Анатолий Николаевич Овчинников
Мемуары советского мальчика
Она рассказывала мне наизусть сказки, которых ни в одной книге найти уже было невозможно и читала перед сном какие-то чудесные книжки с картинками, которые мне больше некому было почитать, а сам я еще не умел. Постепенно я засыпал на своем сундуке (кстати, постель мне была оборудована на древнем огромном сундуке, а бабуля спала на железной кровати с фигурными литыми грядушками на множестве тюфяков, а на стене и у нее, и у меня были прибиты все те же жаккардовые олени с бахромой).
А Марь Васильна с феей Маргаритой так и сидели со свечечкой и с рюмочкой бабкиной вишневой наливочки и продолжали свои беседы на темы, которые мне, советскому пацану – будущему октябренку и пионеру – еще рано было знать.
Маргарита Михална исчезла из моей и бабкиной жизни также тихо и незаметно, как и появилась. Подозреваю, что она просто покинула наш мир. А может, все было гораздо прозаичней: отец женился на местной молоденькой медсестре. Вместе с замужеством та получила по полной: стирку, глажку, готовку, уборку за всеми нами и плюс еще, в качестве бонуса – заботу и обслуживание избалованного барчука – то есть меня. Но она взялась за дело так рьяно, что я довольно быстро стал звать ее мамой. И звал ее так до конца – царствие ей Небесное!
Вскоре после этого бабке дали другую квартиру, попросторнее, но тоже без любого вида коммунальных удобств (в доме на две семьи), мы переехали, и тема с Маргаритой Михайловной как-то сама собой забылась и затёрлась.
Но я её помню и благодарен этой старой доброй фее из детских сказок.
Картошка-Фест
Рассказ посвящен картошке-кормилице.
Если при Хрущеве кукуруза была царицей полей, то картошка и при нем, и при всех последующих генсеках, включая Путина, – царицей стола! Невозможно представить, как жила Россия чуть ли не до конца 19 века без массового поедания картошки. О системе питания вкусной и здоровой пищей в СССР расскажу как-нибудь в другой раз, а пока по этой теме кратко и тезисно.
В советские времена (я имею в виду 60-е и 70-е годы) в структуре питания обычного среднестатистического советского человека преобладала такая триада: хлеб, макароны и она – царица стола – картошка. Хлеб был в буханках по 1 кг (сейчас по 650 грамм в лучшем случае) – белый и черный, который у нас называли «ржаным», а в больших городах «серым» – и белые пшеничные буханки, и булки-батоны. Хлеб был поразительно дешевым – 16 копеек за буханку (батоны немного дороже), дешевым до того, что многие заводчики свиней кормили их именно хлебом. От этого сало потом было совершенно «чумовым» по вкусу (в смысле – за уши не оттащишь и язык проглотишь) и толщиной в две ладошки. Но таких свиноводов бичевали в местной и центральной сатирической печати, взывали к их совести и обещали прибить к позорному столбу, ибо все столовые были облеплены плакатами типа: «Хлеб – всему голова», «Будет хлеб, будет и песня», «Хлеб – наше богатство» и т.п. Хлеб был дешевым не потому, что имелся такой уж его переизбыток (именно в правление Хрущева и на десятилетия вперед страна была вынуждена закупать зерно за границей), а оттого, что низкая цена поддерживалась госдотациями.
При социализме была загадочная перевернутая экономика, где «социально значимые продукты» типа хлеб-макароны-подсолнечное масло-сахар поддерживались на нижайшем ценовом уровне, зато предметы длительного пользования – бытовая техника, мебель и одежда в их числе (как ни странно) – стоили запредельных денег. Так искусственно поддерживался баланс спроса и предложения. Чтобы купить средний для тех времен холодильник «Бирюса», или радиолу «Рекорд», или диван-кровать нужно было отдать 3-4 месячных зарплаты (правда, можно было воспользоваться дешевым потребительским кредитом под 3%). Только вот одновременно с этим существовал и жесткий дефицит всего и вся из техники, мебели и одежды (кроме ватников и галош). Ну, да, квартплата была символическая, лечение-образование на халяву, но у тебя не спрашивали, как тебе выгодней – тебя ставили перед фактом: живи как все и радуйся!
Макароны были двух видов: вермишель «Яичная» в пачках копеек по 40 и макароны «Макароны» серого цвета на развес и тоже где-то в эту цену. Последние были нарезаны в длину 25 см и имели внутренний диаметр 7,62 мм (калибр). Папиросы «Беломор», «Любительские», «Север» и даже «Казбек» имели тот же калибр 7,62 мм. И это неспроста (согласно легенде): в предельно милитаризованной стране все макаронные и папиросные фабрики в случае объявления военного положения мгновенно могли быть перенастроены на выпуск патронов для автомата Калашникова АК-47 все того же калибра 7,62 мм.
Теперь о картошке.
Мы жили в небольшом райцентре. Так вот, никогда и никто нам тогда в магазины картошку не поставлял, равно как и капусту, морковку, огурцы, яблоки, тыквы и всё прочее плодо-овощное. Всё и у всех (почти) было со своего огорода и, если не хватало, с рынка. Не могу отвечать за хозяина района – за первого секретаря райкома КПСС – мы с ним не общались, но вся остальная номенклатура в лице директоров предприятий, местных чиновников, судей-прокуроров и даже начальников милиции и местного КГБ – они все до единого выращивали для себя картошку (а также и всё остальное) на приусадебных участках и на огородах, нарезаемых всем желающим на близлежащих полях и лугах. О сёлах вообще молчу, там было натуральное хозяйство без вариантов: нет огорода – нет жизни, и никакие колхозные трудодни тебя не спасут.
У нашей семьи тоже был свой микроогородик во дворе суда (мы жили в здании районного суда), а постоянный участок под картошку и овощи нам нарезали на заливных лугах между городом и лесом. Картошку всегда сажали «на майские», то есть, в первых числах мая. Предварительно с погребов доставалась прошлогодняя семенная картошка (была она, как и обычная для еды размером с кулак), семена очищались от вылезших ростков и резались пополам, с тем расчетом, чтоб на каждой половинке обязательно были «глазки». К этой легкой работе привлекали и меня лет с семи.
До огородов добирались кто как: машин практически не было. Я имею в виду не только личные легковые – это было вообще нонсенс для 60-х годов, но и грузовиков с автохозяйств. Сами они, конечно, шофера и их начальство пользовались своим транспортом вовсю, а вот посторонним (кроме самых крутых начальников), официальный заказ несчастной полуторки не прокатывал – только за магарыч лично с шофером. Это для него почему-то называлось «колымом», он так «колымил» (может, от Колымы?). Вот кто жил относительно неплохо при социалистическом хозяйстве, даже при крайне низкой официальной зарплате рублей в 60-70.
У кого-то был мотоцикл, а если с коляской, так это было решение вообще всех проблем и с огородом, и с содержанием домашней живности – на нем можно было чёрта лысого увезти, особенно с любимой работы. А так основной вид транспорта – велосипед, как теперь в Бельгии, на нем можно было изловчиться и даже пару мешков картошки увезти. Ну, и самодельные тачки-тележки.
У нас же для судейских была льгота: у нас была не какая-то там машина, но натуральная живая лошадь, стоявшая на балансе в качестве тягловой силы в райисполкоме и отданная на попечение конюха дяди Митяя для обслуживания суда. Во дворе помимо навесов для дров и угля были старинной постройки красного кирпича лабазы еще с купеческих времен, в них и была обустроена конюшня. Там хранились все необходимые лошадиные аксессуары, как-то хомуты, оглобли, супонь, чересседельник… Ну, и сопутствующий хозинвентарь и средства передвижения: телега, дроги (телега-платформа), двуколка (двухколесная бричка), зимние сани простые и сани-розвальни, всякие плуга-лемеха и т.п. Да, еще, разумеется, запасы сена-соломы и овса.
Лошадь, а скорее всего это был мерин – точно не уверен и имени его не помню, но не важно: лошадь, да лошадь – была обычной беспородной деревенской скотинкой, но в жизни окружающих её людей она играла очень важную роль. Она (он) вечно в своем стойле что-то жевала и хрумкала овсом – для лошади овес – это как высокооктановый бензин для машины, а мы, пацаны исподтишка любили её подкармливать (почему-то это не поощрялось) хлебом, яблоками и сахаром.
Эта несчастная лошадь-мерин подвергалась между тем нещадной эксплуатации со стороны людей. Судите сами: постоянно кому-то требовалось и зимой, и летом что-то перевезти по хозяйству: шкаф там или сундук с приданым, или те же мешки со свеклой, а то и навоз на огород. Последнее чаще всего, с навозом у нас проблем не было. Хотя основная функция у этой несчастной скотинки – это доставка судей с заседателями в пригородные деревни на выездные сессии. 60-е годы, уже космические корабли вовсю бороздили Большой театр, а советские судьи тащились в бричке судить конокрадов. Дядя Митяй и сам роздыху не знал на такой работе и наша лошадь тоже, но Митяй хотя бы в магарычах купался, а мерин только в овсе. Как несправедлив этот мир!
Итак, посевная… Грузим картошку (ну, в смысле, взрослые, а я контролирую) в телегу и на поле. По прибытии дядя Митяй распрягает лошадь, но тут же «вставляет» её в какие-то оглобли с плугом на конце. Один из мужиков (или баб) берет нашего мерина под уздцы и ведет его вдоль будущей борозды, а сзади Митяй упирается в плуг: пласт плодородной после разлива Дона земли отваливается и туда надо кидать семя. И так через каждые 30-40 см. На следующем круге (в смысле, на обратном ходе) эта картошка автоматически засыпается соседним пластом земли.
Интермедия. В те далекие времена Дон разливался бескрайне, на полях в лужах порой даже оставалась приличных размеров рыба, меж кустов мужики ставили сети, которые они по пьяни могли забыть и потом летом было забавно видеть остатки сетей практически среди леса. Зимой лёд на реке вырастал до метровой толщины. Его организованно выпиливали специальные бригады – для летних ледников райпищеторга, райПО, хлебозавода и прочих потребителей холода. Тогда в наших «тигулях» напрочь отсутствовали не только домашние, но и промышленные холодильные установки. Кубы голубого льда, укрытые соломой, поддерживали в хранилищах с провизией нужную температуру до следующей зимы. Так было тысячи лет до меня, так было и в моем детстве.
Вернемся к картошке. Работа тяжелая, особенно для нашего несчастного коня. Его часто останавливают, давая передохнуть, «заправиться» овсом из торбочки и «испить шеломом воды из Дона». И так весь день. Коник обслуживал несколько судейских семей, мы были все, естественно, соседями по участкам. Вокруг на лугах тоже кипит работа, копошатся люди, как правило, все друг друга знают. Кое у кого тоже есть лошади – тоже от своих организаций, иметь лошадь частным образом было нельзя, но эти запреты как-то обходились и власть, установившая эти дурацкие законы, сама смотрела на их нарушение сквозь пальцы, понимая в то же время их абсурдность.
В основном, все сажают все-таки «под лопату», то есть, когда один ковыряет землю на штык лопаты, а второй (вторая) бросает картошку в ямку и тут же присыпает её землей. Не каждый раз получается «отсадиться» за один день. К тому же Митяя в эти горячие денёчки знакомые усиленно «магарычат» со всех сторон: чтобы тоже сажать «под лошадь» – это гораздо легче, к тому есть на ком тащить мешки с семенами, а не на своем горбу. Судьи, как старшие по «посадке» во всех смыслах – а это две дамы в возрасте (но тоже пашут, как и все) – нехотя разрешают Митяю использовать наше орудие производства на стороне, так как они сами, вообще-то, преступают закон: лошадь им выделена для разъездов, а не для их личных нужд, а также заседателей, секретарей и даже уборщиц.
Ладно. Картошку посадили. Между прочим, на тех же участках сажали кому что вздумается, не только картошку: свекла, тыква, кабачки – это для скотины; помидоры, капуста, огурцы – это для людей. Тогда колорадский жук до нас еще не добрался, поэтому за все лето надо было прогуляться на плантацию еще только один-два раза, чтобы прополоть от сорняков и «окучить».
Этим занимались, в основном, женщины, которым по жизни «не хватало» стирки, готовки, уборки, ухода за детьми, приусадебным участком и за домашней скотиной – всё это считалось не труд, а так – тунеядство, преследуемое по закону. Женщина должна была обязательно иметь еще и официальное место работы, сведения о которой в те благословенные и свободные времена заносились в личный паспорт гражданина Союза ССР.
И вот подходит конец августа-начало сентября. Наступает тот самый праздник «Kartoshka-Fest» – время уборки урожая картошки. Воскресный день – тогда был один выходной в неделю, – картофельные поля окрасились разноцветными пятнами – это сотни людей готовятся к празднику. Дядя Митяй опять впрягает нашего боевого коня в оглобли с плугом-лемехом, и они вдвоем шуруют по борозде.
Лемех вываливает из-под высохшей ботвы куст картошки, мы её подбираем в ведра и относим в мешки. Картошки всегда было много, крупная и это, несмотря на генетическое однообразие семенного материала – тогда из Голландии нам семена не привозили – работал плодородный после разлива Дона слой ила (как в Египте после разлива Нила).
То тут, то там начинали виться дымки костров – это жгли ботву и, одновременно, начинали печь в золе картошку. Да, такой нюанс: безлошадные ковыряли свою картошку вилами, что было очень тяжело и долго. Счастливые обладатели лошадей тем временем уже заканчивали с работой и принимались праздновать. Взрослые доставали водочку (это кто побогаче, она стоила 2,87 за пол-литра), а, в основном, мутный самогон, заткнутый газетной затычкой (он стоил всего рупь – у кого свойского не было), дети хлебали квас. И вот подходила картошка. Обугленная, раскаленная и невероятно вкусная, потому что со своего огорода, а к ней подавались обязательные огурцы-помидоры, лук, яйца и сало. Кое-где начинала наяривать гармошка и раздавались застольные протяжные песни и частушки не для детского уха.
Такой вот фестиваль. Мешки с картошкой грузили на подводу (безлошадные мучились кто с тачкой, кто с велосипедом). Наш несчастный мерин был вынужден делать несколько рейсов с грузом в смену (хоть и близко от дома, но все же…). Картошку сначала подсушивали во дворах (влажная сгниёт) и потом сносили в погреба на хранение – уже россыпью, без мешков. У нас, например, под всем зданием суда (это был старинный одноэтажный купеческий дом) находился гигантский подвал со стенами и сводами из красного кирпича, с них свешивалась мерзкая толстенная паутина (это какие-же тогда были паучищи?!). В закругленном потолке были вделаны огромные кованые кольца, мы пацанами были уверены, что это для пыток, но оказалось все гораздо прозаичнее – в старину за них подвешивали туши.
В подвале были обустроены перегородки-клети, чтоб хватило на десяток пользователей. Тут же стояли огромные дубовые бочки из-под пива с соленьями: бочка огурцов, бочка помидоров, бочка моченых яблок (разумеется, антоновка) и позже, к ноябрю, появлялась еще и бочка с квашеной капустой. Позже, потому что капусту под закваску надо срезать после первого мороза, тогда она слаще. И так было у каждого хозяина в нашем подвале. Да у всех!
Такое вот натуральное средневековое хозяйство. Собственно, в деревне тогда нуждались только в соли, спичках, мыле и сахаре. Всё остальное могло быть собственного производства, в том числе мебель (сундуки-лавки-полати и столы) и одежда. Но это уже отдельная «Песнь песней».
