Анастасия Валерьевна Колпашникова
Путешествие сквозь время. Божественный ветер
Глава 8
Танабата
Два рикши – один постарше, другой помоложе – ждали готовых заплатить путешественников, облокотившись на свои открытые повозки с большими колёсами. У обоих загорелись глаза, как только они увидели приближающуюся к ним благородную даму (точнее, переодетого в благородную даму Акиру).
– Химэсама! Садитесь в мою повозку, она почти новая, в мгновение ока увезёт вас за тысячу ри отсюда, – молодой рикша оказался побойчее, когда дело касалось до привлечения внимания путешественников. – Как ваше имя?
– Аки… Акико, – Акира запнулся, придумывая себе женское имя.
– Акико-химэсама, повозка у него, может, и новая, но возьмёт он с вас в три раза больше! – с другой стороны к парню подошёл второй рикша и стал тянуть на себя одеяло. – А куда вы направляетесь?
– К усадьбе сиккена, – ответил Акира.
– И мы с ней!
К повозке широким шагом подошёл Мацуда, которого догоняли мы с Машей и Такамото. Рикши, казалось, не заметили остальных, и уставились на крупного мужчину, теряя дар речи от ужаса.
– Так что, едем? – бывший борец сумо протянул работникам мешочек с монетами. – Вот, по пять корейских мон на человека!
– Конечно, садитесь, – сказали они уже с меньшей заинтересованностью, но оставаясь вежливыми.
Мы впятером сели в одну повозку.
– Я-то думал, нанять рикшу будет труднее, – признался Мацуда. – Каждый раз, когда мы с друзьями-сумоистами пытались добраться до места ритуального поединка, они проезжали мимо нас, ускоряясь в два раза.
– Будь я в своём обычном одеянии, они не были бы так дружелюбны, – вздохнул Акира.
Мы с Машей, спокойно устроившись в повозке, уставились на конусообразные шляпы рикш, вдвоём тянущих оглобли. Однако, как они не старались, мы совершенно не двигались с места! Мацуда, послушав кряхтения несчастных работников, встал, посадил их в повозку и взялся за оглобли сам. Так дела пошли намного быстрее.
Мы ехали по широкой дороге, ан которой нам встречались и закрытые повозки с запряжёнными быками, и другие рикши, а то и проедет верхом какой-нибудь военный чиновник в загнутой назад шапке, а по сторонам стояли длинные, уходящие глубоко в кварталы дома.
***
Ходзё Токимунэ, сиккен, военный диктатор Японии, сидел в зале буддийского поклонения своей усадьбы и сосредоточенно перебирал чётки. Позади него стоял его духовный наставник. На нём было монашеское одеяние, состоявшее из чёрной подпоясанной робы, из-под которой виднелась нижняя белая, и переброшенной через плечо оранжевой накидки, похожей на одежду Будды. Голова была брита наголо в знак отречения от мирской суеты. В царстве Сун, откуда он был родом, его звали Усюэ Цзуюань, а здесь, в Японии, – Мугаку Согэн. Ему уже минул шестой десяток лет. Мугаку-сэнсэй внимательно смотрел на своего молодого – ему недавно минуло тридцать – ученика, который одними губами читал молитвы, сидя на коленях перед беспристрастно взирающей на него статуей Будды.
– Токимунэ-сама, я вижу по твоему лицу, что твои думы отягощены. Чем же?
– Мугаку-сэнсэй, я вынуждены признаться, что мои думы сейчас не могут не быть отягощены страхом.
Сиккен ответил просто, хотя и чувствовал, что вопрос с подвохом. Другие вопросы его духовный наставник задавал редко.
– В чём же причина твоего страха?
– Нападение чужеземного войска не может не ввести в ужас.
Наставник взял посох, на который имел привычку опираться при ходьбе, и легонько постучал им по голове ученика.
– Не говорил ли я тебе, что причину своего страха ты должен искать в себе? Только так ты сможешь достигнуть просветления.
– Я понимаю. И всё же, я не думал, что таким будет главное событие в моей жизни – ведение защитной атаки.
– И как же ты собираешься встретить его?
Встав и расправив плечи, сиккен решительно ответил:
– Победой!
Мугаку-сэнсэй сдержанно улыбнулся:
– Это правда, что сын льва и рычит, как лев.
***
Мы достигли, наконец, нужного места, остановились не у парадного входа в усадьбу сиккена, а позади, и отпустили рикш.
– Кажется, можно заходить, – сказал Акира, пытаясь заглянуть за забор.
– Да, Акира, ты можешь приступать к своей задаче, – сказал Такамото.
– Акира! На всякий случай покажи нам, как пишется имя твоего господина, – попросили мы.
– Сейчас, – он поискал чем писать.
– Вот, возьми, – я протянула ему свою шариковую ручку.
Он взял её, задрал мне рукав и написал несколько иероглифов на предплечье.
– Вот так. Имя Окады-сама – это первое, что я научился писать.
– То есть, ты научился писать недавно?
– Да. Я ведь не умел, до того как… Ладно, я пошёл.
– Я тебе помогу!
Мацуда взял Акиру за подмышки и без видимого напряжения перекинул через забор. Послышался короткий вскрик парня, сигнализирующий о его приземлении.
– А мы как туда попадём? – спросила я.
– Вы зайдёте через главные ворота, – проинструктировал Такамото.
– Нужно, чтобы нас не увидели вместе с Акирой?
– Как получится, но зайти лучше порознь. Мы вас здесь подождём. Если что – поможем, чем сможем.
Мы с Машей поправили шёлковые робы, накинутые поверх свитеров с джинсами. Смотрелось эклектично, но вряд ли кто-то будет присматриваться.
Усадьба Ходзё Токимунэ выглядела больше, чем таковая Окады Ёшикэзу. Здания, в плане расположенные в форме буквы «Н», находились на большом расстоянии друг от друга. У ворот мы увидели несколько несколько крытых повозок, как будто сюда сегодня много кто приехал. Прямо перед нами шли две молодые дамы. Одна, носившая голубое верхнее платье, с непокрытой головой, держала подмышкой шляпу с вуалью. Другая, поступив более практично, накинула на голову своё верхнее ярко-красное платье и закрепила полоской ткани, обмотанной вокруг плеч и завязанной сзади, в руках она держала музыкальный инструмент, похожий на лютню, с двумя отверстиями в форме месяца и украшенной полосой в нижней части.
– Девушки, не подскажете… – мне удалось привлечь их внимание. – Это усадьба сиккена?
– Да, это здесь, – кивнула та, что несла шляпу.
– А вы приехали… с рикшей? – спросила её спутница.
О нет! Нас, что, успели увидеть с нашими друзьями?
– Откуда вы знаете? – спросила я дрогнувшим голосом.
– Видели, как отъезжала повозка. Вы недавно поступили на службу сюда?
– Да, буквально сегодня наш первый день, – соврала я и довольно болезненно ткнула локтем в бок Машу, когда она повернула ко мне ошеломлённое лицо.
Надеюсь, она простит.
– Боюсь, вам не доведётся его видеть, – сказала девушка с лютней. – Он закрылся в комнате для буддийского поклонения и весь день читает молитвы.
– А с кем мы тогда сможем поговорить? – спросила Маша.
Молодые дамы переглянулись.
– Даже не знаю, – обладательница музыкального инструмента пожала плечами. – Сейчас все готовятся к церемонии по случаю Танабата.
По обе стороны от входа в усадьбу стояли два декоративных дерева в кадках, а выше, на крыше, висели два каменных фонаря. Из дверей вышла женщина лет сорока с лицом в форме груши, и наши собеседницы подошли к ней.
– К чему они готовятся? – переспросила у меня Маша. – Похоже, нападение монголов их не коснулось.
– Кажется, мы им не понравились, – слегка расстроилась я. – Наверное, наши одежды не сливаются с ландшафтом.
Мы засмеялись, чем неожиданно вызвали возмущение стоявшей на входе женщины:
– Кто разрешил вам смеяться? Никакого воспитания!
– Извините, – мы торопливо поклонились.
– И вообще, вы кто?
– Мы… эм… Я носитель веера сиккена, – на ходу придумала я.
– А вы? – ответ потребовался и от Маши.
– А я её помощница, – сказала моя подруга.
Приветствовавшая нас подошла очень близко и всмотрелась в наши лица, как будто её зрение никуда не годилось.
– Что ж, проходите.
Мы как можно быстрее юркнули между дверями. Я представила, как мы с Машей с торжественным видом несём один веер на двоих и прикрыла рукавом нижнюю часть лица, чтобы моя улыбка больше никого не разозлила.
Внутри нас встретила ещё одна дамочка делового вида, помоложе и побойчее. Её волосы были забраны назад воткнутым в них гребнем, подстриженные пряди у лица были короткими и не доходили до подбородка, к груди она прижимала стопку листов, сшитых в виде тетради.
– Вы кто? – без церемоний обратилась она к нам.
Мы повторили то, что придумали на входе.
– Что-то я не помню, чтобы встречала вас здесь, – она бегло просмотрела свои листы.
– А мы только первый день на службе, – сказала я.
– Да? Тогда приятно познакомиться, меня зовут Мидори. Я тоже из свиты сиккена-сама. Вы ведь участвуете в подготовке церемонии?
– Разумеется, участвуем.
– Тогда проходите. Только не сюда, а туда, в павильон для подготовки церемоний. Ждите, когда вас позовут в павильон для проведения церемоний.
Мы прошли по крытому, разделённому стеной пополам коридору в другое здание, и попали в комнату, где находилось несколько женщин разного возраста и статуса. Множество других женщин постоянно приходили, оставляли или забирали что-то, и кланялись в знак извинения, задевая друг друга рукавами. Иногда с ними приходили маленькие девочки с волосами, подвязанными лентами за ушами, и радостно нарезали круги в, казалось бы, слишком тесном для этого помещении. А мы тихо сидели на пятках в уголке, ожидая увидеть Акиру.
Перед зеркалом на трёхногой подставке сидела нескладная девочка-подросток с торчащими сквозь волосы ушами и проверяла, хорошо ли у неё начернены зубы. Из всех присутствовавших здесь человеческих фигур она казалась наиболее статичной. Очередная вошедшая дама приблизилась к ней, покровительственно спрашивая:
– Сидзука, ты готова?
Девочка со всех сторон осмотрела своё лицо в зеркало и неуверенно ответила:
– Да, мама.
– Подумать только! Кажется, ещё недавно проводили с тобой, трёхлетней, церемонию надевания хакама, а теперь ты уже в Танабата участвуешь! – сентиментально вздохнула мать, и даже смахнула рукавом слезу.
Потом она оглядела дочь и с разочарованием добавила:
– Ты же ещё не пошатываешься при ходьбе! Надо бы надеть на тебя ещё пару слоёв.
Ей ответила пожилая женщина, которая сидела у стены, оперевшись на лавочку-подлокотник, одетая в платье неброского зелёно-коричневого цвета:
– Почему бы ей не надеть то уваги, которое ты носила в день церемонии совершеннолетия? Оно ведь принесло тебе удачу.
Её волосы, собранные в свободный низкий пучок, были совершенно седые, вокруг рта залегли глубокие морщины, но по-старчески запавшие глаза светились остроумием.
– Хорошо, мама. Я захвачу его, когда пойду переодеваться, – пообещала мать Сидзуки, как оказалось, её бабушке, и вышла.
На данный момент мы остались в комнате вчетвером. Сидзука ещё раз посмотрела на себя в зеркало, поправляя волосы, стараясь, чтобы пробор был ровно посередине.
– Мне так страшно, – вдруг сказала она. – Мои старшие подруги говорят, что это только выглядит просто. А вы когда-нибудь участвовали в церемонии Танабата?
Мы с Машей запоздало поняли, что она разговаривает с нами.
– Ни разу, – признались мы. – Если честно, мы даже не знаем, что это такое.
– Не нужно волноваться, – успокаивающе сказала бабушка, подходя к внучке. – У твоей матери не сразу всё получалось, но она выросла уважаемой женщиной.
– Я постараюсь взять себя в руки, бабушка Иё.
– А вы, что же, правда никогда не слышали о Танабата? – наша неосведомлённость не ускользнула от её внимания.
– Не довелось, – подтвердили мы.
– Я расскажу вам про эту традицию.
Она отвела нас за ширму и порылась в стоявшем за ней сундуке, из которого достала коробку. Сундуки, коробки и шкатулки здесь определённо предпочитали шкафам. Из коробки она достала свиток золотисто-коричневой бумаги, на котором была изображена женщина с длинными распущенными волосами, сидевшая спиной к зрителю за ткацким станком.
– Это история о прядущей принцессе Танабата-химэ и небесном пастухе Хикобоси, – начала она таинственным голосом. – Танабата-химэ, дочь Владыки Небес, пряла прекрасную ткань. Она встретила Хикобоси, и они полюбили друг друга. Отец Танабата-химэ, узнав, что его дочь блуждает по небесным полям Вселенной, вместо того чтобы выполнять свою работу, развёл их по разным берегам Млечного Пути и разрешил им встречаться единожды в год.
Рассказывая, бабушка Иё разворачивала свиток. История была показана в рисунках, в левом верхнем углу каждого были небольшие надписи. Здания и пейзажи на них были изображены почти реалистично, в то время как человеческие фигуры и лица – очень упрощённо, схематично, с использованием как можно меньшего набора цветов и линий.
– То есть, сегодня мы празднуем день встречи небесных влюблённых? – подытожила я.
– Немного странно, – сказала Маша. – Разве не слишком беспечно готовиться сейчас к церемонии? Вы понимаете, о чём мы?
– Но ведь должен же кто-то ткать священное полотно Танабата и молиться за урожай следующего года, – объяснила бабушка Иё. – Сейчас, когда боги будут прислушиваться к нашим молитвам, можно надеяться на их помощь. Сам Небесный хозяин молится за благополучие страны в храме Исэ, посвящённом богине Аматэрасу.
Мы выглянули из-за ширмы и увидели Сидзуку, привязывающую ленты к деревянному вееру.
– А почему Сидзука так переживает из-за церемонии? Разве она не может отказаться от участия?
– Сидзука как раз вступает в тот возраст, когда участие в общественной жизни аристократии становится её долгом. Она ещё совсем юна, только недавно начала чернить зубы и сбривать брови. Кстати, хотите, я сбрею ваши? А то ходите, как варвары…
– Нет! – мы обе подняли руки вверх, призывая её не предпринимать какие-либо попытки подобраться к нашим бровям. – В нашей стране это не принято!
Мы поспешно вышли из-за ширмы и увидели, что вернулась мать Сидзуки.
– Бабушка Иё, твои внучки от пятой дочери ждут тебя в другом павильоне, – предупредила она.
Глава 9
Бабушка Иё
Акира поднялся после падения по другую сторону забора, разгладил складки на одежде и вуали. Не спеша зайти в какое-то из зданий, он некоторое время наблюдал за тем, что происходит на территории усадьбы. Всё-таки Мацуда иногда переусердствует. На соревнованиях, посвящённых богу Такэмикадзути, ему, конечно, нет равных, но это не значит, что можно так разбрасываться своими друзьями.
К парню подошёл мужчина, одетый в парадную многослойную одежду – сокутай – с чёрным верхнем слоем, из-под круглого воротника которого виднелись запахнутые воротники нижних одежд, и плоскую маленькую лакированную шапку со свисающей вдоль спины лентой – внешний вид, свойственный чиновникам выше четвёртого ранга.
– Цубаки-химэсама, вы так быстро вернулись из поездки в храм, – воскликнул тот, увидев замаскированного оруженосца.
Акира кивнул, решив не показывать лица и держать язык за зубами.
– Ваши сёстры уже собрались. Давайте я вас провожу.
Он пошёл чуть позади чиновника, слыша, как по траве волочатся, шелестя, его накладные волосы.
– Цубаки-химэсама, скажите, вы уже виделись сегодня с бабушкой?
Акира понятия не имел, о чём идёт речь, поэтому медленно помотал головой из стороны в сторону. Чиновник, как он понял, принял его за какую-нибудь родственницу. От внимания его собеседника, конечно, не ускользнула странная молчаливость:
– Вы, должно быть, устали. У вас с самого утра не было досуга. Может, я вам почитаю свои стихи? У меня прибавилось двадцать пять танка после нашей последней встречи!
Акира снова помотал головой. В поэзии он не разбирался, да и момент был, мягко говоря, неподходящий.
– Не хотите? Я не буду вас утруждать. Проходите в павильон. Встретимся на церемонии.
Акира совершенно забыл, что сегодня Танабата. Он был уверен, что в усадьбе сиккена будут заняты чем-то более насущным. Оруженосец подошёл к павильону, у которого его встретила девушка в голубом платье.
– Здравствуй, Цубаки, – поздоровалась она с Акирой и внезапно переменилась в лице. Она осторожно заглянула под ниспадающую со шляпы вуаль. Парень замер, не зная, чего ожидать. – Извини, ты не Цубаки. Конечно, она не могла вернуться так быстро. Харада-сан опять обознался – принял тебя за другую девушку. Я Наоми. Как твоё имя?
Акира кашлянул и, стараясь, чтобы голос звучал потоньше, назвал уже полюбившееся имя:
– Акико.
– Красиво! Проходи к нам. У нас всё равно скучно, пока мы сестру ждём.
Она взяла его за руку и мягко провела внутрь. Акира не сопротивлялся. В комнате была ещё она девушка. Собрав волосы лентой, она склонилась над лютней и плектором перебирала струны, словно вспоминая недавно выученную мелодию.
– Каори, смотри, кто к нам пришёл, – Наоми привлекла внимание сестры.
– Цубаки? – Каори приостановила игру, но ещё держала руки над инструментом.
– Нет, её зовут Акико. Цубаки задерживается.
Каори коротко кивнула замаскированному Акире.
– То есть, ты нашла себе очередную подружку, чтобы убить время? Неплохо. Цубаки надо бы поторопиться. Кажется, бабушка Иё скоро придёт.
– Что ты говоришь? Акико и так смущается. Правда.
– Нет, всё хорошо, – отнекивался Акира, снимая и придерживая подмышкой свой головной убор.
Он очень надеялся, что макияж не успел размазаться.
– Не обращай внимания. Каори в праздничные дни всегда такая. Тебе случайно не нужны тандзаку? А то мы очень много нарезали. Какое желание напишешь? Не волнуйся, я не требую ответа. Не хочешь – не говори. У тебя такие красивые волосы! Можно потрогать?
Акира не успел ответить – девушка уже подошла к нему со спины и стала перебирать накладные пряди. Ему оставалось только стоять как можно спокойнее, чтобы они не отвалились.
– Чем ты голову моешь? Неужели зелёным чаем? Или водой с рисовыми отрубями? – не переставала трещать Наоми.
Её увлекательное занятие прервала появившаяся на пороге пожилая женщина.
– Бабушка Иё! – Наоми почтительно поклонилась и подошла к женщине, чтобы помочь ей подняться на порог.
Каори, оставив лютню, чуть погодя последовала её примеру.
– Идите в павильон для проведения церемоний, скоро начнётся! – велела бабушка Иё. – Вы же все в сборе? – прищурившись, она заглянула в глубь комнаты. – А кто это с вами?
Акира подошёл к двери и чуть не споткнулся о накладные волосы.
– Меня зовут Акико, – представился он.
– Акико? – бабушка Иё смерила «незнакомку» взглядом. – Идите, девочки. Я хочу поговорить с ней наедине.
– Хорошо.
Девушки ушли в другое здание.
– Что вам угодно? – спросил Акира и закашлялся, переборщив с высоким голосом.
– Сколько же тебе лет?
– Семнадцатый год пошёл.
– Ты замужем?
– Нет. Я дала обет безбрачия до победы над монголами.
– Откуда ты родом?
– Из провинции Сагами, но не из Камакуры.
Вопросы, которые задавали Акире, наводили его на невесёлые подозрения.
– Помоги мне, пожалуйста, – бабушка взяла и поставила перед Акирой две коробки. В одной лежали деревянные веера, а в другой – разноцветные свёрнутые ленты. – Можешь привязать по две ленты к каждому вееру?
– По краям?
– Да. Это нужно для танцев.
Акира сел на пол, фыркнув, откинул назад волосы и движением работяги засучил рукава, прежде чем приняться за работу. Иё наблюдала за «Акико» проницательным взглядом.
– И кому же пришло в голову переодеть юношу в девушку и подослать его в усадьбу сиккена?
Оруженосец не стал слишком быстро реагировать на провокацию. Он смотрел на старушку сквозь волосы, закрывавшие висок.
– Положи на место веер. Ты держишь его, словно мотыгу. Как же тебя зовут на самом деле?
– Акира. Фамилии нет, – ответил парень, перестав изображать девичий голос.
– Могу я узнать, кто послал тебя и какова цель твоего прихода?
Акира молчал.
– Я никому ни слова не скажу о тебе, – пообещала Иё. – Это был приказ твоего господина?
– Мой господин здесь ни при чём. Я пришёл по своей воле. Хотел узнать, почему его и его людей не отправили сражаться.
На обескровленных губах Иё появилась улыбка:
– Так тебе сказать, где находится комната с документацией? Я служила и нынешнему сиккену, и его предшественнику, и за это время успела понять, что маленькое нарушение правил может привести к большой храбрости.
– Я был бы бесконечно благодарен вам за такую помощь, – Акира низко поклонился пожилой женщине.
***
Через некоторое время, как и обещала, пришла Мидори и позвала нас вместе с группой женщин, заканчивавших последние приготовления, в другое здание. Когда мы прошли туда, церемония уже почти началась, и артисты торжественно поднимались на сцену. Сцена эта была широкая и около метра высотой, c красной балюстрадой и двумя лестницами, по которым должны были подниматься участники представления. Зрители устроились полукругом: впереди сидели мужчины в многослойных одеждах, из-под которых стелились по полу шлейфы, и маленьких шапках со свисающими сзади лентами, сначала те, кто носил чёрные верхние платья, затем – коричневые, зелёные, синие, дальше от сцены – более разноцветная толпа женщин, и среди них – мы с Машей. Слева от нас сидела Мидори и с сосредоточенным видом смотрела в свою «тетрадку». Она безотчётно нравилась мне. От других женщин её отличали уверенные движения и прямой взгляд. Вокруг щебетали её подруги:
– Мидори, ты не выспалась?
– Опять всю ночь стихи писала?
– Уж не надеешься ли ты попасть в антологию японской поэзии?
Мидори ответила им:
– Попавшие туда были такими же людьми, как мы с вами, значит, и для меня в этом нет ничего невозможного.
Справа и чуть позади нас Сидзука, не без помощи матери, надевала мо – что-то вроде фартука, который должен был надеваться сзади и подпоясываться спереди, белого цвета, переходившего в синий к подолу, волочившемуся по полу. Мать не переставала наставлять дочь:
– Не торопись! Пока идёт танец эмбу для очищения пространства. Не забывай: веер держишь у лица, но не слишком высоко, идёшь маленькими шажочками…
Казалось, от таких наставлений Сидзука будет чувствовать только больше давления.
Позади сцены помещались музыканты, мы могли видеть их высокие шапки. В качестве инструментов они использовали бамбуковые флейты, губной орган, барабаны разных размеров. Один музыкант дремал, склонив голову к плечу, и когда сидевший рядом коллега толкал его в нужный момент, он просыпался, хватал колотушку и ударял в гонг. Музыку, которую они играли, я не смогла бы описать человеку, ни разу не слышавшему ничего подобного. Она была медленной и ритмичной, слушая её, вы бы всё время ждали кульминации и не дождались. На сцене танцевали молодые девушки, одетые в красные хакама и косодэ, поверх которых была верхняя одежда, скреплённая шнурком на запахе. Их волосы были собраны белыми и красными лентами. Они передвигались медленными, чинными шагами и взмахивали искусственными веточками. Женщина, сидевшая слева от меня, обмахиваясь веером, вздохнула:
– Какое элегантное зрелище!
– Похоже на какой-то ритуал, – шепнула мне Маша.
– Как я поняла, это он и есть, – ответила я.
– Это мику, помогающие священникам из домашнего святилища сиккена. Их должно было быть шестеро, но одна ещё занята приготовлением священной ткани, – сказала мне женщина слева, закрывая своим веером оба наши лица.
– Спасибо, – сказала я неожиданно просветившей меня зрительнице.
Мику спустились со сцены по лестнице, у подножия которой их ждала ещё одна девушка в красно-белых одеждах, державшая сложенную ткань.
– Понесёшь в храм? – спросили её.
– Нет, дождёмся окончания, – помотала головой она.
– Сидзука, пора! – мать потуже затянула мо на дочери.
Та в очередной раз поправила волосы и поднялась на сцену вместе с другой группой танцовщиц. Музыканты начали другую мелодию, которая мало чем отличалась от предыдущей. Девушки красиво пошли вдоль балюстрады, держа над головами деревянные веера с лентами. По полу живописно волочились их окрашенные у подолов мо. Именно этот предмет одежды сыграл злую шутку с бедной Сидзукой – она споткнулась об мо идущей впереди девушки, и они обе упали на третью, создав переполох среди танцовщиц и недоумение среди зрителей. Дама слева от меня на всякий случай упала в обморок и оказалась подхваченной на руки одним из чиновников в шапке с лентой. Тот нечаянно толкнул мать Сидзуки, которая в этот момент пила чай, и она пролила его на себя, размазав значительную часть макияжа на лице. Со сцены упал уроненный кем-то веер, задев мику, которая испуганно кинула в сторону свою сложенную ткань. Поддавшись внезапному приступу геройства, я скинула свою шёлковую робу, выбежала вперёд и подхватила ткань. Среди всего этого хаоса проснулся сонный музыкант и ударил колотушкой в гонг.
Ко мне подошла мику, благодарно поклонилась забрала ткань. К ней подошла Мидори, спрашивая, всё ли в порядке. Я уставилась на танцовщиц на сцене, которые решали, продолжать им выступление или уступить место следующей группе. Кто-то тронул меня за локоть. Это Маша пыталась обратить моё внимание на происходящее у выхода. Там какая-то дама, слишком высоко подняв одежды, прытко выбегала из павильона.
– Акира! – прошептала я, узнав оруженосца.
Мы с Машей пробежали мимо места для сиккена и членов его семьи, которое сегодня пустовало, но было отгорожено бамбуковым полотном, свисавшем с потолка, и уже на улице догнали Акиру.
– Я знаю, где искать документ. Пойдёмте! – сразу сказал он.
Втроём мы побежали к главному зданию.
***
Фукуда Кэзухико ходил туда-сюда вдоль полок и раскладывал по ним бумаги из своей охапки. Другой мужчина сидел за столом и рассматривал свитки. Это был Тамура Хироаки, известный в высшем обществе художник, считавшийся эстетом до мозга костей.
– Тамура-сан, могу я поинтересоваться, над чем вы работаете сейчас? – спросил Фукуда.
– Моё следующее произведение будет посвящено победе японцев в битве с монголами.
Фукуда послал другу удивлённый взгляд поверх охапки документов:
– Но ведь битвы ещё не было! Не слишком ли рано праздновать победу?
– Я знаю. Если мы проиграем, то никто так и не увидит мою работу.
Кэзухико покачал головой, почувствовав резон в его словах.
***
Мы втроём подбежали к тому месту, где, по словам Акиры, хранились важные документы. Не важно, кто сказал ему об этом, лишь бы он оказался прав.
– Просто находим нужную бумагу и дописываем то, что надо? – уточнила я на бегу.
– Да… должен быть там… свиток желтоватой бумаги печатью сиккена… – так же, подрагивавшим от бега голосом ответил Акира.
Раздвинулись ближайшие двери, и в коридор вышли два чиновника. Один – высокий и полный, другой – худой и пониже ростом, что компенсировала высокая шапка, на его лице была редкая бородка и маленькие усы, а во взгляде томность граничила с леностью. Мы вовремя остановились, чуть не врезавшись в эту парочку. Второй, увидев нас, заметно встрепенулся.
– Фукуда-сан, только посмотрите, какая прекрасная женщина!
Акира уткнулся лицом в рукав. Нам с Машей, наверное, следовало бы сделать то же самое, но было не до этикета.
– Какая из них? – спросил тот, кто был крупнее.
Его друг сделал шаг к переодетому Акире:
– Могу я узнать, как зовут столь прекрасное создание? Пойдёмте со мной.
– Она не может, её дома дети ждут, – сказала Маша, и Акира торопливо кивнул несколько раз.
– Нет, вы напрасно ждёте от меня подвоха. Меня зовут Тамура Хироаки, я художник и просто не могу не запечатлеть столь интересный образ.
– Мне кажется, вы чересчур настойчивы, – осторожно намекнул его спутник.
Мы с Машей поняли, что придётся продолжить начатое без Акиры и незаметно скользнули в комнату. Там никого не было, только многочисленные бумаги разложены по полкам. На низком письменном столике, стоявшем в центре на возвышении, горела масляная лампа и лежал свиток с печатью. Я всмотрелась в надписи на нём, как будто могла их прочитать. Достала ручку и аккуратно переписала со своего предплечья имя Окады Ёшикэзу на свободное место перед печатью. Дело сделано!
***
Такамото стоял, прислонившись к сосне, брал из горсти орехи жевал их. Рядом, положив руки под голову, дремал Мацуда. Именно за таким занятием мы застали наших спутников, возвращаясь за территорию усадьбы.
– Ой, это вы? Идите сюда! – позвал Такамото, лениво выпрямляясь. – А где Акира?
– Мы нашли и исправили документ, но Акира застрял. С ним хотел поговорить какой-то художник. Он представился как Тамура Хироаки.
– Как неловко, – вздохнул Мацуда.
– Я не виноват, что так хорошо замаскировал его, – насупился Такамото. – Послушайте, этот Тамура-сама… Я наслышан о нём. Он не может пройти мимо ни одной женщины или девушки. Они для него источник вдохновения, поэтому он их любит… Всех!
– Я думаю, нам стоит как можно скорее вернуть его сюда, а то вдруг наш план раскроется? – заволновалась Маша.
– У меня осталась ещё женская одежда, поэтому будем вышибать клин клином, – Мияги, казалось, что-то придумал. – А вы возвращайтесь в усадьбу и проследите за ним.
– Ну нет! Я больше не хочу там находиться! – взбунтовалась Маша. – После того, что случилось на церемонии, к нам точно будут относиться с подозрением.
– Ладно, пойду одна, – я не стала её уговаривать.
***
Обойдя здание, у главных ворот я увидела Мидори. В руках она держала ткань, в которой я не сразу узнала шёлковую робу, надетую на мне по приезде.
– Возьми, это же твоё, – сказала она, как только наши взгляды встретились.
Я приняла одежду из её рук. Всё-таки это не моё – придётся возвращать.
– Похоже, ты была удивлена произошедшим, – сказала Мидори, очевидно, вспоминая церемонию. – На самом деле, такое случается не редко. Если останешься на службе у сиккена, то будь готова. Эти мо такие неудобные, не удивительно, что они вышли из моды.
– Ой, понимаю, – я решила поддержать разговор. – А та девочка, Сидзука… Ей что-то будет за её оплошность?
– Не должно. Хотя Асагао-химэсама, её мать, казалась взбешённой. Надеюсь, что бабушка Иё за неё заступится. Хочешь пройти в мои покои?
– Зачем?
– Просто так. Поговорим.
– И вы не будете досматривать церемонию?
– Что там смотреть? Из года в год одно и то же.
***
Мидори провела меня в здание, где жили члены свиты сиккена, в свою комнату. Она настойчиво предложила мне выпить сакэ, и я, на всякий случай, не стала отказываться. Напиток, по запаху напоминающий пиво, она разлила из кувшина в две расширяющиеся кверху, почти плоские чашки.
Женщина полулежала, поставив локоть на лавочку-подлокотник и подперев рукой подбородок. Своё верхнее платье она сняла и набросила на плечи. Я села, подобрав под себя ноги, довольно близко к ней. Мне были видны её зрачки, чёрные и блестящие, словно лакированные.
– Значит, ты собираешься служить у сиккена. Что-то подсказывает мне, мы найдём общий язык. А чем ты занималась до этого?
– Я была на службе у Окада Ёшикэзу-сама, – ответила я.
– Мне знакома эта фамилия. Его дядя, Окада Ёшихиро-сама, тоже служит здесь. Слышала я и о его жене, которую называют Оцухимэ. Говорят, это очень утончённая женщина, а когда она занимается каллиграфией, то её кисть порхает над бумагой, как чайки над Японским морем. Тебе ещё налить?
Мидори осушила уже чашки три сакэ, пока говорила, и становилась всё более улыбчивой. Я же время от времени делала маленькие глотки из своей.
