Андрей Александрович Небольсин
Казачья доля. Первый чеченский след. Часть 1
– Орел,– ответил Богдан рыжему, – вон написано – читай!
– Да я не шибко грамотный, – сказал рыжий и посмотрел в окно.
Я про себя подумал: хорошо, что нас дядя Наум грамоте обучил. Дверь в вагон открылась и человек в военной форме спросил громким командным голосом: – Кто старший в вагоне? – все сразу посмотрели на Богдана, а он – сурово на меня.
– Я, – ответил Богдан, подходя к офицеру.
– Смотри за чистотой, кто будет хулиганить, докладывай лично мне. Дорога дальняя мало ли что может быть. Я – начальник поезда, капитан Марков. Понял? – Слушаюсь, ваше благородие!
На восьмой день пути поезд остановился где-то в чистом поле. Все кто был в нашем вагоне, сошли, оглядели чистую поросшую не высокой травой степь. Верхом на коне сидел совсем молоденький прапорщик, было видно, что он нас давно поджидает, вся его форма была в пыли. Прапорщик приказал всем построиться и следовать за ним. Местность была совсем не такая, как у нас: то спуск, то подъем. Здесь была ровная степь, сколько не всматривались вдаль путники так нечего и не видели. И жарче здесь намного к полудню солнце стало печь сильнее.
– Пить хочется, – сказал Богдан прапорщику.
– Потерпите еще немного, скоро придем к роднику, там и напоят вас и накормят.
Вскоре показался маленький лесок, он рос вокруг небольшого озера, среди деревьев горел костер, над костром висел большой котел, запахло мясом. Солдат в форме большой палкой мешал приготовленную еду, и косо поглядывал на новичков.
– Слушай мою команду – крикнул прапорщик – всем обедать, через час снова в путь.
Так шли десять дней и ночей, один раз в день, в каком не будь укромном месте, поджидал солдат он кормил поил и снова шли, на одиннадцатые сутки природа стала меняться степь была уже не такая ровная как раньше. Стали попадаться встречные люди они тоже сильно отличались от нас. Вдалеке показалось какое-то селение. Их жилища тоже резко отличалась от наших: здесь не было деревянных изб как у нас. В основном стояли каменные дома. Но большинство домов было бедных, похожих на наши "мазанки". Мы шли по узкой улочке. Жители деревни выходили из своих домов и оглядывали нас; женщины ходят, как в мешке – одни глаза торчат. Я спросил у того, кто шел рядом:
– Почему женщины прячут лицо в мешок?
– Это чадрой называется, – ответил кто – то сзади.
– И зачем прятать лица?
– А кто их знает! Басурмане…
– Да,– сказал я, – во попали, и что – нам с ними пятнадцать лет жить?
– Да нет, они тебя убьют скоро.
– Почему?
–Русским нельзя смотреть на их женщин. А ты пялишься как на своих. Вот ночью придут в казарму и кровь тебе пустят.
Все вокруг как то примолкли. И уже с опаской поглядывали на глазеющих вокруг местных жителей.
– Пусть сотню солдат ищут! – сказал спокойно Богдан.
– Зачем? – спросил все тот же знаток Востока.
– Я встану на защиту Николы, и посмотрим, каким цветом у них кровушка: красна или черна, как они сами.
Возражать "сыну полковника" никто не стал. Наутро следующего дня показался какой-то город. В нем были длинные, но узкие улицы. И дома казались побогаче. Мы шли по главной улице города. Жители города глазели на нас, оглядывая с ног до головы. Я повернулся назад, ища глазами того, с кем только что говорил.
– Слышь, знаток востока. Они на нас так смотрят. Я надеюсь, нас здесь не скушают. Что-то они голодными глазами глядят.
За городом было небольшое селение, вроде нашей деревни. В самом конце этого селения мы увидели большой забор. С дальней стороны были высокие, полуразрушенные стены древней крепости. По углам стояли сторожевые вышки, на которых стояли караульные. Они пристально нас оглядывали. Тот шутник, что шел позади, сказал:
– Вот, друзья, здесь мы и проведем свои лучшие годы.
Глава 2
Ворота открылись, перед нами открылась очень большая территория, на которой было не меньше тысячи солдат, каждый из которых занимался своим делом. В центре туда-сюда ходили солдаты. Некоторые из них были уже с седой бородой, и все равно ходили, не смотря на чин и возраст. С правой стороны были казаки, они на полном ходу рубили шашкой горшки, висевшие на палках. Я подумал: "Вот бы попасть к казакам". Подошел к Богдану:
– Послушай, друг. На коне – не пешком, пойдем попросимся "в казаки" , может возьмут , ведь не было в деревне лучше наездников, чем мы.
– Ну, в общем, да, – спокойно сказал Богдан.
– Чего "да" ? – не отставал я от друга.
– Можно в казаки.
– От тебя слова не добьешься, я не пойму: ты хочешь или нет?
– Надо осмотреться, потом видно будет.
– Мне в казаки хочется, может не зря нас дядька твой верховому делу учил, может годится, а?
Дядька Богдана, когда пришел с войны, захотел из нас сделать наездников. Сначала он посадил нас на бревно, дал камень в ноги, и мы должны были его держать. Это для того, чтобы ноги были сильные: во время боя конем ногами управлять, а руками врагов бить. Когда мы научились управлять конем, он дал нам палки в руки и учил бить сразу двумя руками. Много прошло времени, пока мы научились, ведь тот, кто владеет двумя мечами, непобедим, и мне казалась, что равных нам у казаков нет. Поэтому мне хотелось попасть к ним. Прапорщик, что нас привел, подождал, пока мы напились, крикнул:
– Стройся в баню, пойдем грехи смывать.
Баня была хорошая, с березовым веником, интересно: откуда веники? Берез я здесь не видел. После баньки нам выдали форму. В новой форме мы казались все одинаковые, я никак не мог найти Богдана, а он сидел рядом.
– Да, у казаков форма лучше, – сказал Кузьмин.
– Конечно, лучше, пойдем проситься?
– Погоди, оглядеться надо.
– Ну гляди, гляди.
Ужин был по распорядку, нас поселили в отдельную казарму, показали, кто где будет спать. Прапорщик всё объяснил и ушел. Утром нас разбудил громкий крик дежурного:
– Сотня, стройся!
Итак, началась наша служба. Перед строем стоял офицер с суровым видом и очень громко говорил:
– Меня зовут штаб-капитан Павлов Андрей Ильич! Ко мне обращаться: Ваше благородие. Передо мной стоит задача: в кротчайший срок сделать из вас солдат. Я со своей стороны буду от вас требовать все, что захочу. Вы со своей стороны будете выполнять все, что я вам прикажу. Всем все понятно?
– Так точно, ваше благородие.
Вот так и пошли наши деньки солдатской, нелегкой службы. С утра до вечера мы только учились ходить левой, правой, туда, сюда. Хуже всего приходилось переносить жару, вода всегда была теплой, вонючей. За малейший проступок заставляли стоять на одной ноге и час, и два. И это самое легкое наказание. Бывало, рассказывали, за злостное нарушение дисциплины проводили сквозь строй – редко кто выживал после такого побоища.
Офицеры в полку были разные, нам с Павловым не повезло – очень суров был, не жалел нас, будто не люди мы. К концу месяца мы понемногу стали втягиваться в службу. Как-то капитан вызывает Богдана к себе и спрашивает:
– Кто твой отец?
– Крестьянин.
– А у меня другие сведения. Грамоте обучен?
– Так точно, ваше благородие обучен.
– И говоришь, что ты – крестьянский сын?
– Так точно.
– Ну ладно, иди, – с недоверием сказал Павлов.
Рядом на стуле сидел урядник в казацкой форме, уже в годах, он с вниманием оглядывал Богдана и поглаживал свою бороду.
– Вашбродь, он нормально служит, ничем не отличается от других.
– Ты меня не учи, позови ко мне Абрамова.
– Вашбродь.
– Все, пошел вон!
Через минуту я уже стоял на пороге.
– Разрешите, ваше благородие.
– Да, проходи.
Я прошел в темную комнату. В ней было только одно окно и то было похоже на бойницу, рядом с окном стояли ружья. Я окинул их взглядом: должно хватить на всю нашу сотню. Павлов оглядел медленно меня с ног до головы и начал:
– Скажи – ка мне, Абрамов, почему ты всем говоришь, что Кузьмин – сын полковника, а он сам это отрицает. Ты ведь с ним с одной деревни, так?
– Так!
– Ну, вот и расскажи, а то мне непонятно. А я очень не люблю, когда что-то не понимаю, я в своей сотне должен знать все,– уже со злобой сказал Павлов.
Я решил для себя: если начал врать, то надо врать до конца.
– Ваше благородие, это очень длинная история.
– Я слушаю, – уже с яростью в голосе сказал Павлов.
– Его отец еще не закончил гимназию, – начал я, – французы заняли нашу деревню, все, кто мог защищать Родину, держать оружие в руках, ушли, кто в партизаны, кто в армию. Семен, так звали его отца, попал служить в армию генерала Барклай де Толли. Был у него ординарцем, всю войну прошел, дошел до Парижа. По окончании войны его ждала академия генерального штаба.
Меня несло. Капитан и урядник очень внимательно слушали, мне это нравилось, и я продолжал:
– После генштаба Семен приехал в деревню к Марфе. У них вскоре родился сынок Богдан. Но после Москвы и Петербурга Семен не смог жить в деревне; люди говорили, что в Москве у него есть еще жена, дочь Московского губернатора.
Павлов при этих словах аж со стула подпрыгнул, подошел к окну.
«Вот блин, наверно губернатора я зря затронул», – я помолчал.
– Дальше что?
– Богдан хотел, чтобы отец жил с ними и из-за этого они сильно ругались с отцом. Семен всегда говорил, что он с самых нижних чинов до полковника дослужился. Поэтому Богдан и пошел служить добровольцем. Ну и я с ним, вроде как ординарцем.
– Какое образование вы получили?
–Гимназия и все.
–С таким образованием он выше поручика не поднимется, да и это звание еще надо заслужить.
– Он надеется на скоро грядущую войну.
При этих словах Павлов резко спросил:
– Какая война? У нас перемирие.
– Ой, господа, не выдавайте меня, но Богдан сказал, что война будет через месяц, может – два, с мюридами вновь.
– Кто ему сказал? – спокойно спросил капитан.
– Эти новости из самого Петербурга.
– У нас сними перемирие, – повторился капитан.
– Да я почем знаю.
– Ладно, ступай, солдат.
– Господа, прошу, не выдавайте меня, Богдан убьет меня, если узнает, что я вам про его семью все рассказал.
– Хорошо, ступай.
Я вышел. Пройдя немного, увидел стоявшего Кузьмина.
– Ты че тут?
– Тебя жду!
– Зачем?
– Хочу узнать, зачем тебя вызывали. Только не ври мне.
– А че мне врать? Хотели назначить меня урядником, но я отказался.
Богдан сильно меня толкнул.
– Сказал же, не ври мне! – он резко повернулся и пошел прочь.
Капитан Павлов сидел за столом, рассматривая карту:
– Послушай, урядник, я в затруднительном положении, не знаю, что
мне делать. Я должен доложить о грядущей войне, но если он врет, меня поднимут на смех.
– Не извольте беспокоиться, вашбродь, пусть будет как есть.
– Ладно, пусть, но к утру подготовь ружья, будем учить стрелять.
– Извините, конечно, но на обучение у нас нет патрон.
– Как нет? – удивился Павлов.
– Да так, нет и откуда им быть? Когда последний раз привозили!?
– Наверное, все таки придется доложить о войне, а то начнем без патрон, навоюем, положим всех, – Павлов оделся.
– Смотри тут, я в штаб.
Полковник Аркадий Степанович Степанов был очень строгим к нижним чинам и очень требовательным к офицерам, мог за серьезный проступок ударить в зубы солдата, но что удивительно: не позволял офицерам бить солдат, и если это случалось, то мог и сам дать по морде офицеру, но никогда не сделает подобного при солдатах.
Аркадий Степанович сидел за столом и пил чай. Рядом был его давний друг – майор Семкин Сергей Александрович: среднего роста, слегка лысоват, крепкого телосложения. За дружеской беседой их застал Павлов:
– Разрешите.
– А, штабс-капитан проходи, садись, давай сразу к делу. Я тебя пригласил вот зачем. Сегодня после обеда придет обоз с оружием. Пушки возьмет майор, а патроны и винтовки поставь у себя. Понял?
– Так точно!
– Завтра с утра начнешь обучать стрельбе. Как они у тебя?
– Да нормально.
Дверь открылась, на пороге стоял посыльный:
– Ваше благородие, я не могу Павлова найти, нет его нигде.
– Ступай, солдат, он уже здесь. Павлов встал.
– Разрешите идти?
– Да, ступай, Андрей Ильич, а ты зачем приходил?
– Да как раз за этим и приходил.
– Не понял?
– Не знаю, как вам сказать, Аркадий Степанович.
– Говори как есть.
– У меня солдат есть. Про него говорят, будто у него отец – полковник , а у того тесть- губернатор Москвы. И еще, что война будет через месяц – два. До больших чинов хочет дослужиться. Да сам он все это скрывает, это дружок его рассказал.
– Ну, что тебе сказать, – немного подумав, начал полковник, – война действительно уже рядом. А как фамилия солдата?
– Кузьмин Богдан.
– А солдат какой?
– Отличный солдат.
– Ну, тогда не препятствуй ему в продвижении по службе. Пусть послужит, потом видно будет.
– Разрешите идти.
– Да, ступай.
Павлов вышел из штаба и направился прямо на плац. Там вся сотня ходила взад – вперед. Капрал, идя рядом, увидел капитана и крикнул:
– Смирно.
Павлов спросил:
– Где Кузьмин?
– Я здесь.
– Возьми пять человек на разгрузку обоза – привезут винтовки. Пятьдесят винтовок поставить ко мне в кабинет.
– Слушаю, ваше благородие.
– Остальным привести себя в порядок, скоро вас будут распределять кого куда.
– Разрешите вопрос, – сказал Богдан.
– Да.
– Кого куда – это как?
– А это если на коне хорошо скачешь , то в казаки возьмут; если хорошо стреляешь и смышленый – то в канониры. Добавлю, что у канонира самая почетная служба, хороший канонир – на вес золота, а так же почет ему и уважение.
Богдан опять спросил:
– А у кого нет способностей, того куда?
– Домой назад отправим, – ответил Павлов, и все засмеялись на его шутку.
– За это, солдаты, можете не переживать, я любого солдатом сделаю. Нет такого человека, чтобы я из него отличного солдата не сделал.
Обоз приехал вовремя; винтовки, патроны привезли, было ещё пять новеньких пушек.
– Богдан, а может нам в канониры? – спросил я.
– Может.
– Разговорчивый ты мой! Как мне приятно с тобой беседу вести.
– Да уж не такой трепло, как ты, – ответил с обидой Богдан.
– Я может и вру всем, только из-за того, что ты всегда молчишь. Ведь с тобой нельзя поговорить просто так, по душам а я человек общительный, мне с людьми разговаривать надо. Вот ты на меня обижаешься, а скажи – можно с тобой поговорить на любую тему?
– Можно, – ответил Богдан, немного подумав.
– Вот видишь, ты задумался!
– Слышь, Колюха, да говори ты, с кем хочешь, и о чем хочешь, только не обо мне. Зачем ты всем натрепал, что я сын полковника? На меня смотрят все, как на идиота – что солдаты, что офицеры.
– Ты своей выгоды не понимаешь, – не отставал я от друга .
– Какая еще мне с этого выгода, – возразил Богдан, – мне от твоей брехни уже тошно.
– Вот смотри: я за месяц уже два раза в наряде был, полы в казарме, уже не помню сколько раз, мыл. А ты хоть раз в наряде был? Полы хоть раз мыл? А на разгрузку обозов почему назначили старшим? Вот, дружище, увидишь, скоро на повышение пойдешь. Богдан, у меня к тебе просьба есть, – вдруг стал серьезным я, – ты выполнишь?
– Ну конечно, ты же мне как брат. Ну, говори, что хотел .
– Богдан, ты когда на повышение пойдешь, про меня не забудешь.
– Николай, мне кажется, что ты и сам в свою брехню веришь, навыдумываешь, и веришь, – уже спокойно и как-то с сожалением сказал Богдан, – не трогай меня, пожалуйста, своей враньей.
К нам подошли солдаты, один спросил:
– Богдан, скажи, а вот ты куда пойдешь: в казаки или канониры?
– Я хотел бы в казаки. – сказал Богдан и замолчал. Все посмотрели на меня, я смотрел, улыбаясь, на Богдана и молчал. Пауза затянулась.
– Ну, расскажи товарищам, что ты молчишь, – обратился я к другу.
– Рассказывай сам, продолжай свое дело, – сказал Богдан, вставая.
– Да нет уж, ты сам, – делая обиженное лицо, сказал я,– тебя старшим назначали.
Богдан пошел в одну сторону, я – в другую. Тот что задавал вопрос немного постоял и увлекая за собой остальных разошлись.
К вечеру мы собрались у костра и обсуждали, куда лучше пойти. Вдруг раздался сигнал караульного, все, кто находился рядом, побежали к воротам. Мы в недоумении стояли и смотрели на ветеранов. Ворота открылись, и перед нашим взором появился отряд казаков. Все они были в пыли. Видно, длинный путь проделали. Впереди ехал казак с погонами есаула. Увидев подходившего полковника соскочил с коня, подошел к полковнику и доложил:
– Ваше благородие, по вашему приказу полусотня с дальней заставы вернулась, среди личного состава больных нет, на заставе… – он посмотрел на окружающих их солдат и замолчал.
– Приведите себя в порядок с дороги и пожалуйте ко мне.
– Слушаю, вашбродь.
Есаул прошел к умывальнику, разделся, и мы увидели перевязанное плечо.
– Что с плечом? – спросил старый канонир в помятой фуражке.
– Да вот, пометили басурмане, – ответил с досадой есаул и добавил:
– Ох, ребята, скоро опять начнется, недолго ведать было перемирие. Скапливают они там большие силы, да турки им помогают. У них пушки Круковские. Как долбанут по нам, а мы сидим за стенами, выйти боимся, армяне с дальнего аула ещё когда ушли, и нам надо было давно уходить, да как без приказа уйти. Сколь людей положили. Им тропа нужна была, а мимо нас как пройти? Слава Богу, Павлов по своей технологии стрелять научил. Они три раза пробовали прорвать нашу оборону, но у нас что пуля – то в цель. Горы трупов оставались перед стенами. Но два дня назад им пушки привезли, они все наше укрепление разбили. Хорошо, что подвалы там глубокие и большие. В них мы и прятались. Ну, ладно, надо на доклад идти.
Он посмотрел на нас:
– Это что пополнение? Из Орла есть?
– Никак нет! Но есть из Мценска.
– Ты, что ли?
– Так точно, – сказал я.
– Ну, земляк, подь сюды, – мы обнялись.
– Как там землица родная?
– Да как сказать.
– Ладно, потом расскажешь, мне к полковнику надо.
В кабинете полковника сидели уже все офицеры, не было только есаула, капитана и доктора, который перевязывал раненых, приехавших с заставы. Есаул вошел и, понимая, что ему здесь придется говорить, прошел поближе к полковнику. Начальник гарнизона, полковник Степанов встал и подошел к карте, подробная карта висела на стене:
– Господа, хочу доложить вам, что наместник генерал Муравьев в 1855 году в переговорах с Шамилем добился перемирия, но только на два года этого и хватило . В связи с этим предлагаю послушать есаула Русакова.
Русаков встал, подошел к карте и начал:
– Это у вас здесь, два года было тихо, – повернулся он к полковнику, – а на заставе нам так не казалось, у нас там по воду на речку по одному никто не ходил. Армян в ближайшем ауле семьями вырезали, последнее время особенно часто стали нападать на наши посты. Если кого в плен брали, никому живота не оставляли, казнили люто, не по-людски.
– Как погиб капитан Никулин Денис Степаныч?– спросил полковник.
– Поехал он в аул с пятью бойцами за продовольствием, а там их ждала засада, солдат поубивали, а Денис Степаныча хотели в плен живьем взять. В его пистолете патроны кончались, он саблей стал обороняться, встал спиной к амбару и бил басурман, пока сабля не сломалась. Потом обрезком сабли пронзил себе сердце. Одна армянка спряталась в доме напротив и видела все. Мы на том месте восемнадцать трупов насчитали, некоторые были пополам рассечены. Небывалой силой был наделен капитан и погиб, как герой. Так они, гады, его тело прибили на крест перед нашим редутом. После смерти капитана я принял команду на себя. Ночью мы с двумя десятками казаков отбили тело капитана и похоронили по православному. Не было у нас трусов, все дрались как львы, – есаул достал из кармана листок бумаги, – вот, господин полковник, список особо отличившихся бойцов, представленных к различным наградам .
Полковник взял листок, прочел.
– Русаков, я смотрю, вы себя первым в список внесли, от скромности не умрете.
Все засмеялись. Есаул со злостью в глазах подождал, пока стихнет смех, и сказал:
– Это не моя рука, это капитан Никулин писал, смейтесь, смейтесь, скоро вам не до смеха будет.
– Извини, есаул, ступай, отдыхать, – сказал полковник.
Есаул вышел, он был вне себя от шутки Степанова, а особенно – от смеха офицеров.
– Смеются сволочи, мы там воюем, а они здесь в тепле сидят, – он взялся за плечо. Оно вдруг сильно заныло, в темноте есаул не заметил, как я за ним шел. Есаул, не переставая, ругался. Я не мог понять, от чего он ругается: от боли в плече или от обиды в сердце. Русаков, бормоча себе под нос, подошел к своей сотне. Казаки в ночной тишине не спали – ждали его.
– Что ругаешься? – спросил кто-то.
– Да ну их, сидят сволочи, смеются, их бы гадов в ту резню.
Седой казак, подходя ближе, сказал:
– Зря ругаешься, есаул, там нет офицеров, которые не были в бою. Там есть такие, которые по боле твоего воевали, ну а смеются – правильно делают, на войне без смеха нельзя, смех нам помогает расслабиться, а так сердце не выдержит. А кто это с тобой?
Есаул повернулся ко мне и спросил:
– Ты кто?
– Я земляк из Мценска.
– А, ты! Давай завтра поговорим.
Я попрощался и ушел. Подойдя к казарме, увидел собравшихся солдат: "Меня, наверное, ждут; видели они, что я за есаулом пошел. Сейчас расспрашивать будут, а я не знаю ничего, опять врать придется". Я шёл, обдумывая, что им сказать. Вдруг на меня сзади кто-то набросился и сбил с ног. Это был Богдан. Я его такого радостного не видел давно. Он стал меня обнимать, целовать.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Я письмо из дома получил, Аленка пишет, – немного успокоившись, сказал Богдан.
– А мне письма нет?
– Тебе дружище письма нет, – с досадой ответил он, – но Аленка пишет и про твоих, все хорошо у них.
– Ну, давай поподробней.
Богдан начал читать, его жена писала, что у них все хорошо, барин их не трогает: «…Передай Коле, что его родители скучают по нему. Мы каждый вечер собираемся вместе и о вас говорим, как вам там горемычным служится. Хорошо, что войны нет…» Я спросил:
– Про моих больше нечего нет?
– Нет, больше ничего не пишет, привет тебе передает.
Я по его словам понял, что он что- то не договаривает.
– Ну, а еще что пишет?
– Пишет, что я к январю отцом стану, – как- то нерешительно сказал он. Я даже подпрыгнул.
– И что ты молчишь? С этого надо было начинать. Поздравляю тебя, друг,– сказал я, обнимая его.
– Да рано еще поздравлять, пусть родит. Я вот думаю: как мне казака назвать, а?
Он посмотрел на меня:
– В кумовья ко мне пойдешь?
– Пойду.
– Только бы родила хорошо.
– О, за это не переживай, твое дело главное, основное, самое сложное. А Аленке осталось родить и все, для баб это дело простое.
– Скажешь тоже. Ладно, кум, пойдем спать, завтра день будет трудным.
– Пойдем, – согласился я.
Утро сразу показалась не таким, как всегда. Нас, новобранцев, построили на плацу, полковник говорил громко и четко, по – военному .
– Солдаты , наступил день , когда вы присягнете на верность царю –батюшке, и с сего дня вы станете защитниками Отечества, защитниками своих земель, защитниками своих семей. Теперь никто, кроме вас, не остановит врага, который решится нарушить покой наших жен, матерей. Помните, солдаты, что нет злее врага и бесчеловечнее, который достался нам. Во многих войнах участвовал, во многих битвах бывал. Но скажу вам, что нигде не встречался с таким врагом, который измывается над пленными, пыток которых свет не видел. Перемирие, которое заключил наш наместник, по всей видимости скоро закончится. И сейчас от вас требуется скорее стать в строй обученными верховой езде и стрельбе, потому как от ваших знаний может зависеть жизнь вашего товарища. Теперь о приятном: сегодня у наших ветеранов приятное событие. Есаул Русаков, выводи тех, кто закончил службу.
Вместе с Русаковым вышло еще двенадцать человек, видимо, они были подготовлены к этому, потому как одеты были «с иголочки». Медали и кресты были у всех, есаул был полный георгиевский кавалер, и еще несколько медалей. На его мундире четко в ряд висели четыре креста. Мы, молодые бойцы, не сводили глаз с ветеранов и их наград. Я про себя подумал: «Это, наверное, традиция такая – в день присяги прощаться с ветеранами». Ветераны шутили:
– Салаги, не переживайте, и у вас будут кресты.
Невеселый стоял тот солдат, который ночью есаула учил сердце жалеть. Полковник тоже это заметил:
– Кузьмич, что невеселый такой? Аль трех крестов тебе мало? – пошутил полковник, – или домой не хочешь?
– Да нет, вашбродь, крестов в самый раз, только ехать некуда, дом мой еще десять лет назад барин вместе с семьей сжег.
– За что? – спросил полковник.
– Барин к дочери моей пристал, а сын вступился, ударил его. За это барин собрал в дом троих сыновей, двух дочек, жену, мать – старуху, дверь подпер и зажег. По щекам ветерана текли слезы. Он их не стеснялся.
– Разрешите обратиться, вашбродь,– как – будто проснувшись, сказал он.
– Слушаю тебя, герой.
– Разрешите остаться в строю, не могу я ехать домой, да и нет у меня дома.
– Ладно, Кузьмич, потом поговорим.
Кузьмич повернулся и пошел. Мы все стояли и смотрели ему вслед. Наверное, у многих здесь похожая судьба. Я посмотрел на своего друга – он опять ушел в себя. Богдан подошел ко мне:
– Слышь, кум, я вот не пойму: по всей России у бедных одна судьба.
– Ты не переживай, ты получил письмо, у твоих все хорошо, радуйся пока.
– Во-во, ты правильно сказал «пока». А что потом?
– Стройся!– крикнул дежурный.
– Давай, Богдан, вставай, пошли. Команда строиться.
Для принятия присяги построили нас на плацу, пришел священник, благословил нас. Все хотели сделать это торжественно, но рассказ Кузьмича тронул душу каждого: и солдата, и офицера. Похоже, праздник был испорчен. Да и какой это праздник? Скорее, наоборот.
После присяги было свободное время, мы сидели и думали каждый о своей судьбе.
– Кто мценский?– послышалось у входа.
– Я!– крикнул я и побежал к выходу. Там стоял есаул, блестя наградами и улыбаясь.
– Привет, земель, пойдем поговорим, расскажешь про Орел мой.
– Да я Орел видел, когда сюда ехал, и то из вагона.
– А раньше не был?
– Не приходилось. Только слышал – строится хорошо, что больше Мценска уже стал.
– Ну, а в Мценске у меня тетка, на Стрелецкой горе живет. Бывал там?
– Мы с отцом зерно на мельницу возили, а мельница у подножья Стрелецкой горы.
– Да, да, помню,– задумчиво сказал есаул.
– А где тетка живет? – спросил я.
– На горе направо, третий дом.
– А, знаю, хороший дом. Мы с Богданом на вокзал ходили каждый день по этой улице, я там каждый дом знаю. Богдан тоже здесь. Мы с ним из одной деревни, Ядрино.
Есаул задумался:
– Ядрино, это что за городом, в лесу.
– Так точно, Ваше благородие.
– Тебя как зовут?
– Абрамов Николай.
– Я с тобой как с братом поговорил, о земле родной вспомнил, как будто дома побывал, а ты «Так точно», мы что в строю, что ли? Говори свободно. Меня Андреем зовут, когда будем в строю, другое дело, а здесь расслабься.
– Андрей, я спрошу, ладно?
– Спроси. – Андрей, тебе когда домой?
– Не знаю, пока сотню сдам, пока вас понатаскаю, думаю, через месяц, не раньше.
– Мы с Богданом в казаки хотим, поможешь?
– Что от меня будет зависеть – помогу, но вы и сами должны уметь все, как в стременах не слабы, казаки в сотне почти все из одной станицы. Все с детства на коне, а вы как?
– Я думаю, не опозоримся.
– Тут мало этого, вы должны быть лучше их, вас скольких привезли?
– Шестьдесят двух.
– Вот, а мне в сотню надо всего восемнадцать, и выбирать буду не я один. Сам полковник большой любитель этого дела. Выбирает самых лучших, завтра увидишь – будет целый праздник. Слушай, земляк, а может тебе в канониры пойти? Там лучше, и в бой они не ходят, издали стреляют.
Я сделал вид, что обиделся.
– Да ладно, ты не обижайся, сказал же: помогу.
– Спасибо.
– Спасибо скажешь, если живой и невредимый домой вернешься. Ладно, пойду к своим. Ну, пока, Колюха, завтра увидимся. Мы простились. Я рассказал все Богдану. Тот на мое удивление никак не среагировал.
Утро выдалось солнечное. Выйдя из казармы, я посмотрел на плац. Там уже суетились солдаты – готовили для экзаменов площадку. Строили на ней настилы из бревен, чтобы их перепрыгивать, рыли ямы, наполняя их водой, готовили копья, сабли для джигитовки. «Весело сегодня будет», – подумал я.
После завтрака нас построили на подготовленной смотровой площадке. Здесь стоял весь полк. Зрелище обещали грандиозное. Из аула и города пришли гости посмотреть на казаков, все ждали приезда высокого начальства. Оно не заставило себя долго ждать. Приехал заместитель генерала Муравьева со свитой. Этот заместитель был не в военном, весь разодетый, как баба. Я таких нарядов никогда не видел. Его окружали в основном женщины, такие же наряженные, как он. Полковник Степанов ему отрапортовал:
– Князь, разрешите начать?
Князь небрежно махнул рукой, мол, начинайте. Полковник вышел на середину, встал так, чтобы было всем слышно и начал:
– Дамы и господа, позвольте мне перед началом немного объяснить правила нашего состязания. В казачьей сотне есть восемнадцать вакансий. Мы должны из желающих попробовать себя в джигитовке выбрать лучших. Участники должны преодолеть все препятствия: выйти на прямую, копьем сбить приготовленные горшки. И в заключении, на участника нападут пятеро конных казаков. Сабли у всех будут затуплены. Не обязательно их победить. Да и скажу вам, что это невозможно. Все казаки бывалые, не одну войну прошли. Необходимо просто несколько минут продержаться. Но не бойтесь: бить будут не сильно, но больно. Так, начнем! Желающие, принять в состязаниях участие выходи, стройся!
Желающих оказалось много, почти все новобранцы хотели попасть в казаки. – Кто первый, выходи.
Первым вышел очень уверенный в себе хлопец. Лихо вскочил в седло, вышел на исходную. Слева висело копье, справа – прикрепленная затупленная сабля.
– Первый пошел!
Первый круг смельчак объехал под громкие аплодисменты зрителей. Он-то вставал на седло ногами, то пролазил под брюхом лошади. Я про себя подумал: «Как в цирке». Все преграды перелетел отлично; следующий круг был с копьем, он на ходу достал его и несколько раз прокрутил над головой, затем очень точно сбил горшок. Публика ликовала. В заключение на него двинулись пятеро казаков с саблями. По ним было видно, что они нападают меньше, чем в пол силы, но и этого хватило, чтобы наездник упал с лошади. Второй на глазах у всех зрителей под оглушительный смех упал в воду. Третий не попал в горшок.
Мое внимание привлекла девушка в чадре, судя по фигуре, она была молодой. Какая-то непреодолимая сила потянула меня к ней, я подошел и спросил:
– Девушка, позвольте полюбопытствовать, вам хорошо видно? Девушка опустила голову и молчала, а я продолжал:
– Девушка, вы можете говорить по-русски? Она продолжала молчать. Я будто про себя сказал:
– Не понимает она ни хрена.
Но она вдруг резко повернулась ко мне и на чистом русском ответила:
– Я понимаю по-русски, но не понимаю некоторых солдат, которые пристают к девушкам, вместо того, чтобы пробовать себя на ристалище.
– Хорошо, мадам, следующий заезд я посвящаю вам. Позвольте узнать ваше имя.
