Анастасия Графеева
Танаис
– Не та ли это псина…
– А здесь что такое? – перебил Павлик Алю, наугад тыча пальцем в развалины.
Копатель
На прощание Екатерина посоветовала непременно посетить музей, где находились все найденные при раскопках ценности. Павлик уверил ее, что так они и поступят, и поблагодарил за интересную экскурсию.
– Чтобы в музей, это в кассу снова надо?
Павлик подошел к Але, которая уже на пятой минуте экскурсии ушла вперед. Она дошла до самого конца моста, в надежде, что маршрут экскурсовода досюда не лежит. Облокотившись о деревянные перила, Аля мерила даль глазами. Справа возвышался скифский курган, и где-то у его подножья, как гласил всезнающий интернет, танаиский некрополь. Слева безмолвная степь, где во времена живших здесь греков, змеились полноводные реки, неся из Меотийского озера груженые амфорами корабли.
– Отличница ушла?
Аля не знала, на что списать свое разочарование. Может это все жара, от которой не хотелось шевелиться ни телу, ни мозгам, может «эффект Павлика» был изначально явлением одноразовым, и сегодня ему не удалось своим священным трепетом перед древностью ее как следует раздраконить, может ПМС. В глубине души Аля надеялась, что Танаис – это ее вызов. Ее главное дело. И теперь, когда он буквально лежал у ее ног, Аля чувствовала, что «Ни-че-го».
Идти в музей Аля отказалась, больше из желания насолить воодушевленному Павлику. Они вышли за ворота музейного комплекса и направились к железнодорожной станции.
– Тебе не понравилось?
– Одна улица в три дома.
– Ну так расчищена только десятая часть города. Там же ведутся раскопки. И вообще большая территория Танаиса находится под частной застройкой… Смотри!
Под самым первым указателем на Танаис свернувшись в клубок, лежала знакомая им собака. Павлик скинул рюкзак и вытащил из него прозрачный контейнер.
– Ты взял с собой бутерброды?!
Павлик протянул собаки хлеб с колбасой. Лохматая псина, вытянув шею, понюхала воздух. Потом медленно поднялась на лапы и попятилась назад. Павлик сделал несколько наступательных шагов. Немного побуксовав на месте, собака развернулась и побежала по улочке, уходящей вбок от тропы, которая вела к станции.
– Пошли.
Но Павлик свернул за собакой.
Собака, пробежав пару домов, залезла в вырытый под забором подкоп, и оказавшись в безопасности, высунула нос в дыру сетчатого забора.
Радостный Павлик вприпрыжку подбежал к забору. Он свернул бутерброд трубочкой и просунул в дырку. Обнюхав угощение, собака принялась с энтузиазмом его облизывать.
– Фу, Грета!
Разогнувшись, на грядках показалась квадратная бабулька. Ее голова была обвязана цветастым платком, а внизу живота, там, где заканчивалась грудь, начинался фартук в мелкий цветочек.
– Это бутерброды, они хорошие.
Павлик потряс в воздухе своим контейнером.
Переваливаясь с ноги на ногу, старушка подошла к забору. Псинка уже съела один бутерброд и теперь пританцовывала на задних лапах, упершись передними в сетку. Павлик собирался достать еще один, но не решался под неодобрительным взглядом хозяйки.
– Мы ходили на раскопанный город смотреть. А там ваша собака у ворот лежала…
Покряхтывая, бабулька подняла с земли ошейник, от которого тянулась длинная цепь, уходящая вглубь двора. Хлопнула им собаку по мохнатому заду.
– Отвязалась, скотина. Муж мой, царство ему небесное, ее оттуда притащил еще щенком. Мамка ее там ошивалась, ее эти копатели-то подкармливали, а она в кустах ощенилась. Щенков всех разобрали, а мамка черт ее знает, то ли машина сбила, то ли эти, как их, археологи съели, они ж как черти там пили. Мой туда тоже все хаживал, эту с собой брал. Мужа уже как третий год нету, а она все ходит…
Грета была посажена на цепь. Но воспоминания о недавно съеденном бутерброде не давали ей покоя, поскуливая, она рвалась обратно к забору.
–Замолчи! Они слышал, что говорят?
Бабулька подошла вплотную к забору, и ухватившись чуть выше головы, будто повисла на нем.
– Греки тут жили. Где греки, а где мы!
Бабулька явно ждала одобрения своему умозаключению, и Павлик не подвел, принялся чуть растеряно кивать. И не глядя на стоящую немного поодаль Алю, продолжала говорить только с ним.
– Мой, собака, как напьется там, и давай дома про этих греков рассказывать. А у самого образование три класса. А потом они его пускать к себе перестали. Так он мне весь двор, подлюка, перекапал! Возомнил себя археологом! И к соседям капать ходил, а те и рады, огород им лохматят бесплатно! А вон те, вишь, приехали из города, два участка сразу купили, бассейн копать собрались, так мой же напросился! Неделями дома не появлялся…
Павлик все кивал, где надо улыбнется, где надо жалостливо брови нахмурит.
– А как помер, думала побрякушки его продать. Да боюсь к ним туда идти, скажут, чтоб так отдала. А я как «так» отдам? Он же, гад, из-за этих своих копаний все забросил, я и на огороде и с курями…
– А можно посмотреть?
Аля в миг преодолела расстояние разделяющее ее и беседующих. Бабулька недовольно на нее зыркнула, но Павлик успокоил:
– Мы сами историки.
Вещь
Всю обратную дорогу в электричке Павлик спал. Аля смотрела на его приоткрытый рот, безвольно повисшие плечи, и думала, что так безмятежно спят только дети и дураки. Она вспоминала, как каких-то полчаса назад эти руки, сейчас мирно лежащие на коленях, нежно ощупывали керамические черепки, аккуратно брали со стола металлические фигурки, больше походившие на ржавые кривые гвозди, поглаживали их шероховатую поверхность.
– Ну? – нетерпеливо допытывалась бабулька.
Сама Аля ничего не чувствовала теребя старые побрякушки, пока среди кучи останков керамической посуды не наткнулась на маленькую металлическую пластину с выбитой на ней змейкой. Змея была изогнута в форме подковы, ее голова и хвост вылезали за край круглой пластины. Они оцарапали Алины пальцы, когда та крутила вещь в руках.
«Укусила, сучка». Аля незаметно сунула обидчицу в карман.
Павлик не успел и рта раскрыть, а Аля уже вставала из-за стола.
– Хлам. Ничего ценного.
Аля ждала его у ворот, а Павлик все увещевал разочарованную хозяйку:
– Я бы вам все-таки посоветовал сходить в музей, показать. Они проведут экспертизу. Не думаю, что дадут денег, но вы, возможно, внесете ценный вклад в развитие науки…
Павлик с Алей подходили к автобусной остановке. Настала пора разъезжаться по домам, а Павлик как будто тянул время.
– Ты на каком?
– Я пешком, мне недалеко.
До папиной квартиры было остановки три, но воздух родного города был на восемь градусов ниже ростовского, как сообщало табло на здании вокзала, и Аля решила прогуляться.
– А ты снимаешь?
Павлик напрашивался в гости, было ясно как божий день.
Аля знала наперед, как проведет сегодняшний вечер. По дороге забежит в магазин, купит сыр, помидорку, хлеб дома есть. Помоется, торопливо съест наспех приготовленные бутерброды, выпьет чай. Задернет шторы, проверит, точно ли заперта дверь, прислушается к тишине в квартире. И только потом, подставив стульчик к огромному книжному шкафу, достанет с самой верхней полки фотоальбом. Бережно положит его на пол, и, пристроившись рядом, станет медленно листать, искать то единственное фото. Когда найдет, ее руки будут также нежны и почтительны, как руки Павлика, осматривающего бабулькины цацки.
На фото отец, молодой, лет двадцать от силы, с ним мужчина, Але не знакомый, ничем не примечательный, в ногах собака. Будто один в один Грета, охраняющая родной Танаис. На фото нет ничего из увиденного сегодня на раскопках, только груда камней справа, лопата слева. На обороте «Танаис. 1980». И ниже нарисованная карандашом змейка, что не вписывается в круг ни мордой, ни хвостом. Аля достанет из штанов привезенную вещь. Положит рядом и будет долго вглядываться, сравнивать. Серый грифель поистерся до прозрачности. Но ошибки быть не может, заключит, в конце концов, Аля, если уж она узнала ее, лежащую сегодня на нетесаном деревянном столе. И Аля, конечно же, сначала решит довериться интернету. Потратит зря час и полезет в книги. Наестся букв, надышится пылью. Будет ли она спать этой ночью? А если будет то где, за столом, на не расстеленном диване?
Аля боялась того момента, когда лежащая в ее кармане вещь окажется рядом со своей нарисованной копией. Она предчувствовала, как быстро будет биться ее сердце, сбиваться дыхание, ведь даже сейчас при одной мысли об этом она начинала задыхаться.
Лучше она будет пить с Павликом чай. Много чая, и если он кончится, пусть Павлик бежит в магазин.
– Можно ко мне на чай.
Павлик с Алей по очереди приняли душ, пожарили яиц с колбасой, приправили кетчупом. Оба стеснялись есть быстро, хотя были очень голодны. Аля ленно размазывала желток по тарелки, а Павлик без умолку говорил, потому что есть молча ему, казалось неприличным.
– У меня сейчас тяжелый период в жизни. Я у друзей живу. То у одного, то у другого…
– А если историк натыкается на какую-то загадку… И разгадать ее не может, то что?
Аля перебила Павлика, когда тот собирался рассказать об очередном друге, у которого успел пожить за то время, что домой его не пускали. Над Алиным вопросом Павлик задумался.
– Знаешь, я думаю главная задача историка не в том, чтобы разгадать загадку, а в том, чтобы о ней заявить. То есть обозначить проблему. Ведь возможно он сам не смог ее разгадать потому, что недостаточно археологических данных, или скажем, еще не рассекречены какие-то архивы. Но ведь когда-нибудь эти данные появятся, документы рассекретят, и тогда другой историк сможет эту тайну разгадать.
Аля не продолжила разговора об историках и загадках, и Павлик все же поведал случай из совместной жизни с другом.
Перед тем как принять душ, Аля переложила вещь из кармана брюк в карман домашних шортиков, и теперь то и дело запускала туда руку и поглаживала змеиную головку. Слова Павлика были ей смешны и отвратительны.
Аля привыкла спать с открытыми шторами. Свет уличных фонарей освещал комнату ровно настолько, чтобы мебель могла отбрасывать кривые тени, а комнатные растения казаться нарисованными одной черной краской. Она постелила Павлику на полу, сама легла на диван, где и спала все это лето, а до того спал ее отец, все то время, что не спал рядом с Алиной мамой.
– Понимаешь, у меня сейчас сложный период в жизни… Меня жена выгнала. Я ей изменил с другой женщиной. Ты знаешь я ведь это в первый раз…
Аля молчала в надежде, что Павлик решит, что она спит, и наконец, замолчит, даст ей сосредоточиться на вещи, лежащей под ее подушкой. Аля вглядывалась в угол комнаты, похожий сейчас на огромную черную дыру, а освещенный светом являл собой вместилище папиной библиотеки.
– Конечно, когда живешь с человеком, спать с другим человеком – это не хорошо, это, как сказала моя жена, предательство. Но я тут подумал, получается, что с тех пор как она меня выгнала я ведь один, и если бы я сейчас с кем-нибудь…
– Паш, ты конечно хороший парень, но тебе вроде завтра на работу, да? Вот и давай поспим. Ты там, а я тут.
Профэссор
В родном Алином институте время как будто остановилось. Как и пять лет назад стены были наполовину грязно розового цвета, на половину белеными, студенты собирались небольшими группками и шумели у дверей аудиторий. Али казалось, что она может легко найти себя среди тех девчонок у окна, сваливших свои сумки на широкий подоконник. Как раз там говорили о «красавчике», смущенно хихикали. А Аля с подружками в свое время называли его «профэссором».
– Можно?
