Анастасия Эльберг
Тишина в эфире
– Откуда я возьму хреновы апельсины? Я не уверен, что у меня и кофе есть. А какой сегодня день?
– Пятница, четвертое ноября 1989 года, двадцатый век. Мы в Треверберге. Напомнить тебе твой адрес?
– Очень смешно. – В трубке что-то зашуршало – должно быть, Рэй выбрался из кровати. Через пару минут Лоуренс услышал скрип открываемой двери и дребезжание холодильника. – Слушай, Уайт, мне приснился идиотский сон. Будто дежурный попросил меня приехать в лав-отель «Фиолетовое солнце» и глянуть на какие-то трупы. Я явился туда пьяный в стельку и поругался со светловолосой детектившей. Помнится, она даже пригрозила, что пожалуется Мэю. Боги, ну что за дурь. Да еще такая реальная.
Детектив Уайт закрыл глаза и прижал ладонь ко лбу.
– Теперь я понимаю, почему тебя искал Мэй.
– Да? А почему он меня искал?
– А еще я понимаю, почему Алисия говорила со мной так, будто я в течение года мучил голодом ее кошек.
– Ты вообще о чем, Лоуренс? Апельсиновый сок! Наверное, Вики постаралась. Так уж и быть, прощу ей молчаливый уход. К слову, вчера она спала как бревно, хотя обещала ждать меня мокрой и горячей. Так о чем ты?
– О том, что тебе удалось совершить невозможное, мужик – разозлить детектива Алисию Кантер.
– Кто такая Алисия Кантер?
– Светловолосая детективша, с которой ты поругался вчера в лав-отеле «Фиолетовое солнце».
Рэй помолчал, осмысливая услышанное.
– Хочешь сказать, что мне это не приснилось? Да нет, Лоуренс. Я бы так не поступил. Я с трудом стоял на ногах – и уж точно не явился бы в таком виде на место преступления. Верно, Лоуренс? Не молчи, я чувствую себя покинутым и одиноким.
– Пора бы тебе завязывать с выпивкой.
– Да что ты? Поговорим, когда ты перестанешь глотать любую дурь, которую видишь на своем пути.
– Это удар ниже пояса, мужик. Дурь нужна мне для того, чтобы выжить.
– А мне для того, чтобы выжить, нужна хренова пачка сигарет! И крепкий кофе. И немного еды. Мой холодильник напоминает опустевшую после средневековой эпидемии чумы Европу. Перестань читать нотации и привези что-нибудь пожрать.
Глава пятая. Юнона
Шестидесятые годы двадцатого века
Европа
Мужчина положил в ванну еще один пакет со льдом, выпрямился и, поморщившись, потер ладонью поясницу.
– От этих упражнений у меня разболелась спина, – сказал он с упреком. – Зимой я и без того мучаюсь от болей в спине! Или ты забыла?
– Я помню, мой господин. Я не хотела…
– Разумеется, ты не хотела. Ты проглотила с десяток порций снотворного порошка потому, что у тебя бессонница. И вовсе не потому, что намеревалась меня разозлить.
Она обхватила колени руками и сжалась. Не от холода – еще полчаса назад он обжигал, а теперь вода казалась почти приятной – не от страха и даже не от приступов тошноты, которые до сих пор скручивали желудок. Она смотрела на свои волосы. Длинные темно-рыжие пряди, облепившие плечи и струившиеся по поверхности воды. Похожи на змей. На змей, чьи укусы смертельно ядовиты. Она всегда гордилась своими волосами. Не стригла их, не красила, редко заплетала, боясь, что ленты могут им повредить. Женщины завидовали ее волосам. Они нравились мужчинам. Кто бы мог подумать, что один из этих мужчин сначала отнимет у нее свободу, потом – жизнь, а потом – и право на смерть. Ручные ядовитые змеи обратились против своей хозяйки. Она зажмурилась и опустила голову, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Ей нельзя плакать. Сегодня она и так расстроила господина своим отвратительным проступком. Как она могла даже подумать о том, чтобы лишить себя жизни? Неужели хотела причинить ему боль? Заставить его страдать?
– Я виновата, мой господин. Я сожалею.
– Пустые слова. Твои губы произносят их, а думаешь ты о другом. Если бы ты искренне сожалела о содеянном, то смотрела бы мне в глаза. Человеческая жизнь священна. Ни у кого нет права ее отнимать. Даже если это твоя собственная жизнь. Разве у тебя нет причин для того, чтобы жить? Разве ты пленница, которую приковали кандалами в крохотной комнате? Я даю тебе недостаточно свободы? Лишаю пищи? Может, ты думаешь, что я не люблю тебя?
Слезы сдавили горло, и она всхлипнула, поднеся ладонь к губам. Мужчина размахнулся и ударил ее по лицу.
– Значит, ты все-таки сомневаешься в моей любви?! Я мог оставить тебя умирать там, в спальне, и сделать вид, что ничего не произошло! Мог сказать полиции, что привел домой шлюху, и она отравилась принесенным ей же дешевым кокаином, а помощь не подоспела вовремя! Но я поступил иначе. Так, как сделал бы на моем месте любой мужчина, который дорожит своей женщиной и боится ее потерять. Я помог тебе. И вот чем ты платишь мне за доброту. Слезами и сомнениями в искренности моих чувств!
– Я плачу от радости, мой господин. Я слабая женщина, и мне повезло, что я встретила тебя. Я обязана тебе жизнью.
Мужчина тепло улыбнулся и погладил ее по щеке, убирая растрепавшиеся пряди.
– Разумеется, тебе повезло. Ты не только слаба, но и глупа, и не можешь распоряжаться своей судьбой. Только представь, что бы было, если бы мы не встретились. Ты бы закончила жизнь в дешевом притоне для наркоманов, в ночлежке для бездомных. А, может, умерла бы где-нибудь в подворотне зимой. Но теперь ты можешь не волноваться – я рядом. Я за тобой присмотрю. А все потому, что я люблю тебя, милая. Ты самый ценный подарок, который мне когда-либо преподносила судьба. – Он глянул на остатки льда, плававшие на поверхности воды, и поднял брови. На его лице появилось выражение искреннего удивления. – Дорогая, это никуда не годится. Ты же вся дрожишь! Я принесу тебе полотенце и распоряжусь, чтобы нам подали ужин.
***
К ужину слуги накрыли на одном из балконов. Опускался вечер, сумерки пахли цветущим весенним садом и духами великосветских дам, под которыми всегда прячется сладкая ложь. Мужчина сидел вполоборота к ней, курил тонкую сигару и любовался горами. Небо до сих пор было светлым, и их силуэты походили на рисунок углем. Она наблюдала за тем, как рисунок этот постепенно бледнеет. Сначала исчезают краски, потом линии становятся менее четкими, а потом все исчезает. Как граница между любовью и ненавистью, счастьем и горем, добром и злом. Иногда ей казалось, что не существует ни любви, ни ненависти, ни счастья, ни добра, ни зла. Только боль. Многоликая, каждый раз открывающая новую, ранее неизведанную глубину отчаяния.
– Выпей вина. Это вернет тебе силы.
Мужчина поставил перед ней бокал красного вина, и она покорно сделала глоток. Желудок больше не скручивало, тошнота прошла. По телу разливалось приятное тепло. Она взяла маленький бутерброд с круглого золотого блюда, отправила его в рот и закрыла глаза, наслаждаясь оттенками вкусов. К столу мужчины всегда подавали самую свежую и самую изысканную еду, а повара готовили великолепно. Редкие сыры, экзотические фрукты, горячий мягкий хлеб с хрустящей корочкой. Тысячи блюд из даров моря: огненно-острые, нежные, сливочные, приправленные тонко подобранным букетом восточных специй. Мясо прямиком с аргентинских пастбищ с ароматными веточками розмарина, тающее во рту. Рыба, которую приносили вместе со сложными итальянскими соусами. И, конечно же, вино. Много вина, такого же изысканного, как все остальное. Она думала, что у мужчины есть собственные виноградники, и они достались ему вместе с замком и землей. И с огромным состоянием. Судя по его привычкам, он был потомственным аристократом. С ней мужчина общался по-английски, со слугами и гостями – по-французски, по-немецки и по-итальянски. Последние три она худо-бедно понимала, хотя вряд ли смогла бы связать несколько слов в понятное предложение, но слышала, что у него нет ни тени акцента.
– Вижу, черная икра тебе по душе, – обратился к ней мужчина, когда она взяла следующий бутерброд.
– Да, мой господин. Сегодня она особенно вкусна и свежа.
– Как воздух для человека, одной ногой побывавшего в могиле, верно? Чистый и сладкий. Каждый глоток – высшее наслаждение.
На его губах появилась холодная скользкая улыбка, и терпкое вино с легкой фруктовой ноткой, которое она пригубила за мгновение до этого, во рту превратилось в вонючую болотную воду.
– Зачем портить чудесный вечер мыслями о смерти, мой господин? Вы будете жить вечно, а я…
– … а ты будешь жить до тех пор, пока мне не надоешь. В твоих интересах вести себя как послушная игрушка.
– Эта мысль давным-давно стала частью моего существа, мой господин.
Мужчина положил сигару в хрустальную пепельницу и удовлетворенно улыбнулся.
– Красивая и дорогая игрушка. Куколка из редкого фарфора, сделанная на заказ искусным мастером. Моя куколка достойна лучшего. Лучшая еда и вино, платья, при виде которых любая великосветская дама сойдет с ума от зависти, мягкая перина… платье! До приема осталось меньше суток, а у тебя до сих пор нет платья! Почему ты мне не напомнила?! Ты хочешь появиться перед моими гостями в уродливых шмотках, которые надевала на бал месяц назад?!
Ее рука вздрогнула, и вино выплеснулось на стол. Мужчина выругался.
– Идиотка! Посмотри, что ты натворила! Больше года я пытаюсь привить тебе светские манеры, а ты до сих пор держишь винный бокал как тупая безродная крестьянка! Что еще я могу сделать для того, чтобы ты превратилась в леди?! Может, воспользоваться плеткой?! Разве ты не понимаешь, что я не могу назвать тебя своей невестой перед всем светом, пока ты не освоила простейший этикет?! Или ты не хочешь разделить со мной постель?!
О постели мужчина упоминал редко, но одна мысль об этом наполняла ее душу первобытным страхом. Неужели ей и вправду когда-нибудь придется войти в его спальню в качестве любовницы? В качестве жены?.. Нет. Уж лучше до конца дней терпеть вспышки гнева и побои. У нее нет ничего своего, помимо мыслей (если он их не читает, в чем она уверена не была), но она хотя бы не превратилась в тряпичную куклу для постельных игр. До сих пор. Пока что.
– Я мечтаю об этом с того момента, как впервые увидела тебя, мой господин.
– Ну разумеется. – Он взял сигару и с ожесточением вдавил ее тлеющий кончик в хрусталь пепельницы. – О чем еще ты мечтаешь? Может, о том, что я подарю тебе бессмертие?
Она ахнула, широко распахнув глаза. Мужчина смотрел на нее с прежней холодной улыбкой.
– Хочешь стать бессмертной шлюшкой? Бессмертная ведьма-шлюшка. Мы поклянемся друг другу в вечной любви так, как это делали мои предки. И будем вместе до тех пор, пока смерть не разлучит нас… Ах да. Мы же бессмертны. Значит, мы будем вместе навечно.
– Это слишком щедрый дар, мой господин, – заговорила она почти неслышным шепотом. – Даже если бы ты решил подарить мне вечность, я бы не приняла ее. Я не заслужила.
– Верно. Пока что ты чужая шлюшка. Станешь моей – тогда и поговорим. Почему ты не ешь мясной рулет, душа моя? Паоло нынче вечером старался вовсю – и только ради тебя. Он знает, как ты любишь мясной рулет. И запомни: светская женщина не должна надевать одно и то же платье на бал и на прием. Это так же уродливо, как открывать колени в приличном обществе и проливать вино. – Он тяжело вздохнул. – Вот видишь, что со мной сделали твои прекрасные рыжие волосы? Вместо того, чтобы встречаться за ужином с влиятельными людьми и обсуждать крупные денежные вложения, я воспитываю крестьянку. Но ничего не поделаешь. Ради достойной жены нужно основательно потрудиться.
Глава шестая. Китти
4 ноября 1989 года, пятница, около полудня
Треверберг
Яростно скомкав вырванный из печатной машинки лист, Китти швырнула его в корзину для бумаг. Та опрокинулась и покатилась по ковру, рассыпая пустые конверты, использованную копировальную бумагу и мелкий мусор. Девушка взяла стоявшую на расстоянии вытянутой руки кружку, сделала глоток чая, остывшего чуть ли не до состояния льда, тяжело вздохнула и начала собирать с пола бумаги. Арман, главный редактор литературного раздела «Треверберг Таймс», в котором она публиковала свою колонку, не раз предлагал ей купить компьютер. «Если ты не можешь себе этого позволить, Китти – а я уверен, что можешь – то позволь редакции сделать тебе подарок». Но мисс Свонсон не соглашалась. Она любила печатную машинку. Во-первых, потому, что та напоминала ей о детстве, о тех днях, когда Китти двумя пальцами набирала свои первые статьи, а мать тихонько сидела в кресле с книгой. Во-вторых, потому, что печатная машинка требовала концентрации мысли: ошибешься один раз – и приходится выбрасывать целый лист. В-третьих, она любила романтичный шелест клавиш. Особенно приятно было работать осенними вечерами, слушая шум дождя за окном и попивая вино.
В такие моменты Китти вспоминала о мечте, которую откладывала в долгий ящик, оправдывая мыслимыми и немыслимыми причинами. Она хотела написать роман. Настоящий роман с придуманным ей же сюжетом, с мужественными героями, красивыми женщинами, захватывающими приключениями и драматичной историей любви. Как забавно порой ложатся карты. Она работает в «Треверберг Таймс», руководит выпуском альманаха в «Сандерс Пресс», имеет тысячу полезных связей. Стоит только заикнуться о желании написать роман – и через пять минут ей на стол ляжет договор о публикации, за который любой автор продаст душу. Но Китти никаких романов не начинала – и вряд ли начнет в ближайшем будущем. Ведь у нее есть колонка, обязанности руководителя, радиопрограмма и куча обязательств, лежащих на плечах как тяжеленный свинцовый воротник. Самые целеустремленные писатели – люди, которые поднимаются с самого низа. Люди, в талант которых сперва никто не верил. У них достаточно сил для того, чтобы пробивать головой самые непреодолимые препятствия, они открывают двери в самые неприступные комнаты. А если мечту внезапно положили перед тобой на блюдце с золотой каемкой, тебе становится страшно – и ты отступаешь.
Китти вернула на место корзину, вновь села за машинку и вставила новый лист, но желание работать пропало. Да и посещало ли оно ее сегодня? Вряд ли. «Темная половина» вышла в двадцатых числах октября, и уже через пару дней после этого знаменательного события Арман насел на нее с просьбой написать рецензию. Будучи поклонницей таланта Стивена Кинга, мисс Свонсон проглотила роман за несколько ночей, но статью так и не начала. Приступала несколько раз – и останавливалась, недовольная тоном первых абзацев. Вчера она клятвенно пообещала редактору подготовить материал на выходных. Решения полететь в гости к матери это не отменяло, Китти могла написать рецензию до обеда и вылететь ночным рейсом, добравшись поездом до ближайшей столицы (и когда уже в Треверберге построят аэропорт?), а между делом пробежаться по магазинам. Но после эфира она вернулась домой совершенно разбитой, а утром чувствовала себя так, будто по ней проехала танковая колонна. Мотаться в таком состоянии по Европе чревато серьезной простудой и потерей голоса, ее рабочего инструмента. Помимо всего прочего, вчера она, выходя из машины, наступила в гигантскую лужу и промочила ноги. И почему ей вздумалось обуть «лодочки», тогда как нормальные люди с началом дождей переходят на ботинки и сапоги?..
Проглотив для верности порошок от простуды и заварив чай с лимоном, Китти занялась тем, чем одинокие трудоголики чаще всего занимаются по выходным – села за работу. Она написала текст для свежего выпуска колонки, сделала несколько звонков в офис, раздав подчиненным мелкие распоряжения и приступила к рецензии на «Темную половину». В тот момент, когда девушка отправляла в корзину десятый вариант начала статьи, на столе ожил телефон.
– Привет, – поздоровался Арман. – Не отвлекаю?
– Безуспешно пытаюсь родить материал. Что-то случилось? Позвонил напомнить о сроках?
– Думаю, ты и так о них помнишь, дорогая. – Он помолчал, будто собираясь с мыслями. – Хотел спросить, как ты себя чувствуешь. Я слушал вчерашний эфир. Ты показалась мне… кхм… немного больной. Не в голосе.
Китти сделала очередной глоток чая и с трудом удержалась от того, чтобы его выплюнуть. Есть ли на свете что-то хуже остывшего чая с лимоном?..
– Я и вправду плохо себя чувствовала. Наверное, простудилась.
Вчера она чувствовала себя отлично – ровно до того момента, пока оператор не перевел на ее линию звонок психопата. А потом что-то случилось – и вся сосредоточенность мисс Свонсон испарилась как дым. Она пыталась собраться с мыслями и взять себя в руки, понимая, что звучит как дурочка, впервые оказавшаяся у микрофона, но ничего не помогало. Даже красноречивые взгляды Билла и звукорежиссера за пультом. А вот Альберта Пэйдж чувствовала себя раскованно. В самом начале интервью она запиналась, прятала глаза и делала лишние паузы, но уже минут через десять освоилась и отвечала на вопросы искренне и с большим удовольствием. Ей чертовски нравилось говорить о книгах, творческом процессе, странных писательских привычках и внушительных гонорарах. Но когда речь заходила о «Рождении Юноны», она говорила с легким напряжением, в котором угадывался страх.
– Береги себя, милая. Ты у нас одна. Я могу чем-нибудь помочь? Привезти аспирин, сироп от кашля, лимоны?
– Спасибо, Арман. Пока что помощь мне не нужна.
– Моя жена вырастила маленькое лимонное дерево. Знаешь, из тех, которые стоят на подоконнике. Не поверишь, но лимоны там вполне себе настоящие. И страшно кислые, как и подобает истинным лимонам. А еще она делает особую дыхательную гимнастику, когда у нее пропадает голос. Надеюсь, это тебе не понадобится. На крайний случай. Если что, звони.
Арман был женат на Сесилии Грэм, старшей дочери городского медиамагната, владевшего газетой «Треверберг Таймс», несколькими каналами, двумя радиостанциями и компанией сотовой связи. Сесилия Грэм, яркая брюнетка, носившая классический «боб», красную помаду и деловой костюм из черного шелка с белоснежным нашейным платком, принадлежала к элите местного телевидения. «Здравствуйте! С вами Сесилия Грэм, и вы смотрите главный выпуск новостей канала «Треверберг Таймс». В ближайшие полчаса мы расскажем вам о центральных событиях, произошедших в Треверберге за последние сутки. Пожалуйста, не переключайтесь». Эти предложения она произносила каждый день на протяжении многих лет, и зрители, собравшиеся у экранов, слышали их ровно в семь вечера. Голос у Сесилии был потрясающий – бархатный, грудной, с легкой хрипотцой, которая лишь добавляла ему очарования. Неудивительно, что она его бережет. Китти бы от такого не отказалась.
– Обязательно. Увидимся.
Китти положила трубку, бросила последний взгляд на печатную машинку и поднялась. Думать о том, что она просидит здесь до вечера, была невыносимо. Уж лучше подышать свежим воздухом, выпить кофе вне дома и поглазеть на витрины.
Двумя часами позже
Подошедшая к прилавку филиала «Уютного Треверберга» Китти Свонсон улыбалась так широко, что губы бледной девушки за кассой невольно расплылись в ответной улыбке.
– Привет, добро пожаловать в «Уютный Треверберг», – обратилась она к клиентке. – Я могу предложить вам меню – или вы готовы сделать заказ?
– Готова как никогда ранее. Большой капучино с зефиром и шоколадом и равиоли в сливочно-чесночном соусе с тремя видами сыра, пожалуйста.
– Большой капучино с зефиром и шоколадом и равиоли в сливочно-чесночном соусе с тремя видами сыра, – повторила кассирша, отбивая заказ. – Еще что-нибудь?
– Свежий номер «Треверберг Таймс».
– Прошу, мэм.
Китти протянула кассирше кредитную карту, получила квитанцию и заняла один из дальних столиков, располагавшийся в углу возле стеклянной витрины. Полдень был самым оживленным временем в деловой части новой половины Треверберга. Машины оглушительно сигналили, «скорые» из госпиталя имени Люси Тревер, находившегося неподалеку, пытались лавировать в транспортном потоке, курьеры частных фирм по развозке товаров, посыльные из ресторанов и сотрудники дорожной полиции на мотороллерах пытались выжить в этом хаосе, а бесконечная толпа бизнесменов и клерков брела по тротуарам с обеих сторон дороги, направляясь на обед или возвращаясь с обеда в офис. Студенты-медики, которых рядом с госпиталем всегда была тьма-тьмущая, торопливо поглощали бутерброды за столиками по ту сторону витрины. «Столики для вечно занятых», так их называла Китти. Высокие, без стульев. Предназначенные для людей, которые постоянно смотрят на часы и живут с чувством «я опять опаздываю», хотя на самом деле ни разу никуда не опоздали. Мисс Свонсон тоже принадлежала к таким людям, но сегодня она на часы не смотрела, никуда не торопилась и не думала о том, что опоздает. Она наслаждалась бездельем.
Два часа терапевтического шопинга лишили счет Китти нескольких сотен долларов и пополнили ее и без того богатый гардероб чудесным осенним пальто, лакированными сапожками на шпильке, двумя сумочками из натуральной кожи и вечерним платьем от Франчески Уинстон. Слава богу, Фран в салоне не оказалось. В противном случае она заговорила бы девушку часа на три, если не больше. А поговорить мисс Уинстон любила. Ее салон был настоящей сокровищницей великосветских сплетен. Порой Китти включалась в игру – к примеру, в тех случаях, когда Франческа снимала с нее мерки для нового платья, попутно рассказывая о любовнике жены какого-нибудь бизнесмена (никуда не сбежать, как ни старайся) – но чаще всего отказывалась, делая это максимально вежливо. Создательница бренда «F.W.» может позволить себе проводить дни за кофе и сплетнями, свою карьеру она уже сделала. А мисс Китти Свонсон расслабляться рано. Каждая минута на счету.
Официант принес кофе и равиоли. Последние девушка, успевшая проголодаться, съела за какие-нибудь десять минут, а потом взяла «Треверберг Таймс» и уже протянула руку за чашкой, но замерла, увидев заголовок на передовице. «Безымянная Юнона в фиолетовых шелках: загадочное самоубийство в Ночном квартале». Сглотнув внезапно появившуюся во рту горечь, Китти села прямо, открыла газету на указанной странице и начала читать.
«Вчера ночью в лав-отеле «Фиолетовое солнце» был обнаружен труп неизвестной женщины, – писал автор статьи. – Полиция не давала официальных комментариев, но наши источники сообщают, что речь идет о самоубийстве, а именно – об отравлении сильнодействующим обезболивающим. Возможный свидетель произошедшего, мужчина, которого леди принимала у себя за несколько часов до смерти, находится в госпитале имени Люси Тревер с диагнозом «тяжелая интоксикация», и его состояние оценивается как стабильное, но врачи не выводят пострадавшего из искусственной комы, опасаясь непредвиденных последствий. Острые языки назвали покойную в честь главной героини нашумевшего романа Альберты Пэйдж. Таблетки, которые приняла незнакомка, были перетерты в порошок, и наш читатель без труда может провести аналогию со сценой, где Юнона принимает смертельную дозу снотворного. Не хотим сгущать краски, но, похоже, мисс Пэйдж обзавелась очередным поклонником своего таланта. Или правильнее будет сказать «режиссера будущего фильма по мотивам романа «Рождение Юноны?».
Китти бросила газету на стол, сделала глоток кофе и крепко зажмурилась. Все будто помешались на этой книге. Даже Арман, вроде нормальный человек – точнее, вампир, а не человек, но это детали – прочитал гребаное «Рождение Юноны» дважды и капал на мозги ответственному редактору серии с просьбами «потребовать у этой Альберты что-нибудь еще в таком духе». Если даже мужчины находят привлекательными книги о психологическом насилии… Девушка потянулась за сумочкой для того, чтобы достать зеркало, но отдернула руку, увидев на столе визитную карточку из нежно-кремового картона. Выпала из газеты? Или Китти не заметила ее, когда садилась? Мисс Свонсон подняла карточку. Одна ее сторона была девственно пуста. На другой чья-то рука почти каллиграфическим, старомодным в своей аккуратности почерком, вывела следующее: «Я оставил тебе твою маску, моя Юнона. С нетерпением жду встречи. Всегда твой, граф Э.».
Девушка вихрем пронеслась через зал и подлетела к бледной кассирше за стойкой. Та вздрогнула и посмотрела на нее полными недоумения глазами.
– Кто это сюда положил? – спросила Китти, показывая ей визитку.
– Что это, мэм? – подняла брови кассирша. – Где вы это нашли?
– Вы надо мной издеваетесь?! Это выпало из газеты! Из свежего номера «Треверберг Таймс»!
Сотрудница с обреченным видом посмотрела на полку с газетами.
– Право, не знаю, мэм. Я взяла один экземпляр из общей стопки… если туда что-то и положили…
– С меня хватит! Я звоню в полицию!
