Андрей Александрович Небольсин
Казачья доля. Первый чеченский след. Часть 1
Спать оставалось один час.
Глава 4
– Подъем! – крикнул дежурный.
Я взглянул на Богдана, тот уже заправлял кровать.
– Ну что, рассказывай, Дашу встретил?
– А то ты не знаешь!?
– Нет!
– Ты что, не ходил за мной?
– Сам же сказал: не надо.
Я задумался. Если был он, то я его легко расколю, а вот если не он, то кто?
– Ну, свидание было у вас?
– Было.
В казарме остались только мы, все ушли на завтрак.
– Представляешь, у нее отец декабрист!
– А это кто?
Я посмотрел на него, как учитель смотрит на плохого ученика:
– Ой, деревенщина! Как это можно не знать?
– Ну, вам то милейший граф, должно быть все известно.
– Так все-таки это ты ветками трещал?
– Нет, не я.
Он встал с кровати и вышел. Я смотрел ему вслед и думал: «Он же из-за меня тоже всю ночь не спал».
Я шел за другом, и на душе у меня было радостно. Может, судьба специально меня сюда забросила, чтобы я здесь, вдали от родины, нашел свою любовь и спас ее от ненавистного турка. Так, размышляя, я подошел к кухне. Богдан сидел в стороне и ел кашу. Рядом стояла полная тарелка. Богдан, протягивая мне кашу, сказал:
– Прошу прощения, граф, но здесь кроме каши ничего нет, вашему сиятельству, наверное не понравится такая еда?
– Да нет, отчего же, по утрам я могу себе позволить кашу.
Богдан молчал, ждал, когда я сам заговорю про Дашу. Мне тоже очень хотелось рассказать другу про мое свидание, и я спросил:
– Ты не все слышал, да?
– Я до графини слышал.
– Ее замуж хотят выдать насильно, восьмой женой.
– Какой?
– Восьмой.
– Ну, живут же здесь эти султаны. Николай, ее надо вытаскивать из этого гарема, пока не поздно.
– Ночью опять пойду. Только не ходи за мной. Мне неудобно, что ты не спишь из-за меня.
– Ты думаешь, что я забыл из-за кого ты здесь, – сказал он обиженно, – если бы ты со мной не пошел к барину, то сидел бы сейчас дома.
– Да… и не встретил бы Дашу.
– О, кум, да ты влюбился?
– Да, Богдан, мне тоже так кажется.
– Стройся! – крикнул дежурный.
Мы встали в строй; первый к нам подошел майор Семкин.
– Равняйсь, смирно! Тех, кого отобрали в канониры, выйти из строя!
Вышло человек двадцать, майор подал команду:
– Направо шагом марш!
Артиллерия ушла. Пехоту забрал капитан Мишин – двадцать три человека. На плацу осталось стоять восемнадцать тех, кого отобрали в казаки.
– Ну, что стоим? Не маленькие, дорогу к казакам сами найдем, пошли, – сказал Богдан.
Мы построились, пошли к казакам. Увидев их издали, я сразу почуял неладное. Видно было, что они нас ждали, но почему не пришли за нами на плац, как все офицеры. Я видел, как есаул нас заметил и зашел в палатку. Это меня еще сильнее насторожило. Казаки жили в четырех палатках. По неубранной территории было видно, что дисциплина у них хромает: вокруг палаток валялись какие-то коробки, мусор, прямо на мусоре стояли казаки, все в полном составе, и приготовились к представлению. Глядя на их одежду, казалось, что они похожи на бандитов: красивая форма висела на них, как на корове, сапоги, похоже никогда не чистили, кинжал, который должен висеть на поясе у каждого казака, висел не у всех – у некоторых были только ножны. Впереди всех стоял вахмистр Дениска Шунько, такого же неприглядного вида. В его глазах улавливалось какое-то презрение. Я узнал его: это был тот казак, которого сбил на землю своим конем Богдан. Вахмистр не сводил глаз с Богдана:
– Почему задержались? Сколько вас можно ждать?
– Мы ждали офицера! – ответил Богдан.
– Вас надо за ручку приводить, да?
Он стаял вплотную к нему и, размахивая кулаками перед лицом, орал, оскорбляя Богдана. Казаки все смеялись. Им это нравилось. Их смех еще больше подзадоривал вахмистра. У Богдана от злости выступил пот на лбу, и кум мой не выдержал:
– Руками не маши!
– Что?– продолжал орать вахмистр, краснея от злости, – что ты сказал?
Я подошел ближе и сказал:
– Он сказал: руками не маши, а то получишь, как давиче на экзаменах.
Драку остановил крик есаула:
– Стоять! Вы что, салаги, страх потеряли?
– А у меня его нет!– ответил Богдан.
– Кого нет?
– Страха!
– Всем разойдись, проверка закончена,– он злобно посмотрел на нас, – за мной пошли.
Мы зашли за есаулом в палатку. Я начал первым:
– Андрюх, но он первый начал, нам что молчать, когда он кулаками машет?
– Он – вахмистр, в званиях научился разбираться. Я скоро уеду домой, а он вместо меня есаулом будет; он если захочет, вас до ручки доведет.
– Меня нельзя довести,– Богдан посмотрел на меня и добавил:
– Нас нельзя до ручки довести.
– Герои, мать вашу, казаки не таких обламывали.
Мы промолчали.
– Ладно, пошли коней вам дам.
Мы вышли из палатки. Наши товарищи делали разную работу: кто собирал мусор, кто просто приседал, Серега Муравьев скакал на палке верхом под громкий смех казаков.
– Зачем они их ломают?
– Обычай такой: их ломали, теперь они ломают.
– А тебя как?
– И меня хотели, я им в зубы дал – они успокоились. Ну и вы все правильно сделали, только других не обучайте. Казаки должны видеть, с кем в бой идти. Вот этот на палке, сразу видно, вояка плохой будет, но вы на них не обижайтесь. Обычай такой здесь: все станичные, они даже из своих станиц так проверяют.
Мы зашли в конюшню, там стояло много лошадей, в основном, гнедой масти.
– Выбирайте себе!
Я шел по проходу, смотрел на коней. В отдельной загородке стоял конь в яблоках, я сразу узнал орловского рысака. Граф Орлов разводил их где-то под Воронежем. У нашего барина был конь такой масти.
– Чей этот?
– Полковника. Молодец! Узнал земляка, один он у нас такой красавец. Кварц зовут, ну, ладно, пошли, ваши кони стоят в конце конюшни.
Оказывается, нам коней уже отобрали. В самом конце стояли восемнадцать коней. Но какого выбрать? Я подошел к загородке и, обращаясь к коням, сказал:
– Ну что, красавчики, кто хочет со мной служить?
Они насторожились, присматриваясь и принюхиваясь ко мне. От всей компании отделился гнедой конь и смело подошел ко мне. Я посмотрел его зубы, для себя сказал: «Лет семи, не больше, повоюем еще».
– Доброго коня ты выбрал, Никулина Дениса Степаныча конь, погиб его хозяин в неравном бою.
– Это не я, это он меня выбрал. Можно мне проехаться?
– Да попробуй.
Богдан поступил по моему примеру: его тоже выбрала лошадь. Мы ездили взад – вперед по гарнизону, стараясь управлять ногами. Кони были приучены к джигитовке и очень легко слушались наездника. Несколько раз мы проехали рядом с казармой, хвастаясь перед пехотой. Вдоволь накатавшись, мы почистили своих коней, поставили их в конюшню и пошли к казакам. Муравьев и еще несколько ребят прыгали на палках, изображая военные действия, казаки ими командовали, кричали: «Окружай!», – держась за животы от смеха.
Мы хотели обойти всех и зайти в палатку незамеченными. Но у нас это не получилось. Кто-то крикнул:
– Эй, не прячьтесь, идите к нам.
Мне показалось, что крикнул вахмистр. Но подойдя ближе, понял, что кричит Серега Морозов – казак лет двадцати пяти, не больше, худощавого телосложения, в помятой форме. На поясе висели только ножны. Рядом стоял вахмистр и молча смотрел, как бы ждал – что будет. Тот казак бросил две палки: скачите, тоже помогайте своим.
– Зачем? – спросил Богдан.
– Учить будем вас военному делу.
Богдан взял палку, сломал ее пополам, бросил казаку, потом сломал пополам вторую, взял в обе руки, как сабли и, обращаясь к казаку, сказал:
– Может, ты лично меня научишь чему?
Казак быстро встал, схватил палки, но через секунду Богдан дал ему палкой в ухо. Казак схватился за окровавленное ухо и ушел в толпу. На его место тут же выскочил другой казак, взял палки и на Богдана. Мой кум уже на пятой секунде засветил и этому в ухо. Схватившись за больное место, убежал и второй. Кузьмин молча стоял и ждал, никого не зовя. Криков и смеха заметно поубавилось. Вахмистр, обращаясь к казакам, спросил где «Двурукий». На середину вышел здоровый казак, лет сорока – Остап Данько. Форма на нем сидела хорошо. Он снял пояс с кинжалом, чтобы не мешал.
– Ну, новичок, «мать твою душу», начнем. Если меня поранишь, то я тебя водкой угощу, – сказал без всякой злобы, с улыбкой, вышедший на середину, здоровяк.
Богдан в обоих случаях нападал первый, а здесь Двурукий явно нравился ему, да и был он намного старше, Богдан не знал, как себя вести. Это заметил и его соперник:
– Давай в полную силу!
И напал на него первым. Удары по Богдану сыпались со всех сторон, он также владел двумя руками. Мой друг, казалось, был в безнадежном положении. Он еле-еле успевал отбивать удары. Один удар пришелся по рубахе, она сразу разорвалась. Богдан стал быстро отступать. Я понял: он хочет его измотать, держа на расстоянии своего соперника и изматывая его. Богдан вскоре этого добился. Двурукий стал уставать и ошибаться. Вскоре у него сбилось дыхание. И, казалось, когда победа была близка, Богдан пропустил удар в грудь. Я понял, что сделал это он нарочно, дабы не опозорить ветерана. Понял это и двурукий: он подошел к Богдану, протянул ему руку:
– «Мать твою душу», хорошо бьешься!
А на ухо прошептал:
– Водка с меня.
Повернувшись к казакам, сказал: – Эти двое под моей защитой, не трогать никому. Да я думаю, что вряд ли кто осмелится. Он нас обнял и повел в палатку.
– Будете спать рядом со мной.
Палатка вся была пропитана папиросным дымом. В ней не было кроватей как в казарме, по двум сторонам были настилы, на которых лежала солома. Это и была постель казаков. Мне очень не понравилось, но что делать? Спать мне все равно не придется.
Молодых с этого дня уже не мучили. Их заставляли только делать грязную работу: собирать мусор, чистить конюшню. Нас с Богданом это не касалось. Мы ездили на конях, махали саблями. Так и проходило время.
Вечером я тихо перелез забор, пришел на наше с Дашей место. Чуть подальше по ручью было очень красивое место. Здесь росло небольшое, но очень красивое дерево, немного похожее на нашу иву.
От дерева к ручью разлёгся огромный камень, похожий на лодку. Вода бесшумно огибала его, пузырьки уплывали дальше вниз, по течению. Я притащил небольшое бревно, подложил под него камни, и получилась хорошая скамья. Очистив место от сухих веток, я отошел немного подальше и со стороны посмотрел на свою работу.
– Очень красиво, – послышался голос Даши,– я за тобой уже минут десять наблюдаю. У тебя так хорошо получилось. Ты можешь видеть красоту, а это не всем дано. Скажи, Коля, ты можешь любить красоту так, как ее любят поэты?
Я посмотрел на нее взглядом ученика. Она продолжала:
– Когда мне было три года, к нам в гости часто захаживал Михаил Юрьевич Лермонтов, ты слышал о нем?
– Нет.
– Я была маленькая, но хорошо помню его. Он был небольшого роста, плотного сложения, имел большую голову, крупные черты лица, широкий и большой лоб, глубокие, умные и пронзительные черные глаза, невольно приводившие в смущение того, на кого он смотрел долго. В тот вечер, когда я видела его последний раз в нашем доме, он не снимал ни сабли, ни перчаток. На нем был мундир лейб-гвардии Гусарского полка. В наружности Михаила Юрьевича было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Михаил Юрьевич был прекрасным человеком. С ним было всегда интересно. Он видел природу глазами художника, он слушал ее, как музыкант. В его поэтическом мире все звучит и поет, все сверкает и переливается красками. Горы, скалы, утёсы, потоки, реки, деревья – вся природа живет в его произведениях. У него даже камни говорят, а горы думают, хмурятся, спорят между собой, как люди, утёсы плачут, деревья ропщут на бога и видят сны. Я помню, как вечерами у нас собирались друзья. А как зачарованно мы слушали его стихи!
– Даша, я никогда не слушал стихи, ты можешь прочитать мне что-нибудь?
– Да, конечно, с удовольствием. Скажи, что бы ты хотел услышать?
– Конечно, Лермонтова. Ты так интересно о нем говоришь.
– Я прочту, но стихи надо уметь слушать. Поэзия Лермонтова – исповедь человеческой души. Его стихи обращены непосредственно к человеческому сердцу. Они отличаются исключительной полнотой и так же насыщены внутренним чувством – идеями, эмоциями, желаниями, жизнью, – как переполнена и душа поэта. Ты представь человека, у которого есть все: богатство, власть, но ему не безразлична судьба простых людей. Он бросает все и идет бороться с несправедливостью и злом. Лермонтов мне сказал, что это стих про судьбу таких людей, как мой отец.
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом.
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?
Играют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит:
Увы! Он счастия не ищет
И не от участи бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Под ним луч солнца золотой…
А он, мятежный просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
-Коля, почему ты плачешь?
–Дашенька, мне всегда казалось, что все богатые все, как наш барин, и то, что есть твой отец и его друзья, которые бросили все и пошли мне на помощь, глубоко затронули мое сердце.
Я прошел под дерево и сел на самодельную скамью. Даша сорвала с дерева большой листок, проткнула его сухой палочкой и пустила в ручей, как кораблик. Быстрое течение подхватило его. Кораблик немного покружился у камня, как бы показывая свое превосходство над волнами, и поплыл дальше, не боясь ни ветра, ни быстрого течения. Мы смотрели за ним, пока тот не исчез в темноте.
– Хочешь, я еще прочту? – спросила Даша.
– Не знаю, мне бы этот переварить. Еще один такой стих и мое сердце не выдержит.
Я подошел, присел на край камня. Вода, набегая на камень, намочила мои сапоги. Я пытался представить себя корабликом, который оторвался от своих берегов, и волны его несут вдаль от тех, с кем жил, кого любил. И никто не знает, что ждет его впереди. А самое главное то, что он не ждет ничего хорошего, а наоборот, просит бури. Я поймал себя на том, что вновь и вновь повторяю про себя этот стих.
– Как он называется?
– Не знаю, Михаил Юрьевич записал его мне на листочке без названия, этот листочек лежит у меня в шкатулке. Я берегу его, как память о великом человеке.
Мы молчали. Каждый думал о чём-то своём. И так мне было хорошо среди этих деревьев, в таинственной тишине леса. Я даже забылся на мгновение. Очнулся, когда услышал голос Даши. Она вновь читала Лермонтова.
Со стороны гарнизона доносились чуть слышные звуки и не давали мне покоя, шум становился все громче и громче.
– Дашенька, прости мне надо идти. Может, там что-то случилось? До завтра.
Я побежал. Еще издали увидел открытые ворота гарнизона, из них кто-то выбежал навстречу мне. Я узнал Богдана. Подбегая ко мне, он быстро говорил, что меня ищет есаул.
– Зачем я понадобился ему?
– Не знаю, но он требовал привести тебя к нему, будто знал, что тебя нет.
Мы незаметно прошмыгнули в ворота, все солдаты уже были одеты и стояли с винтовками. Все бегали в темноте, не понятно: куда и зачем. Около штаба стоял майор Семкин и держал в руках часы. Богдан сказал:
– Смотри, видишь, по часам засекает. Тренировка это.
Казаки уже выводили из конюшен коней. Есаул увидел нас и заорал: – А ну, подь сюды!
Я подошел.
– Где был?– заорал он. Все обратили внимание, мне это очень не понравилось. Я перешел на шепот.
– Андрей, что ты орешь? Нормально спросить не можешь?
– Я с тобой потом поговорю, где ты всю ночь шлялся, а сейчас бери винтовку, коня, стройся у ворот, я – в штаб.
Полковник Степанов сидел за столом, рассматривал карту. Майор Семкин нервно ходил из угла в угол, поджидая, пока все офицеры соберутся. Последним зашел Русаков.
– Господа, перемирие на вас плохо влияет, я – командир гарнизона, уже двадцать минут жду есаула, пока он соблаговолит подойти.
– Виноват, ваше благородие.
– Не перебивай меня, в бою минуты не прощу… Теперь слушай приказ, который пришел только что от командующего Барятинского. Трем казачьим сотням надлежит во главе с майором тотчас отправиться по дороге на север, по направлению к городу Ростов. Там было совершено нападение на карету с царской казной. Я думаю, вы понимаете, что это проделки Широкова. И в связи с этим, у Сергея Александровича есть соображения, которые представляют собой некий план наших действий. Кроме наших казаков в поиске бандитов принимают участие еще пять тысяч человек.
Полковник сел, уступая свое место майору. Семкин вышел к карте, осмотрел суровым взглядом всех присутствующих и спросил:
– Господа, я хотел бы задать вопрос вам, почему мы шестой год не можем поймать атамана? Майор перевёл взгляд на Павлова:
– Изворотлив, хитер, много лет прослужил....
– Нет!– перебил его Семкин и посмотрел на Русакова.
– Я понимаю, к чему вы клоните, господин майор, но я промолчу.
– Знаешь, есаул, я бы с тобой на любого врага пошел, только не на Широкого.
– Почему же такое недоверие, ваш бродь?
– Мне, есаул, кажется, что ты бандитов будешь не ловить, а помогать им. А посему вашей сотней в походе будет командовать ваш вахмистр, а вы остаетесь здесь.
Есаул сурово посмотрел на майора, но спорить не стал, да и бесполезно это. Степанов встал:
– Майор, вы обвиняете есаула в измене?
– Аркадий Степаныч, у меня нет доказательств, но у меня есть предчувствие, что есаул сочувствует бандитам.
– Ступайте, есаул.
Есаул вышел.
– Продолжайте, майор.
Семкин немного подумал и продолжил:
– Господа, насчет поимки бандитов у меня есть план действий. Как мы знаем, бандиты ограбили царскую казну. Исходя из этого, у меня вот какое предложение. Прошу взглянуть на карту. Приказ выступать к нам пришел по дороге. А мы знаем, что Широков делает с награбленным: он ездит по станицам и раздает все награбленное бедным и нуждающимся. Как вы все помните, неделю назад в станице Соломенской, что в одном дне пути в сторону Ростова при пожаре сгорело двенадцать дворов.
Семкин все четко, по-военному, рассказывал и показывал на карте. По нему было видно, что он – опытный офицер и не первый год на войне.
– Вот мне и кажется, что разбойники придут именно в эту станицу, чтобы отдать награбленное добро погорельцам.
Семкин прикурил сигару, выпустил дым к потолку и подошел к карте:
– Я предлагаю не прочесывать лес, как это было ранее, что как всегда не дает никаких результатов, а сесть в засаду в станице и, дождавшись его, можно взять в плен живым.
– Вот именно: дождавшись, а не дождавшись, а если он пойдет в другое место, как прикажете мне докладывать, почему я вместо того, чтобы прочесывать местность, как мне приказано, буду сидеть и ждать его в какой-то станице. Вы, Сергей Александрович, предлагаете мне приказ нарушить.
Майор опустил голову, немного помолчал и продолжил:
– Я предлагаю разбойников поймать, и то, что я предлагаю, продумал до мелочей. Но давайте сделаем так: две сотни казаков отправятся лес прочесывать, а я с сотней Русакова отправлюсь разбойников ловить. Как вам такой план?
Аркадий Степанович встал, походил по комнате, по нему было видно, что он сильно сомневался и не решался нарушить приказ. Наконец сказал:
– Сделаем так, господа. Казачья сотня, усиленная канонирами и пехотой, отправятся лес прочесывать. Вы, майор, возьмете сотню поручика Чистякова и сотню Русакова под мою ответственность.
– Спасибо, Аркадий Степаныч.
– Учтите, Сергей Александрович, говорят, что у Широкова полусотня и все они лихие казаки. Расскажите подробнее ваш план.
Майор опять подошел к карте.
– Смотрите, господа, я начну все сначала. Приказ пришел несколько минут назад. От Ростова до станицы Соломенской два дня пути, от нас до станицы – один день пути. И если мы поспешим, то поспеем раньше, чем бандиты.
– Хорошо, господа, не теряйте времени! Отправляйтесь.
Я сидел верхом на коне и ждал приказа на выступление. Из штаба вышел Русаков. Сразу было видно: он сильно нервничал. Я вспомнил, как он на меня накричал, про себя подумал: «Наверное, есаулу влетело в штабе, так ему и надо, не будет орать на земляков». Он подошел ко мне:
– Пойдем, отойдем, разговор есть.
Мы отошли так, чтобы никто нас не слышал.
– Николай, скажи, тебе можно доверить очень серьезное и опасное дело, не проболтаешься?
– Если только с Богданом поделюсь.
– С ним можно. Он казак добрый, ну ладно, слушай. У нас мало времени, сейчас вы отправляетесь ловить Широкова, меня не берут, за вами следует обоз. В одной телеге, на которой будет ехать Кузьмич, под соломой лежат винтовки и патроны к ним, надо их атаману передать. Плохо у них с этим. Ну что, согласен?
– Согласен, – не раздумывая, сказал я.
– Самое главное – в этом деле нельзя ни на кого положиться, потому, как у нас в сотне доносчик есть.
– Кто?
– Если бы я знал. Не могу вычислить уж сколь годов. И что бы ни случилось у нас, сразу становится известно Семкину. И ты никому не доверяй; если будет сложно, то не рискуй, вези оружие обратно, понял?
– Понял! Как же жить нам, когда рядом доносчик?
– Да вот, привыкай, и прежде чем слово сказать, подумай сначала. Если по доносу приедет ревизор, в лучшем случае запорют до полусмерти.
– А в худшем?
Андрей достал папиросу, закурил и грустно сказал:
– Кандалы. Мы с Серегой Широковым вместе служить пришли, вместе врагов пять лет били. Семкин был тогда еще поручиком, сильно он любил по морде солдат бить. Вот и Сереге он дал, а тот ему в ответ, да так, что челюсть вылетела. Он в лазарете полгода провалялся. С того дня он люто атамана ненавидит. Ну а Серегу в кандалы упрятали, на каторгу. Он по дороге убежал, теперь вот по горам да по лесам прячется. Я тебе это вот почему говорю: мне скоро дамой, кто будет ему помогать? Кроме тебя, некому. Показался ты мне приличным, да и земляк, приедешь домой в отпуск – зайдешь ко мне, расскажешь.
– Отпуск?
– Я пять раз был. Ладно, светает, надо расходиться. Ты все понял?
– Все.
Я подошел к Богдану, сел на коня и приготовился к маршу. Из штаба вышел Семкин и крикнул:
– Сотники, командуйте к маршу. Сотня, по коням стройся справа марш.
Мы выехали из ворот и двинулись чрез аул к городу. Проезжая мимо знакомого мне дома, я всматривался в темноту в надежде еще раз увидеть Дашу, но ее не было. Я подумал: «Как бы турок ее не обидел».
Из-за гор поднималось солнце и, как всегда бывает в такой ранний час, над ручьем стоял густой туман. Клубясь и извиваясь, он тоже тянулся вдаль, туда, где ручей становился все уже и уже. Но вдруг с гор налетел ветер, и туман, нехотя, попятился назад. Уже разорванный ветром в клочья, он пополз вниз. Новый порыв ветра рассеял последние остатки тумана, солнце поднималось все выше и выше. И вот на ярком синем небе возникли контуры гор.
Впереди ехал Семкин, задавая темп всем казакам. Если, как сказали, ехать до вечера, то лошадей загоним. Жалко мне было своего коня, но майор только прибавлял; сотни растянулись так, что нам, ехавшим впереди, совсем не было видно, где конец. Обоз давно уже отстал, но его никто не ждал. Мой конь шел прямо за конем майора. Я подумал: «У него конь хороших кровей, сдюжит, но майор же должен понимать, что не у всех такие кони. Загонят казаки своих коней».
К трем часам дня мы уперлись в широкую реку. Я слышал, как Семкин подозвал Чистякова. Поручик подъехал, на его коня было жалко смотреть.
– Сергей Александрович, мы ведь загоним коней. Зачем такая прыть, сотни растянулись на многие километры, казаки еле в седлах сидят. Кто будет банду ловить, если мы не доедем?
– Поручик, не плачь, сейчас передохнем. Я вот думаю, как нам реку форсировать: моста, как видишь, нет, и течение очень быстрое. Вброд не перейдешь – по карте здесь глубоко.
– Вода мутная, деревья затоплены. Видимо, в горах дождь, и река вышла из берегов, – сказал поручик.
– Ладно, двадцать минут перекурить.
– А потом?
– На мост поедем, он здесь недалеко – в часе езды.
Я взял пучок соломы и вытер коня. Он смотрел мне прямо в лицо. Какие умные у него глаза! Складывалось впечатление, будто конь смотрит тебе в душу и понимает, что хозяин не по своей воле чуть не загнал его. Коня звали Свист. Он отзывался и на имя, и на свист. Стоило мне свистнуть, и он тут же подходил. Казачьи сотни потихоньку подтягивались, взмыленные кони дико ржали, казалось, – еще немного, и все: не спасли бы их. Я подвел Свиста к реке напиться. На противоположном берегу реки природа казалась совершенно другой: совсем не было скал, начиналась степь. Река бала неширокая, но бурная, с очень быстрым течением. Ее берега были густо покрыты тростником. А дома тростник такой же. Я решил понюхать его, и в это время сзади подошел Богдан.
– Что, домом пахнет?
– Пахнет. Помнишь, на Зуше сколько его росло?
Про себя я подумал: «Стоит ли Богдана втягивать в это рискованное дело? У него жена беременная, скоро родит». И решил не говорить ему об оружии и о своем секретном задании.
– По коням!
Мы вскочили на коней, и опять эта бешеная скачка продолжалась до вечера, пока не показался хутор. По сгоревшим домам я понял, что это Соломенское. С одной стороны была степь, с другой – небольшой лесок и овраги. Со стороны оврагов подойти было намного удобнее, нас поставили в засаду именно туда. Майор расставил всех так, чтобы разбойники попали в кольцо. Мы с Богданом оказались в самом начале оцепления. В нашу задачу входило пропустить и закрыть им выход, в случае сопротивления – уничтожить всех. Мы закопались так, что нас не было видно, и затаились. Курить не разрешали – темнело. Я Богдану говорю:
– Кум, отойду, мне надо. Если что – скажи чего-нибудь, придумай.
– А куда ты?
– Пойду по нужде, к утру вернусь.
Богдан с укоризной посмотрел на меня, но расспрашивать больше не стал.
– Не хочешь – не говори!
Я потихоньку отполз на безопасное расстояние. Только хотел встать – услышал впереди голос и подполз поближе. По голосу я сразу узнал Семкина, потом уже увидел полоски на погонах – вахмистр. Значит, майор доверяет только ему. Уж не он ли доносчик?
Майор с ним распрощался и ушел. Я потихоньку, бесшумно, обошел его и затаился подальше, размышляя: «Этот вахмистр, он не разбойников караулит, а тех, кто захочет предупредить их о засаде». Вдруг вдалеке я услышал еле слышный разговор и стук копыт. Луна светила почти как солнце, в ста шагах было видно – хоть читай. Я решил подойти поближе. Прячась за деревьями, я пробирался навстречу голосам. Шагов через сто я увидел трех всадников. Они не спеша ехали и шепотом разговаривали. Одежда на них была казачья, на близком расстоянии я разглядел, что она изрядно потрепана. Когда эта тройка поравнялась со мной, я вышел на дорогу. Они сразу же схватились за винтовки.
– Тихо!– прошептал я, – мне с вашим атаманом говорить надо.
– Зачем? – тоже тихо спросил один из них.
– Затем, что засада вас ждет в станице!
Один быстро развернулся и поскакал назад, второй слез с коня и спрятался вместе с конем в кустах, третий развернул коня, приглашая меня на круп лошади.
– Прыгай, посмотрим кто ты таков.
Одним махом я запрыгнул на коня. Но тот, что вез меня, не спешил. Хорошая у них дисциплина! Эти трое уже заранее знали, что им предстоит делать. Первый поехал предупредить, второй остался следить, чтобы никто не следил за нами, третий везет меня. Везёт тихо, не стуча копытами, давая время атаману разобраться в сложившейся обстановке. Выехав на большую поляну, я сразу увидел человек двадцать также плохо одетых людей. Некоторые были одеты и в крестьянскую одежду. Посередине стоял здоровенный казак, за поясом которого виднелись два револьвера и, висящая на левом боку, сабля.
– А – ну, подь сюды!
Я соскочил с коня, подошел.
– Кто таков?
Я только рот открыл, как кто-то крикнул:
– Колюха!
Ко мне шел Генка Пономарев. Мы обнялись.
– Батька, это друг мой, что помог мне бежать.
– Ладно, тихо! Что орать-то? Понял я, пойдем, отойдем.
Атаман отвел меня на приличное расстояние, так, чтобы никто не мог подслушать. Он осмотрел меня с ног до головы. Его взгляд пронизывал меня насквозь. От атамана сильно пахло костром, он был настолько им пропитан, что стоять с ним рядом было невыносимо.
– Ты только пришел служить, значит, сам еще не мог сообразить. Кто научил людей ко мне послать, предупредить о засаде?
– Русаков Андрей «привет» тебе передает!
– А почему он тебя для этой цели выбрал?
– Земляк он мой.
– А ты откель?
– Я из Мценска, – мне не понравилось, что меня допрашивают, но, наверное, так у них заведено.
– Ну, а что ж ты первому встречному рассказываешь про Русакова? Может я не тот, за кого себя выдаю?
Я посмотрел удивленно на атамана:
– Генка Пономарь с тобой. Это мне и подсказало, что вы как раз те разбойники, которые мне нужны. И костром от тебя воняет так, как от любого другого вонять не может.
Атаман, ничуть не смущаясь, продолжал допрос:
– Ну, расскажи, наверное, Семкин эту засаду придумал.
– Да, он. Андрей велел винтовки, патроны передать. А я не знаю – как. У нас доносчик есть, а кто – неизвестно.
– Никак Русачок его не вычислит,– сказал, задумавшись, атаман.
Я рассказал ему о вахмистре, что тот сидит в засаде.
– Может он?
– Ладно, подумаем над этим. Теперь об оружии. Мы сейчас уйдем, а вы тут еще побудете, думаю, суток двое. Попробуй спрятать винтовки в первый сгоревший дом, закопай их поглубже. И еще: вот тебе шестьдесят золотых, отдай Игнату, в чей дом будешь прятать, он верный мне человек, поделит золото по чесному меж погорельцами. И вот тебе, – он залез к себе в карман и вытащил еще один мешок, – это золото тебе и Русаку.
Я взял в руки – там было не меньше тридцати золотых.
– Здесь очень много!
– Здесь много потому, сынок, что и ты для нас сделал много. Ну все, надо прощаться, – он обнял меня так, что кости затрещали. «Сколько в нем силы», – подумал я.
– Тебя проводят.
Атаман повернулся и ушел. Подошли те трое, от них тоже сильно пахло костром. Они проводили меня до того места, где был вахмистр. Я обошел это место как можно дальше, подполз туда, где оставался Богдан.
– Ну, что тут, тихо?
– Тихо. Ты где был? А если б разбойники налетели?
Я ответил ему на ухо:
– Спи, куманек, спокойно, не налетят! Утром все расскажу.
Глова 5
Проснувшись, я взглянул на солнце, оно было уже высоко. Посмотрел на Богдана: он лежал и смотрел в небо. Я опять уснул. Мне снился сон, будто я приехал домой в отпуск. Захожу в дом, а там все мои в красивой одежде меня встречают, с пирогом стоит Даша, говорит с поклоном: «Отведай пирога, муж мой». Я тоже весь такой нарядный, достаю из кармана золотые монеты и кидаю на стол. Братишка мой мелкий кричит: «Еще, еще!», и я достаю и бросаю. Сзади Богдан меня зовет: «Кум, кум!», а я достаю и бросаю. Богдан уже кричит:
– Кум, кум, проснись.
Я встал, смотрю: все строиться идут. Надо же, гады, такой сон прервали, но на душе все равно было хорошо, я всех своих родных, как воочию увидел… и Даша там была.
Строил всех Семкин, отобрал человек восемьдесят и поехал лес прочесывать. «Как раз кстати, я спокойно найду Игната и передам золото».
