Анастасия Графеева
Танаис
Алин телефон громко запел. Краснея и извиняясь, Аля его заткнула и убрала обратно в карман.
– Но он, как бы это сказать, не со зла. Он как будто не понимал, что кому-то бывает больно. Что любить можно не только черепки и обломки, но и человека.
Телефон навязчиво жужжал.
– Да заткнись ты!
Незнакомый номер. Аля дольше, чем следует давила на кнопку, желая быстрее вырубить телефон. Когда она его победила, обнаружила, что старушки в кресле нет. Та, гремя стаканами на кухне, делала им чай.
Страсть
– Его отец тоже был археологом. Профессор Каменский. Мы по его книгам учились. Большой ученый. Умнейший человек. Степан с детства с ним мотался по раскопкам, пристрастился…
Старушка бережно подносила дрожащую кружку ко рту. Предусмотрительно она была наполнена лишь наполовину.
– Расскажите про Танаис.
– Танаис. Там все закончилось.
– В каком смысле?
– Для меня все закончилось. Как бы это сказать? После того как Степан женился на Марии мы какое-то время не общались. В Танаис я специально поехала за ним. Мария была беременна, поэтому осталась дома. И со Степой у нас там было все хорошо. Все как раньше. Он все время был в каком-то приподнятом, возбужденном состоянии. Он в Танаис был влюблен, и мне как-то немного перепадало. Весь день работали, жара, пыль. Зато по вечерам костер разжигали, готовили на огне…
Старушка вернула на стол чашку, и погладила лежащую там фотографию.
– С города к нам как-то приехал газетчик, фотографировал. Потом вернулся и подарил нам снимки.
Когда воспоминаний много, их хранят в шкафах. У старушки была выделана для того целая чешская стенка. Облокотясь о стопки хрустальных салатниц в ней стояли старые фотографии. Теперь Аля держала в руках еще один снимок с Танаиса. На нем: хорошо знакомый молодой человек – Степан Витальевич и миловидная женщина, в которой с трудом узнавалась хозяйка этой квартиры.
У Али перехвалило дыхание. Из своего парализованного тела она взирала на образ Вещи, на обороте этой фотографии.
–Что это?
Аля подивилась своему охрипшему вмиг голосу.
– Не знаю. У Степы был талисман. Кулон или монета. Он им очень дорожил. Это как будто автограф.
Аля положила снимок на стол, лицом вниз, а Вещью верх и рядом свой в таком же положении. Теперь Вещи было две.
– Фамильная печать. Степа рассказывал, что эта вещица ему от отца досталась. Говорит, он ее выкопал где-то. Отец умер, так и не рассказал где. И Степа был одержим идеей узнать, откуда она. Все его книги досконально изучил, весь архив. Степан был уверен, что вещица греческая. Но времена были такие, заграницу не поедешь. А Танаис – греческий город. И у него было предчувствие, что разгадка где-то рядом…
– И?
– Я же говорю, в Танаисе все закончилось. Ничего он не нашел. И свою потерял. К нам там захаживал один местный житель, все раскопками интересовался, но больше так, от безделья. Они по вечерам долго со Степаном у костра сидели. Я то, уставшая за день, раньше уходила. В общем, на него мы и подумали, когда штучка-то пропала. Но он отнекивался. А как тут докажешь? Для Степана это было настоящим горем. Когда он понял, что ее не вернуть, уехал с раскопок. Забыл и меня и Танаис. Насколько знаю это вообще его последняя экспедиция. Потерял свой талисман, и страсть пропала.
– Поэтому вы захотели, чтобы на его надгробье была она?
– Мы же с ним в одном университете еще какое-то время работали. Часто виделись. Точнее я его видела, а он меня как будто не замечал. Это уже был другой человек. Пустой. Поэтому я подумала, что будет правильно, чтобы она была там, как напоминание о его страсти.
Алин чай в чашечки с красной каемочкой остался не тронутым. Для воображаемой статьи, воображаемой студентки было достаточно. Она поблагодарила, распрощалась, вышла.
Идти было недалеко. Дольше ждала, когда прогорит красный свет, чтобы перейти дорогу, оказаться на набережной. А тут до моря рукой подать. Аля села на парапет, достала телефон. Вернувшись к жизни, он сообщил, что пропущено два звонка.
Ветер тревожил воду, она волновалась. Наверное, море – женщина.
Аля извлекла Вещь.
«Ну, здравствуй. Увидь солнце».
Аля подумала, что Вещь неразборчива. Ученые, деревенский алкоголик, неприкаянная Аля. Кто знает, насколько длинна эта цепочка. Откуда она тянется?
«Какая я у тебя по счету?»
Разве могла Аля винить вещь? Та подарила ей две недели жизни. Настоящей, яркой, волнительной. Все, что было до – болото. Все что будет после…
Аля погладила ее, лежащую на ладони. Змея грела спинку.
«Весь мир открыт. Мы можем поехать в Грецию. Можем копать, можем искать твоих сородичей на изображениях в храмах античных богов. А может Александр Македонский привез тебя с родины слонов? И тогда мы отправимся в далекую Индию».
Аля положила ее рядом. Свесив ноги низ, по направлению к морю, как сидят подружки.
Нашла затерявшийся в кармане свернутый всемеро клочок бумаги. Развернула, сверила. Ей звонил профЭссор. Дважды.
«Взаимно?»
Может быть, скифы выменяли ее на амфору оливкового масла или пару рабов? Тогда нужно искать в выжженных степях Казахстана, как минимум пройтись по его музеям. У Алиного отца были знакомые в Алматы. Аля могла попросить папу связаться с ними.
Аля морю подарила ПрофЭссора. Тот недолго белым обрывком качался на волнах.
Разгадка может оказаться где угодно. Песчаная Африка, любая из двух Америк, непонятный Восток. «Куда ты заведешь меня?»
– Привет. Чего шепчешь? Жена рядом? Да, ты говорил. Поздравляю.
Аля еще долго глядела в море. Она подарила ему все лучшее, что могло свершиться.
«Ты следующее».
