Анастасия Графеева
Танаис
Павлик поджидал у подъезда. Довольный собой он молча сунул Але бумажку. Фамилия, имя, отчество.
– Тебя жена простила?
– Еще нет. Говорит…
– Можешь у меня переночевать.
Павлик будто знал, что его пригласят на чай, и захватил с собой два пакета продуктов, не без раздражения отметила Аля. В пакетах было все для плова.
– Как ты это сделал?
Павлик в пятый раз промывал рис, высыпанный в небольшую пластиковую чашку. На плите жарилась курочка, порубленная на куски, приправленная луком и морковью.
– У меня знакомый в ритуалке работает. Я ему фото показал, он сказал, что первый раз его видит, но попробует что-нибудь узнать. И узнал.
Аля сидела с ноутбуком за кухонным столом и вбивала в поисковик, уже третьей по счету социальной сети, имя загадочного мужчины. Опять ничего.
– В «Одноклассниках» посмотри. Студент Степана Витальевича не обязательно молодой человек.
Павлик оказался прав. Что-то больно сегодня он на коне, без удовольствия отметила Аля. Но уже было не до Павлика.
Да, человек оказался не молод, пятьдесят три года, место рождение город Ставрополь, средняя школа номер двадцать восемь, по знаку зодиака рыбы, холост, в активном поиске.
– Ни адреса, ни телефона.
Павлик высыпал рис поверх курицы с овощами и залил водой.
– Напиши ему. Спроси про памятник.
Аля поморщилась. Она-то напишет, но ждать! А если он не ответит сегодня? А если и завтра? Если не ответит вообще? Аля сойдет с ума.
– Ну не про памятник. Он же в активном поиске. Вот и напиши, что хочешь познакомиться. Попроси номер телефона, или назначь свидание…
– А на свидание ты со мной пойдешь? Может он старый извращенец.
Аля была рада, что Павлик порет чушь, а значит можно ему на это указать, но больше была раздражена тем, что и сама не может ничего придумать.
– Тогда фотки посмотри.
Огонь под кастрюлей был убавлен до минимума. Плов томился под закрытой крышкой.
Павлик склонился к Алиному плечу, и заглянул в ноутбук.
– Двести восемьдесят две штуки. Он же ищет себе спутницу. Значит саморекламируется. Если это не три сотни селфи, то может, узнаем, где он часто бывает, или даже живет.
Аля боялась, что Павлик уловит ее восхищенный взгляд, ненароком брошенный на него, и скорее снова уставилась в экран.
Павлик подставил к столу табуретку. У них было сорок минут, потом готовый плов следовало вывалить на блюдо, так чтобы кусочки курочки оказались сверху. Дать немного остыть. Насладиться ужином.
Шерше ля фам, как говорится
Божечкин Константин Андреевич в молодости имел мотоцикл. И судя по тому, как много отсканированных фотографий с ним было выложено на его страничке, этим очень гордился. Тогда же он носил кожаную куртку, курил, и играл на гитаре. Были друзья, лохматая собака, и ярко разукрашенная девушка. Теперь же он был приверженцем здорового образа жизни, занимался спортом, ходил в горы. Путешествовал: Байкал, Крым, Астрахань. Пейзажи. Пейзажи. Было нервно и одновременно скучно разглядывать их, пока не дошли до узнаваемых.
– Набережная!
Константин Андреевич фотографировал море, рассвет над ним, чаек и свои беговые кроссовки. И снова море, рассвет, чайки…
Аля с Павликом сидели в засаде. Сидеть было приятно. Ранее утро, прохладное и тихое, просторная набережная.
– Как же их много!
Они сидели на парапете. За спинами о чем-то шумело море. Аля вглядывалась в каждого бегуна. Бубня себе под нос, ругала Павлика. Конечно же, он неправильно определил излюбленное место Константина Андреевича для съемок пейзажа, неправильно определил время по положению солнца на фотографиях и вообще, почему он так спокойно сидит и попивает кофе из термоса?
– Сегодня будет что лайкать.
Павлик кивнул в сторону человека ловящего в прямоугольник своего смартфона рассвет. Аля спрыгнула с парапета, и вмиг преодолела те пару метров, что отделяли ее от мужчины. Прежде чем обратиться к незнакомцу Аля бросила взгляд на его кроссовки. Ошибки быть не должно.
Аля бодро пожелала доброго утра, и стояла, улыбаясь до тех пор, пока мужчина не обратил внимания и на нее и на ее улыбку. Он ответил, что доброе и вопросительно уставился на Алю.
– Вы меня не знаете. Но у нас есть общий знакомый – Степан Витальевич.
Здесь бегун должен был улыбнуться в ответ, и припомнить чего-нибудь сентиментальное о любимом профессоре. Но он лишь угрюмо предположил, что Аля его с кем-то перепутала.
– Но как же? Степан Витальевич, преподаватель археологии! Вы же были на его похоронах. Вы памятник ему заказали!
И вот здесь Константин Андреевич как будто бы что-то вспомнил. Высказал по этому поводу протяжную «а-а».
– А вы, извините, кто? Дочка его?
Аля поспешно отмахнулась, горячо уверила, что предположение его неверно абсолютно, потому что чувствовала, будто обратное может учинить преграду.
– Я в университете и не учился никогда. После школы сразу на завод, потом водителем работал и на автобусе, и на фуре, потом повезло, стал возить крутого одного… В отличии от моей сестры. Та прям умная. Не знаю в кого. Это она с этим археологом общалась. Они там ездили с ним куда-то, ну типа капать.
– А памятник?
– Это она попросила. Сказала, сходи. Так и так скажи.
– А дизайн чей?
– Какой дизайн?
– Ну, на памятнике.
– Так она мне фотографию этого археолога дала, старую такую, и слова написала на листочке. Я в агентство пошел, им отдал, а дальше они сами.
– А рамочку кто придумал? Интересная такая, там внизу еще змейка…
– Девушка. А вам вообще что нужно?
Аля растерялась. Казалось, она была готова кинуться на шею этому мужчине и умолять его ответить на ее вопрос. Потому что ответа на его вопрос она так и не смогла придумать.
– Мы студенты. Статью пишем о Степане Витальевиче.
В разговор вклинился Павлик, до этого стоявший поодаль. В его устах ее ложь звучала так естественно. Аля даже пообещала себе похвалить его после.
– А мы можем поговорить с вашей сестрой? Видимо они старые знакомые.
Константин Андреевич растеряно пожал плечами.
– Не знаю, если она захочет…
И он побежал дальше, оставив Але свой номер телефона и пообещав позвонить, после того как поговорит с сестрой.
Аля уставилась на море. Ему было не спокойно, как и ей. Змейка в кармане неловко ерзала, колола. Чувствуешь? – спрашивала ее Аля, – скоро я все узнаю.
– Думаешь, позвонит?
Аля уничтожающе глянула на Павлика. Зачем говорить вслух то, о чем она даже боится думать.
– Я сама позвоню.
Вечером Павлик долго уговаривал ее не звонить. Приводил разумные доводы – рано еще, ее нетерпение выглядит подозрительным, спугнешь. Аля подалась, стиснув зубы, ждала.
Они доели плов, Аля выпила вина, а Павлик чая.
– Вообще, Наталья не злопамятна. Ей просто нужно время чтобы пережить…
Уже в который раз Павлик пытался излить Але душу.
– Ты ведь не знаешь, зачем я это делаю.
Алю будто и саму только что осенило. Павлик безропотно помогает ей, сидит в засаде, врет, хотя судя по всему, это претит его натуре, даже не зная ее мотива.
– Ведь нет никакой статьи по заказу ист. фака, ты же понимаешь?
«Есть дерзкая змейка, которой не сидится в круге. Есть я, начинающая гнить в своем болоте. И мы будто нужны друг другу. Я должна разгадать ее, выпустить из круга. Она должна поджечь мое болото, чтобы я испугалась и выползла из него скорее».
Павлик пожал плечами.
– Но что-то же есть.
Страстная натура
Константин Андреевич сам не позвонил, но когда спустя два дня это сделала Аля, вполне приветливо ответил, что его сестра готова их принять, продиктовал адрес. Аля сдержано его поблагодарила и первая отключилась. Все эмоции достались Павлику.
– Она согласилась! Приезжай, у меня есть адрес! Какие уроки? Какие, нафиг, уроки?
Уроки, тем не менее, пришлось переждать. Делала это Аля неподалеку от того места, где несколько дней назад они с Павликом устраивали засаду.
Старушка жила в старой трехэтажке с видом на бухту. Аля поочередно разглядывала окна второго этажа. Для себя она решила, что вон то, в деревянной раме, со старой, пожелтевшей от времени занавеской, с задраенной наглухо форточкой окно и есть искомое.
Наконец-то осень заявила о себе ветром. У моря было свежо и пахло водорослями. А Аля мечтала скорее погрузиться в затхлость старых комнат, почувствовать под пальцами шершавый картон альбома с фотографиями, окунуться в чужие воспоминания.
Звонок. Аля вздрогнула.
– Ты где?
Она озиралась по сторонам, ища среди гуляющих по набережной, того кто отведет ее за то окно.
– Жена? Простила? И что? Как не придешь?..
Сунув телефон обратно в карман, Аля грубо выругалась на Павлика. Отвернувшись от окна, просила себя выдохнуть, успокоиться. Успокоиться она попросила и чаек орущих над головой, но те, как впрочем, и она сама были взволнованы морем.
«Ее Величество Вещь – в кармане. Там же фото отца со Степаном Витальевичем на раскопках в Танаисе, с Вещью, рисованной на обороте. В телефоне – надгробная плита, и Вещь на ней будто печать. Кто мне еще нужен?»
Аля пошла по адресу.
Но есть и другой карман, где крохотная бумажка вмещает ряд цифр, и если осмелиться и списать их в телефон, то можно услышать голос профЭссора. И если осмелиться, можно спросить: «Ведь, правда, все взаимно?»
– Здравствуйте! Константин Андреевич должен был вам сказать обо мне. Я хотела бы спросить про Степана Витальевича.
Хозяйка попросила разуться, указала угол, куда следовало поставить кроссовки. В единственной комнате обнаружилось то самое окно. На мгновение Але показалось все происходящее нереальным. Будто был уже когда-то этот диван, будто седая старушка уже открывала для нее форточку, будто ветер уже трепал старую занавеску, и та надувалась пузырем.
Не в силах сообразить, как бы следовало начать разговор, Аля просто выложила на стол фото из Танаиса. Старушка сняла очки и те, словно, бусы повисли на ее груди. Другие, лежащие здесь же на столе, надела.
Она улыбнулась.
– Степа.
– А это мой отец.
Аля ткнула в отца пальцем.
Старушка долго вглядывалась в фотографию.
– Простите, не помню, как его зовут. А лицо знакомое.
– Дмитрий.
– Дмитрий… Может быть. Не помню.
Но Але папа был сегодня не важен, и старушке тоже, она разглядывала Степана Витальевича.
– Это Танаис. Восьмидесятый год.
– Да.
Она долго кивала. И эхом себе вторила еще не раз это «да».
– Вы были там?
И снова:
– Да.
– Мой отец много рассказывал об этих раскопках. Говорил, что Степан Витальевич, был его, как бы это сказать, старшим товарищем, и даже наставником. Говорит, он вообще был страстной натурой, и все эти его раскопки… он их так любил.
Папа Але вообще ничего не рассказывал. Казалось за всю сознательную Алину жизнь они так ни разу и не поговорили. Если разговор это что-то более чем обмен парой фраз. Но воспоминаниям Маргариты Павловны было привычно взаперти ее трясущейся головы. А Аля их звала наружу. Выманивала сурагатом.
– Любил…
– Про собаку рассказывал, которая приходила на городище. Потом она в кустах ощенилась.
Алины познания о тех раскопках были почти исчерпаны.
– Мужчина к вам ходил, из местных. Мечтал откопать что-нибудь…
Аля была в отчаянье.
– Пили, говорит, вы сильно там!
Старушка подняла на Алю влажные выцветшие глаза.
– Не правда. А собака была. Степа ее Лайкой звал.
–Да, да, Лайкой!
Аля ликовала. Она будто уже и расколдовала старушку. Та медленно опустила фотографию на стол, и погрузилось в стоящее рядом кресло.
– Страстная натура, говорите… Он очень страстно всегда что-то искал. В земле. В книгах. Не в людях. Люди были ему не интересны. Он был отстранен, даже холоден, пока разговор не заходил о деле. На мое счастье или может наоборот, дело у нас с ним было общее. Я тоже работала на кафедре, тоже ездила в экспедиции. Как-то так и сошлись. Были целый сезон с ним на раскопках в Крыму, копали бок обок. Хорошо все было, я уже думала, так вместе и будем. А в город вернулись, учебный год начался, он на своей студентке женился. Говорили с ней?
