Андрей Арсланович Мансуров
Конан и потомок Пха
Задача, в-принципе, несложная. Но потребует много сил. И времени.
К рассвету Конан, так и не сомкнувший глаз, оказался на берегу неширокой реки.
Он знал, что река Ворхул, берущая начало в озере Баскунчук, должна проходить куда восточней, но направление в целом подходило ему: река текла с северо-востока. Поэтому Конан выбрал и подкатил к руслу пару подходящих поваленных стволов. Спустил их на воду. Связал между собой нарубленными лианами. Срубил и подходящий тонкий ствол для шеста.
И отправился в путь вверх по реке, отталкиваясь от глинистого дна, и стараясь не удаляться от берега – чтоб течение не слишком мешало. Он благодарил Крома, что дно не илистое – в таком шест неизбежно завязал бы, превратив путешествие в муку. Но пока его маленький корабль двигался вперёд против течения вполне уверенно, хоть и не столь быстро, как хотелось бы. К моменту, который Конан посчитал подходящим для завтрака, он успел удалиться от места, где вышел к этой реке, лишь миль на пять.
Первое, что сделал киммериец, высадившийся на противоположный берег, это – вынул из сумы котелок с яйцом, и выложил яйцо на песок небольшой излучины. Проверил тряпки. Всё верно: они почти подсохли! Варвар снова намочил их в реке, и опять завернул драгоценное яйцо: пусть малыш сразу привыкает к тому, что вокруг будет пресная вода! Кожистый шар киммериец заворачивал с чувством сожаления: бедолага Нэйла. И малыша тоже жаль: будет расти и «воспитываться» вдали от родных и близких! Сам.
Но тут уж варвар никак помочь не мог: люди в воде не живут!
Шар в котелке Конан оставил прямо на отмели: чтоб лучи раннего солнца попадали, и нагревали. Сам быстро достал из сумы немудрёный завтрак: как всегда – сухари, ломтики вяленного мяса, и сухофрукты. На приём пищи и запивание её отличной, хоть и прохладной водой из речки много времени не ушло: минут десять. Конан загрузил обратно в суму котелок с его драгоценным содержимым, и тщательно уничтожил следы своего пребывания с пляжа с помощью веника из вырванного куста папоротника. Куст выбросил в реку, свой примитивный плот снова спустил на фарватер, и двинулся дальше.
К обеду солнце припекало вовсю: пришлось снова намочить высохшие тряпки, даже не причаливая к берегу, для чего воспользоваться кружкой: варвар просто полил на тряпки, после чего слил из котелка лишнюю воду. Заметив очень подходящую лиану, свешивавшуюся с кроны дерева, наклонившегося над руслом, он схватился за неё, позволил течению чуть унести плотик из-под себя, и разбежался – пары шагов хватило.
Перелететь на берег удалось без особых проблем.
Теперь Конан пробирался снова прямо на восток, продолжая применять приёмы следопыта, и тщательно запутывая следы. К ужину он вышел к реке, которая по описаниям старого Крамера напоминала требуемый Ворхул.
Снова пришлось лазать по джунглям в поисках подходящих брёвен, и рубить лианы. Когда два очередных ствола были уже связаны, варвар поужинал, в очередной раз позаботившись и о яйце. Он понимал, конечно, что в качестве няньки не слишком преуспевает, да и в песок будущего черепашонка нужно бы закопать побыстрее. Но небольшой отдых был нужен и его могучим рукам, и натруженным ногам. Поэтому киммериец позволил себе посидеть на брёвнах с полчаса. После чего вновь оттолкнулся от берега, забрался на хлипкую конструкцию, и взялся за новый шест.
Темнота застала варвара на одном из крохотных песчаных островков посреди неширокого русла, густо заросшего камышом и какой-то чертовски колючей травой, достигавшей ему до колена. Поскольку вырубить её даже мечом не удалось, пришлось просто вырвать несколько десятков кустиков, чтоб расчистить себе место для ночевки. Из вырванных кустов, да и из окружавших стоянку Конана зарослей, вылетела многомиллионная армия зудючих и чертовски агрессивно настроенных комаров.
Варвар совсем не рад был их появлению. Поэтому наспех поужинал тем же, чем завтракал, вынимая продукты из своей объёмистой сумы на ощупь, и поухаживал за яйцом – ему укусы кровососов явно не угрожали! После чего киммериец постелил на расчищенную песчаную площадку острова своё одеяло, лёг, и с головой накрылся плащом.
Ничего страшного, если он немного попарится: куда хуже, если ему искусают торс и конечности. Потому что тогда он не сможет двигаться, а будет только чесаться…
Под сердито-возмущённый гул чующих добычу, но не могущих до неё добраться, насекомых, он и уснул.
С рассветом Конан уже был на ногах.
Быстрый завтрак, забота о яйце, и сборы много времени не заняли. К обеду он проделал не менее десяти миль вверх по течению. Горное озеро явно приближалось: он это понял по убыстрившемуся течению, и изумительной прозрачности воды, сквозь которую теперь отлично было видно дно, покрытое уже не глиной, а галечником. Сновавшие тут и там шустрые рыбки сказали варвару о том, что прокормиться даже в этом голом с виду русле очень даже найдётся чем – значит, о пище в самом озере волноваться не нужно.
Когда течение стало совсем уж быстрым, Конан завёл свой импровизированный плот в какую-то заводь, и привязал лианой к склонившемуся над водой полусгнившему стволу: пусть-ка никуда вниз по течению не плавает! А ждёт здесь: мало ли…
Дальше он шёл по отмели у правого берега, стараясь держаться так, чтоб вода не достигала голенищ сапог. Его расчёты и инстинкты не подвели: всего через пару миль он вышел к истоку речки: перед ним простиралось огромное озеро, со всех сторон окружённое самыми настоящими горами. Которых он до сих пор не видел из-за покрывавшей берега реки густой растительности.
Конан поправил на плече суму, и прошёл к кромке водоёма.
Озеро впечатляло.
Суровая красота дикой местности, куда явно никогда не ступала нога человека, очаровала даже очерствевшее в битвах и кровавых приключениях сердце киммерийца. Сероватые, коричневые, и густо-синие тона обрывистых скал, обрамлённая тонкой полосой зелени ярко-голубая поверхность с лёгкими бурунчиками волн, возникшими от лёгкого ветерка, и отражающаяся в ней глубокая синева неба словно предлагали забыть о бренности земного существования, и постараться приобщиться к Вечности…
Конан, не вылезая из воды, двинулся направо: туда, где в пяти сотнях шагов виднелся очень даже подходящий по его мнению пляж с песочком. Однако дойдя туда, он изменил решение. Уж слишком это примитивно: спрятать бедолагу черепашонка на первом попавшемся месте! Именно там и будут искать в первую очередь ищейки, случись им вынюхать вопреки всем его стараниям, человеческий след. Варвар двинулся дальше.
Ещё через милю ему попалось другое вполне подходящее место: пляж, конечно, был не столь отлогим, как у кромки океана, но вполне тёплый и приветливый. Да и песок, хоть и казался куда крупней, чем морской, для его целей вполне должен был подойти.
Выбравшись наконец на сушу, Конан первым делом скинул сапоги. Вылил из них воду. Покачал головой, трогая пальцем наметившиеся сверху дыры и выкрошившиеся части подмёток. Бэл его задери: что-то как-то быстро они износились… А ведь им всего полтора… Нет – два года! Хм-м… Тогда – всё нормально. Особенно, если учесть, что он никогда не сидит на месте, и по каким только поверхностям не пришлось этим стоптанным подошвам двигаться… Ясно одно: сапоги по возвращении к цивилизации придётся поменять! Но сейчас… Не ходить же ему босиком!
Однако снова надев обувь, Конан сразу занялся своим подопечным: вынул яйцо из котелка, и котелком же вырыл подходящую по глубине – такую же, как вырыла мать! – яму в песке. Бережно опустил туда освобождённое от тряпок яйцо. Снова осторожно закопал. И ещё и обрисовал трёхфутовым кругом насыпь – чтоб издали её возможно было различить. Разровнял песок в полосе вокруг насыпи шириной с пару футов: так он всегда сможет понять – всё ли в порядке у его подопечного, и не приходил ли кто плотоядный или просто – любопытный к тому в «гости». Буркнул: «Ну вот. Теперь можешь расти и развиваться сколько душе угодно!»
Однако радоваться рано: раз уж обещал несчастной матери, что присмотрит – вот и надо присмотреть за малышом вплоть до вылупления.
Да и проследить, чтоб до воды отпрыск Нэйлы добрался без приключений!
Лагерь Конан разбил в кустах у кромки пляжа: там, где кончался песочек, и начиналась трава и кусты. Растущие уже на вполне привычной глинистой почве. Деревьев здесь было мало, да и те какие-то корявенькие и низкорослые – видать, слишком тонок был слой почвы, наверняка только недавно наросшей на голых скалах.
Правда, капитальный навес варвар сооружать не стал, логично рассудив, что стоит позднее лето, и ничего с ним не сделается, если он немного побудет под открытым небом. Дождей не шло уже недели две, и солнце, неизменно встававшее без единого признака того, что собирается нырнуть в гущу облаков, давало надежду на хорошую и ясную погоду. Тем лучше: неизвестно ведь, как на яйцо повлияет избыточная влага!
Пару раз до наступления сумерек Конан раскапывал яйцо, чтоб убедиться, что не разместил его слишком глубоко, и от жары, как и от излишней влажности то не страдает.
Но всё оказалось в порядке: уровень грунтовых вод проходил явно гораздо ниже, и окружающий яйцо песок оставался сырым только из-за того, что влага поднималась по капиллярам между песчинок. А сами песчинки даже в глубине ямы были вполне тёплыми: похоже, тёмно-коричневый песок кромки озера солнце нагревало очень даже прилично. А странный тёмный цвет они имели из-за того, что явно образовались из окружавших озеро скал.
В первый день, остаток которого Конан провёл на одеяле, расстеленном в кустах, он просто отсыпался. Когда лучи заходящего солнца стали бить ему в глаза, он повесил на ближайший куст свой плащ: заворачиваться в шерстяное огромное полотнище необходимости не было, поскольку в лощине с озером оказалось вполне тепло: словно в некоем природном парнике. К счастью, здесь почти не водились и комары: очевидно, им нечем было тут поживиться. Здесь даже ветер не свирепствовал, как обычно бывало в продуваемых насквозь горных лощинах. Да и правильно: горы закрывали Баскунчук с трёх сторон.
Проснулся киммериец уже в сумерках. Подумал, стоит ли в третий раз раскапывать яйцо. Но решил этого не делать: Нэйла в любом случае не стала бы так поступать, поскольку, как и все другие, пусть и не столь крупные, самки морских черепах, никогда бы больше к малышу не вернулась, даже если б осталась жива. И единственное, за чем должен теперь последить Конан – так это за тем, чтоб никто из мелких хищников или обитателей побережья не откопал его подопечного.
Чтоб съесть.
Эта мысль навела Конана на ощущение пустоты в желудке.
Вот ужином варвар и занялся, даже не разводя костра – не хотел создавать во тьме ориентиров кому бы то ни было. Так что порция сухарей, ломтиков вяленного мяса и сухофруктов, снова запитая водой прямо из озера, вскоре навевала на его желудок и прочие части тела умиротворяющее тепло и сонливость. А что: можно смело спать дальше!
Спал Конан прекрасно и ночью.
Никто и ничто его сон не тревожило: похоже, кто бы тут ни обитал, поохотиться на крупного и вооружённого стальными зубьями зверя желающих не нашлось. Собственно, варвар удивился бы, если б как раз нашлось: он, пока шёл по кромке берега, внимательно изучал следы, имевшиеся как на песке, так и на участках глинистого побережья. И никого крупнее и опасней лис и кроликов не обнаружил. Разве что змей и мышей. Ну, эти, как известно, живут буквально везде…
Утром Конан первым делом осмотрел полосу песка вокруг своего природного инкубатора. Всё в порядке – ни единого следа кого-нибудь любопытного. Вот и хорошо.
Позавтракав, варвар отправился в гущу кустов. Выбрав подходящий сук на карликовой берёзе, срубил его в три удара меча. Принёс в свой «лагерь». И принялся обстругивать сук до нужной формы и размера. Через час импровизированное древко было готово. Варвар достал тетиву, бережно хранимую в самом потаённом и глубоком кармашке сумы, и приладил её. Так, теперь – стрелы.
На обстругивание тонких веток уже ивы ушло тоже около часа. После этого оставалось лишь приладить к ним хранящиеся в другом кармашке необъятной сумы наконечники. Без оперенья стрелы вполне могли обойтись – варвар привык стрелять и такими.
Опробовал точность боя и силу нового оружия Конан на трухлявом пне, имевшемся в пяти шагах в чаще кустарника. Нормально.
Однако чтоб добыть себе на обед кролика, пришлось как следует полазать по чаще, окружавшей кромку озера. Не то, чтоб она была широкой или непроходимой – как раз наоборот! – а просто потому, что кролики не очень спешили подставляться под его оружие. Но любое терпение рано или поздно бывает вознаграждено: через два часа Конан уже свежевал пятифунтовую тушку, одновременно подкладывая дров из сушняка в небольшой костерок…
Кролик на вкус оказался вполне себе ничего – особенно после того, как Конан посолил шашлык, поджариваемый на тонких прутиках, солью из имевшегося у него как раз для таких случаев, мешочка. К сожалению, на ужин пришлось снова есть свои запасы – потратить ещё два часа на нового кролика варвар посчитал бессмысленным. Да и от яйца отходить уж слишком надолго Конан не хотел: мало ли!..
На вторую ночь Конан обнаружил, что его вторжение на чужую территорию хоть и вызвало определённое беспокойство у местного «населения», однако особенно сильно волноваться по этому поводу эти обитатели побережья не собираются: к остаткам закопанных потрохов кролика ночью пытался подобраться какой-то лис. Но непрошенный гость мгновенно сбежал, когда варвар зло шикнул на него. Такое поведение сказало варвару о двух вещах: человека эти обитатели не видели никогда, а традиций раскапывать пляж в поисках чьих-либо яиц у местных хищников нет. Вероятно, с яйцами черепах они не сталкивались. Чего не скажешь о кроликах, и остатках их тушек.
Утром солнышко светило ничуть не слабее, чем в предыдущие дни, и киммериец решил обойти расставленные накануне вечером силки, пока кто-нибудь более шустрый не сделал этого за него. В двух из семи расставленных ловушек попались кролики, ещё в один – весьма крупная мышь, напоминавшая размером, скорее, крысу.
Крысу Конан отпустил, кроликов забрал в лагерь, снова насторожив силки.
Этот день тоже прошёл спокойно. Правда, за дровами Конану пришлось уже сходить подальше – поскольку растительность вокруг озера не отличалась густотой и солидностью, толстых сучьев и веток почти не было, а всё больше высохшие стебли колючей ежевики, да разных других кустов.
На третий день Конан начал сильно скучать. Правда, его утешала мысль о том, что Нэйла обещала, что Улюкен вылупится всего за пять дней…
К полудню шестого дня знаменательное событие наконец произошло.
Конан, сидевший на песочке пляжа в трёх шагах от своего инкубатора, ковыряя палочкой в зубах, заметил, как шевелятся песчинки. Затем кто-то начал тоненько пищать – из-под песка! Конан не придумал ничего лучше, как мягким голосом предложить:
– Давай-давай, Улюкен! Ты должен сам откопаться!
Песчинки стали шевелиться сильнее. И вот уже через каких-то пять минут маленькая, трогательно похожая на материнскую, мордочка, появилась наконец над поверхностью! Малыш некоторое время как бы отдыхал, моргая, чтоб стряхнуть налипший песок с глазниц, и осмотреться. Конан помахал ему рукой:
– Привет, Улюкен! Как дела?
Черепашонок ничего не ответил. Да Конан, если честно, и очень удивился бы, если б тот ответил!
Конан подошёл к кромке воды, слегка похлопал ладонью по её поверхности:
– Давай сюда! Вот она – вода!
Когда малыш выбрался из норы, и смешно перебирая ластами, направился к кромке озера, варвар хитро ухмыльнулся в отросшие усики: а шустрый малец оказался! Когда черепашонок проползал мимо огромных сапог Конана, ему показалось, что тот весьма хитро посмотрел на человека. Однако варвар заставил себя усмехнуться: мало ли чего не привидится после двух недель одиночества! Из которых пять дней к тому же вообще ничего не делал!
Через минуту лишь след от крохотных конечностей да успокаивающиеся круги на воде говорили о том, что только что сюда нырнуло тельце размером с небольшую утку-мандаринку. Только не столь красочно-яркое, а зеленовато-серое.
Ну вот он и свободен от данных обязательств! Можно смело двигаться дальше – а то ему пришлось довольно сильно отклониться от маршрута.
Конан порылся в суме, и в который раз достал оттуда футляр с картой местности, приобретённую, за немалые, кстати, деньги, у знаменитого коллекционера всяких раритетов и экзотических сувениров, почётного архивариуса короля Вездигдета, удалившегося на покой, и живущего сейчас отшельником в своём загородном имении, мудреца Макрона. Сама история заполучения этого манускрипта могла бы запросто стать темой для приключенческого рассказа, но Конан никогда свои похождения записать, или хотя бы – пересказать кому бы то ни было не стремился – разве что прекрасным женщинам и девушкам, скрашивавшим его досуг в моменты отдыха… Ведь он ещё – не древний и дряхлый старик! Он и сам в состоянии вершить историю!
А не описывать её, чем балуется на старости лет тот же Макрон.
Затем Конан достал куда хуже сохранившийся, потёртый и прорвавшийся кое-где на сгибах пергамент – самодельную и явно неточную карту, которую дал ему Крамер. Теперь нужно снова сравнить их. И прикинуть, где это он сейчас, и куда нужно идти, поскольку с тщательно намеченного маршрута он однозначно сбился.
Так. Вот этот отрог – несомненно тот, что сейчас окаймляет Баскунчук с запада. А ему нужно вон туда – гораздо западней. Именно там, как указано в полувыгоревших линиях обветшалого старого пергамента, находится заброшенный Храм Червебога – Аттаху.
Почему народы урочища Карадаг, расположенного на плато Юрсак, поклонялись не змеям, и не даже ящерицам, как многие их соседи, а червякам, Конан, если честно, не знал. Да и не особо стремился. Он знал главное: не помог сей странный Бог своим подопечным ни в битве с последователями чёрного Сэта, ни в последующем бегстве со своих исконных земель, ни на новом месте жительства…
Всех почитателей червя-Аттаху истребили ещё триста лет назад.
Конан прищурился, внимательней вглядываясь в пожелтевший ветхий пергамент Крамера: ну а это, если только абстрагироваться от дыры в манускрипте – озеро Бирсакельмес. Всё верно: на манускрипте Макрона оно видно куда лучше, и место расположения почти совпадает. Само озеро не сильно отличается от Баскунчука, но! Не имеет стока в океан. И расположено всего в четырёх днях пути от последнего. Однако оно вполне ему по пути – если больше негде будет запастись пресной водой, можно пополнить её запасы и там. Правда, варвар был уверен: уж чего-чего, а ключей и ручейков с отличной чистой водой, в гористой местности всегда предостаточно.
Так что можно паковать вещички – и в путь!
Но что-то всё равно не давало ему двинуться прочь. Какое-то смутное чувство. Подозрение. Предчувствие.
Он вздохнул.
Ну вот никогда его не подводят его обострённые варварские инстинкты!
Чует его задница, что не все ходы в игре с врагами Нэйлы сделаны! И те что-то готовят. Подвох.
Ладно. Он останется здесь, на берегу, ещё на пару дней.
Вот только есть придётся всё больше ягоды и коренья – а то пресная, и словно безволоконная крольчатина уже стоит ему поперёк горла!..
Опасения самого чувствительного в плане предсказания неприятностей органа тела Конана подтвердились к вечеру второго дня.
И не зря он отслеживал особенно внимательно вытекающее из озера русло реки, даже перенеся туда свой импровизированный лагерь. Впрочем, выход из долины озера ему нужен был так и так именно этот – через реку Ворхул.
Собственно, отследить проблему, возникшую незадолго до ужина, было нетрудно: по руслу реки против течения медленно, но упорно двигались как бы остовы перевёрнутых лодок. Или блестящие в свете предзакатного солнца обтекаемые полусферы. Или серо-зелёные гигантские бочки, возвышающиеся над поверхностью на полфута. Что не помешало Конану легко опознать их: крабы!
Пусть не столь матёрые и «породистые», совсем уж гигантские, что тащили на своих спинах Наместника в его раковине, но и отнюдь не лилипуты: в диаметре хитинистые круглые тела достигали футов пяти! Конан подошёл поближе к руслу: теперь ему скрываться в близлежащих кустах смысла не было: охотились-то явно – не за ним!
Однако вполне слаженно двигавшийся коллектив, словно отряд дисциплинированных профессионалов, упорно стремился вперёд по руслу, попросту игнорируя присутствие человека. Стало понятно, что, во-первых, крабы планируют обыскать озеро, а во-вторых – вряд ли этот отряд – единственный!
Допустить, чтоб твари проследовали, как ни в чём ни бывало, мимо него, и занялись черепашонком, варвар никак не мог. Поэтому в туловище передового монстра полетел очень даже приличных размеров булыжник.
Краба огорошило весьма ощутимо: он даже нырнул полностью в воду, появившись снова из мелкого потока в трёх шагах вниз по течению от места получения удара.
После этого проблем у Конана не было: внимание он привлёк к себе однозначно. Но на всякий случай он поспешил ещё ближе подойти к берегу, словно предлагаясь: вот он – я! Подходите, сволочи!
Весь отряд, явно подчиняясь каким-то неслышимым приказам своего «ушибленного» вожака, и насчитывавший не менее пятнадцати серьёзно настроенных и явно полных сил тварей, изменил направление движения, и двинулся на берег – к его ногам. Конан, убедившись, что дальше по руслу к озеру не пробирается никто, и издалека, на подмогу, никто больше пока не спешит, чуть отступил – туда, где грунт казался потвёрже.
Оказавшийся впереди отряда краб с блёклой отметиной на панцире от попадания камня, долго буравил киммерийца злобным взором своих не то четырёх, не то – восьми бусинок на ножках: органы зрения членистоногого казались Конану гротескно нелепыми. Наконец, вероятно, устав от игры в гляделки, передние клешни твари пришли в движение, как и ротовое отверстие:
– Че…ло…век. Отдай… нам… сына отступницы. И останешься… жив.
Было заметно, что слова зингарского языка даются членистоногому с трудом, но тот явно старался выговаривать их чётко, и громко – чтоб не возникало двусмысленностей. Конан постарался ответить так же чётко и разборчиво:
– Не отдам!
– На… прасно. Потому что тогда… мы убьем тебя.
– Попробуйте! – Конан поспешил принять боевую стойку, и даже поёрзал истёртыми подошвами в слежавшемся песке берега, чтоб стоять уверенней.
Первого краба, подобравшегося достаточно близко, варвар, увернувшись от острого лезвия-стилета, просто разрубил пополам могучим ударом сверху, неуловимым движением подавшись чуть вперёд, и сразу отскочив. Отвратительная слизь и петли сизых кишок вывалились на песок, тварь развалилась на две половинки. Грохнувшиеся на землю, но не прекратившие бестолково сучить всеми полутораметровыми члениками-ножками тело не впечатлило остальных. А поскольку ножки и передние конечности поверженного были покрыты весьма омерзительно выглядевшими шипами и зазубринами, Конан поспешил отпрянуть подальше – ещё не хватало, чтоб агонизирующая мразь зацепила его! Подумав, он отступил ещё подальше – пусть-ка повылезут на сушу!
Второго краба с первого удара он разрубил не до конца, но тоже вывел из строя: без отрубленных вторым ударом ножек левой половины туловища тот двигаться вперёд, или угрожать серьёзными проблемами киммерийцу уже не мог.
Остальные противники повели себя умнее – отступили, и, собравшись в кучу, очевидно, стали обсуждать план более эффективного нападения, хотя звуков или жестов Конан опять не заметил.
Однако в его планы не входило дать врагам себя убить, или, просто проигнорировав его присутствие, двинуться дальше на выполнение своей основной задачи. Поэтому киммериец сам перешёл в наступление. Противник сгрудился в кучу, сам лишив себя возможности манёвра? Ну так и тем хуже для противника!..
Не прошло и двух минут, как разрубленные и растерзанные хитиновые туши устилали берег мирного до этого Баскунчука, а самая последняя оставшаяся в живых тварь тщетно пыталась спастись, отползая от киммерийца на немногих оставшихся целыми конечностях. Ещё и злобно ворча что-то: ни дать ни взять – раненная рысь!
Варвар двинулся следом: в его планы не входило дать врагу отступить, и поведать своим, как прошла операция по поиску, захвату, или уничтожению сына отступницы.
Тварь, очевидно заметив упавшую на неё тень киммерийца, замерла. Слабый, но разборчивый голос сказал:
– Не… Радуй… ся. Придут… другие.
Конан ответил:
– Не сомневаюсь. Поскольку вы-то – домой не вернётесь. – могучий удар меча рассёк и без того повреждённое туловище надвое, после чего оно наконец застыло, дёрнув пару раз в конвульсиях остававшимися лапками-члениками, и опустив к земле стебельки с многочисленными глазами.
Конан и сам понимал, что радоваться победе рано.
Ведь оно и верно: поскольку черепашонок теперь плавает в озере, и наверняка пахнет, нет сомнения, что ищейки Наместника с особо острым нюхом запросто вычислили его присутствие здесь, в этом озере – ведь река впадает в море… Варвар похвалил себя за предусмотрительность: правильно, выходит, он никуда не ушёл. Но отругал за излишнюю совестливость: хлопоты не кончились. Проблема не решена. Малыш в опасности.
А сам Конан в тупике. И деваться ему сейчас некуда.
Поскольку нужно так и так спасать бедолагу беззащитного малыша от явно приближающегося войска профессиональных убийц. Вот только…
Конан подошёл к кромке воды. Похлопал по ней ладонью. Заорал (Поскольку скрываться смысла уже не видел!):
– Улюкен! Улюкен! Хочешь жить – быстро плыви сюда!
Голова черепашонка возникла над поверхностью воды минут через пять, когда Конан уже начал опасаться, что его старания напрасны. Однако ближе, чем на десять шагов к берегу черепашонок не подплыл – остановился, словно вопросительно глядя на варвара. Конан, вздохнув, и чувствуя себя идиотом, обвёл рукой пляж:
– Смотри, малыш! Твой главный враг, Наместник, послал сюда тех, кто убил и твою мать! Стражей-воинов! И если ты не хочешь встретиться с ещё одним отрядом убийц, предлагаю тебе вылезти из воды, забраться снова в мою суму, да и попрощаться с Баскунчуком. Не смогло это озеро укрыть тебя! И мы двинемся дальше!
Теперь малыш подплыл ближе. Он немного подрос с того момента, как киммериец видел его в последний раз: туловище уже напоминало приличных размеров блюдо. Вот только глаза… Глаза показались Конану печальными. Но слова, что произносил малыш тонким и звонким голоском, различить удалось легко:
– Спасибо, храбрый воин, что убил моих врагов. Но странствовать снова в суме, в котелке, я не смогу. Не помещусь.
Конан, невольно улыбаясь, почесал заросший густыми и давно не стриженными волосами, затылок: надо же! Кроха помнит и то, что происходило, пока он был яйцом! Обалдеть! Но…
– Тебе не придётся ехать в котелке. Я положу тебя просто поверх своего одеяла. А одеяло – намочу. Если что – и тебя прикрою его мокрым концом. Вот только…
Что ты ешь?
– Ем я водоросли, личинок, и мелкую рыбёшку, которую могу поймать. Но если ты не сможешь найти их – ничего страшного. Я могу голодать около недели!
– Ну, так много, наверное, не понадобится. До следующего озера пути… Дня четыре. И оно – не проточное. В-смысле, никаких следов оттуда в океан уж точно не попадёт!
– Спасибо. Что пытаешься спасти меня. Несмотря на огромный риск и хлопоты.
– Благодарить будешь – когда окажешься в безопасности. А сейчас давай-ка сюда: я пока намочу одеяло.
– Позволишь один вопрос?
– Да?
– Как тебя зовут?
Конан снова почесал многострадальный затылок. Потом понял: всё верно! Он «представился» Нэйле, когда Улюкен был ещё… Внутри матери!
– Зовут меня Конан. Конан-киммериец.
– Спасибо, Конан. Надеюсь, смогу когда-нибудь достойно отблагодарить тебя!
Конан невесело ухмыльнулся:
– Самой лучшей благодарностью для меня будет, если ты будешь расти в безопасности. И вырастешь большим и сильным!
Одеяло Конан действительно намочил. Но ему всё равно пришлось вынуть из сумы все продукты и бурдюк с водой, чтоб разместить там только своего питомца. Так что в одной руке он теперь нёс свою ёмкость с запасами питьевой воды, а в другой – завёрнутые в его плащ карту, запасное оружие, и продукты, а на спине – суму. К счастью – а вернее, к сожалению! – таких запасов у него осталось немного, не больше, чем на неделю.
Ничего страшного: на берегу озера Бирсакельмес наверняка водятся и кролики, и, возможно, кто-нибудь и посолиднее!
Двигаться в сгущавшихся сумерках, а затем – и в почти полной тьме сквозь густые заросли кустов и стволов было не трудно. Но дело осложнялось тем, что нужно было стараться найти такие места, чтоб не оставлять запаха – то есть, по воде. Его подопечный, сразу сам накрывшийся мокрым концом одеяла, беспокойства Конану не доставлял, и помалкивал, пока варвар снова петлял и финтил, пытаясь запутать новую погоню.
Но так было только до того момента, пока Конану вновь не встретился очередной ручеёк, ведущий примерно в нужном ему направлении. А потом – ещё один. И небольшое болотце. Варвар своим обострённым нутром чуял, какие ландшафтные особенности могут помочь ему, и легко находил места, где растительность была погуще и позеленей: зелень любит сырость и воду! Вот по воде он и старался двигаться. Черепашонок, как ощущал спиной варвар, ёрзал и покряхтывал – похоже, тоже чуял открытую воду, и инстинктивно хотел нырнуть в неё… Рано ещё – все эти ручьи впадают в тот же Ворхул!
Единственное, что несколько напрягало киммерийца – сапоги нагло хлюпали. Поэтому сохранять бесшумность движения оказалось сложнее, чем обычно.
На первую ночевку Конан расположился, отойдя от истока Ворхула не менее чем на три мили. Он посчитал, что этого вполне хватит: идти в неверном свете убывающего месяца по незнакомому лесу, вернее – скорей, уже тайге, даже ему было сложно.
Черепашонка он вынул из сумы бережно, и положил на островок из мха. Достал из своего свёртка кусок сухаря:
– Улюкен. Не сочти за оскорбление. Ты, конечно, потомок царственных кровей, и благородная особа… Но, может, если я намочу сухарь, ты попробуешь его… Съесть?
– Ха-ха-ха! Конан! – черепашонок, как варвару показалось, улыбался, – Я смогу съесть… всё! Мы, как вы нас называете, черепахи – всеядны! Почти как вы.
– Отлично. – Конан поспешил намочить из бурдюка корку весьма приличных размеров, после чего протянул её черепашонку, – Ну-ка, попробуй!
Тот аккуратно взял кусок птицеподобным клювом пока нежно-салатного цвета, а не густо-зелёного, как у матери, и, поперебирав, засунул в пасть целиком. Некоторое время Улюкен пытался жевать, помогая себе языком. Конан в это время аккуратно полил малышу на спину из того же бурдюка с пресной водой. Затем намочил ещё раз и вынутое из сумы одеяло. Пристроил его на спину малыша. Улюкен между тем проглотил сухарь. Моргнул. Сказал:
