал вещички, и кое-какие ценности из казны, сделал ноги куда-то в неизвестном направлении. И дальнейшая его судьба покрыта мраком неизвестности…

Ну так вот, возвращаясь к королю Ортуру: не успело ещё остыть его тело на почётных погребальных носилках, как старший сын объявил себя законным наследником! Заявив, что подписать отречение его заставили силой. Но и средний сын не сидел сложа руки: к счастью, все войска подчинялись генералам, бывшим всецело на стороне утверждённого королём кандидата. Впрочем, старший сын тоже нашёл – и союзников, среди придворных, посулив тем земли да привилегии, и воинов: навербовал в Стигии и Шеме наёмников – чтоб, значит, уже силой прибрать к рукам ускользающий трон.

Ну, рассказывать о всех перепетиях многочисленных сражений и обманных манёвров я смысла не вижу. Тем более, что не прошло и месяца, как прекрасная Жерсиния, не спешившая, впрочем, высказать открыто, чьи притязания она поддерживает, умерла в страшных муках. Подозревали, и, надо признать, не без оснований, отравление. Тут же оба брата поспешили объявить, что это – дело рук соперника, и поклясться не успокаиваться, пока справедливая месть не свершится. Ну вот и стали. Воевать. Рассказы о военных действиях интересны только профессиональным военным: кто куда двинулся, да какой городишко захватил, да какой обходной манёвр совершил. Не буду тебя утомлять.

Скажу только, что к концу, лет этак через десять, в живых из мужского населения страны, простиравшейся как раз от побережья океана, где сейчас царствует твой дед, и до земель за озером Бирсакельмес, остался только каждый десятый. Да и тот – или старик, или юный отрок.

Женщины королевства, поняв, что добровольно царственные отпрыски не уймутся, призвали для разрешения конфликта сильнейшего мага Стигии – некоего Ксулитта.

Ну, он конфликт разрешил просто: сторговался со старшим братом, и наслал на войско Володимира страшную штуку – чёрное моровое облако! От этого облака, говорят, не было спасенья: оно словно само охотилось за людьми, и спускаясь в лощины, и поднимаясь на вершины гор и хребтов! И нигде не было от него спасенья, а убивало оно поистине чудовищно: все вдохнувшие смертельного тумана начинали кашлять, да так, что скоро их лёгкие буквально выворачивало наружу! А что самое страшное и странное – поражены оказались только те, кто был заодно с Володимиром…

Ну, после того, как последние соратники законного наследника, среднего сына, оказались уничтожены, он сам, в отчаянии, прибег тоже к помощи чёрной магии – сбежал в Кош, и там где-то откопал совсем уж древнего чёрного мага. Тоже, кстати, почитателя Сэта: некоего Нарбосса.

Тот даже не двигаясь с места смог наложить такие заклинания, и наслать такие беды и напасти на армию Лома, что полегли они все там же, где и расквартировались – в столице страны. Умерли, правда, без мучений – во сне! А, вернее, не смогли проснуться!

Но когда пришла пора расплачиваться, оказалось, что бриллианты, рубины, и изумруды у Володимира – фальшивые! Возможно, конечно, что он и сам об этом не знал, или (Что более вероятно!) их подменил ещё младший, бежавший, наследник, но маг был в страшном гневе! И проклял и нанимателя, и всю его родню, и всех, кто оставался ещё жить на тех несчастных землях! И умерли в страшных муках, проклиная своих правителей и свою несчастную долю, или бежали, кто успел, последние женщины, старики, и дети! А для тех, кто попытался бы всё-таки вернуться сотворил маг страшного монстра-людоеда – Ехидину. Говорят, что людей она чует за пять миль. Поедает, даже кто закован в латы или кольчугу. И размером превосходит вендийского слона.

Так что никто не может не то что – поселиться, но и пройти по землям этой страны – даже название её запрещено теперь упоминать! – чтоб не подхватить какую-нибудь жуткую, неизлечимую и непонятную, болезнь, от которой не помогают ни лекарства, ни наговоры, ни магия. И не умереть в диких мучениях через каких-нибудь пару недель!.. Ну, или не быть сожранным Ехидиной.

Ну вот так и повелось с той поры: земли эти считаются испорченными. Чёрным колдовством. И проклятыми. Навсегда.

Некоторое время после того, как киммериец замолчал, Улюкен хранил молчание. Потом тяжко вздохнул. Покачал светло-зелёной головой:

– Страшно! Подумать только – сколько людей погибло только из-за одного мерзавца! Подло отказавшегося исполнить волю отца. Вернее – из-за одного мерзавца и двух магов. Но… Почему никто не остановил его? В-смысле, почему никто не отговорил Володимира обратиться к магу? И никто не убил этого самого, Кошского, мага? До того, как он наложил проклятье?

– Понимаешь, Улюкен, не так-то легко остановить, или убить служителя чёрного Сэта! Против злобного чёрного колдовства мы, простые смертные, мало что можем сделать! Разве что, вот именно, убить негодяя-человека, который продал подлую душу гнусному и злобному божеству. Но и это – очень сложно, поскольку Хозяин такого адепта видит всё, что делают против его раба, и предупреждает! Да и защищает!

– И для вас, наземных, этот самый Сет – вполне реален?

– Конечно! – Конан невольно дёрнул плечом, недоумевая, как умный, вроде, малец, не может понять такую простую вещь, – Он – более чем реален! Я сам сколько раз сталкивался с его слугами-магами, да и с их злодейским колдовством, вызванным к жизни обращением к его имени, или его тайным чёрным знаниям! И многие мои друзья… Да и просто – хорошие и мирные люди, из-за этого колдовства умерли! Или пострадали.

– Надо же… Не знал. Не слышал. Да и из моих предков – похоже, никто не слышал, и не встречался. Правда, мы не часто, вот именно, пересекаемся с людьми. Только непосредственно с теми, кто связан с работой в море. Рыбаками, купцами… Поэтому и языки знаем. Но чтобы вот так – сразу всю страну… И – до сих пор…

Сильное, похоже, проклятие!

– Да уж. – Конан криво усмехнулся. – Настолько сильное, что никто и не пробует снова. Научены, как говорится, горьким опытом!

– Но почему же тогда ты – ты сам! – идёшь туда, прямо в сердце проклятых территорий, и, вроде… не боишься? Ни Ехидины, ни болезней?

– Очень просто. Потому что я – Конан-киммериец. А мы поклоняемся только своему суровому Божеству – Крому! И надеемся на его покровительство в битвах с адептами других, недобрых, божеств! И я сам сколько раз убеждался – наш Кром защищает своих верных почитателей! Вот же, видишь – я сижу перед тобой, хотя и сталкивался, говорю же, с почитателями и Сэта, и Бэла, и Мардука – десятки раз! Ну а кроме того… – Конан ехидно усмехнулся, – Сам я не слишком-то верю в древние легенды. Поскольку нет такого проклятия, которое не исчезло бы с течением времени… Ну, и, разумеется, со смертью колдуна, наложившего его! Что же до Ехидины… – он похлопал по широкой рукояти, – У меня есть мой верный меч!

Рейтинг@Mail.ru