Анаит Григорян
Смерть знает твое имя
Александр
Плотный пакет с красным логотипом Почты Японии доставили Александру на работу. В графе «Отправитель» значилось: «Токио 114–0023, Кита-ку, 5 квартал, ***. Ямада Итиро». Проверив в интернете адрес, Александр обнаружил, что там находился старинный буддийский храм секты Дзёдо-сю[14], расположенный менее чем в километре к северо-востоку от станции Итабаси и совсем близко от моста Яцухаси – минутах в пяти-шести ходьбы прогулочным шагом. Подборка изображений включала фотографии самого храма и прихрамовой территории, на которых не было ничего необычного: павильон тэмидзуя с чашей для ритуального омовения рук, площадка перед храмом, вымощенная прямоугольными каменными плитами, аккуратные пешеходные дорожки, подстриженные кусты камелий и массивные каменные фонари торо, на вид очень старые и покрытые трещинами от пережитых землетрясений. Имя «Ямада Итиро» было, скорее всего, не настоящим, а взятым наугад из учебника японского для иностранцев.
В пакете обнаружились газеты – от англоязычной «Джапан таймс» с совсем краткой заметкой о происшествии до «Асахи симбун» со статьей на целый разворот – целая подборка, посвященная серии «смертей, потрясших всю страну». Несмотря на осторожное обыкновение японской полиции рассматривать каждый найденный на улице труп как «ненадлежащим образом погребенное» или попросту выброшенное тело до выяснения обстоятельств случившегося, во всех четырех случаях насильственный характер смерти, кажется, не вызывал ни малейших сомнений, и, хотя в Японии в последние годы ужесточилось законодательство в области «защиты личной информации», в статьях были размещены фотографии и имена жертв. Для каждой подобной публикации нужно было получать разрешение родственников или законных представителей – объяснить подобную скрупулезность можно было только из ряда вон выходящей серьезностью дела. Возможно, подобной откровенностью полицейские хотели сообщить убийце, что им известно достаточно, чтобы вскоре найти его и осудить по всей строгости закона, однако у Александра сложилось иное впечатление – как будто пребывающие в растерянности стражи порядка надеялись, что благодаря широкому освещению событий в прессе среди читателей газет отыщутся новые свидетели: у убийцы должны были иметься знакомые, на худой конец – соседи, которые не могли не заподозрить неладное, и, в конце концов, не мог же он проехать пол-Токио со своей страшной ношей и остаться совершенно незамеченным.
Во всех статьях был процитирован комментарий начальника Национального полицейского управления Японии: «Мы крайне серьезно относимся к этим ужасным злодеяниям. Как глава полиции, я заявляю, что мы делаем все возможное, чтобы преступник был пойман, и чувствую свою личную ответственность перед семьями жертв». Хотя в самих заметках авторы по традиции старательно избегали слова «убийство», они со свойственной им журналистской непосредственностью все же окрестили таинственного преступника «убийцей-демоном из Итабаси» – «Итабаси но сáцудзинки»[15].
Все девушки были убиты в разное время, но благодаря воде реки Сякудзии их тела сохранились относительно хорошо: начало февраля в этом году выдалось необыкновенно холодным, и столбик термометра едва ли поднимался выше двух-трех градусов Цельсия. Первой, как установила судебно-медицинская экспертиза, погибла Мисаки Савадзири – она была зарезана, по всему ее телу были обнаружены множественные глубокие колото-резаные раны. Судя по всему, женщина не оказала какого-либо выраженного сопротивления (из этого замечания Александр сделал вывод, что судмедэксперты, по всей видимости, не нашли под ее ногтями частиц кожи или волос убийцы). На ее останках обнаружились следы побоев, но пока было не ясно, были ли они нанесены до или после ее исчезновения – главным образом потому, что никто не знал, в какой именно день она исчезла. Возможно, она страдала от домашнего насилия.
Поскольку две жертвы из четырех были совершенно одинокими, а родители студентки Токийского университета Мэйко Маэды жили в провинции и не каждый день созванивались с дочерью, их хватились не сразу – к тому же все они исчезли в выходные, что еще больше затрудняло установление времени, когда именно они пропали и сколько дней и часов провели в руках убийцы. После Мисаки Савадзири погибла Мэйко Маэда, затем банковская служащая Аюми Ито и последней – самая юная из жертв, Кэйко Хасимото.
Мэйко Маэда и Кэйко Хасимото были убиты точными ударами в сердце, нанесенными необычным трехгранным клинком, похожим на старинный короткий кинжал самураев – танто[16]. Автор статьи осторожно предположил, что это мог быть ёрои-доси[17], редкая разновидность танто с более коротким, около 15–20 сантиметров, лезвием – такие использовались в старину, чтобы пронзать доспехи и наносить колотые раны в ближнем бою. Ёрои-доси был схож с европейской мизерикордией, или «кинжалом милосердия», также имевшим короткий трехгранный клинок. В средневековой Европе начиная с XII века «кинжалом милосердия» добивали поверженного противника, избавляя его таким образом от предсмертных мук. Александру показалось, что автор статьи, подробно описывая сходство японского и европейского оружия, пытался ухватиться за эту спасительную «иностранную нить».
В раневых каналах обнаружились следы железа, но действительно ли это была тамахаганэ – «алмазная сталь», из которой изготавливались традиционные клинки, по результатам исследований сказать было невозможно.
На теле Аюми Ито было обнаружено множество проникающих ранений, нанесенных тем же клинком, – по всей видимости, смертельным оказалось глубокое ранение в живот. Вероятно, женщине в последний момент удалось распознать намерение убийцы и увернуться от удара в сердце, и, даже будучи смертельно раненой, она пыталась спастись бегством, но преследователь нанес ей еще несколько ударов, так что в конце концов она скончалась от потери крови и болевого шока.
Также было отдельно сказано, что в крови старшеклассницы Кэйко Хасимото обнаружилось высокое содержание триазолама – транквилизатора бензодиазепинового ряда, входившего в состав некогда популярного в Японии снотворного препарата под названием «Хальцион»[18]. Раньше он использовался для лечения тяжелой бессонницы и тревожных расстройств, а также для подавления агрессии, суицидального поведения, в лечении шизофрении и психозов. «Долгие годы “Хальционˮ оставался большим хитом среди работников компаний и домохозяек, – замечал автор статьи. – Его называли “таблеткой, которая вырубает на раз-дваˮ. В последние годы выяснилось, что некоторые данные о его безопасности были сфальсифицированы – к тому же он запятнал себя как опасный психотропный препарат, в преступном мире использовавшийся в сочетании с алкоголем для совершения ограблений и изнасилований. Было доказано, что “Хальционˮ может вызывать зависимость. Тем не менее благодаря высокой эффективности его все еще прописывают, и он не полностью исчез с аптечных полок, а число людей, использующих “Хальционˮ, довольно велико». Далее журналист выдвигал сомнительное предположение, что в случае Кэйко Хасимото убийца-демон проявил своеобразное милосердие, позволив ей умереть наименее мучительной смертью.
Забыв об инвестиционном портфеле, который он планировал подготовить для одного из VIP-клиентов, Александр погрузился в чтение статей, недоумевая, кто мог их ему прислать. Кто-то из бывших коллег из Банка Нагоя? Может быть, для них бы и не составило труда выяснить адрес его нынешней работы, но зачем бы им вообще понадобилось это делать? И какое он, обыкновенный банковский служащий из России, мог иметь отношение к токийской криминальной хронике?..
Среди крупных газет и таблоидов ему неожиданно попалась университетская газета Тодая. Сначала Александр хотел отложить ее в сторону, но с обложки на него смотрело уже знакомое непривлекательное лицо.
«Мэйко Маэда, студентка кафедры механоинформатики факультета инженерно-технических наук нашего университета, удостоена стипендии Google PhD. Поздравляем!»
Даже на фото, сделанном по такому радостному поводу, Маэда не улыбалась, а ее брови были нахмурены, как если бы она продолжала обдумывать свои исследования. Александр рассеянно перевернул страницу. «Студентка последнего года обучения бакалавриата, основываясь на когда-то произведших фурор в научном мире работах профессора механоинформатики Хирокуми Миуры[19], собрала действующую модель сумеречной цикады хигураси. Хитиновые пластины и крылья изготовлены из тончайших кремниевых листков. Крошечное насекомое может ползать по земле и забираться по стволам деревьев, перебирая лапками, а также летать благодаря энергии, вырабатываемой химическим двигателем, где происходит экзотермическая реакция, – «искусственной мышцей», расположенной в основании крылышек. Также цикада, изготовленная Маэдой-сан, способна издавать мелодичное стрекотание и пение, неотличимое от пения настоящего самца цикады, что было показано в изящном эксперименте, в котором самки цикад предпочли искусственного самца настоящим. Мы от всего сердца поздравляем Маэду-сан с этим достижением и получением престижной стипендии и желаем ей дальнейших успехов…»
«Такая талантливая молодая девушка…» Александр вздохнул. Его рабочий день подходил к концу. Кроме газет, в пакете ничего не было – никакой поясняющей записки, ни единой карандашной пометки на полях: он специально просмотрел каждую страницу в поисках хоть какой-нибудь дополнительной подсказки, но газеты выглядели так, словно их даже ни разу не разворачивали, просто купили в комбини или в киоске перед станцией и сложили в почтовый пакет. Он мог поспорить, что на них не нашлось бы ни единого отпечатка пальцев отправителя.
Бармен. Тот человек, которого Александр встретил в своей последней (тогда он не сомневался, что больше туда не вернется) рабочей поездке в Японию, любил рассказывать тоси дэнсэцу, в которых на поверку оказывалось больше правды, чем думалось сначала.
«Он знал, что в реке под мостом Адзумабаси были спрятаны два трупа. Откуда-то он это знал и отправил туда этого дурачка Аодзаки, или как там его на самом деле звали».
От этой мысли у Александра похолодели ладони.
– Кисё Камата[20], – едва слышно проговорил он.
Вокруг станции Икэбукуро, согласно Google-картам и различным сайтам для туристов, нашлось несколько десятков различных идзакая[21] и баров, из которых Александр отметил двенадцать наиболее, по его мнению, подходящих для ночного свидания – не слишком дешевых и на первый взгляд с достаточно уютной обстановкой, работавших всю ночь до самого утра. Учитывая, что район Икэбукуро считался вторым после Кабуки-тё[22] кварталом красных фонарей в Токио, он опасался, что их окажется больше, хотя и не был вполне уверен, что ночной бар, где работал бармен с необычной фамилией Óни (ну да, конечно, регион Тохоку…), попал в его список. Взглянув на усеянную красными значками карту, он подумал, что при желании их можно было бы обойти за несколько вечеров – если учитывать, впрочем, что бармены работают посменно, на это могло бы потребоваться больше времени. Пожав плечами, он щелкнул значок «Завершение работы». В конце концов, это было делом японской полиции.
Александр
В лесу было темно. Под ногами похрустывали опавшие веточки. Стояла тишина, которую можно услышать только в роще криптомерий: бамбук постукивает даже при слабом ветре, а кроны сосен всегда издают приглушенный шум – лишь криптомерии величественно молчат. Александр вдохнул полной грудью прохладный, пахнущий хвоей воздух и запрокинул голову. В недосягаемой вышине на фоне темного неба покачивались верхушки исполинских деревьев. Он зашагал вперед, не вполне уверенный, правильной ли идет дорогой, чтобы выйти из леса. Земля под ногами то поднималась вверх, то полого спускалась. Где-то запела цикада: сначала тихо зажужжала, затем издала несколько робких пощелкиваний, спустя несколько мгновений ей ответила вторая, и первая, осмелев, застрекотала громче. К ним присоединились другие, невидимые в темноте, скрытые в безмолвных зарослях – их хор то затихал, становясь похожим на напряженное гудение электричества в больших городах, то внезапно нарастал, как шум морского прибоя, перемежался все усиливающимися пощелкиваниями и короткими музыкальными трелями, вздымался, подобно громадной волне, и, достигнув пика, обрушивался, стихал, как та же волна, шурша, отползает обратно в море, перекатывая мелкие камешки на берегу.
Александр ускорил шаг и снова посмотрел вверх: ветви деревьев проплывали в безоблачном зимнем небе – тускло светящемся, словно источавшем холод. Хор насекомых, проснувшихся в конце зимы, окутывал лес защитным коконом, упрямо отталкивая опускавшееся на землю ледяное дыхание. В вышине промелькнул силуэт ночной птицы. Она появилась и исчезла столь стремительно, что трудно было сказать, действительно ли это была птица, или ему так только показалось, – может быть, это была всего лишь тень бесшумно упавшей ветки. Цикады смолкли. Александр остановился, прислушиваясь, пытаясь уловить тихий стрекот хотя бы одного насекомого. Его охватило чувство безотчетного одиночества и потерянности.
В глубине леса послышался плач. Александр повертел головой, пытаясь определить направление, откуда исходил звук. Повсюду высились одинаковые ровные стволы. Плач повторился. Это была женщина – она произносила какие-то слова, но он не мог разобрать, что именно она говорила. Испугавшись, что она замолчит и он никогда не сможет отыскать ее, он бросился бежать – на этот раз точно зная, что выход из рощи и городские улицы остались за его спиной, а он со всех ног мчится в самую чащу. Опавшие ветви криптомерий шуршали и хрустели – пару раз он на них едва не поскользнулся, но удержал равновесие и продолжил свой путь. В это мгновение – когда он задержался, взмахнув руками, и даже схватился за шершавый древесный ствол – ему показалось, что вдалеке между деревьями стоит человек. Силуэт был женским, но лицо незнакомки скрывалось в темноте.
– Эй! – попытался крикнуть Александр, но у него перехватило дыхание, и он закашлялся. – Эй, постойте! Маттэ-курэ ё!
– Таскэтэ-курэ! – ответил ему слабый голос из глубины чащи. – Спасите меня, пожалуйста, спасите!
Он побежал дальше, думая только о том, чтобы не влететь с размаху в какое-нибудь дерево. Стволы мелькали перед ним, едва различимые во мраке, и несколько раз он почувствовал, как на лицо ему налипла прошлогодняя паутина громадных пауков-кругопрядов, дзёрогумо, но не стал задерживаться даже для того, чтобы снять ее.
Наконец деревья поредели, и он оказался на открытом пространстве. Перед ним предстала отдельно стоящая криптомерия: ее чудовищный ствол у самого основания разделялся на несколько стволов поменьше, каждый из которых был в обхвате примерно как какое-нибудь обыкновенное старое дерево. Это была фукудзёдай-суги – «криптомерия, стелющаяся по земле», или дай-суги – «великая криптомерия». Однажды он видел такую в Киото, и проходивший мимо пожилой японец, заметив застывшего в удивлении иностранца, любезно сообщил ему, что этой криптомерии не менее четырехсот лет. «Дети часто играют здесь без присмотра взрослых, под защитой ками[23]-сама, живущих в стволе дерева. Днем им ничто не угрожает, но, когда тень великого дерева удлиняется, это означает, что пора отправляться домой. Говорят, что с наступлением ночи его тень поглощает весь город, так что не задерживайтесь здесь слишком надолго, господин американец».
Александр медленно перевел дыхание. Это дерево было ёрисиро – местом обитания божеств ками-сама, и его ствол окружала толстая веревка симэнава из рисовой соломы[24] с подвешенными к ней бумажными лентами сидэ, которые имитировали молнии, – они слегка колыхались, издавая сухой бумажный шорох, хотя ветра не было, и оттого казалось, что ленты шевелятся сами по себе. Где-то неподалеку должен был находиться храм. Почему-то Александру казалось, будто бы он знает, что это за храм, но, сколько ни напрягал он свою память, ему не удавалось вспомнить, какому божеству он был посвящен.
– Таскэтэ-курэ! Кто-нибудь, пожалуйста…
Он не сразу заметил женщину, ничком лежавшую на переплетенных корнях криптомерий. Одежда на ней по цвету почти сливалась с землей, ее темные волосы, казавшиеся мокрыми, как будто она только что вышла из душа, растрепались, и хорошо были видны только узкие белые ладони выброшенных вперед рук. Ее пальцы ожесточенно скребли землю, и было слышно, как под ними ломаются хрупкие сухие веточки криптомерий.
Александр осторожно приблизился, стараясь двигаться как можно тише, и присел на корточки рядом с распростертым на земле телом. Сощурился, силясь разглядеть, что с ней случилось. Теперь он видел, что женщина была одета в темно-синюю рубашку, черную шерстяную жилетку и юбку-карандаш ниже колен. Обычная униформа банковской служащей. Она с трудом повернула голову – движения у нее были дерганые, как у механической куклы, – и приоткрыла рот, силясь что-то произнести, но вместо слов издала только хриплый свистящий звук. Она дышала часто, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба; глаз, обращенный к Александру и окруженный размазанной тушью, закатился, так что не было видно зрачка, к щеке прилипло несколько хвоинок. Он положил ладонь ей на спину и тотчас почувствовал под пальцами липкую влагу и слабое, словно бы электрическое покалывание. Тусклое голубоватое свечение, подобно сигаретному дыму, струилось между его пальцами, мягко обтекая их тонкими взвихряющимися нитями.
– Я… – пробормотал Александр. – Пожалуйста, потерпите немного, я приведу помощь. Все будет хорошо.
– А-а-а… – глухо прохрипела в ответ женщина, попытавшись повернуть к нему лицо. – Таскэтэ-курэ… онэгай…[25]
Ее тело судорожно дернулось, она из последних сил приподнялась, и если бы он не поддержал ее – снова упала бы на корни. Теперь он сидел на земле, обнимая женщину обеими руками, ее голова безжизненно свесилась ему на плечо. Голубоватое свечение усилилось и колыхалось перед его глазами мягкими переливающимися волнами, но темнота вокруг вместо того, чтобы рассеяться, сгустилась еще сильнее. Продолжая придерживать женщину левой рукой, правой он осторожно провел по ее груди, прикрытой форменной жилеткой. На мгновение замерев, его рука продвинулась ниже и, коснувшись неровного края разреза в шерстяной ткани, погрузилась в тепловатую липкую влагу. У Александра перехватило дыхание. Он не мог заставить себя посмотреть вниз – на то место, где примерно должна была находиться вторая пуговица ее жилетки. Он зачем-то попытался нащупать эту пуговицу, но онемевшие от холода пальцы соскальзывали, и когда он наконец нашел маленькую круглую пуговицу, то не знал, действительно ли это была именно вторая. Рядом с ней ткань тоже была порвана, и ему не хотелось снова попасть пальцами в рану и причинить женщине боль.
– Ито-сан, – позвал Александр, – Аюми, вы меня слышите?
Вернувшись с работы, она каждый вечер смотрела на серебристых рыбок минами-мэдака, плавающих в круглом аквариуме. Заметив ее, рыбки подплывали к поверхности воды, ожидая, когда она насыплет им корм. Говорят, эти рыбки очень умны и способны узнавать в лицо того, кто их каждый день кормит.
– Ито-сан… вам очень больно?
Какой глупый вопрос. Разумеется, она испытывала сильную боль.
– Тебе нельзя здесь находиться, – произнес спокойный, немного грубоватый женский голос откуда-то сверху. Казалось, он доносился из кроны дерева ёрисиро.
Александр нерешительно поднял взгляд. На одной из горизонтальных ветвей, уставившись на него круглыми немигающими глазами, сидела большая птица. Он сделал глубокий вдох и медленный выдох. Его дыхание превратилось в пар. Ему показалось. В нагрудном кармане рубашки у него лежал айфон, но, даже если бы ему удалось дозвониться до «скорой», он не сумел бы толком объяснить, где находится. В роще криптомерий на северо-западе Токио, где-то неподалеку от станции Итабаси. По своим размерам эта роща, впрочем, больше походила на настоящий лес. В храме в такой час наверняка уже никого нет. Нужно было как-то донести девушку до дороги – там он обязательно найдет помощь даже в такое позднее время. Ему казалось, что он слышит отдаленный шум машин, едущих по городской автомагистрали. Он сможет остановить кого-нибудь и довезти ее до больницы.
– Держитесь, Ито-сан. Я обязательно помогу вам…
Она не ответила.
– Она стала жертвой убийцы. Этого нельзя было изменить. Такова ее судьба.
Вздрогнув, он вновь поднял голову, пытаясь разглядеть в темноте говорившую с ним незнакомку. В расщелине громадного ствола криптомерии было установлено маленькое святилище сэцумацуся[26] – когда-то выкрашенное в красный цвет, а теперь выцветшее от дождей и ветра, оно казалось почти черным. Подвешенная на нем веревка истрепалась, открепилась с одного края и теперь просто свисала, слегка раскачиваясь в воздухе. Вокруг него колыхалось голубоватое свечение. На мгновение Александру показалось, что голос доносится из-за закрытых дверец святилища.
– Тебе не страшно, гайдзин?[27]
Это была птица. С ним говорила птица, сидевшая в ветвях.
Осторожно подсунув руки под безжизненное тело женщины, Александр приподнял ее над землей и медленно выпрямился. Ноги у него дрожали. Вся его одежда насквозь пропиталась кровью и липла к телу, а в холодном воздухе отчетливо ощущался запах – он никогда раньше с ним не встречался, но точно знал, что так, должно быть, пахнет на бойне. Удушливый запах внутренностей и большого количества еще теплой крови, от которого во рту возник неприятный металлический привкус.
– Это дело тебя не касается. Оставь ее здесь и уходи.
«Дурацкая птица. Лучше бы ты сама улетела и оставила меня в покое».
– Отказываюсь. О-котовари дэсу. – Произнеся эту фразу подчеркнуто официальным тоном, Александр помотал головой и отступил назад, боясь запнуться о корни и упасть вместе со своей ношей.
– Вот как…
Деревянная дверца святилища, скрипнув, чуть приоткрылась. Внутри клубилась пронизанная светящимися голубоватыми нитями чернота.
Развернувшись, Александр бросился бежать. От еще не согретого весной воздуха перехватывало дыхание, и каждый вдох отдавался в груди резкой болью. Тело Аюми Ито казалось ему невесомым – оно словно бы постепенно растворялось в окружающем пространстве. Она не произносила ни слова, только тихонько стонала, когда он случайно запинался или слишком резко менял направление, огибая вдруг выступившее перед ним из темноты дерево.
– Потерпите еще немного, Ито-сан… – услышал он собственный сбивчивый шепот.
Он чувствовал, что кто-то его преследует, но не слышал звуков погони. В какое-то мгновение он обернулся, но за его спиной возвышались только молчаливые криптомерии, застывшие на фоне источавшего холод неба. Под ногами едва слышно похрустывали сухие веточки.
Всего лишь птица.
Деревья перед ним внезапно расступились, образовав широкую, полого поднимающуюся вверх аллею, и вдалеке на фоне усыпанного мерцающими звездами неба возникли очертания исполинского мона с массивными резными карнизами – ворот, ведущих на территорию храма. По-видимому, он выбрал неверное направление – уверенный, что бежит к дороге, в действительности он лишь углублялся в заросли.
– Ничего, Ито-сан. Все будет…
В это мгновение в правое плечо ему впились острые как иглы когти. От резкой боли у Александра потемнело в глазах. Он отчаянно дернулся, пытаясь вырваться, одновременно чувствуя, что когти сжимаются еще сильнее, и, запутавшись в одеяле, свалился с кровати на пол.
Еще какие-то доли секунды перед его глазами недвижимо стояли громадные древесные стволы, чудовищные ворота с врезавшимися в окружающее пространство выступающими карнизами и далекое небо, помаргивавшее звездами. Он ощущал хвойный запах лесной подстилки и тяжелый запах убийства, а его собственная погруженная в сумрак комната казалась ему призрачной и нереальной, но постепенно сон окончательно развеялся.
Поморщившись, он ощупал правое плечо – в мышцах пульсировала боль. Видимо, во сне он как-то неудачно повернулся, и ему защемило нерв.
– Вот как, значит… – произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Александр высвободился из одеяла и поднялся на ноги.
На полу были разбросаны упавшие с края кровати газеты, которые он читал до поздней ночи.
Закончив срочные дела на работе, Александр сделал все необходимые приготовления, купил билеты до Токио, как можно скорее оформил визу и взял двухнедельный отпуск за свой счет.
